Руслан Скрынников
Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии

© Скрынников Р. Г., 2022

© ООО «Издательство Родина», 2022

Введение

27 января 1837 г. Пушкин был смертельно ранен на поединке поручиком Кавалергардского полка Жоржем Дантесом. Гибель поэта была величайшей трагедией для русской культуры.

История дуэли Пушкина окутана плотной пеленой мифов и легенд. Строго установленные факты тонут в массе догадок и гипотез. По сей день не утратило значения замечание о том, что творчество поэта изучено значительно глубже и полнее, нежели его биография. Но Пушкин-гений и Пушкин-человек, его творчество и жизнь – неразделимы, образуют одно целое.

Правда ли, что трагедия поэта была трагедией мученика, жертвы неодолимых обстоятельств? Справедливо ли мнение, будто его погубил чудовищный заговор, в котором участвовала императорская фамилия и высший свет? Верно ли, что гений Пушкина в конце блистательного поприща пришёл в упадок? Многие заметили, что поэт стал утрачивать популярность. Он пережил тяжёлую семейную драму, усугублённую многими бедами. Поэт не мог вынести притеснений цензуры, был лишён возможности распорядиться своей жизнью и покинуть столицу, был удручён долгами. У Пушкина не осталось иного выхода, кроме поединка, и таким путём он свёл счёты с жизнью? Или всё было иначе?

То обстоятельство, что Пушкин стоял у колыбели национальной литературы, определило особое место литературного творчества в истории русского общества, в истории России в целом. Литературоведение неизбежно оказывается тесно связанным с историческими разысканиями. Эта книга написана с одной целью: уточнить некоторые факты и подробности биографии Пушкина, имеющие существенное значение для воссоздания истории его гибели.

Исследование не могло быть ограничено рамками двух-трёх последних лет жизни поэта. Слишком много нитей связывало эти годы с предыдущим периодом.

Часть I
Возвращение из ссылки

Отъезд из Михайловского

Пушкин и его поколение по справедливости считали себя детьми 1812 года. На их глазах армии Наполеона вторглись в Россию и сожгли Москву дотла. Война принесла бедствия и разорение стране, но она принесла народу также и нравственное возрождение. Нашествие наполеоновской армии завершилось её гибелью. Русские войска прошли по всей Европе и заняли Париж. Империя Наполеона пала.

Молодые дворяне, участвовавшие в западных походах, увидели Европу, прошедшую через огонь и кровь революции. Самодержавные порядки и крепостничество, прежде казавшиеся им незыблемыми, превратились в их глазах в главную помеху благоденствию России. Страна, переживавшая огромный подъём после победы в Отечественной войне, жила в ожидании реформ. Но преобразования явно запаздывали.

В 1815 г. в России образовались первые конспиративные общества, ставившие своей целью государственный переворот. Пушкин был близок к заговорщикам. Его вольнолюбивые стихи воодушевляли их. Однако его попытки вступить в тайные общества неизменно наталкивались на отказ.

При Александре I Пушкин был выслан из столицы в южные губернии, а затем изгнан со службы и отправлен на жительство в своё имение, село Михайловское на Псковщине. Там он провёл более двух лет.

Оторванный от центров интеллектуальной жизни, насильно отправленный в захолустье, поэт, казалось бы, обречён был на прозябание. Но период михайловской ссылки оказался одним из самых плодотворных в биографии молодого Пушкина. Поэму «Евгений Онегин» – «роман в стихах» – считают его главным творением. Основная часть «энциклопедии русской жизни» была написана в Михайловском. Там же Пушкин начал и закончил трагедию «Борис Годунов», шедевр русской и мировой литературы.

И всё же Пушкин воспринимал жизнь в деревенской глуши как досадную несправедливость. Лишённый возможности общаться с друзьями и собратьями по перу, с блестящим светским обществом, поэт испытывал горечь и досаду.

Человек, ранее известный узкому кругу лиц, превратился в признанного мастера. Москва и Петербург были покорены его стихами. Поэт стал кумиром двух столиц, а равно и всей образованной и читающей России. Но он не мог покинуть деревню и принуждён был довольствоваться лишь обществом соседей по поместью. Возникла драматическая ситуация.

