Ростислав Самбук
Крах черных гномов

Когда ужин закончился, Петро попрощался с фрау Ирмой и, спустившись в вестибюль, незаметно прошел в узкую дверь, которая вела к черному ходу. Он превосходно знал расположение комнат в особняке: как-никак стал своим человеком в доме! Поднялся по крутой винтовой лестнице на третий этаж, где размещалась прислуга, и небольшим коридорчиком пробежал в библиотеку. Притаился в темном углу за большим шкафом.

Дверь библиотеки осталась открытой, и сюда доносились голоса из гостиной. Послышался тонкий искусственный смех фрау Ирмы, потом густой бас – вероятно, оберст, – он благодарил за приятный вечер.

«Если оберст прощается, значит, гости разъезжаются», – решил Петро.

Вскоре с улицы донесся шум заводимых моторов. Еще несколько минут – и все затихло. Губернатор стал кого-то распекать, но вот вмешалась фрау Ирма, и он успокоился. Потом хлопнула дверь, – наверно, супруги отправились в спальню.

Неожиданно на лестнице началась какая-то возня, кто-то перешептывался, приглушенно смеялся…

– Зайдем сюда, – уговаривал мужчина, увлекая собеседницу в библиотеку.

– Что вы? Как не стыдно? – отвечала с игривой строгостью женщина. – Что вы от меня хотите?.. – захихикала она.

В ответ приглушенный голос Рехана:

– К чему вопросы, моя ласточка?! Пойдем к тебе!..

– Нельзя… – возразила, судя по голосу, молоденькая горничная губернаторши.

– Не пожалеешь, – шептал Руди.

– Погодите… – горничная подошла к окну и выглянула на улицу.

Она стояла так близко, что Петро мог дотронуться до нее рукой. Сделай она еще шаг в сторону – и натолкнулась бы на него.

– Смотрите, вокруг полно часовых… – Почему-то именно это ее успокоило, и она шепнула: – Я пойду вперед, а вы потом…

Парочка тихо удалилась, и Петро смог перевести дыхание. Каков Руди – вот тебе и герой-любовник, самозабвенно влюбленный в свою невесту!..

Медленно протянулся еще час. Все в доме замерло. Лишь громко тикали большие старинные часы в гостиной. Петро снял туфли, вытащил из заднего кармана маленький бельгийский браунинг и пробрался к лестнице.

Шел, не слыша собственных шагов. Наконец – порог гостиной. Немного постоял, настороженно прислушиваясь, потом ступил в коридор, ведущий к спальне. Петро двигался с такой осторожностью и так медленно, что прошло немало времени, пока он одолел те пять-шесть шагов, которые отделяли его от двери спальни. Теперь все зависело от того – закрыта она или нет? Если закрыта, ничего не выйдет.

Нащупал дверь. Припал к ней ухом. Кто-то похрапывает, со свистом выдыхая воздух. Не дыша нажал на массивную бронзовую ручку. Ему показалось, что дверь заскрипела на весь дом. Кончики пальцев онемели. Замер. Прошла минута, вторая… Тишина.

Снова Петро еще более нежно стал нажимать на дверь. Теперь она подалась тихо, без скрипа. В лицо пахнуло воздухом, насыщенным смесью горьковато-пряного аромата духов фрау Ирмы и винного перегара – за ужином губернатор, видимо, изрядно выпил.

Петро помнил, что ключ от сейфа Вайганг опустил в правый карман мундира. Где он может быть? Петро пригнулся и почти пополз по ковру. Плечом коснулся чего-то твердого, осторожно ощупал: ага, край кровати. Рядом – вторая, слева – стул. Пробрался между ними и наткнулся на другой стул. Провел рукой по спинке – неужели мундир? Так и есть! Притаив дыхание, опустил руку в правый карман и вынул ключ.

На мгновение припал к ковру, прислушиваясь к тяжелому дыханию губернатора и стуку собственного сердца. Потом пополз обратно и наконец достиг коридора.

