Рэйчел Маркс
По субботам в полдень. Ее злость. Его несдержанность. И встречи, которые их изменили
Эмили
Каждый день на работе я смотрю на часы, висящие на стене кафе. Они ужасно громко тикают, постоянно крича: «СЕКУНДЫ ВАШЕЙ ЖИЗНИ ПРОХОДЯТ, СЕКУНДЫ ВАШЕЙ ЖИЗНИ ПРОХОДЯТ». Ну, очевидно, что они это не кричат. Не знаю, есть ли на рынке спрос на угнетающие часы с кукушкой, но именно это я весь день слышу в их тиканье.
Сегодня в кафе тихо, а это мне нужно в последнюю очередь, когда мои месячные ушли в самоволку, и я точно не в том положении, чтобы праздновать эти новости покупкой милых пинеточек в Baby Gap. Чтобы отвлечься, я беру последние брауни и достаю мою надежную линейку из сумки. Один из клиентов кидает на меня удивленный взгляд, но нет ничего хуже, чем получить брауни размером меньше, чем у вашего друга.
В углу кафе сидит подросток с покрытым прыщами лицом. У него длинные жирные волосы, окрашенные в черный, закрывающие его лицо подобно щиту. Он то откусывает кусочки панини, то печатает что-то на телефоне. Через несколько столиков от него сидит компания качков. Они периодически поглядывают на него и смеются, а он изо всех сил притворяется, что не замечает их, но это явно не так.
Двое качков шепчутся, и один из них, чей статус идиота подчеркивает надетая задом наперед кепка, комкает обертку от сэндвича и кидает ее в бедного длинноволосого парня, попадая ему прямо в лицо. Остатки салата стекают на его черную футболку с логотипом Slipknot. Друзья стрелка сгибаются пополам от смеха и одобрительно хлопают его по спине.
Я опускаю линейку и иду собирать посуду со столов рядом с ними. Беру наполовину недопитую чашку горячего шоколада, и, не в силах сдержаться, проходя мимо парня в кепке, я наклоняю чашку на него, и жидкость цвета дерьма выливается на его пах с приятным плеском.
– Да черт побери, – он отодвигает стул и начинает оттирать джинсы салфеткой. – Смотри, куда идешь, хорошо?
Я одариваю его полным извинений взглядом и говорю милым голоском королевы красоты:
– Простите, я случайно.
Я не люблю конфронтации, но не могу терпеть несправедливость. В мире слишком много людей, которые считают, что могут спокойно обращаться с другими как с грязью и ничего им за это не будет. Длинноволосый парень смотрит на меня, и на его потрескавшихся губах появляется молчаливая благодарность. Я заговорщически киваю ему, а потом возвращаюсь к стойке.
Наклоняюсь посмотреть, сколько молока осталось в холодильнике, а когда снова встаю, меня ждет клиент. Внезапно мне становится трудно дышать, словно по мне только что прошелся слон. Это Алекс. Вот именно сегодня я должна была наткнуться на него.
Он смотрит на меню, висящее на стене, и пока не замечает меня. Жаль, что он не выглядит дерьмово, ему как раз идут черные джинсы и короткая прямая куртка. Его волосы блестят и подскакивают, словно он только что вышел из чертовой рекламы шампуня. Почему, ну почему я выбрила голову?
Наши взгляды встречаются, и он вздрагивает от удивления.
– Черт, мне так жаль. Я думал, ты все еще работаешь в пабе.
– Нет, не получилось.
– Понятно, мне жаль.
Я вытираю стойку, хотя она и так уже чистая.
– Приятно, однако, узнать, что ты меня избегаешь.
Алекс качает головой.
– Я не это имел в виду. Просто думал, что ты не захочешь меня видеть.
Я и не хочу. И хочу. Это ужасный конфликт желаний.
– Так как у тебя дела? – продолжает он, закрывая глаза на мое молчание. – Все хорошо?
М-да, могло быть и лучше. Кроме того, что я скорее всего ношу твоего внебрачного и ненужного ребенка, все хорошо и шикарно.
– Все нормально. Так ты хотел кофе?
Алекс смотрит на меня так, словно кофе – это какой-то новый продукт, о котором он никогда не слышал.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты стоишь у стойки кафе, Алекс. Наверное, ты пришел за кофе?