Изверившись в возможности добиться освобождения, Пушкин стал готовиться к бегству из России. Он предполагал выехать в Дерпт для лечения у тамошних врачей, а оттуда на корабле отплыть из своего отечества. 27 мая 1826 г. поэт известил друга – князя Петра Вяземского о своих тайных замыслах. «В 4-й песне „Онегина“, – писал он, – я изобразил свою жизнь; когда-нибудь прочтёшь его и спросишь с милою улыбкой: где ж мой поэт? в нём дарование приметно – услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится – ай да умница»¹.

Князь Пётр Андреевич Вяземский (1792–1878) – русский поэт, литературный критик, историк, переводчик, публицист, мемуарист, государственный деятель. Сооснователь и первый председатель Русского исторического общества (1866). Близкий друг и постоянный корреспондент А. С. Пушкина. Портрет работы П. Ф. Соколова, 1824 год

Ссылка в Михайловское помешала Пушкину принять участие в восстании декабристов. Николай I железной рукой подавил мятеж в армии и предал его вождей суду. Главные руководители тайных обществ были повешены, прочие сосланы на каторгу в Сибирь.

Следствие по делу о мятеже скомпрометировало Пушкина. Весной 1826 г. он ездил в Псков и 11 мая дал подписку о неучастии в тайных обществах, какую давали по всему государству служилые и отставные дворяне в соответствии с царским рескриптом от 21 апреля 1826 г. Пушкин подписал надлежащий текст без изменений.

Следствие подтвердило, что поэт не был членом тайных обществ. При таких обстоятельствах он решил возобновить хлопоты об отъезде на лечение, не приведшие к успеху в царствование Александра I.

В двадцать шесть лет Пушкин страдал расширением вен, что и послужило предлогом для обращения к властям. Слухи о тяжёлой болезни поэта, о том, что без операции он не проживёт и трёх лет, тревожили столицу².

Пушкин рассчитывал добиться от нового царя полного прощения. Камнем преткновения было покаяние без которого об освобождении нечего было и думать. Ещё в феврале 1826 г. Плетнёв представил Пушкину формулу, которая заключала в себе отказ от старых заблуждений и в то же время сохраняла за ним право на свободную мысль: «оставляя при себе образ мыслей твоих, на кои никто не имеет никакого права, не думаешь играть словами никогда, которые бы противоречили какому-нибудь принятому порядку»³.

План друзей состоял в том, что поэт составит письмо, которое Жуковский мог бы показать императору. «Изгнанник» составил требуемое письмо, в котором дословно повторил формулу Плетнёва. «Каков бы ни был мой образ мыслей, политический и религиозный, я храню его про самого себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости», – писал он в послании Жуковскому от 7 марта 1826 г. Однако события развивались в неблагоприятном направлении. 12 апреля 1826 г. Жуковский сообщил Пушкину: «В бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ помириться с правительством»⁴.

Покаянное послание поэта не удовлетворило Жуковского. Он сделал резкий выговор другу, а его письмо назвал «безрассудным», т. е. непригодным для того, чтобы показать государю. В июне Пушкин сочинил требуемое прошение на имя Николая I. Он обращался к самодержцу «с надеждой на великодушие» его «императорского величества, с истинным раскаянием и с твёрдым намерением не противуречить моими мнениями общеприятому порядку (в чём и готов обязаться подпискою и честным словом)»⁵. Пушкин просил разрешить ему покинуть места ссылки и выехать для лечения в Москву, Петербург или за рубеж.

Псковский губернатор фон Адеркас ценил литературу и сам пописывал стишки, которые давал для исправления Александру Сергеевичу. 19 июля по его распоряжению инспектор врачебной управы составил свидетельство о болезни Пушкина (расширение вен на правой голени). В тот же день Адеркас препроводил документы губернатору остзейских провинций маркизу Паулуччи, который 30 июля отослал бумаги царю.

