Розанна А. Браун
Псалом бурь и тишины

Но времени обдумать это у него не было – по всей арене начали вспыхивать языки пламени, и Малику надо было пошевеливаться, если он не хотел сгореть заживо. Он запетлял среди огненных столбов и вдруг всей грудью налетел на валун, появившийся там, где мгновение назад была ровная земля.

Командир вызвал огненный дождь, а второй Страж вздыбил землю у Малика под ногами, так что ему некуда было ступить. Он запрыгал через ямы, одновременно уклоняясь от летящих сверху огненных капель. При этом он по-прежнему уделял часть своего сознания для контроля за путами, удерживающими от побега Царя Без Лица. И тут его сбила с ног мощная струя ледяной воды – это вступил в схватку третий Страж.

«Почему ты это все терпишь? – спокойный тихий голос Царя Без Лица пробился сквозь бушующий вокруг Малика хаос. – Перестань убегать. Сражайся».

Магические узы, удерживающие обосуме, натянулись до предела. Сейчас Малик не мог укрыться в лимонной роще и восстановить душевные силы – он должен был противостоять непрекращающемуся натиску земли, воды и огня. А средство, способное остановить этот натиск, было так легко использовать. Одна иллюзия, настоящая иллюзия, – и все закончится.

Давление магии внутри него стало нарастать, и мысленным взором он увидел, как Царь Без Лица рвет ослабевшие путы: да, вот так, еще немного…

– Нет! – с отчаянием, словно загнанный в угол зверь, вскричал Малик и укусил себя за руку. Рот наполнился металлическим вкусом крови, и вместе с болью к нему вернулась ясность мысли. Он вновь полностью контролировал собственный разум. Обосуме взревел от ярости, но узы его держали. Перед мысленным взором Малика предстали лица сестер.

Он справится – ради них, он это сделает.

Время превратилось в вихрь огня, воды и земли. Оно медленно, по-черепашьи двигалось вперед, а Малик прилагал все усилия, чтобы магия горела лишь в самой глубине его существа. Все мысли покинули его, в голове осталась лишь стальная решимость пройти через все ради спасения сестер.

И наконец, спустя, кажется, вечность – хотя вряд ли испытание длилось больше часа – принцесса Ханане крикнула:

– Достаточно.

Стражи вмиг встали навытяжку, словно марионетки, подчиняющиеся руке кукловода. Стихии улеглись, после боя осталась только неровная, залитая водой и обожженная арена. Малик упал на колени, обратил взор внутрь себя и проверил узы.

Они выдержали. Он прошел испытание.

Стражи подняли его с земли и отвели к возвышению, откуда принцесса Ханане наблюдала за поединком. В ее взгляде читалось большее уважение, чем при его появлении перед испытанием.

– Твоя выдержка производит впечатление. Очевидно, что…

Принцесса замолчала, лицо ее вдруг выразило замешательство. Она вскочила на ноги и схватила Малика за руку – левую, именно за нее Малик укусил себя во время схватки. Малик вздрогнул, но она этого даже не заметила.

– Этот браслет, – сказала она в растерянности, – откуда он у тебя?

– От Тунде. Он подарил мне его во время Солнцестоя, – ответил Малик.

Взгляд принцессы затуманился, она схватилась за грудь той рукой, что не сжимала запястье Малика мертвой хваткой.

– Тунде… пропавший Избранный. Да, Тунде… Этот браслет… Отчего-то он показался мне знакомым.

Принцесса Ханане застыла на месте, и Малику показалось, что в ее глазах промелькнуло такое выражение, будто она что-то почти вспомнила. Фарид положил руку ей на плечо, и она отпустила Малика.

– Не беспокойтесь об Адетунде, ваше высочество. Мы расследуем его исчезновение, – сказал Фарид, и напряжение понемногу ушло из тела принцессы. Обратившись к Малику, он сказал: – Ты великолепно показал себя сегодня. Я бы не смог выбрать лучшего ученика. Стражи отведут тебя в больницу, чтобы ты мог забрать сестер. Оттуда вас препроводят в отведенные вам комнаты. Потом я сам приду за тобой, и мы отправимся на церемонию.