– Ох, точно. Ага. Капучино, спасибо, навынос.
Пока я готовлю напиток, он что-то говорит, но кофемашина жужжит так громко, что я не разбираю слов.
– Что ты сказал?
– Я сказал, что мне жаль, что все так получилось.
Как получилось? Словно это произошло с нами, двумя автоматами, несвободными в своем выборе. Стоило с самого начала понимать, чем это может закончиться. Я и предвидела, но стыдно сказать, это меня не остановило. Я заочно училась в местном колледже. На курсе креативной фотографии. Он был учителем. Очаровательным, талантливым, женатым. Хотелось бы сказать, что он врал насчет последнего, но нет. Я знала, что, трахнув меня в фотолаборатории, он возвращался к жене и девятилетней дочери. Нелепая попытка оправдаться, но я много пила – неправильное употребление прошедшего времени, учитывая мой завтрак из шардоне и батончика «Марса». Просто это случилось. А подобно камню, катящемуся с горы, ты набираешь скорость и не можешь остановиться. Он скармливал мне обычный бред: говорил, что больше не любит жену, что без ума влюблен в меня, что просто ему было нужно время. Как идиотка я верила ему. Он заставлял меня почувствовать себя особенной, красивой, словно я единственная девушка в мире, ради которой можно все отдать.
Это длилось несколько месяцев. До одной ночи, когда, не поверите, после секса, мы одевались, и даже в темноте я заметила, что его намерения написаны на его лице.
– Слушай, Эм, мне правда…
Я схватила сумку и направилась прямо к двери. Потому что я знала, что он хочет мне сказать, и не хотела это слышать. Все всегда одно и то же. Никто надолго со мной не остается. Тогда мы говорили в последний раз.
Я передаю ему кофе, надеясь, что он достаточно горячий, чтобы обжечься.
– Это было к лучшему.
Он расслабляется, и на лице появляется облегчение. Позади него девочки-подростки подходят к стойке, хихикая и болтая о каком-то парне, с которым они столкнулись. Мне хочется стукнуть их и попросить взять себя в руки.
– Ну, наверное, не буду тебе мешать работать.
Я киваю, и он как-то странно смотрит на меня. Не могу распознать эмоции на его лице, но, судя по всему, это сочувствие. Он собирается уйти, но потом разворачивается.
– Мне, кстати, нравится твоя прическа. Прямо как Шинейд О’Коннор, – он улыбается все той же дерзкой улыбкой, из-за которой я попала под его чары.
Мне явно нужно стукнуть саму себя, и я заставляю себя улыбнуться.
– Ты так выдаешь свой возраст.
Он смеется и думает, что остался безнаказанным. Наверное, так и есть.
* * *
Вернувшись в квартиру, я убираю рабочую одежду в шкаф, хватаю джоггеры и толстовку и нахожу упаковку в сумке. Я осторожно читаю инструкции. Здесь сказано, что можно пописать в горшок или прямо на палочку, пытаясь не зайти за голубую линию. Не знаю, как добиться такой меткости без пениса, поэтому выбираю первый вариант и все равно умудряюсь попасть на пальцы, целясь на стекло.
Опустив палочку по крайней мере секунд на пятнадцать, я кладу тест на прикроватную тумбочку, ставлю таймер и сажусь на постель. В такие минуты мне всегда кажется, что лучше всего составить список. Легко заполнить колонку «Почему беременность станет катастрофой». Бесполезный женатый папа. Нет денег. В комнате и для кошки места не хватит. Придется перестать пить. Способность или, вернее, отсутствие способности заботиться о ребенке. Список продолжается. И как только я добавляю один-единственный плюс, который могу придумать, начинает бикать таймер. Сердце застревает в горле, когда я перелезаю через кровать и заставляю себя взглянуть на тест.
Мне нужно всего лишь взглянуть на свой список, похожий на одноногого человека, чтобы понять: это несомненно лучший исход. Но это чувство в моей груди, похожее на тонущий камень, – странная форма облегчения.
* * *
Я иду по выцветшему коридору многоквартирного комплекса апартаментов для пожилых людей, где живет моя бабушка. Желтые лампы дневного света, старые ковры и запах пережаренных овощей сразу же вгоняют меня в депрессию (хотя я светилась от радости, когда приехала). Я стучу в дверь, но никто не отвечает, поэтому я захожу.