Отсюда он уже двигался увереннее и быстрее. Вошел в кабинет, проверил шторы затемнения на окнах и включил настольную лампу. Помнил, что губернатор, закрыв сейф, провел рукой под дверцами. По-видимому, сейф с сигнализацией… Петро повторил движение Вайганга, и пальцы наткнулись на едва заметную кнопку. Нажал – и тут же услышал, как щелкнул выключатель. Так и есть: сигнализация! Больше не раздумывал, вставил ключ в замочную скважину.

Дверца сейфа открылась мягко и сразу. Вот она – папка! Петро схватил папку, раскрыл ее на столе: секретнейшие документы, схемы дислокации частей, пояснительные записки… Не веря самому себе, нажимал на спуск фотоаппарата и аккуратно складывал сфотографированные листы в папку. Щелк… щелк… Еще одна схема… Остались, кажется, второстепенные документы, но и они имеют огромную ценность… Щелк… щелк…

– Руки вверх! – тихо сказал кто-то за спиной. Петро даже не оглянулся, думая, что это ему могло лишь послышаться.

– Руки вверх! – повторил кто-то громче.

Петро взглянул через плечо: на пороге кабинета стоял Рехан. Руди с ужасом смотрел на Петра, и пистолет в его руке ходил ходуном.

Кирилюк потянулся было к своему браунингу, но лишь криво усмехнулся и не спеша поднял руки. Оружие сейчас ему не поможет: малейший шум – и тотчас охрана появится здесь. Выскакивать в окно бессмысленно – особняк окружен усиленными патрулями.

Руди все еще торчал на пороге, растерянно глядя на открытый сейф и разложенные на письменном столе бумаги.

– Так вот вы кто, Карл! – торжествующе прошипел наконец Рехан. – Вот вы, значит, кто! Не шевелиться!.. Стреляю без предупреждения!

Петро стоял с поднятыми вверх руками и проклинал себя. Влипнуть, и так глупо, когда почти все удалось! Нет, это невозможно!

– Закройте за собой дверь, Руди! – неожиданно сказал Петро, и властные, нотки, звучавшие в его голосе, никак не вязались с поднятыми руками.

Даже Рехан ощутил комизм ситуации и хрипло засмеялся:

– Заткните глотку, Кремер! Вы попались. Через несколько минут здесь появятся люди из гестапо, и я погляжу, как вы потанцуете перед ними.

– И все же сначала прикройте дверь, Руди! – повторил Петро. – Вам надо думать о себе, а не о гестапо!..

Адъютант раскрыл рот, как бы собираясь вызвать охрану. Еще миг – и все будет кончено.

– Поймите, Рехан! – быстро произнес Петро. – Это ваш первый и последний шанс стать богатым!..

Руди замер, медленно закрывая рот.

– Прикройте наконец дверь и выслушайте! – оказал Петро. – Застрелить меня или вызвать охрану вы всегда успеете…

Рехан неуверенно передернул плечами и плотно прикрыл дверь. Петро еще не знал, чем все это кончится, но теперь располагал хотя бы несколькими секундами, возможно, даже минутами. Все зависело от того, что возьмет верх в Рехане – страх или жадность.

– Слушайте внимательно, Рудольф. – Петро смотрел ему прямо в глаза. – Разумный человек в моем положении не станет ни выдумывать что-либо, ни рассчитывать на милосердие. Предлагаю договориться по-деловому.

– Вы вражеский агент, Кремер, и моя совесть…

– Оставим пустые слова!.. – перебил Петро. – Сначала я опущу руки. Сами понимаете, стрелять в вас не стану – не в моих интересах привлекать сюда охрану. Как видите, я трезво оцениваю всю обстановку…

– О каком это шансе вы говорили?

– В том случае, если вы выдаете меня гестапо, – взвешивая каждое слово, говорил Петро, – самое большее, что вы получите, – Железный крест. И это все. Поймите: все!.. А я предлагаю вам деньги. Большие деньги!

– Не так уж плохо – Железный крест, – пробубнил Рехан. – И совесть не будет меня мучить…

– Мучить вас, Руди, она и так не будет! Не позднее как завтра вы сможете купить виллу и поселить там свою невесту!