В голосе Фарида сквозила спокойная доброжелательность, но Малик почувствовал укол досады оттого, что его так быстро отослали прочь после всего, через что ему пришлось пройти. Он доказал, что даже в самых сложных условиях может смирять могущественного духа. Разве это не достойно восхищения?

Но внимание его наставника целиком принадлежало принцессе, он шептал ей на ухо что-то успокаивающее. Малику ничего не оставалось, кроме как последовать за стражами прочь из зала для поединков. Он бросил последний взгляд на Фарида. Тот продолжал что-то тихо говорить Ханане, и лицо его выражало такую нежность, что у Малика защемило сердце.

Никто никогда не смотрел на него так: как будто одно твое существование делает мир лучше.

И, скорее всего, никогда не посмотрит.

4. Карина

В деревне Тиру было что-то странное. Карина почувствовала это в ту минуту, когда силуэты сонных домиков появились на горизонте. Во второй раз это ощущение возникло у нее тогда, когда они вошли в деревню.

Слишком уж она была опрятной. Чересчур чистые грунтовые улочки, пересекавшиеся под прямым углом, чересчур свежая краска орнаментов на стенах, чересчур новые каменные дома – как-то это все не вязалось с обликом крохотной деревушки на караванном пути. Но, возможно, она несправедлива к крохотным деревушкам; только потому, что остальной мир – не Ксар-Алахари, ему не обязательно быть неприглядным. Но все же Карине казалось странным, что селение, состоявшее из караван-сарая, пыльного рынка и дюжины домов, могло поддерживаться в таком прекрасном состоянии.

Однако эту загадку можно отложить на потом. Вначале им нужно найти кого-то, кто мог бы позаботиться о Фатиме.

– Да благословит вас обеих Великая Мать, – простонала старуха. Они медленно шли по главной улице Тиру – быстро не получалось, потому что Карина и Деделе вели старуху под руки. Благодаря магии Афуы баржа двигалась быстро, и они прибыли в деревушку раньше, чем досюда добрались вести о Каринином побеге. Отряды воинов, отправленных на поиски принцессы, еще не заполнили улицы. Некоторые дома тут еще даже были украшены к Солнцестою. При взгляде на них у Карины защемило сердце.

– Это самое малое, что мы можем для вас сделать, атти, – ответила она и перехватила руку женщины, чтобы взять на себя больший вес и идти хоть немного быстрее. Хотя волосы ее были заплетены в аккуратные косички и спрятаны под платок, а эмблема Сизигии Ветра скрыта намотанным вокруг кисти куском ткани, она не чувствовала себя в безопасности. Со дня переворота она впервые вышла из пустыни и, медленно бредя по улице, невольно искала в лицах прохожих признаки предательства. Кто этот пастух, доящий овец, – друг или враг? А торговец пряностями – останется ли он верен ей или переметнется к Фариду? Кто здесь придет ей на помощь, а кто отправит на верную смерть, как только представится такая возможность?

Как бы Карине ни было не по себе в этой деревне, она не могла бросить Фатиму посреди улицы. Надо было хотя бы найти ей ночлег. Карина нужна была целому народу – и покинула его. Но хотя бы эту старуху не оставит.

Когда они наконец доплелись до караван-сарая, Деделе сказала Карине:

– Ты оставайся здесь, а я пойду попробую устроить ее на ночь. И ради любви Великой Матери, ни с кем не заговаривай.

Деделе исчезла за деревянными воротами постоялого двора, а Карина и Фатима остались стоять в тени чахлой пальмы. Еще на корабле они решили, что Афуа в деревню не пойдет, будет сторожить их средство передвижения. Солнце неуклонно ползло к зениту, и Карина, как могла, стирала пот со лба старухи. Если бы она лучше умела управлять своими магическими силами, то, наверное, могла бы сделать воздух чуть прохладнее. Но с таким контролем, как у нее сейчас, лучше даже не пробовать.