Бабушка наклоняется вперед, сидя в кресле, и кричит на телевизор. Она возмущена. Видимо, детектив в криминальном сериале, который ее захватил, пропускает важную и очевидную подсказку. Это называется саспенс, бабушка. Они это делают специально.
Я легонько касаюсь ее плеча, чтобы не испугать.
– Привет, бабуля. Я принесла китайскую еду, – я поднимаю пластиковый пакет.
Она выглядит удивленной, как и всегда при виде меня, стоящей здесь, несмотря на то, что я посещаю ее каждую неделю вот уже шесть лет, с тех пор как мы встретились на похоронах папы. Потом она морщит нос, словно заметила особенно отвратительный запах.
– Что ты сделала со своими волосами? Ты выглядишь как одна из «этих».
Я провожу рукой по колючей голове.
– И я рада тебя видеть, бабуля. И их называют гомосексуалами.
– Мне восемьдесят шесть. Буду говорить, что, черт возьми, хочу.
Я решаю не спорить и улыбаюсь.
– Наверное, я хотела перемен.
– Если хочешь перемен, сделай химическую завивку. Покрась волосы. Не нужно выглядеть так, будто у тебя рак.
Я снова улыбаюсь.
– Я просто разберу продукты.
– О, ты же знаешь, что я люблю только сладкое и кислое, да, милая? – на ее лице застыла тревога.
– Знаю, бабуля, – я кладу ладонь на ее руку. – Не волнуйся, это-то я и купила.
– Ты же не принесла тот странный яичный рис?
– Нет, бабуля. Чипсы, как ты любишь. Я положу их для тебя на тарелку.
Я ухожу на крошечную кухню и умудряюсь отыскать две чистые тарелки в шкафу. Там лежит гора немытой уже явно несколько дней посуды, и я мысленно делаю заметку снова поговорить с сотрудниками. Они объясняли, что «не для этого сюда ходят», но тогда для чего? Лентяйничают, пока не наступает время делать дневной обход или какой-нибудь старый бедняга не упадет? Нельзя оставлять бабулю вот так с гниющими объедками на кухне.
Я вытаскиваю китайскую еду, достаю выдвижной столик и ставлю на него тарелку, прежде чем присесть на соседний диван, опустив свою порцию на колени.
– Спасибо, Эм, милая, – бабуля ест курицу, и кисло-сладкий соус стекает по ее подбородку. Мне хочется потянуться и обнять ее.
– Так ты все еще не нашла милого парня, с которым сможешь проводить вечера?
– Вместо ужина с тобой? Ни за что.
– Серьезно, Эм, за такой красивой девушкой, как ты, должны увиваться парни.
– О да, я отбиваюсь от них палкой, – я мысленно улыбаюсь правдивости своих слов.
– Я не удивлена, что ты сидишь со мной, с такими-то волосами. Ты похожа на Гейл Как-ее-там. Она была такой красавицей, пока не избавилась от волос. Ну знаешь, та, что вела «Вершину популярности»?
– Она не избавлялась от них, у нее выпадают волосы.
– Ну, а у тебя какая отмазка?
Я хотела стать невидимой. Помню, как пришла домой из паба, все еще потрясенная произошедшим, и с трудом удерживала ножницы в руке, обрезая мои короткие волосы. А потом в ход пошла бритва. Все это время я смотрела на себя в зеркало, и слезы падали рядом с пучками волос.
– Не знаю. Не рассчитала.
– Ты же хочешь выйти замуж, да, милая? Иметь детей и все такое?
Я пожимаю плечами.
– Наверное. Просто скорее всего еще не нашла своего Сказочного Принца.
Бабуля смотрит на меня так, словно я только что сказала, что жду лотерейный выигрыш в миллион фунтов.
– Не нужно дурачиться, Эм. Сказочных Принцев не существует. Просто найди хотя бы наполовину достойного человека и держись за него изо всех сил, – она кладет чипсину в рот и жует, продолжая разговаривать. – Знаю, что ты не встречала дедушку Джо, но половину времени он был слабым старым придурком. Мы с ним ссорились как кошка с собакой. Но каждый день он ходил на работу. Оплачивал счета. Не бил меня и не изменял. Только этого и можно просить.