У Рехана заблестели глаза.

– Я тоже наобещал бы под дулом пистолета золотые горы, – произнес он недоверчиво, но Петро понял, что Рехан уже заколебался.

Он поднял над головой правую руку, повернув ее так, что Руди увидел перстень с ярким камнем, и сказал:

– Цена этого перстня двадцать пять тысяч марок. Договоримся – вы его сейчас же получите.

– Мне он и так достанется, – усмехнулся Рехан. – Прежде чем явится охрана, я его сниму с вашей холодеющей руки.

– Думкопф!^[4] – громко сказал Петро. Разговор до сих пор шел почти шепотом. И это произнесенное нормальным тоном слово хлестнуло Рехана – он отшатнулся, словно получил пощечину. – Потеряете вчетверо больше!

– Сколько вы мне предлагаете?..

– Сто тысяч! – бросил Петро, ногою придвигая к себе стул. По-видимому, он выиграл этот поединок.

Рехан даже не заметил, что Петро опустил руки и устало плюхнулся на стул. «Сто тысяч! – шептал он. – Сто тысяч…» Конечно, надо соглашаться: будут сразу решены все его запутанные дела… Он уже принял решение и, отступая, хрипло спросил:

– Ну а если кто-нибудь об этом узнает?..

– Ни я, ни вы рассказывать об этом никому не станем, – ответил Петро несколько покровительственно. – Спрячьте пистолет, Руди! Руки у вас дрожат – как бы не выстрелили себе на беду.

Адъютант сунул «вальтер» в кобуру и спросил:

– Какая гарантия, что я получу сто тысяч марок?

– Этот вопрос мне уже нравится! – усмехнулся Кремер. – Вот мы начинаем деловой разговор. Итак, сначала я верну ключ от сейфа на место, потом вы выводите меня из особняка, и мы направляемся ко мне домой, где окончательно рассчитаемся. Аванс, – снял перстень с пальца, – как я обещал, можете получить!..

– Не много ли вы требуете от меня, – пробурчал Рехан, пряча перстень в карман.

Петро уже было не до разговоров. Быстро и аккуратно собрав в папку карты и документы, положил ее в сейф, не забыл при этом включить снова сигнализацию.

– Теперь, Руди, – сказал так, словно никогда не сомневался, что тот выполнит все его приказания, – подежурьте в гостиной. Мне необходимо возвратить ключ хозяину, а это совсем непростая задача. Если на этом пути я споткнусь, у вас будет возможность первому поднять тревогу и отличиться. Хотя я буду молчать как рыба, но денег вам тогда не видать…

Адъютант кивнул, ушел в гостиную, где присел на стул и вытащил пистолет: если губернатор проснется и поднимет тревогу, вражеский агент будет задержан им, Рудольфом Реханом. Задержан? Нет! Он не верит, что Карл будет молчать, так пусть он навсегда умолкнет… Руди отвел предохранитель… Напряженно всматриваясь в темноту, он думал: «Все-таки ловкий человек этот Кремер! Сколько же ему за сегодняшнюю операцию отвалят? Во всяком случае, не меньше, чем получит он, Рудольф Рехан». Ему стало не по себе – не продешевил ли?! Надо потребовать, решил он, сверх обусловленной суммы еще драгоценности для подарка Хильде.

Что он там возится?.. Рехан осторожно подошел к двери и стал прислушиваться. Вдруг он стал волноваться за исход операции не меньше, чем сам Кремер. Эта мысль вызвала у него улыбку. А-а, плевать ему и на губернатора, и на фюрера, и на всех!.. Деньги есть деньги, а Хильда будет великолепной женой…

Из темноты вдруг вынырнул Петро. Рехан вздрогнул.

– Дьявол, – шепотом выругался он, – чуть было не выстрелил в вас!..

– Успокойтесь – все идет как надо, – сказал Петро. – Теперь мне нужно обуться, а туфли в библиотеке…

Они вместе прошли в библиотеку. Петро надел туфли и приказал:

– Спускайтесь первым и идите к черному ходу. Я – за вами. Вы подадите мне знак, когда лучше выскользнуть.