– Еще немного потерпите. Скоро мы найдем место, где вы сможете отдохнуть, – сказала она. Фатима, превозмогая слабость, посмотрела на нее.

– Ты… так мне его напоминаешь…

– Кого, атти?

Старуха снова застонала.

– Но его больше нет. А теперь и мою дочь забрали эти чудовища. Лучше бы они забрали меня! Да зачем я им нужна. Котоко, дочка!

Фатима принялась плакать, и Карина обняла ее – больше для того, чтобы заглушить всхлипывания, чем для утешения. Он хотела приободрить ее, но вдруг услышала:

– Я тебе верно говорю! Бурю, которая разразилась в последний день Солнцестоя, вызвала ведьма!

У Карины кровь застыла в жилах.

Глубоко вздохнув, чтобы успокоить колотящееся сердце, она быстро огляделась и увидела, что сказал это одетый в лохмотья старик с бородой. От него так несло пальмовым вином, что запах долетал до Карины. Язык его заплетался. Сопроводив свои слова резким жестом, он случайно смахнул несколько фигур со стоявшей перед ним игровой доски.

– Откуда такой сильной буре взяться в это время года? Ведьма это была, тут и думать нечего.

Карина закусила губу. Если люди уже стали подозревать, что буря над Зираном не природного происхождения, то ей грозит бо́льшая опасность, чем она думала. Деделе была права – зря они завернули в Тиру. Надо немедленно убираться отсюда, пока «ведьму» не раскрыли. Если так пойдет и дальше, ее грандиозные планы отмщения могут не воплотиться в жизнь.

Однако в ответ на речи старика его собеседник, крепко сбитый, похожий на наймита мужчина, только громко рассмеялся. Кажется, лет ему было не больше, чем Фариду, но руки его были испещрены многочисленными шрамами, а лицо обветрено: условия его жизни были явно не как у зиранских придворных.

– Конечно, это была ведьма, повелевающая небесами, кто же еще? А еще, ты знаешь, принцесса Карина – моя двоюродная бабка! – просипел он.

– Не слишком ли ты глубоко залез в бутылку с пальмовым вином, если начал верить в детские сказки?

– Насмехаться над сверхъестественными силами – готовить себе погибель, Каракал, – сказал пьяница.

– Я не питаю к сверхъестественным силам ничего, кроме искреннего уважения – уважения, которое может неизмеримо вырасти, если они избавят меня от необходимости лицезреть твое бородатое лицо. – Мужчина, названный Каракалом, поставил упавшие фигуры на место и постучал пальцем по доске. – Твой ход, старик.

Карина облегченно вздохнула. Не похоже, что старик был шпионом, подосланным Фаридом: ведь он не смог убедить собеседника – не блистающего умом, судя по его виду, – в своей правоте. Он даже не знал, что тех, кто использует магию, называют вовсе не ведьмами, а завенджи и улраджи. Но в конце концов вести о том, что на самом деле случилось на Церемонии Закрытия, доберутся и до этого не самого шумного уголка пустыни.

Пьяница оказался гораздо более искусен в игре, чем в споре, и вскоре его фигуры полностью окружили фигуры Каракала. Они играли в «Четырех друзей». Названием своим эта требующая сообразительности игра была обязана сказке о том, как четыре волшебных существа вызвали гнев Великой Матери. Карина рассеянно отогнала муху и думала уже о том, не пойти ли в караван-сарай проверить, как там Деделе, когда в бородатого пьяницу врезался какой-то паренек.

– Ой, дяденька, извините! – воскликнул он и бросился поднимать старика. В возникшей суете никто, кроме Карины, не заметил, как Каракал сделал быстрое движение пальцем. Миг – и две фигуры на доске поднялись в воздух и поменялись местами.

Спустя три хода игра закончилась победой Каракала. Старик выругался про себя, отсчитал Каракалу несколько монет и ушел восвояси. Карина не могла прийти в себя от изумления. Что этот наймит только что сделал? Он что…

– Карина!

Карина резко обернулась. Ее ладонь уже лежала на рукояти короткого кинжала, одолженного ей Деделе, – но это была Афуа. Путаясь в джеллабе и поддерживая рукой сползающий на лицо капюшон, она со всех ног бежала к Карине.