– Наверное, ты права.
– Я всегда права. Если хочешь детей, нужно что-то делать.
Я непреднамеренно касаюсь живота.
– Не уверена, что буду хорошей мамой.
– О чем ты? Будешь нормальной. Старайся изо всех сил, а остальное уже дело случая. Наверное, стоило давать твоему отцу больше оплеух, но я делала все, что могла. Он был накормлен и напоен, имел крышу над головой и одежду на теле. Если бы не наркотики, думаю, все было бы хорошо. Он в действительности был хорошим парнем. Но нельзя вечно опекать детей, да и в любом случае, хуже твоей матери ты не будешь, да? Без обид, милая.
Это честное замечание. Будет трудно побить рекорд мамы по наградам в категории «Худшая Мама Мира».
– Без проблем.
Бабуля гоняет еду по тарелке вилкой.
– Наверное, достаточно. Будь зайкой и оставь то, что в миске, на завтра, ладно?
Она почти ничего не съела, но я отношу тарелку на кухню, добавляю остатки своей трапезы к ее и убираю в холодильник. Мою посуду, быстро и тихо прячу все в шкафах, чтобы она не заметила этого.
– Есть планы на неделю? – кричу я с кухни.
– Ну, во вторник Эми займется моими волосами. В четверг похороны Бетти, а Берта в пятницу. Можно было бы просто сидеть в церкви, пока не наступит моя очередь.
Я возвращаюсь в гостиную и начинаю собирать свои вещи, пытаясь игнорировать закравшуюся мысль, что однажды бабуля исчезнет из моей жизни и тогда у меня вообще не будет семьи.
– Не глупи, бабуль, у тебя еще годы впереди. Слушай, мне уже пора. Нужно прибраться в квартире перед работой. Тебе что-нибудь еще нужно?
– Правнуки?
Я целую бабушку в щеку. Ее кожа нежная и морщинистая.
– Не перетруждайся.
– В последнее время у меня и выбора-то нет, дорогая. Скоро увидимся?
– Конечно.
– И отрасти свои волосы, ладно?
* * *
Передо мной маячит бесконечность ночи, словно экзамен, к которому я не готовилась. Я пишу лучшей подруге Элис:
не хочешь выпить вина в баре? xx
Спустя несколько минут и бокала вина мой телефон вибрирует.
Не прочь бы, но уже в постели. У Билли режутся зубы, и, судя по всему, только моя грудь успокаивает его. Ух! Как же я скучаю по сну, грудям, не истекающим молоком при звуке кошачьего крика, своему благоразумию, о, и я уже упоминала сон…? Жду не дождусь увидеться с тобой на твой день рождения. Люблю xx
Я пишу в ответ.
Честно говоря, малыш прав. У тебя шикарная грудь. Тоже люблю тебя хх
Я ищу среди имен в телефоне людей, с которыми я вообще не общаюсь, и борюсь с желанием позвонить Алексу, и потому что я явно любитель мучить саму себя, я открываю свою страницу. В социальных сетях явно должно быть предупреждение о вреде здоровью: не открывайте, если пьяны, злы, слегка в депрессии – в общем-то в любом состоянии, если только не считаете, что ваша жизнь идеальна, насколько это возможно, и даже тогда сайт может переубедить вас в этом. Если не буду осторожна, то напишу саркастический комментарий под одной из печально замечательных детских фотографий, которые постоянно выскакивают в моей новостной ленте, или поставлю таинственный статус «в замешательстве», или хуже, напишу классический пост «Знаю, что большинство из вас не дочитают этот пост до конца, но если да, вы поймете, что он полон жалости к себе, поиска внимания, поэтому я бы доверилась вашему первому суждению и не стала бы читать». Наверное, самый безопасный вариант – отключить телефон, лечь в кровать и смотреть сериалы.
* * *
Проснувшись посреди ночи, я не могу уснуть. Включаю лампу и замечаю на прикроватной тумбочке мой список плюсов и минусов беременности.
Джейк
– Всем привет, меня зовут Эмили.