– Все это за ту же сумму?! – заворчал адъютант.

– Ладно, Руди, будет надбавка, – пообещал Петро.

Рехан вдруг протянул руку.

– Лучше отдайте мне свой пистолет, Кремер! – решительно сказал он.

Какое-то мгновение Петро колебался. Зачем вдруг он ему? Но тут же вытащил из кармана браунинг и протянул его Рехану.

– Не беспокойтесь, Руди: свои деньги вы получите сполна и без эксцессов. В вашей смерти я сегодня вовсе не заинтересован так же, впрочем, как и вы в моей.

Рехан осторожно выглянул из библиотеки. Пробираясь на ощупь, они миновали маленький коридор и спустились на первый этаж по винтовой лестнице. Адъютант открыл дверь, которая выходила в темный переулок.

– Кто идет? – окликнул его часовой. – Пароль?

– «Кройцбург», – ответил Рехан. – Вызовите мне старшего.

– Слушаюсь! – Солдат исчез за углом.

– Давайте!.. – зашипел Рехан, и Кирилюк юркнул в темноту, успев только услышать, как адъютант вполголоса приказывал никого не впускать и не выпускать из дома до утра…

…Кирилюк энергично потер лоб, как бы отгоняя воспоминания. Сказал, иронически усмехаясь:

– Не глядите на меня так враждебно, герр Рехан… – Притворно вздохнул и добавил: – Я думаю, мы все же должны договориться…

– Вы всегда были слишком самоуверенны, Кремер! – Рехан налил в фужер минеральной воды, жадно выпил… – Боюсь, на этот раз вы ошибаетесь.

– Я коммерсант, Руди, и чутье дельца редко изменяет мне. Скажите, у вас осталось что-нибудь от тех ста тысяч?

– Какое это имеет значение?

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Мы приобрели небольшой особнячок…

– Который необходимо обставить мебелью?

– Я не люблю людей, сующих нос не в свои дела.

– Вы всегда были невоспитанным типом, Руди. Но быть невежливым с тем, кто хочет вам помочь!..

– К чертям вашу помощь! Потом не спи ночами…

– Я не требую от вас невозможного.

– Все так говорят. – Рехан расстегнул воротник сорочки и снова выпил воды. – К тому же я сейчас вряд ли чем смогу быть полезным.

– Видите, я был прав, Руди, – Кремер заставил себя улыбнуться, – вы все же деловой человек. Я буду платить вам в основном за молчание и доброжелательное отношение ко мне.

– Мне не хотелось бы, чтобы вы втягивали меня в свои авантюры, – жалобно протянул вдруг Рехан. – У меня невеста, и я очень люблю ее…

– Любите прежде всего себя, Руди, – поучительно произнес Карл, – это никогда не помешает!

Рехан посмотрел на Кремера с уважением:

– Вы здорово играете свою роль. Где вас так натаскали?

– Чрезмерное любопытство никогда не украшало человека. – Карл засмеялся и достал сигарету. Рехан зажег спичку. Прикуривая, Кремер поймал его вопросительный взгляд и понял: сейчас Руди начнет торговаться. Возможно, будет еще огрызаться, но только для того, чтобы набить себе цену.

Карл спросил:

– Как вам живется в Дрездене? Мне говорили, что вилла фон Вайганга стоит на окраине города, и там – тоска зеленая…

– Это не совсем так, но доля истины есть. Фон Вайганг много работает и любит загружать работой своих подчиненных. Но он не аскет и понимает, что иногда следует развлечься…

– Много помощников у группенфюрера?

Рехан иронически посмотрел на Кремера. Потарахтел спичечным коробком, небрежно бросил его на стол. Спросил:

– Что вас интересует, Кремер? Вы подкрадываетесь ко мне, как кошка к воробью. Но, пока я не получу надежных гарантий…

– Мне стыдно за вас, Руди! Вы не первый день знаете меня.

– И все же!.. – покачал головой Рехан.

Карл подвинул ему пачку сигарет.