– Я же говорила тебе, чтобы ты не называла меня на людях настоящим именем… – прошипела Карина, но Афуа ее перебила:

– Сюда направляется отряд зиранских воинов. Я заметила их с баржи и прибежала. Они с минуты на минуту будут здесь!

Обычно невозмутимая Афуа дрожала с головы до пят. Глядя на нее, Карина невольно представила, как в голове девочки вьются воспоминания о том времени, что она провела в темнице Зирана. На язык Карине просилось множество бранных слов, но она молча махнула Афуе и Фатиме, чтобы они шли вместе с ней в караван-сарай.

Во дворе караван-сарая было людно. Торговцы предлагали товары путешественникам со всех концов Сонанде. Деделе стояла у одного из торговых лотков и торговалась за мешочек папайи. Карина, стараясь ничем не выдать своего волнения, подошла к ней сбоку.

– Афуа заметила рядом с селением зиранских воинов. Нам надо уходить, прямо сейчас, – проговорила она сквозь сжатые зубы.

Надо было отдать Деделе должное: не подав и виду, что что-то случилось, бывшая Избранница от знака Огня расплатилась за фрукты, и они с Кариной отошли от прилавка. Только тогда она дала волю злости:

– Я тебе говорила, что не надо сюда ехать…

– Знаю, знаю. Ты оказалась права, а я нет. Может быть, попробуем избежать поимки, чтобы ты и завтра смогла напомнить мне о своей правоте?

– А как поступим с Фатимой?

Карина взглянула на старуху, и сердце ее сжалось.

– Мы ничего больше не можем сделать, атти. Простите, нам надо идти.

Старуха слабо кивнула. Карине стало худо от собственной трусости. Она и ее спутницы направились к выходу, но выйти со двора караван-сарая не успели: в воротах замелькали красный и серебряный цвета.

Цвета царского войска Зирана.

Они быстро спрятались за пустующим прилавком. Во двор зашли несколько дюжин зиранских воинов. Что-то в этом было не так – Карине ничего не было известно о каком-либо значимом скоплении войск возле Тиру. Неужели так быстро добрался сюда один из поисковых отрядов, посланных Фаридом за ней?

Но еще более странным, чем присутствие здесь этих воинов, было то, что они привели с собой большую группу людей, в основном женщин и детей. Почти все они были одеты в лохмотья. Фатима сдавленно вскрикнула.

– Это они! – воскликнула она. Белки ее глаз, блестевшие от страха, резко выделялись на фоне темной кожи. – Это они забрали у меня дочь!

Деделе зажала рот старухи ладонью – не хватало еще привлечь внимание вояк. Карина перестала что-либо понимать. У нее голова шла кругом. Зиранские воины не могут заниматься работорговлей! Ее мать этого бы не потерпела. Деделе с жалостью посмотрела на нее.

– На самом деле это не такое уж редкое явление. Скорее всего, именно таким способом и разбогатело это селение. Работорговля – единственный способ для маленького городка заработать хорошие деньги, если он находится вдали от крупных торговых путей. Тут меньше любопытных глаз, и никто не может помешать царским войскам заниматься такой «деятельностью».

Воздух над ними наэлектризовался – Карина начала злиться, и вместе с гневом в ней пробуждалась магия.

– Мы должны вмешаться!

– Их в пять раз больше, чем нас! В лучшем случае они нас просто прирежут за то, что помешали им вести дела. В худшем – они поймут, кто мы, и приволокут прямо к Фариду. – Деделе смотрела на происходящее с не меньшим отвращением, чем Карина, но предъявлять претензии работорговцам не собиралась. – Если хочешь выбраться отсюда живой, лучше притворись, что ничего не видела.

Притвориться, что ничего не видела? Как такое возможно, если все ее предки вели непримиримую борьбу с работорговлей?

