Рубен Маркарьян
Суд присяжных. Особенности процесса и секреты успешного выступления в прениях

2.8. Чтобы не уснули

Посвящая в своей книге «Искусство речи на суде» отдельную главу благозвучию речи, П. Сергеич привел занимательный пример. Он рассказал об ораторе, который в суде изложил подробный расчет расстояния и времени, необходимого, чтобы доехать из некоего места до места преступления. Делал он это, чтобы доказать невиновность своего подзащитного, делал старательно, отмеряя версты, сажени и временные отрезки: «От завода до паровика две версты – полчаса; от паровика до Николаевского вокзала три перегона – сорок минут, от Николаевского вокзала до Адмиралтейства один перегон – пятнадцать минут…» и т. п.

П. Сергеичу показалось, что говорил защитник торопливо и возбужденно, при этом интонацией уравнивая скучные расчеты с критикой обвинения и предостережение от осуждения невиновных. Все это не понравилось П. Сергеичу, равно как и другим зрителям этого судебного спектакля, его коллегам. По мнению корифеев судебной риторики, защитник только запутал всех присяжных и направил их мысли в другом направлении. Но! «Ошибки эти, впрочем, не имели последствий: подсудимые были оправданы», – сообщает П. Сергеич.

Что это означает? Подтверждается вывод, который сделал и я после сотни судебных речей в виртуальном суде перед телевизионными присяжными: что конкретно из твоей речи произведет на них впечатление, ты никогда не узнаешь заранее! Управлять этой дюжиной – очень сложная наука. Вспоминается один американский судебный сериал, «Закон Хэрри», о пожилой исключительно порядочной даме-адвокате, которой авторы сериала противопоставили героя-антипода, адвоката-выскочку, хоть и немолодого, но очень яркого юриста, играющего на публику, любящего громкие процессы, обожающего пресс-конференции и присутствие прессы в своих судах. Притом все это было показано так гротескно, что поневоле задаешься вопросом: как этот адвокат может выигрывать дела, он же клоун?! И тот же примерно вопрос задала ему героиня сериала: «Зачем тебе, такому умному (а он и правда далеко не дурак был по сценарию), вся эта мишура, эти спецэффекты перед публикой, зачем эта клоунада перед присяжными? Ты ведь и так можешь выигрывать дела, слыть умным и успешным адвокатом, а не циркачом?»

Адвокат (звали его, кажется, Джефферсон), ответил поучительной историей: «Когда я только начал заниматься адвокатской практикой и вел свое первое дело перед присяжными, от волнения у меня разболелся живот. Сидя на своем месте, я расстегнул брюки, чтобы, пока сижу, стало легче. А когда настала моя очередь выступать, я забыл об этом, встал, и брюки свалились почти до колен, показав мои трусы в цветочек. А присяжные – засмеялись. И пока я, застегнувшись, говорил свою речь перед ними, они улыбались и кивали благосклонно головами. И я выиграл дело! И вот с тех пор я каждый раз пытаюсь заставить их улыбнуться… Каждый раз, можно сказать, я снимаю штаны.»

Конечно, снимать штаны перед присяжными – это гротеск. Но и пример того, что в своей речи вы должны быть, как минимум не скучным и лучше всего заставить присяжных улыбнуться, как бы это ни было трудно в кровавом деле. Как это сделать – каждый решает сам, в зависимости от обстановки. В деле об убийстве матери и двух маленьких деток не до улыбок. Но мне удавалось заставить присяжных улыбнуться, это увеличивало шансы на успех. В одном из дел рассматривался случай убийства одинокой женщины, проживавшей в загородном доме. Мои подзащитные были простые работники – садовник и помощник по хозяйству. По версии обвинения, они убили даму из корыстных побуждений и ограбили. У женщины был молодой любовник – музыкант и певец, который выступал свидетелем и уехал за 10 минут до предполагаемого убийства. Как понятно, моя задача была доказать, что он вполне мог быть убийцей и у него был мотив. В судебном заседании была допрошена также девушка-свидетель – коллега по бизнесу этого молодого любовника. Она сказала, что слышала, как погибшая накануне приезжала к ним в студию и скандалила с ее молодым другом, крича что-то типа: «Бабки не вернешь – сдам тебя бандитам, кровью мочиться будешь».

На вопрос о деньгах молодой любовник отвечал, что действительно его пассия спонсировала его проекты своими деньгами, но суммы он не помнил, так как «личность творческая», а деньги он всегда ей возвращал.