– Возьмите, – произнес. – Здесь две тысячи марок. – Увидев, как невольно улыбнулся Рехан, сказал: – Это аванс.

Официант принес обед, и Кремер склонился над тарелкой. Исподлобья глянув на Рехана, заметил: тот не вынимает руку из кармана, куда убрал деньги.

– Вы не ответили на мой вопрос, – отложил ложку Карл. – Много ли у фон Вайганга помощников?

– На такой вопрос трудно ответить, – поднял глаза Рехан. – Фон Вайганг – особоуполномоченный рейхсфюрера СС Гиммлера, начальник вновь созданного отдела Главного управления имперской безопасности, и ему фактически подчинены службы СД и гестапо не только Дрездена, но и ближайших районов.

– Это вообще… Но ведь фон Вайганг, очевидно, выполняет какое-нибудь конкретное задание?

Рехан пожал плечами:

– К сожалению, это мне неизвестно. У группенфюрера есть личная канцелярия, расположенная во флигеле за садом. Но даже я не осведомлен о ее делах.

– Кто возглавляет канцелярию?

– Гауптштурмфюрер СС Шрикель. Он с помощниками там и живет.

– И все-таки чем занимается Шрикель?

У Рехана опустились уголки губ:

– За чрезмерную любознательность у нас можно поплатиться головой. У меня нет желания лезть туда, где можно обжечься…

Карл проглотил несколько ложек супа. Вытер губы салфеткой, отодвинул тарелку. Произнес твердо:

– Теперь придется лезть. – Заметив протестующий жест Рехана, добавил: – Повторяю, я не требую от вас невозможного. Не нужно прыгать выше головы. Но все, что касается канцелярии Шрикеля и что может попасть вам в руки, не должно идти другими каналами. Запоминайте все, даже мелочи. Эта информация будет оплачиваться по высшей ставке.

– Какой-нибудь мелочью здесь не отделаетесь, – косо улыбнулся Рехан. – Риск очень велик…

Кремер оборвал его:

– Учтите, без моего согласия вы не должны интересоваться ни одним делом, которое не входит в круг ваших служебных обязанностей.

– Не думайте, Карл, что имеете дело с абсолютным болваном, – засмеялся Рехан. – Не такой уж я корыстолюбец, деньги интересуют меня постольку-поскольку…

– Понимаю вас. Так сказать удовлетворение минимальных потребностей. Но вы никогда не сможете убедить в этом мало-мальски хорошенькую женщину. А ваша невеста, насколько мне известно, очень красива…

– Хильда любит меня, – попытался возразить Рехан, но возражение прозвучало неубедительно, он сам понял это и рассердился. – В конце концов мои отношения с Хильдой вас не касаются.

– Конечно, – примирительно улыбнулся Кремер, – но, беспокоясь о вас, я забочусь о себе. Это вы можете понять?

Рехан наклонил голову.

– Вот и хорошо! – Карлу почему-то сделалось весело, он откупорил бутылку шампанского, обрызгав вином скатерть. – За вашу невесту, Руди!

Рехан молча опорожнил бокал.

– Что вы собираетесь здесь делать? – опросил он.

– Возможно, стану акционером какой-либо преуспевающей фирмы.

– Не морочьте мне голову, Кремер!

Карл взглянул на Рехана с нескрываемым интересом. Этот оберштурмфюрер слишком обнаглел. Немного подумал: стоит ли сразу поставить его на место? Решил – стоит. Оперся локтями на стол, положил подбородок на переплетенные пальцы, сказал, пристально глядя Рехану в глаза:

– Мне не нравится ваш тон, Рехан! Это – во-первых. Во-вторых, мы щедро оплачиваем вашу работу, но запомните: малейшая попытка обмануть нас или изменить нам станет вашим концом. Надеюсь, вам не нужно объяснять почему?

Руди кивнул. Кремер достал из кармана небольшой блокнот, развернул и протянул Рехану.

– Это – расписка в получении вами двух тысяч марок. Распишитесь…

– Мне не хотелось бы… – начал было Рехан.