Бездействие перед лицом такого явного зла противоречило всем жизненным установкам Карины. Но с другой стороны… Деделе права. Если они погибнут в схватке с этими воинами, кто поднимет восстание против Фарида? Придет день, и у нее в руках окажется достаточно власти, чтобы остановить подобное насилие над человеком раз и навсегда.

Но все же Баия Алахари что-нибудь предприняла бы в ее ситуации. И ее мать не стала бы отсиживаться за деревянной перегородкой.

Но Карина не была ни знаменитой прародительницей рода Алахари, ни собственной почитаемой подданными матерью. Она была всего лишь принцессой без царства, без власти и без способности помочь кому-либо, кроме себя самой. И несмотря на то, что чувство вины, словно нож, кололо ей грудь, она успокоила магию и сделала единственное, что могла.

Стала ждать.

5. Малик

– Поверить не могу, что они такое с тобой проделали! – Резкость интонаций Лейлы контрастировала с той нежностью, с какой ее пальцы перебирали волосы Нади. – Ты ведь мог погибнуть!

Возможно, Малик и ответил бы, если бы в этот момент он мужественно не терпел боль. Попробуй не дернуться, когда портниха больно колет тебя острыми иголками, прямо на тебе сшивая части праздничного наряда для церемонии Дня Воды. Тяжелая, гладкая, похожая на шелк синяя ткань с орнаментом лежала на его груди и плечах, подчеркивая их ширину. Да, в таком кафтане особо не посутулишься. Малик вынужден был признать, что раз-другой потерпеть укол иголкой – небольшая цена за этот наряд, учитывая, что он стоил столько, что, если его продать, можно было бы на целый год обеспечить едой все население Обура.

И все это принадлежало им: украшенная драгоценными камнями одежда, просторные богатые комнаты, слуги, выполнявшие каждую их прихоть еще до того, как она будет озвучена. Малику казалось, что он никогда к такому не привыкнет, даже проживи он во дворце всю оставшуюся жизнь.

Когда портниха наконец заменила иглы настоящим швом и, в качестве последнего штриха, перепоясала Малика жемчужным поясом с ярким золотым подвесом, она отступила на шаг назад, скромно сложила руки и сказала:

– Избранник Адиль, все готово. Если вам что-то не по нраву, я прошу вас, укажите мне на изъяны, и я мигом все переделаю.

Малик никак не мог свыкнуться и с этим – с каким почтением теперь обращались к нему люди. Никто бы не опускал глаза при беседе с ним, если бы они знали, что он всего лишь нищий паренек из Эшры.

– Наряд чудесен, благодарю вас, – ответил он. На лице у Лейлы было написано, что она многое еще хотела бы сказать, но сдерживает себя при посторонних. – Не могли бы вы теперь оставить нас, пожалуйста?

Портниха растерянно моргнула. Малику потребовалась целая секунда на то, чтобы вспомнить, что знать никогда не просит – она всегда приказывает. Но, быстро сообразив, чего от нее хотят, женщина попрощалась зиранским жестом уважения – приложила три пальца сначала к губам, затем к сердцу – и поспешила из комнаты. Стараясь не испортить наряда, Малик осторожно опустился на диван напротив другого, где Лейла заплетала Наде косы, и поморщился: полученные утром травмы давали о себе знать.

– Я не думаю, что мне грозила настоящая опасность. Если бы меня хотели убить, было бы логичнее просто перерезать мне горло, пока я без сознания валялся в больнице, – сказал он.

Лейла нахмурилась еще больше, расчесывая гребнем с каменьями особенно упрямую прядь Надиных волос.

– Что это за учитель такой, который бросает ученика в львиное логово, еще ничему его не научив? Кроме того, Фарид однажды уже воспрепятствовал тебе в использовании магии. Если они так озабочены, чтобы ты мог собой управлять, почему бы ему при необходимости не делать этого снова – до тех пор, пока не завершится твое обучение?

В словах Лейлы был смысл: насколько знал Малик, Фарид мог в любой момент отсечь его от нкра, как он сделал это во время первого испытания, когда Малик пытался убить Карину на Пальцах Вдовы. В этом случае у Малика сейчас было бы чуть больше ребер, которые бы не ломило от боли.