Момент был выбран не слишком удачно. В июне 1826 г. власти получили донос на Пушкина. Приехавший из Пскова генерал П.С. Пущин рассказывал знакомым, что на Псковщине крестьяне волнуются, ожидая вольности, что поэт посещает местную ярмарку в крестьянской одежде и пр. Тайный агент истолковал эти рассказы генерала как указание на то, что Пушкин «возбуждает к вольности крестьян». Сразу после завершения суда над декабристами власти послали во Псков одного из самых опытных секретных агентов А.К. Бошняка с фельдъегерем. В случае подтверждения доноса агент должен был арестовать поэта и увезти его под конвоем⁶.

Под видом «путешествующего ботаника» Бошняк объехал окрестности сельца Михайловского и добросовестно собрал сведения о поведении ссыльного. Среди соседей были не одни приятели, но и недоброжелатели поэта. Но все они в один голос подтвердили, что он ведёт себя благонамеренно и ни в каких антиправительственных поступках не замечен.

Бошняк надеялся получить необходимые ему сведения в усадьбе генерала Пущина. Но и генерал, и его домочадцы отвергали всякие сомнения насчёт благонамеренности Пушкина. Они заявили: «…нельзя предполагать, чтобы он имел действительные противу правительства намерения, в доказательство чего и основывались на непричастности его к заговору. …он столь болтлив, что никакая злонамеренная шайка не решится его себе присвоить…»⁷

Браня поэта, Пущины указали его характерную черту – редкое простодушие и доверчивость.

Конспираторы не доверяли Пушкину не из-за его болтливости. Поэт обладал даром угадывать в людях способности. Талантливые люди легко завоёвывали его дружбу и доверие, независимо от их политических пристрастий. Среди его друзей консерваторов было не меньше, чем революционеров, и писал он не только вольнолюбивые, но и верноподданические стихи. Напомним, что авторами слов к гимну Российской империи «Боже, царя храни!» были Пушкин и Жуковский. После куплета «Боже, царя храни!» следовало:

 
Так – громкой славою,
Сильной державою
Мир он покрыл —
Здесь безмятежною
Сенью надежною,
Благостью нежною
Нас осенил⁸.
 

Первый куплет сочинил Жуковский, два куплета (приведённые выше) – лицеист Пушкин.

Бошняк произвёл розыск и установил, что Пушкин посещал ярмарку местного монастыря, одевшись в крестьянскую рубаху с алым кушаком и в соломенной шляпе, но при этом ничего крамольного не совершал⁹.

Решившись «искать истины при самом источнике, то есть в Святогорском монастыре», Бошняк задал игумену Святогорского монастыря вопрос в лоб: «…не возмущает ли Пушкин крестьян?». Игумен Иона отвечал кратко и точно: «Он ни во что не мешается и живёт, как красная девка»¹⁰.

Тайным надзором за Пушкиным руководил начальник Главного штаба И.И. Дибич. 1 августа 1826 г. Бошняк подал записку о Пушкине генералу Витту, а тот передал её Дибичу. 28 августа утром Николай I выслушал доклад Дибича, представившего все собранные материалы о ссыльном.

Псковский губернатор Адеркас доносил, что поведение Пушкина очень хорошее, генерал-губернатор Паулуччи – что поведение хорошее. Тайный агент подтверждал, что поэт ведёт себя, как красная девка. Судьба Пушкина решилась, как можно полагать, уже утром 28 августа во время доклада Дибича. Последний получил распоряжение «призвать Пушкина сюда», «не в виде арестанта»¹¹.

Поэт и царь

8 сентября 1826 г. фельдъегерь, – рассказывал Пушкин знакомым, привёз его «по почте в Москву, прямо в Кремль и всего в пыли, ввёл… в кабинет императора, который сказал: „А, здравствуй, Пушкин…“»¹²

Приведённый отрывок принадлежит к числу хрестоматийных. Он заимствован из мемуаров А.Г. Хомутовой и, по-видимому, носит вполне легендарный характер. По приезде в Москву Пушкин был препровождён не в кабинет к царю, а в комнату к дежурному генералу Потапову, а оттуда к генералу Дибичу в Чудов монастырь в Кремле, где провёл несколько часов¹³.