– А я не собираюсь спрашивать о ваших желаниях, – оборвал его Карл.

Рехан зябко передернул плечами, вытащил авторучку с золотым пером и, боязливо оглянувшись, подписался. Для порядка дописал еще дату в блокноте и только после этого вернул его Карлу. Налил себе полный бокал, осушил одним глотком. Покрутил бокал, взяв за высокую тонкую ножку.

– Стало быть, так… – протянул неопределенно.

– Именно так, – подтвердил Кремер. Откинулся на спинку стула, вытянул ноги под столом. – Как чувствует себя фрау Ирма?

– Она несколько раз вспоминала вас. Чем-то пришлись по сердцу, – криво улыбнулся Рехан. – Ну что ж, она еще хорошо сохранилась…

– Оставьте, – поморщился Карл. – Сами же не верите в это…

– Неисповедимы пути господни!

– Именно здесь все ведомо! – рассердился Кремер. – Но я спрашиваю вас совсем о другом. Не удивило ли ее мое внезапное исчезновение?

– Фрау Ирма просила меня разыскать вас. Я звонил в магазин, и мне ответили, что вы куда-то срочно выехали. Я, конечно, знал куда, – прищурил глаза Руди, – но не счел необходимым разглашать это. А потом началось наступление русских, и никому ни до чего не было дела. Фрау Вайганг вылетела военным самолетом в первый же день. А мы с шефом оставались до последнего. – Лицо Рехана потемнело. – Было какое-то безумие! Через два дня русские танки ворвались в город!..

– Они скоро будут и здесь, Руди, – произнес Карл уверенно.

Рехан вымученно улыбнулся.

– Я никак не могу свыкнуться с мыслью, – пробормотал, – что фактически помогаю вашей победе.

– Пройдет совсем немного времени, – сказал Карл, – и вы будете звонить об этом на всех перекрестках. Правда, вряд ли станете вспоминать про некоторые суммы, которые получали, так сказать, в порядке поощрения.

– Однако, – попробовал уколоть Рехан, – материальная заинтересованность не отрицается и вашим общественным строем…

– Ну-ну, Руди! – сдвинул брови Карл Кремер. – Я прошу вас не забываться!

– Не будете же вы отрицать, что также получаете вознаграждение…

Карл перегнулся через стол. Гневные слова готовы были сорваться с языка, но он вовремя овладел собой.

«Черт с ним, – решил, – пускай думает, что хочет. Все равно его не переубедишь».

– Не будем спорить, герр оберштурмфюрер, – сделал ударение на последнем слове. – Короче, можете сообщить фон Вайгангу, что мы с вами случайно встретились в городе и отпраздновали это приятное событие. Фрау Ирме я позвоню сам. Надеюсь, завтра увидимся в приемной группенфюрера.

Рехан молча смотрел на Карла не отвечая. Обдумывал, как лучше поступить: предостеречь этого пройдоху или пускай сам выкручивается, как хочет? Однако если он пойдет на дно, то потянет за собой и его, Рехана.

Сказал решительно:

– Будьте осторожны с гауптштурмфюрером Шрикелем. Он обнюхивает за полкилометра каждого, кто приближается к фон Вайгангу. Не дай бог, чтобы у него возникло малейшее сомнение относительно вас. Он пойдет по следу и докопается, кто вы…

Карл вздохнул:

– Думаю, вы переоцениваете способности Шрикеля. Но все же нет ли у него каких-либо уязвимых мест? Скажем, склонность к женщинам? Он не пьет?

Рехан покачал головой:

– Не человек, а живая добродетель. Впрочем, на его месте даже я был бы таким.

– Почему? – вырвалось у Карла.

– Я не могу утверждать, но слышал: в биографии Шрикеля – какое-то темное пятно. Он из прибалтийских немцев, и то ли отец, то ли брат его остались у вас и активно работают на коммунистов.

– Не думаю, что это могло бы повредить ему, – задумчиво протянул Кремер.

– Не знаю, не знаю… Возможно, эти слухи и ничего не стоят. Но Шрикель неохотно вспоминает свою молодость. Я как-то попробовал было расспросить его о Риге, так он отмолчался.