Уличая его во лжи, я сказал, что мотив у этого молодого человека был гораздо серьезнее, нежели чем у двух работяг.

«Погибшая пригрозила, что сдаст его бандитам и он будет мочиться кровью. А он – личность творческая. И ему как творческой личности особенно не хочется мочиться кровью, это неэстетично».

При этих словах двое из присяжных улыбнулись, а одна женщина засмеялась. Парень этот был похож на метросексуала, такого изнеженного и наглого альфонса, в творческом плане из себя ничего не представляющего. Присяжным показалось забавным то, что я сказал, и это заставило их улыбнуться. Так что сразу стало ясно: трое из двенадцати уже будут за меня.

Ну, и еще: чтобы вы просто не наскучили присяжным, которые иногда способны заснуть в суде (и тут нет разницы – суд в ТВ-студии или суд реальный), ваша речь не должна быть монотонной.

«Остерегайтесь говорить ручейком, – пишет П. Сергеич. – Вода струится, журчит, лепечет и скользит по мозгам слушателей, не оставляя в них следа».

Если кто помнит, был в середине 2000-х годов, или, может, есть и сейчас, такой телеканал – МУЗ ТВ. Как мне рассказал один мой клиент-доверитель, известный стилист Сергей Зверев, который именно там раскрутил образ «Звезды в шоке», музыкальный канал умирал. Вообще, видимо, приход Сергея Зверева на этот канал и смена стиля позволили этому каналу выжить. Действительно, я помню, вначале этот канал крутил музыку, клип за клипом. И музыка была вполне себе, и клипы качественные, но аудитория и рейтинги падали. В это время основной конкурент, MTV, как раз наоборот, рос. Вроде тоже музыка, клипы и т. п. – но MTV стал разбавлять сплошную музыку ди-джеями, их комментариями к клипам, странными шутками, а потом пошли передачи, мультики и т. п. И так добивался успеха. Почему? Потому что зритель устает от однообразной, даже очень качественной картинки. Равно как и присяжный устанет от монотонной речи адвоката и начнет клевать носом. То есть он вас не услышит, а раз не услышит, то его мысли при обсуждении вердикта будут путаными и ориентироваться он будет не на логику вашего выступления, а на мысли соседа и свое представление о том, что услышал, но не понял. Или что приснилось. Поэтому говорить надо с такой интонацией, чтобы самые неинтересные вещи звучали разными оттенками, особенно обращать внимание на то, чтобы переходы вашей мысли сопровождались сменой интонации, тем более если вы говорите о различных обстоятельствах дела.

Как говорил Р. Харрис в своей книге «Школа адвокатуры» и которую переводил лично П. Сергеич, часто цитируя в своем труде: «Модуляция голоса – самая прекрасная из всех прелестей красноречия. Это музыка речи, о ней мало заботятся в суде, да и где бы то ни было, кроме сцены; но это неоценимое преимущество для оратора, и его следовало бы развивать в себе с величайшим прилежанием».

Харрис, писавший книгу в Англии еще в XIX в., не напрасно упомянул сцену. Зрители в театре уйдут со спектакля, если им станет скучно. Если не освистают и не закидают тухлыми яйцами.

Изъясняясь современным языком и применительно к моему опыту участия в телепроекте «Суд присяжных», расскажу такой случай: как-то режиссер программы, объясняя нам, участникам проекта, как надо себя вести во время съемки суда (в большей степени обращаясь к артистам, играющим свидетелей и подсудимого), озвучил такую мысль: «Представьте, что вы – воюете. Воюете за внимание телезрителя. Ваше оружие – слово и качество его произношения. Вы воюете против телезрителя, который сидит у экрана, вооружившись пультом. Если вы будете скучны, он вас выключит. Переключит на другой канал, туда, где взрываются дома, падают с моста машинки, раздеваются донага красотки… Его палец на спусковом крючке – кнопке пульта дистанционного управления. Нажать на нее – дело одного мгновения. Ваша задача – как можно дольше удерживать его от этого шага. Еще лучше, чтобы он пульт отложил. А еще тот телезритель, кто перешел к нам с другого канала, щелкая пультом, должен остаться у нас и не идти дальше. Если он сразу не поймет, о чем тут речь или что тут какое-то движение, хоть и словесное, то он уйдет дальше».