Пока царь был занят делами и обедом, Пушкин беседовал с Дибичем. Беседа оставила добрые воспоминания. Поэт упомянул о генерале в неоконченных стихах «Ты просвещением свой разум осветил»¹⁴.

Наибольшее впечатление на привезённого из ссылки произвело, надо думать, не красноречие генерала, а его сообщение о том, что царь склонен его простить. Новость положила конец томительному ожиданию. В кабинет царя Пушкин явился окрылённым, что сказалось на ходе беседы. Напряжение спало.

После отдыха Николай I принял Пушкина в своём кабинете и долго беседовал с ним с глазу на глаз.

Портрет Николая I. Художник Джордж Доу (1828)

О чём говорили между собой опальный поэт и самодержец? Направление беседы с царём было предопределено прошением Пушкина о дозволении ему лечиться у столичных врачей¹⁵. 8 сентября перед Николаем I предстал человек, удручённый болезнью. «Я впервые увидел Пушкина, – рассказывал монарх в 1848 г., – в Москве… после коронации, куда его привезли ко мне из его заточения, совсем больного и в ранах…»¹⁶

В прошении поэт писал, что надеется «на великодушие» императора и относится к прошлому «с истинным раскаянием…» Всё это определило тон беседы. Николай I видел перед собой раскаявшегося больного человека и был отменно любезен. Он должен был рассмотреть поданное прошение и объявить свою волю. Ответ был удовлетворительным. Пушкин получил разрешение остаться для лечения в Москве. Неделю спустя после свидания Пушкин извещал друзей: «Государь принял меня самым любезным образом»¹⁷. В самом начале 1826 г. поэт писал друзьям: «Моё будущее поведение зависит от обстоятельств, от обхождения со мною правительства etc.»¹⁸. Обхождение императора с опальным поэтом превзошло всё, на что последний мог рассчитывать.

Самодержец разговаривал с Пушкиным наедине, а потому вполне надёжными можно считать лишь сведения, полученные из первых рук. Когда Николай I, как он сам рассказывал М. Корфу, спросил Пушкина между прочим, что бы он сделал, «„если бы 14 декабря был в Петербурге?“ – „Был бы в рядах мятежников“, – отвечал он не запинаясь»¹⁹.

Краткое и энергическое заявление соответствовало характеру Пушкина. Оно бросало тень на одного лишь говорившего²⁰.

Друзья настоятельно советовали Пушкину добиваться от царя прощения. Отвечая им, он писал: «…я желал бы вполне и искренно примириться с правительством». До казни декабристов он верил, что может «условиться с правительством (буде условия необходимы)»²¹. После казни декабристов эти надежды поколебались. Однако царское прощение изменило всю ситуацию²².

Центральное место в прошении Пушкина занимали слова о том, что он раскаялся и не намерен «противуречить моими мнениями общеприятому порядку». Вопрос о полном отказе от антиправительственных мнений был делом совести, и поэт его не касался. Император потребовал разъяснений. Разговор вступил в критическую фазу. Николай I описал этот момент подробно и вполне беспристрастно: после прямого вопроса Пушкину: «переменился ли его образ мыслей и даёт ли он мне слово думать и действовать впредь иначе, если пущу его на волю… он (Пушкин. – Р.С.) очень долго колебался и только после длительного молчания протянул мне руку с обещанием сделаться иным». Самодержец требовал изменить образ мысли, т. е. взять на себя обязательство думать так, как угодно правительству. С этим и были связаны колебания поэта. То, что подданный долго молчал, прежде чем ответить императору, было невежливостью, даже дерзостью с его стороны.

Рассказ Николая I имеет документальное подтверждение. Вскоре после беседы Бенкендорф уведомил Пушкина, что его величество «не сомневается в том, что данное русским дворянином государю честное слово вести себя благородно и пристойно, будет в полном смысле сдержано»²³. Так истолковал император обязательство поэта «быть иным». Оно означало «вести себя благородно и пристойно», т. е. касалось внешнего поведения, но не образа мысли.