– Твои способности, Малик, – это дар – и даже не просто дар, а наследие, – сказал ему Фарид. Он нагнал его и стражей у самой больницы, когда те уже сняли с глаз Малика повязку. После избиения Малику было так худо, что дворцовый камергер практически внес его в его палату. – От богов и царей через твоих предков они перешли к тебе. После обучения под моим руководством ты станешь несравненным улраджи.

Малику никто никогда не говорил, что он может достигнуть в жизни чего-то значительного. Раз он собирается стать учеником этого человека, то должен принять за аксиому, что все, что делает его наставник, он делает ради его блага, даже если с первого взгляда это не очевидно.

– Смысл испытания состоял в том, чтобы убедиться, что я способен самостоятельно сдерживать Царя Без Лица. Какой в нем был бы прок, если бы Фарид делал это за меня. И кроме того, не может же он каждый день тратить на меня магическую энергию. У него других дел полно.

Взгляд Лейлы упал на повязку, скрывавшую следы зубов самого Малика.

– И все равно это ужасно жестоко. Могли бы хотя бы заранее предупредить, что ли. Им-то себя за руку кусать не пришлось.

Малик не мог не оценить то, как его сестра старалась понять, что с ним происходит. После Солнцестоя их разговоры больше не заканчивались, как раньше, тем, что она говорила ему, что он все сделал не так. Само по себе это было неплохо, но он не знал, как объяснить ей, что боль – это иногда единственное средство, что позволяет ему держать себя в руках.

– Что было, то прошло. Главное, что Совет мне теперь доверяет и нашему положению здесь ничто не угрожает.

Лейла взглянула на него так, будто хотела еще что-то сказать, но лишь покачала головой и, помолчав, спросила:

– А ты рассмотрел принцессу? Как она выглядела?

Малик подумал о девушке, сидевшей на троне перед ареной, о том, как все ее непроницаемое самообладание вдруг улетучилось – и из-за чего? Из-за каучукового браслета.

– Ничего необычного в ней не было, – сказал он. – С виду и не скажешь, что она вернулась с того света.

Лейла вздохнула.

– Ну, помолимся Патуо, чтобы пути наши больше никогда не пересеклись. Как будто нам не хватает магических иллюзий и злых духов. Ожившая мертвая принцесса – это для нас слишком. – Она воткнула последнюю шпильку с рубином в сложный узор из кос, который она создала на голове Нади. – Готово! Нравится?

Надя посмотрела на себя в зеркало, но ничего не сказала. Ее брат и старшая сестра обменялись встревоженными взглядами. Возвратившись из мира духов, их сестренка никак не могла прийти в себя. Никаких физических отметин на ней не осталось, но она что-то видела по ту сторону – она не могла или не хотела сказать, что именно, – и это изменило ее изнутри.

Проследив за тем, чтобы его лицо не выражало испытываемой им тревоги, Малик присел перед ней на корточки.

– Знаешь, что мне напомнил цвет твоего платья? Нашу курицу Маргаритку.

Перед Надиными глазами появилась белая, чуть рябая курица, которую создал Малик. С тихим кудахтаньем она прошлась по комнате туда-сюда. В былые времена Надя запищала бы от восторга, увидев такое зрелище. А сейчас она просто смотрела на переваливающуюся с ноги на ногу курицу без всякого выражения на лице.

– Я хочу домой, – сказала она. Малик распустил иллюзию, и курица исчезла. Малик прижал Надю к груди, не в первый раз удивляясь, какая же она маленькая. Лейла опустилась на колени, чтобы быть к ним поближе. – Хочу к маме и нане.

Лицо Лейлы скривилось – она никогда не плакала при Наде, но сейчас была очень к этому близка. Хотя на ней было небесно-голубое платье – ничуть не хуже, чем белое Надино, – она надела выцветший темно-синий шарф, который был с ней на протяжении всех их скитаний. Лейла никуда без него не выходила, несмотря на то, что могла сейчас купить сколько угодно более красивых шарфов. Малик понимал желание Лейлы сохранить хотя бы частичку прошлой жизни, пусть жизнь их и была не сахар.