– Очевидно, все это пустое, – возразил Кремер. – На такую должность, как у него, людей с темным прошлым не допускают.

– Я ничего не могу доказать, – ответил со злостью Рехан, – и повторяю то, что слышал… – и даже покраснел.

Кремер удивленно взглянул на Рехана и все понял: Руди завидует Шрикелю. Завидует, потому что Шрикель отодвинул его на второй план, занял место, на которое рассчитывал Руди. Что ж, на этом можно сыграть.

– Дай бог, чтобы ваши предположения оказались небезосновательными, – произнес как можно бодрее. Хитро взглянул на Рехана и прибавил: – Тогда мы скоро прочитаем отходную молитву гауптштурмфюреру Шрикелю. Не знаю, как вы, а я сделаю это с удовольствием. – Подозвал официанта: – Счет…

Рехан потянулся за кошельком. Карл остановил его решительным жестом:

– Сегодня плачу я. В честь нашей встречи.

* * *

Домик Ульмана стоял на пригорке, с которого открывался почти весь поселок: прямые улицы и крыши, крыши между клочками садов и огородов.

Домишки в поселке большей частью стандартные, из дешевых блоков. Кое-где пристроены у крыльца стеклянные веранды – летом в них приятно спать: все же воздух посвежее, и садик вокруг…

Когда-то Ульман тоже мечтал о веранде, но никак не мог собрать денег. Сроки строительства все откладывались, а потом началась война.

Сегодня Ульман шел в ночную смену – день выдался свободный, и старик принялся окапывать на зиму деревья. Не торопился: не сад, а смех один – шестнадцать яблонь и груш…

Вгоняя лопату в мягкую землю, Ульман тихонько мурлыкал песенку, которую любила напевать в кухне Марта. Вот бы удивились товарищи, услышав, как, всегда молчаливый и хмурый, Фридрих распелся. Трудно поверить: старый ворчун – и сентиментальная песенка. Но лопата так легко врезается в землю, а утро такое прозрачное, и песенка такая мелодичная… Ульман даже чертыхнулся: проклятый мотивчик, привязался – не отцепится…

Старик присел на скамью под грушей, достал сигарету, аккуратно разломил на две части и закурил.

Кажется, все успокоилось. Гестаповские шпики уже не маячат возле диспетчерской, у проходной и в депо. Все-таки грубо работает гестапо: агентов узнавали даже рабочие, не имеющие никакого отношения к организации. Одного, пришедшего в депо под личиной монтера, «случайно» так прижали к стене вагонеткой, что еле отдышался. Еще и посмеялись – надо знать технику безопасности и не лезть, куда не следует.

Ульман легко вздохнул и вновь замурлыкал – опять тот же мотивчик… Взял топор и стал поправлять забор возле калитки. Давно пора было обновить его – доски потрескались, покрылись лишайником, – где возьмешь лес? Но в конце концов дело не в ремонте – просто захотелось побаловаться звонким и сподручным топором: хотя уже за шестьдесят и голова седая, но руки еще сильные, так и играют…

Поработав несколько минут, Ульман воткнул топор в колоду, лежащую у забора. Что-то взволновало его – даже закурил половину сигареты, оставленную на послеобеденный час. Выкурил за несколько затяжек, старательно притоптал окурок и снова взялся за топор. Теперь уже не напевал, в глазах погас веселый огонек. Обтесывал доску и ругал себя. Распелся, как мальчишка, обрадовался, что все обошлось. Забыл, как когда-то предупреждали его опытные товарищи: спокойствие часто бывает обманчивым, гестаповцы создают иллюзию безопасности, стараясь притупить бдительность, а без бдительности не сделать и шагу…Ульман умел предусмотреть каждый шаг. Очевидно, поэтому и держится их организация вот уже сколько лет, да еще в таких условиях! Даже неосторожное слово угрожало провалом, а они выстояли. И не только выстояли, а продолжали бороться. Правда, не обошлось и без потерь, и последняя – Штурмбергер. Но ядро организации сохранилось. Небольшое это ядро, зато крепкое, – каждому товарищу Ульман доверял, как себе. И все же, доверяя, ни разу не нарушил строжайших правил конспирации – о принадлежности старого Фридриха к организации знали лишь несколько человек. В поселке его считали нелюдимым, человеком с чудачествами, а кое-кто признавал даже немного придурковатым. Ульману такая слава на руку – он сам способствовал распространению таких слухов и с удовольствием замечал, как пренебрежительно смотрело на глуповатого сцепщика начальство.