Понятное дело, режиссеру нужны цифры рейтинга, он хочет удержать внимание зрительской аудитории. А вам в речи перед присяжными нужно их внимание. Представьте, что они с пультом. Будете говорить монотонно – вас выключат.

Еще вспоминается одно дело, когда моего подзащитного обвиняли в убийстве мужчины путем отравления, а его, умирающего, обнаружила пришедшая с работы жена. Она вызвала «скорую» и полицию, но муж умер, пока они ехали. Так как у женщины был мотив на убийство мужа, я попытался убедить присяжных, что это она вполне могла отправить на тот свет своего обожаемого, чтобы завладеть наследством. Никаких доказательств, в общем-то, не было, за исключением одной детали, которая и стала для меня спасительной соломинкой. Женщина вернулась домой в 21.00, что зафиксировала камера наружного наблюдения у подъезда. Сама она точно описала время прихода в квартиру, так как начались вечерние новости по телевизору. А вот звонок в «скорую помощь» зафиксирован в 21.10.

Я, готовясь к программе и своей речи перед присяжными, купил накануне песочные часы на 10 минут. Выйдя выступать, я вначале попросил судью разрешить поставить эти часы на стол прокурора так, чтобы присяжные видели часы (стол прокурора был рядом со скамьей присяжных).

В самом начале речи я отметил, что женщина увидела умирающего мужа в 21 час, а врача вызвала в 21.10. Много это или мало? Я поставил часы и начал излагать свои доводы по существу дела, говорил об отсутствии доказательств, об их порочности, развеивал миф о достаточности мотива и так далее, но периодически напоминал присяжным: «Вот я уже сколько наговорил тут всего, а жена все думает, звонить в „скорую“ или нет… Вы меня уже устали слушать, а женщина все колеблется, достаточно ли яд впитался в кровь ее супруга.» Когда я закончил речь, в часах еще оставался песок, и я сказал: «Видите, я уже речь закончил, все вам сказал, а 10 минут не истекли даже. А погибший еще корчится, а жена его чего-то ждет, не звонит.» Стоит ли говорить, что присяжные не могли удержаться от того, чтобы не смотреть на песочные часы, они были полны внимания к речи, им было интересно, когда же кончится песок, как время важного футбольного матча на табло стадиона. Кто спит на стадионе? Никто! Конечно, в комнате для совещаний присяжные только и говорили о том, как жена могла так долго не вызывать помощь мужу, все остальные аргументы их мало интересовали.

Все это я пишу вам, но очень правильную оговорку сделал П. Сергеич. Я бы очень хотел, чтобы вы помнили об этом. Как бы ни были умны Пороховщиков или я, каким бы опытом мы ни обладали, правда в том, что манипулировать мнением двенадцати человек вы сможете на 100 %, только если вы гипнотизер, а они все подвластны гипнозу.

Глава 3
Украшение речи

Красивой речь сделать трудно, это говорил еще Цицерон в своих трактатах об ораторском искусстве, а он разбирался в предмете как никто другой.

«В самом деле, ведь здесь необходимо усвоить себе самые разнообразные познания, без которых беглость в словах бессмысленна и смешна; необходимо придать красоту самой речи, и не только отбором, но и расположением слов; и все движения души, которыми природа наделила род человеческий, необходимо изучить до тонкости, потому что вся мощь и искусство красноречия в том и должны проявляться, чтобы или успокаивать, или возбуждать души слушателей».

Однако какое значение имеет красота речи, если самая красивая речь может доставить эстетическое удовольствие, но не привести к результату? И я неоднократно слышал, как в комнате присяжных говорили: «Адвокат, сказал очень красиво, но…»

Это как раз к тому, что управлять двенадцатью присяжными – задача очень сложная, и как бы изощренно вы ни излагали свою мысль, ее могут оценить за красоту изложения, но не факт, что с ней согласятся.

Тут, на мой взгляд, важно, чтобы вы сами верили в то, что говорите. Вера придает силу, тот, кто верит, – видит! Но, как понятно, одной веры недостаточно, нужно внушить вашу веру другим, убедить, заставить разделить веру с вами, насильно заставить верить, как крестоносцы несли веру в своего Бога во время крестовых походов, если такое сравнение возможно. Что было главное у них, кроме доблести, готовности сражаться и умения воевать? Вера! Без нее не нужно было бы ни оружия, ни умения им пользоваться. Так и в судебной речи: вы должны сами поверить в свою правоту, в верность вашей позиции. А вот донести вашу веру присяжным нужно с помощью оружия (слова) и умения с ним обращаться. Меч сам по себе не рубит, копье не колет, стрела не летит. Поэтому важно знать оружейные приемы, уметь их использовать и постоянно тренироваться.