Со всеми своими нарядами и украшениями Зиран никогда не станет для них домом, свой дом они потеряли. И Малик не мог позволить себе слишком много думать о прошлом – ведь тогда они никогда не выберутся из-под его обломков. У них нет иного выхода, кроме как идти вперед, а делать они могли это только под покровительством Фарида.

– Ничего, все наладится, – пообещал он. Кому он это сказал: Наде, Лейле или самому себе – он не знал. Он понимал только, что эту клятву нельзя нарушить.

Какая бы жизнь их ни ждала, она будет лучше, чем то, через что они прошли.

Не отрываясь от его груди, Надя слабо кивнула. Она по-прежнему как будто смотрела на что-то видимое только ей. Лейла первой отстранилась от них и спросила:

– Ну что, ты готов к церемонии?

– Наверное.

В конце концов, это же просто обряд. Его не может ждать что-то плохое.

* * *

Оказалось, что может. Еще как.

– Ваше участие в сегодняшней церемонии – большая честь для нас, Избранник Адиль. – Жрица Воды вела Малика по украшенным ракушками переходам ее храма. – Я уверена, Сусоно и другие боги приветствуют вас.

Малик молча кивнул – боялся, что, если откроет рот, его вырвет. Он понял Фарида так, что это будет не слишком важное мероприятие, на которое придут, ну, может быть, пятьдесят человек. Но на нижнем этаже Храма Воды собрались уже сотни, и каждую секунду народу прибавлялось. Тысяча глаз будут следить за каждым движением Малика и сравнивать его с Тунде.

Жрица Воды стала объяснять, в чем конкретно заключаются его обязанности на церемонии, но с таким же успехом она могла обращаться к пальмовому пню: он не запомнил ровным счетом ничего. Он ответил какими-то подобающими случаю словами – что-то вроде «я приложу все усилия к тому, чтобы достойно возвестить о новой эре». После этого жрица оставила его, и он почувствовал себя так, будто ждал, что с минуты на минуту будет погребен под обрушившимися на него стенами храма.

«Я не понимаю, как функционирует твой разум, – сказал Идир, когда перед глазами у Малика появились черные пятна. – На прошлой неделе ты противостоял чудовищам и богам, а тут внезапно развалился из-за необходимости выступить перед горсткой людей».

Малик и сам не знал, почему в его мозгу вполне безобидные, не несущие угрозы для жизни вещи разрастались таким образом, что вызывали вселенскую тоску. Ему… ему надо выйти отсюда. Это все какая-то ошибка.

Фарид предупредил его, что использовать магию следует только в случаях крайней необходимости, но это и была крайняя необходимость. Он быстро соткал две иллюзии: собственный пустой образ, чтобы он ждал возвращения Жрицы Воды, и покрывало невидимости, которое он накинул на себя. Покончив с этим, он выскользнул из комнаты и тихо прокрался мимо приставленных к нему караульных. Его уход заметили только несколько странного вида жуков, сиротливо пристроившихся на перилах лестницы.

От запахов, витающих в Храме Воды, у Малика кружилась голова. Слишком сильные ароматы курений, кувшинок, морской соли – и все это одновременно. Он как будто погрузился на дно океана. Надо вдохнуть свежего воздуха. Выйти наружу.

Но чтобы выйти из храма, нужно было пробраться через толпу прихожан, и хотя они не могли его видеть, желудок Малика скручивался узлом из-за их многочисленности. Они толпились вокруг небольших фонтанов и совершали предмолитвенное омовение. В воздухе висело напряжение, люди, бросая по сторонам настороженные взгляды поверх поднятых рук, перешептывались о состоянии дел в Зиране после Солнцестоя.

«Говорят, Адетунде сбежал с принцессой Кариной».

«Сегодня здесь будет Избранник от знака Жизни. Как он выжил, ударив себя кинжалом в сердце? Может быть, он тоже колдун?»

«К сожалению, Фарид больше времени и внимания уделяет принцессе, чем управлению городом».