Она сидит, закинув одну ногу на другую и болтая ей вверх-вниз, лихорадочно, как наркоман в реабилитационном центре. Это раздражает. Я словно бы сижу рядом с Элфи – едим ли мы, играем в игру или читаем историю, он все время двигается, вертится, падает со стула, бьет ногами по стене. Просто посиди спокойно. Ее глаза такие же, мечутся по комнате, словно она что-то ищет, но не может найти.
– Слушайте, буду честной. Меня здесь быть не должно.
В комнате раздается громкий вздох.
– Нет, я не отрицаю или типа того. У меня действительно нет проблем с гневом.
Враждебность в комнате нарастает как напряжение на футбольном матче, нарастает медленно, прежде чем взорваться потасовкой между фанатами команд-соперников. Несмотря на то, что, на прошлой неделе накинувшись на меня, она не стала смягчать удары, мне почти ее жаль. Неприятно видеть, как человека делают злодеем, каким бы противным он ни был. И честно говоря, я чувствую то же самое. Да, я могу сердиться, но как и любой другой на моем месте.
Я смотрю на Эмили и не могу не признать, что она хороша собой. У нее лицо, которое, хочешь не хочешь, а рассматриваешь. Возможно, потому что не часто встречаешь таких людей. У нее огромные глаза, чуть ли не пугающе огромные, поскольку их подчеркивает отсутствие волос и жирная черная подводка.
Я бы не удивился, если бы оказалось, что в школе она была готом. Могу представить ее в черном, сидящей в углу комнаты отдыха, слушающей тяжелый металл из большого магнитофона и режущей руки по выходным.
Сегодня на ней слишком большой полосатый вязаный джемпер и джинсы, которые словно бы нарисовали на ее тонких, как палки, ногах. На фоне этих обтягивающих штанов ее большие кожаные байкерские ботинки кажутся клоунскими.
Сэм подключается к разговору.
– Можешь рассказать, почему ты здесь, Эмили? Никто не станет осуждать тебя.
Глядя на сердитые лица, я не совсем уверен в правдивости этих слов, но Сэм заметил настроение, царящее в комнате, и пытается изо всех сил исправить ситуацию.
– Может, я расскажу первым? – говорю я, поднимая руку.
Эмили смотрит на меня так, словно я только что спас ее от смертной казни.
– Ты не против, Эмили? – спрашивает Сэм.
Она кивает, и я занимаю место посередине.
– Всем привет, меня зовут Джейк, – они все отвечают мне «привет». – И как и Эмили я не знал, что у меня есть проблемы с гневом, пока не пришел сюда. Все еще не знаю, так ли это.
Это рискованная стратегия белой вороны, но я уверен, что смогу обратить ее себе на пользу. Это один из бонусов профессии учителя: я привык выступать перед большой группой людей. То, что они сердитые взрослые, а не апатичные подростки, не имеет большого значения. По крайней мере, я на это надеюсь. Успешное публичное выступление похоже на приготовление коктейля. Нужен правильный баланс уверенности, самоиронии, капля юмора и огромная порция скромности.
– Меня попросила сюда прийти жена, ну, она сказала мне прийти, а все женатые мужчины здесь знают, что нужно делать то, что тебе говорят.
И мужчины, и женщины улыбаются. Хорошее начало.
– И возможно, она права. Возможно, у меня есть проблема. Я часто сержусь.
Потому что моя жена помешана на себе, а сыну место в психбольнице.
– И да, гнев заставляет меня говорить вещи и совершать поступки, которыми я не горжусь. Я мог бы быть лучшим мужем, конечно, и, уж точно, лучшим отцом для моего сына. Ему только исполнилось шесть, и он милый, но умеет выводить из себя. Так что страдаю ли я от проблем с гневом «официально» или нет, я знаю, что могу стать лучше. Уверен, все вы поможете мне найти способ это сделать.
И в этот момент я одаряю их самой искренней улыбкой. К моему облегчению, все в комнате отвечают тем же. Кроме Эмили. Я отлично понимаю, что нужно нечто большее, чем не совсем искренняя речь, чтобы вытянуть из нее улыбку. Не уверен даже, способна ли она на это. Может, в строении ее лица есть недостаток, из-за которого такое выражение ей просто недоступно.