Никогда не фехтовал, но слышал, что в этом виде единоборства есть такие приемы, как внезапный удар в кисть, контратака, навязывание дистанции, финты с атакой, комбинация ударов, вложенный удар, проходящий батман и т. п.

В речи есть образы, метафоры и сравнения, антитеза, concessio (уступка), sermocinatio (цитирование), риторические обороты…

Какое значение имеют они?

Квинтилиан: «Красота речи содействует успеху; те, кто охотно слушают, лучше понимают и легче верят. Недаром Цицерон писал Бруту, что нет красноречия, если нет восхищения слушателей, и Аристотель недаром учил их восхищать».

И когда в предыдущей главе я говорил, что речь надо строить так, чтобы не просто быть понятым, а чтоб невозможно было остаться непонятым, я не имел в виду простоту речи, я говорил о слоге. А речь как единое целое не может состоять из простых предложений без речевых приемов. То, что сказал Квинтилиан о Цицероне, в полной мере относится ко всем ораторам. Речь должна пленять. Мне лестно было слышать, когда про меня говорили в операторской телепроекта «Суд присяжных»: «Ты их зазомбировал сегодня», имея в виду воздействие речи на присяжных. Я улыбался и поначалу не понимал, думал, речь идет о том, что я был убедителен для операторской комнаты, для людей, знакомых со сценарием и соглашающихся с моей логикой по поводу конкретного дела. Но потом оказалось, что имелось в виду не это, а то, как присяжные слушали речь, некоторые даже не моргая. И потом эти люди во время совещания говорили моими словами, даже не ссылаясь на меня. И тот, кто сейчас читает эти строки с определенной долей скепсиса, поверьте: часто случалось, что присяжные телевизионного проекта спорили в совещательной комнате с криками и руганью, пока их не останавливал режиссер, заставляя замолчать, так как сорока минут спора достаточно для того, чтобы выбрать четыре минуты для эфира. Иной раз режиссер сам шел к присяжным и пытался их унять. А еще я неоднократно наблюдал картину, когда присяжные, окончив съемку и выйдя из студии, продолжали горланить на улице или в скверике рядом, споря и доказывая друг другу свою правоту относительно вердикта. Их уже не снимала камера, им бы пойти домой, но они продолжали обсуждать. Вот что такое – пленить! Вовлечь в спор, заставить думать по-вашему и, главное, сражаться за вашу веру. Выполнению этой задачи как раз служат приемы красноречия, которые П. Сергеич назвал цветами красноречия.

Как я и говорил во вступлении, присяжные времен П. Сергеича – это, по его же выражению, «в большинстве случаев малообразованные, а в уездах часто совсем невежественные люди; среди них могут быть очень умные и очень ограниченные».

В наше время как раз в абсолютном большинстве случаев присяжные – люди очень образованные, а в «уездных» городах могут оказаться и такие, что столица позавидует уровню их образования и интеллекта.

Но в любом случае такой прием, как пользование метафорами, очевидно, завоюет внимание и очень образованного человека, и пенсионерки, давно не читавшей книг.

Фенелон говорил в своей книге «Dialogues sur L’еloquence»^[2]: «Было бы нетрудно доказать с книгами в руках, что в наше время нет духовного оратора, который в самых обработанных проповедях своих так же часто пользовался риторическими фигурами, как это делал Спаситель в своих поучениях народу».

3.1. Об образах

Образность мышления и речи, на мой взгляд, – самое важное в борьбе за внимание человека, сидящего на скамье присяжного.

Фенелон в своих «Диалогах» советовал: «Следует не только описывать факты, но изображать их подробности так живо и образно, чтобы слушателям казалось, что они почти видят их; вот отчего поэт и художник имеют так много общего; поэзия отличается от красноречия только большей смелостью и увлечением; проза имеет свои картины, хотя более сдержанные; без них обойтись нельзя; простой рассказ не может ни привлечь внимание слушателей, ни растрогать их; и потому поэзия, то есть живое изображение действительности, есть душа красноречия. Нужны образы, нужны картины…»

P. Гаррис говорит, по сути, то же, что писали Аристотель и Цицерон: «Впечатление, сохраняющееся в представлении слушателей после настоящей ораторской речи, есть ряд образов. Люди не столько слушают большую речь, сколько видят и чувствуют ее. Вследствие этого слова, не вызывающие образов, утомляют их. Ребенок, перелистывающий книгу без картинок, – это совершенно то же, что слушатель перед человеком, способным только к словоизвержению».