Каждая фраза была для Малика как укол иголкой. Если бы Фарид был здесь, вряд ли такие разговоры происходили бы. И, может быть, он бы подсказал, где здесь можно остаться одному на пять минут. Но Фарид действительно находился во дворце вместе с Ханане, решив пока ограничить свои появления на публике.

Вдруг Малик оказался в огромном зале, где располагались несколько неглубоких длинных бассейнов. Он сел на пол, опершись спиной о борт одного из них, и попробовал снова начать дышать. В отличие от Ксар-Алахари, Храм Воды не был защищен охранными заклинаниями от темного народца, поэтому его окружили тени, глядя на него белесыми глазами.

– Уйдите, – простонал он. – Пожалуйста, хоть на один день оставьте меня в покое.

Как и всегда, тени оставили без внимания его мольбы и подступили еще ближе. Малик сосчитал до ста, затем от ста до одного, затем опять до ста. Попытался припомнить все, что с ним когда-либо происходило хорошего: проведенные в полях дни, когда он пас овец в Обуре; тихие вечера, когда он помогал нане готовить ужин; танец с Кариной, когда на протяжении целой песни ему казалось, что они с ней на одной стороне.

Паника медленно рассеялась, оставив после себя тупую головную боль. Малик вздохнул.

Вон та девушка уже довольно долго на тебя смотрит.

Голос Идира вывел Малика из задумчивости. Идир не обманул: девушка примерно его возраста стояла в дверях зала с бассейнами и глядела на него. Она обернулась через плечо, и то, что она увидела, заставило ее подбежать к Малику и усесться рядом с ним.

– Я прошу прощения за навязчивость, – задыхаясь, сказала она, – но не могли бы вы притвориться, что вы полностью и безвозвратно очарованы мной?

Малик удивился, но кивнул. В дверях появилась немолодая женщина, и девушка поджала губы.

– Боги на небесах, пришла-таки. Быстрее, засмейтесь, как будто я сказала что-то уморительно смешное.

Малик послушался. Когда женщина нашла их взглядом, девушка положила руку на локоть Малика и наклонилась к нему, так что он смог рассмотреть красные нити, вплетенные в ее уложенные волосы.

– А теперь сделайте вид, будто мы поглощены увлекательной беседой. Она не осмелится ее прервать. – Девушка пахла кожей и чернилами – приятный запах, напомнивший Малику о тех нескольких книгах, которые были у них в семье. – Если мать увидит, что я нахожусь в обществе симпатичного мужчины, она наверняка до самого вечера не будет мне докучать.

Краска прилила к лицу Малика – его еще никогда не называли симпатичным. Мать девушки посмотрела на них с одобрительной улыбкой и вышла из зала. Как только она скрылась из виду, девушка отстранилась от Малика.

– На всякого рода собраниях мать ведет себя как учуявшая кровь акула. Если бы я от нее не сбежала, она всучила бы меня первому попавшемуся ей на глаза кавалеру. Ей лишь бы жениха мне найти.

– Рад, что смог помочь.

– Благодарность моя не знает границ. Ух ты… это что, Глаз Ахмена?

Девушка схватила Малика за руку и принялась разглядывать Отметину, которую он забыл спрятать под рукавом.

– А это жезл Торбека! Я еще никогда не видела, чтобы кто-либо из наших современников так точно воспроизвел кеннуанские иероглифы. Где вы сделали себе эту татуировку?

Малик так растерялся, что девушка, взглянув ему в лицо, испуганно отпустила его руку.

– Простите меня, пожалуйста… Я просто увлекаюсь историей кеннуанской империи. Так удивительно встретить вне стен университета человека, который тоже ее изучает. Сейчас мало кто интересуется древностями.

Малик не стал бы утверждать, что с империей Кеннуа его связывает именно «интерес», но и не собирался пускаться в объяснения о своей принадлежности к Улраджи Тель-Ра.

– Не извиняйтесь. Кажется, я не расслышал вашего имени…

– О, простите меня за грубость! Меня зовут Яема Аним. Я студентка, изучаю историю и культуру древних народов Сонанде. А вы?..