На этой неделе занятия будут посвящены не агрессивной реакции на триггеры, которые мы называли на прошлой неделе. Все решили рассесться так же, как и раньше, и за свои грехи я попал в пару к Эмили.
– Я знаю, что у тебя нет проблем с гневом, так что поработаем, наверное, над моими триггерами?
Эмили сердито смотрит на меня. Ладно, возможно, в моем голосе звучал намек на сарказм, но ей стоит быть хотя бы немного благодарной за то, что я только что спас ее задницу.
– Жду не дождусь.
– Ну ладно, так, значит, мои основные триггеры – жена и сын.
– Их существование?
Боже, вот это девушка. По сравнению с ней даже моя жена кажется нормальной.
– Нет. Они делают определенные вещи. Дело не в их существовании.
– Например?
– Мой сын особенный. Ему нужно все делать определенным образом, он не может ждать, с ним нельзя договориться…
– Похоже на стандартное поведение ребенка.
– Значит, у тебя есть дети?
Эмили качает головой, и что-то в ее лице меняется, словно она думает о чем-то, о чем не хочет, или, возможно, просто придумывает новое оскорбление.
– Возможно, тебе нужно просто лучше понять его.
Если бы я не был собеседником в разговоре с ней, Эмили могла бы заворожить. Она не думает и совсем не осознает, когда ведет себя как стерва.
– Я понимаю его. Я провел каждый день последних шести лет с ним.
Вот только это неправда. Даже после всех этих лет я не могу понять его.
Эмили поднимает руки.
– Ладно, успокойся. Черт, а у тебя и правда проблемы с гневом, да?
Я удивляюсь, понимая, что смеюсь.
– Просто ты продолжаешь нападать на меня. Я постоянно чувствую необходимость защищаться.
– Я просто пыталась помочь. Если бы ты понял, что провоцирует такое поведение, возможно, оно бы так тебя не раздражало. Это просто совет.
– Возможно. Что делает тебя экспертом, кстати? Ты учишься на детского психолога?
– Я не считаю себя экспертом. Просто такой бред говорят психологи. Мне это не помогло, но, может, тебе поможет.
Она начинает рыться в сумке, доставая что-то и кидая на пол, пытаясь дотянуться до того, что ищет. Мне хочется спросить, зачем она ходила к психологу, но уверен, что она грубо отреагирует на мой вопрос. Она готова копаться в моей личной жизни и рвать меня на куски, но, наверное, земля разверзнется, если я поступлю так же. Эмили достает со дна сумки фотоаппарат и жвачку.
– Неплохая штука, – это Canon 5D Mark III. Я всегда мечтал о таком фотоаппарате, но у меня не было таланта, чтобы оправдать такую покупку. Мне стыдно от такой мысли, но я не ожидал, что у нее может быть подобный фотоаппарат.
– Ага, он неплохой, – она убирает вещи обратно в сумку и запихивает ее под стол.
– Неплохой? Ты профессиональный фотограф?
Эмили качает головой.
– Я немного занималась семейными фотографиями, но недолго. Это был подарок.
– Вау, весьма дорогой подарок.
– Он вроде как подержанный. Друг купил новый, так что этот отдал мне.
– Ну, я точно тот вариант, когда «техника есть, а умений нет». У меня есть 6D и множество линз, но у меня плохо получается. Я купил их, когда родился Элфи, но все еще не научился хорошо фотографировать.
– Понятно. Теперь все ясно, – Эмили разворачивает жвачку и закидывает себе в рот. – Меня пугало то, как ты смотрел на мои личные вещи.
Я улыбаюсь.
– Не волнуйся. Ты не настолько невезучая, чтобы оказаться рядом с человеком, бьющим жену, да еще и вором.
Эмили краснеет – крошечный проблеск человечности под колючками.
– Так почему ты в действительности здесь? Жена прислала тебя сюда по какой-то причине?
Я подумываю солгать, но не вижу в этом смысла.
– Я подрался с родителями у школьных ворот.
Не стоило толкать Мэтта. Я не горжусь своим поступком. Но мой внутренний подросток немного горд. В молодости я никогда не был «радикалом», готовым ввязаться в драку. Я понимаю, что это был не лучший вариант. Он просто стоял на детской площадке весь такой высокомерный со своим маленьким идеальным сыном Джорджем. Этот ребенок всегда будет занимать первое место в спортивных играх и получать награды лучшего игрока футбольного клуба неделя за неделей. И каждый день мне нужно подавлять сильное желание ударить Мэтта. Поэтому, когда он начал наезжать на меня, потому что Элфи якобы толкнул Джорджа, я съехал с катушек.