Все мы путешествуем. В наше время это совсем не сложно, не то что во времена Цицерона или даже П. Сергеича. Купил билет на самолет и улетел за три моря, прихватив с собой видео-камеру, фотоаппарат или просто свой смартфон для… А для чего?

Никто не задумывался над тем, что через какое-то время после путешествия мы помним его из наших же фотографий, размещенных на странице в социальной сети? Или из тех видеокадров, которые мы показывали гостям, смонтировав домашнее видео? После двухнедельного путешествия в памяти может остаться несколько ярких картинок, именно потому, что мы их сделали и неоднократно к ним возвращались.

Так и с речью, если она без «картинок»-образов, не удивляйтесь, что присяжные забудут, что вы говорили, как только прозвучит команда судьи: «Пожалуйста, проследуйте в совещательную комнату».

Так что лучше, чтобы они пошли совещаться с ярким образом в голове. Вероятно, для большего эффекта и закрепления картинки следует эффектно закончить свое выступление. Об этом ниже поговорим отдельно, но, чтоб было понятно, что такое образ в конце речи, позволю себе привести пример из постановочного суда на НТВ. В одном деле судили женщину, по версии обвинения, убившую 10-летнюю девочку, жившую с матерью-алкоголичкой. Зачем убивать? Подсудимая хотела замуж за мужчину – отца девочки, а тот никак не мог бросить свою вечно пьяную жену как раз из-за дочери, так как ее (дочь) очень любил. Вот и решила подсудимая, по мнению обвинения, девочку убить, чтоб больше в этой семье ничто ее возлюбленного не держало. Приехала на машине в поселок, где те жили в частном доме, воспользовалась тем, что мать девочки валялась пьяная, выманила девочку в машину, стукнула ее по голове, вывезла подальше в лес и там сбросила в овраг, завалив ельником. В машине подсудимой обнаружили генетические следы девочки, а под сиденьем – оброненную клипсу.

Сама же подсудимая утверждала, что действительно приезжала, подарила девочке игрушку, проехала с ней в машине до околицы села и высадила. Девочка пошла домой, а женщина уехала.

Я построил речь на том, что мать подала заявление об исчезновении дочери только через сутки. К тому же ее видели до этого вывозящей мусор в строительной тачке. Сама она говорила, мол, протрезвела, решила порядок навести, дома убирала и во дворе. Потом начала искать дочь, но не нашла. На следующий день подала заявление. Соседи искали девочку с собаками – не нашли. Нашли на следующий день, причем в той же местности, где искали вчера.

Я сказал так в конце речи:

«Подсудимая – нормальная женщина, успешная, непьющая, с вполне нормальным желанием создать нормальную семью, вдруг убивает ребенка.

А вот мать погибшей девочки, алкоголичка, начала искать свою десятилетнюю пропавшую дочь только спустя сутки после пропажи. До этого момента мы слышали от свидетелей, как она ее искала – „с утра была пьяная", а днем ее в течение этих суток видно не было. На теле девочки обнаружены прижизненные гематомы, как сказал эксперт, разной давности возникновения – то есть, значит, девочку кто-то бил, и этот кто-то точно не моя подзащитная. По показаниям самого отца девочки и соседки, девочку часто била мать. В день убийства, 15 февраля, моя подзащитная поговорила с ребенком и уехала. В этот же день вечером егерь с собакой не нашел труп. И когда егерь сказал: „15 числа я ничего не обнаружил при обходе вместе с собакой, а в пятницу обнаружил", – это означает, что 15 числа, в день смерти, трупа девочки в овраге не было!

Утром следующего дня, когда потерпевшая приходит в себя и рано утром (обращаю внимание, после „тяжелого" предыдущего дня) начинает делать уборку – собирает снег, „всякую там ерунду" и на тачке укатывает в сторону свалки, которая аккурат находится на выезде, вблизи того места, где был обнаружен труп. Не странно, что она пришла в себя и решила сначала начать уборку, а потом пошла писать заявление о пропаже ребенка?