Николай I был доволен результатами беседы с Пушкиным. Монарх был уверен, что ему удалось завоевать симпатии поэта, и его впечатление не было ошибочным. Подданный покинул его кабинет с глазами, полными слёз.

Николай I, как можно догадаться, не только требовал от Пушкина полной откровенности, но и сам не скрывал от собеседника трудностей своего положения и своих тревог. Именно это порождало у собеседников чувство полного взаимопонимания.

Польский поэт А. Мицкевич встретил Пушкина в Москве в октябре 1826 г., и они стали друзьями. В 1837 г. Мицкевич опубликовал в Париже заметку, в которой воспроизвёл рассказ Пушкина о встрече с царём после коронации. Заметка относится к числу ранних документов, заслуживающих доверия. По словам Мицкевича, во время беседы «царь почти извиняется перед Пушкиным в том, что завладел троном… он оправдывался, поощрял поэта писать…»²⁴

Николай I никогда не забывал о том, что его дед и отец умерли насильственной смертью, были убиты дворянами-заговорщиками. В дни мятежа 14 декабря та же участь грозила ему самому и членам его семьи. Сетования царя не были лицемерными.

Литературная беседа

Полагают, что уже при первой встрече Пушкин заговорил с царём о Петре и помог ему найти маску и приноровиться к новой для него роли монарха – наследника пращура²⁵.

Однако Николай I был членом царствующей династии, и вряд ли ему нужны были подсказки насчёт роли. Что касается Петра Великого, просвещённые Романовы всегда поддерживали его культ.

Считают, что одной из главных тем беседы были реформы, необходимые России²⁶. Но едва ли это справедливо. Напомним, что Николай I вёл долгие беседы о реформах и с подследственными декабристами. Пушкину надо было доказать свою лояльность трону, а потому ему следовало избегать опасных сюжетов.

О чём же говорили поэт и царь? Не следует фантазировать на эту тему. Более надёжный путь – поискать опору в источниках, в переписке поэта. Ещё в 1825 г., убеждая Пушкина обратиться к государю за прощением, друзья старались подыскать доводы, которые бы подействовали на монарха.

В сентябре 1825 г. Жуковский советовал Пушкину создать бессмертное творение – сочинить драму о Годунове, чтобы дать друзьям возможность поправить судьбу ссыльного. Слова друга запали в голову поэта. 6 октября 1825 г. он отвечал Жуковскому: «…жадно принимаю твоё пророчество; пусть трагедия искупит меня…» 7 ноября 1825 г. Пушкин оповестил обо всём Вяземского: «Жуковский говорит, что царь меня простит за трагедию…» Жуковский повторил свой совет после восшествия на трон Николая I: «Пиши Годунова и подобное: они отворят дверь свободы…»²⁷

Советы Жуковского подготовили Пушкина к беседе с Николаем I в Чудовом монастыре 8 сентября 1826 г.

В Михайловском Пушкин закончил одно из лучших своих творений. Впечатления переполняли его. Он не сомневался, что трагедия «Борис Годунов» вызовет интерес царствующей фамилии: драма ярко живописала историю Смуты, приведшей на трон бояр Романовых.

В письмах к друзьям, хлопотавшим за него, поэт неизменно подчёркивал, что описал Смуту, следуя «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина. Своими письмами Пушкин старался доказать, что во всём следовал взглядам придворного историографа. Когда его спрашивали о плане «Бориса Годунова», он отвечал: «Ты хочешь плана? возьми конец десятого и весь одинадцатый том („Истории“ Карамзина. – Р.С.), вот тебе и план»²⁸. В августе 1825 г. Пушкин писал Жуковскому: «Что за чудо эти 2 последних тома Карамзина! какая жизнь!..»²⁹

Талантливым современникам суждена была особая роль в формировании гения Пушкина. «Он, – писал о Карамзине П.В. Анненков, – имел свою долю влияния на Пушкина, как почти каждая замечательная личность, встречавшаяся ему на пути»³⁰.