– Из-за чего?
– Не из-за чего, – качаю головой. – Это было глупо.
– Но ты собирался разбить ему лицо? Из-за пустяка?
– Я бы не сказал «разбить лицо».
– Давай угадаю, его сын читает лучше твоего.
– Именно. Вот засранец!
Эмили улыбается. В моей голове играют фанфары.
– Он назвал моего сына аутистом.
– А он не такой?
– Нет, не такой.
Мэтт не первым предположил, что с Элфи может быть что-то не так. Мы с Джеммой спорили об этом с его рождения. Ей нужно было найти причину, почему с ним так сложно, какой-то ярлык. Какое-то время я сам над этим задумывался. Но я посмотрел «Слово на А»[7], прочитал о разных видах аутизма. Все это не про Элфи. Он не неразговорчивый – он, черт возьми, вообще никогда не затыкается. Он понимает эмоции. Смотрит в глаза, улыбается, отвечает, взаимодействует. К тому же не хочу, чтобы на моего сына вешали ярлык, с ним постоянно ходил учебный ассистент, приклеившийся к нему как этикетка на лбу с надписью «чудак». Я достаточно долго проработал в сфере образования, чтобы понимать, что люди считают это отмазкой. О, он не проказливый. Просто у него синдром дефицита внимания и гиперактивности. Посадите его на риталин, и он станет идеальным учеником. И я также видел осуждение. Учителя шепчутся «этот аутист», притворно сочувствуя, словно у ребенка чума.
Но в конце концов я сдался под напором Джеммы и, когда Элфи исполнилось три, согласился отвести его к доктору. Все еще помню лицо врача, когда Джемма объяснила «трудности». Ему все время все нужно контролировать.
После этого Джемма перестала винить мир и стала винить меня. Учитывая, что Элфи в первую очередь занимался я, значит, и виноват я. Иногда я не ставил границ. В другие дни я был слишком строг. Нужно было его лучше социализировать, меньше стимулировать. Хотя сами детали моих неудач варьировались, конечная правда оставалась неизменной: я испортил нашего сына. Кто знает? Может, она и права.
Мои мысли прерывает резкий звон треугольника.
Сэм оглядывает всех, сидящих в кругу.
– Так кто хочет поделиться своей проблемой с нами сегодня?
Женщина с противоположной стороны круга поднимает руку. Кажется, ее зовут Шэрон. На ней черные синтетические брюки, отчего ее ноги похожи на толстые сосиски, а каблуки туфель чересчур высокие, что, наверное, является опасностью для здоровья.
– Шэрон, спасибо.
Еще один бесполезный навык, полученный в сфере обучения, – способность запоминать имена.
– У меня все еще проблемы с дочерью. Эта неделя уже перебор. Видимо, теперь я не только виновата в том, что она не может удержаться на работе, но я также причина, по которой ее бросил парень на седьмом месяце беременности, – Шэрон закатывает глаза, словно такого бреда она еще никогда не слышала. – Я не утверждаю, что была идеальной мамой, но она не может всю жизнь винить меня за свои ошибки.
Судя по выражению лица Сэма, он провел бесчисленное количество занятий, выслушивая сагу о Шэрон и ее дочери.
– Так ты смогла ответить на ее слова без агрессии?
– Я перестала с ней видеться. Убрала этот негатив. Теперь я чувствую себя лучше.
Эмили фыркает, и все в комнате поворачиваются к ней, предвкушая склоку.
Шэрон наклоняется вперед, упираясь руками в колени.
– О, у тебя, судя по всему, другое мнение на этот счет?
Эмили смотрит на Шэрон, но не отвечает.
– Ты можешь предложить другую стратегию, Эмили? – спрашивает Сэм, умоляя ее взглядом.
Эмили вычищает грязь из-под ногтя.
– Просто я не считаю, что нужно выбрасывать кого-то из своей жизни просто потому, что они заставляют тебя понять, как ты напортачил. Возможно, вы и есть причина ее неудавшейся жизни. Разве не стоит попытаться помочь, а не просто притворяться, что это не ваша вина?