Знаете, что я думаю? Я думаю, просто 15-го числа, когда девочка как бы пропала, и далее, 16-го утром, матери своего ребенка искать не надо было, потому что девочка, на мой взгляд, была убита, когда мать увидела у нее игрушку, подаренную чужим человеком. То есть эти 24 часа девочка была рядом с мамой, но не обнявшись на диване, а в мусорной тачке, в которой мама потом проводила ее в последний путь…»

Конечно, присяжные обсуждали разные варианты развития событий. Но абсолютно очевидно, что у некоторых из них яркий образ «проводов в последний путь в мусорной тачке» отложился.

Как пример образности, примечательны заключительные слова одной речи известного юриста Жуковского: «Подсудимый был полтора года в одиночной камере. Знаете ли вы, господа присяжные заседатели, что такое одиночное заключение? Это – три шага в длину, два шага в ширину и… ни клочка неба!»

Существует так называемое правило Аристотеля: «Чтобы говорить наглядно, то есть так, чтобы слушателям казалось, что они видят то, о чем им рассказывает говорящий, надо изображать предметы в действии». И Аристотель приводит стих из «Илиады»: «Копья торчали по земле, все еще требуя добычи».

Чтоб еще более было понятно читателю, что такое образность речи, расскажу историю своего поэтического опыта. Как и многие из нас, я пытался писать стихи. В романтический период юношеского созревания, когда учился в военном училище. Мне казалось, что получается у меня неплохо, опять же, однокашники хвалили. Пару строк из своих лирических стихов я даже прочел на выпускном экзамене по литературе в суворовском училище, разбавив ими стихи раннего Сергея Есенина, вопрос о котором мне как раз попался. Так как Есенин был ранний, то мои пара-тройка строк «цитат из него» прошли незамеченными, даже похвалили, мол, хорошо знаю творчество поэта. Так вот, в 1987 или 1988 г. я написал замечательный, как мне казалось, патриотический стих, что-то о ветера-не-афганце, которого не пропустили без очереди в магазине к кассе, несмотря на хромоту и наличие ордена на груди. Так как было время окончания войны в Афганистане и вывода войск, тема показалась мне злободневной, и я отправил свое творение в три газеты для публикации: «Комсомольскую правду», «Московский комсомолец» и «Красную звезду».

Из «МК» мне не ответили ничего, из «Комсомолки» прислали ответ, мол, не наш формат, поэтому не будем публиковать, а вот из «Красной звезды» пришло письмо за подписью главного редактора, причем большое. Главред с какой-то особой теплотой написал мне вот что:

«Дорогой Рубен, Ваше произведение – хорошее, тема поднята злободневная и правильная. Но… Это – не стихи. Это – проза в рифму. Стихи должны дышать образами. Вот, как например:

„Изба-старушка челюстью порога жует прозрачный мякиш тишины…"

Хорошо, если вы сможете это понять, прочувствовать, тогда Вы сможете писать замечательные, настоящие стихи».

Я понял что так писать стихи я не могу, и перестал пытаться. Зато я понял, в чем разница между «Уси-пуси, миленький мой, я люблю, я вся во вкусе рядом с тобой» и «И свет, окном разбавленный, был нам милее солнышка, И ветерок отравленный глотали мы из горлышка».

И главное, я понял, что если не получается образный строй стиха, то образное мышление и изложение мыслей мне вполне доступны. Представьте, что вам нужно рассказать присяжным, как выглядит экран современного телефона и что этот телефон может. Если вы вспомните телефон 1980-х годов, то само слово «экран» будет излишним, так как телефон представлял собой аппарат с диском или кнопками. Что там было? Цифры от 0 до 9 и латинские буквы. Телефон 1990-х годов, уже мобильный, выглядел как некое переносное устройство с экраном, на котором отображались цифры и буквы при нажатии клавиш.

Современный смартфон – это экран с иконками-образами на нем. На иконках ничего не написано, но вы очень быстро запоминаете, что вот эта иконка – калькулятор, эта – набор номера, эта – программа с погодой, а вот эта – моя любимая соцсеть.

Так вот, ваша речь перед присяжными не должна быть пластиковым аппаратом с крутящимся диском, так как неизвестно, какой номер они на нем наберут и куда позвонят. Ваша речь должна быть экраном продвинутого смартфона с понятными иконками, назначение которых ваша задача рассказать присяжным. Им останется только нажать на иконку с молоточком – «Вердикт».