В рассуждениях Пушкина о Смуте звучало не только восхищение трудами Карамзина, но и покаянные ноты по поводу собственных прежних либеральных взглядов. Полно мне таскать цветной колпак, – писал он друзьям и тут же благодарил Карамзина за «железный колпак» юродивого Василия Блаженного³¹. «Цветной» (красный) фригийский колпак был символом революционной Франции. Замена фригийского колпака колпаком юродивого символизировала смирение. Обращение к истории Отечества и смена головного убора внушили друзьям поэта надежду на то, что новое сочинение поможет примирить Пушкина с государем.

Беседуя с императором, Пушкин мог рассчитывать на то, что его похвалы Карамзину будут восприняты благосклонно. Карамзин пользовался несомненным уважением царской семьи. Для Пушкина ссылки на его сочинения служили как бы щитом. Уже после гибели поэта этим щитом воспользовался Жуковский. В черновых набросках письма к Бенкендорфу он так охарактеризовал образ мысли своего друга: «В суждениях политических он, как ученик Карамзина, признавал самодержавие необходимым условием бытия и безопасности России…»³²

Имя придворного историографа было на устах поэта. Николай I читал «Историю» Карамзина, как и все другие образованные люди России. Жуковскому пришла в голову поистине счастливая мысль. Он посоветовал Пушкину представить царю «Бориса Годунова».

Адам Мицкевич получил сведения об аудиенции в Кремле из первых рук. По словам польского поэта, «во время этой достопамятной аудиенции царь с увлечением говорил о поэзии. Это был первый случай, когда русский царь говорил с одним из своих подданых о литературе!»³³

Поэт говорил с царём не о политике, не о реформах, а о литературе, о поэзии и – прежде всего – о только что написанной драме «Борис Годунов». Пушкина переполняли впечатления, и он искал благодарных слушателей повсюду.

 
Да после скучного обеда
Ко мне забредшего соседа,
Поймав нежданно за полу,
Душу трагедией в углу…
 

Приятель Пушкина Дельвиг, получив известие о свидании в Чудовом монастыре, писал: «„…Александр был представлен, говорил более часу, и осыпан милостивым вниманием“, вот что мне пишут видевшие его в Москве»³⁴.

Современники отмечают, что Пушкин обладал удивительным даром рассказчика. Он умел увлечь и заворожить кого угодно. Николай I оказался одним из первых, кто слушал рассказ поэта о недавно написанной трагедии.

Предложенная тема разговора была как нельзя более удачна. Николай I был равнодушен к поэзии, но с молодых лет увлекался театром. Всё, что касалось театральной жизни, его живо интересовало. Драму он мог обсуждать со знанием дела. Собеседники неизбежно должны были обратиться к более общим сюжетам. Эти сюжеты Пушкин обсуждал с друзьями незадолго до встречи в Чудовом монастыре. В мае 1826 г. Н.Н. Раевский писал поэту:«…вам будет суждено проложить дорогу к национальному театру…»³⁵

В глазах императора-театрала вопрос о создании национального театра имел особую важность.

Пушкин почерпнул материал для пьесы у Карамзина. Но он раскрыл трагедию Смутного времени с такой глубиной, которая была недоступна знаменитому историографу. И хотя собеседники не читали текста, а лишь разговаривали о нём, венценосец, вероятно, понял это. Именно многократные ссылки на Карамзина убедили его в том, что прежний либерал и вольнодумец превратился в верноподданного. И в тот же день 8 сентября, на балу, он сказал Д.Н. Блудову: «Знаешь, что я нынче долго говорил с умнейшим человеком в России?»

Излагая трагедию Смутного времени, Пушкин избегал намёков на недавнее прошлое. Со своей стороны, император выразил одобрение тем, что опальный стихотворец обратился к славной истории Отечества. Отзвуком этого служили слова, переданные через Бенкендорфа 30 сентября: «Его величество совершенно остаётся уверенным, что вы употребите отличные способности ваши на передание потомству славы нашего Отечества…»³⁶