Такое впечатление, что все мышцы Шэрон натянул какой-то невидимый кукловод.
– И это говоришь ты? Ты даже не можешь признать, что у тебя проблема.
– Потому что ее нет.
Шэрон ищет поддержки у других.
– Понимаете, о чем я?
– Ладно, спасибо, что рассказала, Шэрон. А насчет твоего совета, Эмили, – Сэм улыбается отрепетированной улыбкой. – Я бы попросил вас обеих не забывать наши основные правила. Они висят над столом закусок, если хотите освежить их в памяти. Обоюдное уважение чужих взглядов – самое важное в этой группе.
Эмили и Шэрон обе кивают, но они похожи на двух боксеров, которым сказали поприветствовать друг друга, стукнувшись перчатками в начале боя.
– Надеюсь, что вместе мы можем найти способ исправить отношения с твоей дочерью, Шэрон, но ты права, одна из стратегий – убрать определенные триггеры из нашей жизни. И да, иногда это включает и людей, хотя если это наши близкие, очевидно, мы надеемся найти альтернативу. Кто-нибудь придумал другие методы позитивной реакции на триггеры?
Тим поднимает руку.
– Ну, я тут поговорил с Нэтаном, и кажется, мы придумали решение проблемы с собакой.
– Здорово, – Сэм сияет, явно радуясь проблеску позитива. – И какое же?
– Время обнимашек.
Лицо Тима серьезно, как никогда. Уголком глаза я замечаю, что Эмили пытается изо всех сил, как и я, скрыть свое веселье. И впервые с нашей встречи я задаюсь вопросом: не окажемся ли мы в одной команде?
– Возвращаясь домой, я буду уделять Прыгуну пять минут безраздельного внимания, – продолжает Тим, явно довольный собой. – А потом ему придется понять, что мне нужно пространство.
– Гениально, спасибо большое, Тим, и, конечно, Нэтан, за то, что помог добиться позитивного результата. Здорово, парни.
Судя по всему, это будут долгие двенадцать недель.
* * *
Как только я открываю дверь, меня встречает слишком знакомый крик Элфи. Каждый раз, когда я возвращаюсь домой, мне кажется, что атмосфера становится разряженнее, и я представляю, как замечательно было бы выйти и наполнить легкие холодным осенним воздухом.
Я иду на шум в спальню Элфи.
– Что случилось?
Элфи лежит на кровати, накрыв подушкой голову, и с такой силой пинает стену, что все фигурки лего на полках вибрируют. Джемма сидит на полу, спрятав лицо в руках. Вокруг нее разбросаны фишки «Монополии», бумажные деньги и карточки «Шанса».
– Я сказала ему, что как только ты вернешься домой, мы прогуляемся в дендропарк. С тех пор он так себя и ведет.
Джемма закатывает глаза, и я улыбаюсь. Очень редко мы чувствуем себя сообщниками, и я ценю такие моменты. Были бы они почаще.
– Да ладно, Элфи. Тебе же нравится дендропарк. Мы возьмем твой скутер, и я даже куплю горячий шоколад. Это отличное предложение.
Это фраза Элфи. Прежде чем согласиться на что-либо, он всегда начинает переговоры «вот предложение», словно ведущий какой-то типичной телевикторины. Потом он перечисляет условия, которые нужно соблюсти, прежде чем он сделает то, о чем его попросили.
Элфи снимает подушку с головы, но продолжает бить по стене. Судя по всему, предложенные условия недостаточно хороши, чтобы подписаться под ними.
– Я не пойду.
Я сажусь рядом с ним и держу его за ноги. Он на удивление сильный и легко вырывается, ударяя меня в грудь, отчего мое терпение подходит к концу.
– Слушай, мы идем, и все. У тебя пять минут на то, чтобы натянуть штаны и ботинки, или планшет отправится на чердак.
Элфи снова натягивает подушку на голову.
– Мне все равно. Я не пойду.
Так происходит каждый раз, когда мы предлагаем куда-нибудь сходить, нравится ли ему предложенное место или нет. Просто не понимаю. Мне хочется либо стать затворником, либо покинуть дом навсегда, оставив его там.