Фридрих переехал в поселок за несколько недель до путча и не успел даже познакомиться с местным партийным руководством. Это сказалось на его судьбе. Партия ушла в подполье. Все документы, по которым нацисты могли бы разузнать о принадлежности Ульмана к партии, были уничтожены, и Фридрих получил задание создать подпольную организацию на железнодорожном узле.

С того времени прошло десять лет. Десять лет балансирования над пропастью…

Порою Ульману не спалось по ночам. Лежал с открытыми глазами и все думал, думал… Рядом тяжело дышала Марта. Стара уже стала его всегда веселая и добрая Марта. За пятьдесят перевалило. Но Фридриху она всегда казалась молодой – не замечал ни морщинок на лице, ни седины. Марта всегда понимала его и умела поддерживать душевное равновесие и покой, А что бы он делал, если бы и дома не имел покоя?..

Лежал и думал. О товарищах, которых штурмовики забирали ночью прямо с постели. Кто из них сейчас живой? Одни расстреляны в тюрьмах, другие – за колючей проволокой.

Неужели это его Германия?

Как-то Ульману пришлось побывать в Берлине на митинге, где выступал сам фюрер. Рев толпы и тысячи поднятых рук. Зиг-хайль!.. Зиг-хайль!.. Истерические вопли женщин, исступленные крики мужчин… Безумные глаза… Зиг-хайль!.. Зиг-хайль!..

А кажется, только вчера шли гамбургскими улицами с поднятыми кулаками. Рот Фронт!.. Рот Фронт!.. Тысячи и тысячи поднятых над головами сильных кулаков!

Что же случилось с отчизной?..

В такие минуты Ульману было нестерпимо больно. И он пытался унять эту боль, кусая до крови пальцы.

Сам не знал, откуда брались силы после таких ночей. Шел на работу, любезно здоровался с вахтером, который одним из первых вступил в штурмовой отряд, спокойно смотрел на паучью свастику…

Что поддерживало его? Может, короткие разговоры с товарищами, а может, уверенность в том, что он делал? Но для кого он делал это и когда оно наступит, это будущее?

Иногда Ульман чувствовал себя микроскопической частицей в этом море поднятых рук и безумных глаз – отчаяние вползало в сердце, места не находил себе… Тогда он начинал думать о товарищах – машинисте Клаусе Мартке, стрелочнике Ялмаре Шуберте, старом шахтере Иоганне Нитрибите… Именно они – настоящие немцы, а не те – тысячи и тысячи, – что орут «хайль», большинство из них не ведают, что творят. Когда-нибудь и они поймут это, но страшным будет похмелье…

Фридриху снова захотелось курить, но он пересилил себя: раскис, как глупая девчонка. Надо быть постоянно бдительным. В спокойствии, казалось бы наступившем в поселке, и кроется опасность. Наверно, гестаповцы что-то придумали: не могут они простить листовки и убитого агента.

Кстати, как же быть с листовками, что привез из Чехословакии Панкау?

Ульман решил: с Панкау он встретится вечером сам. Георг Панкау – один из немногих, кто знает, кем является на деле старый Фридрих. Вместе десять лет назад создавали подпольную организацию. Не верить Панкау – не верить самому себе, и все же нельзя идти к нему домой. Даже на работе они, встречаясь, не разговаривают, только мимоходом здороваются. Но и листовки не могут больше лежать. Сегодня сверток нужно запрятать в тайнике возле кладбища старых вагонов, а завтра его переправят дальше – листовки адресованы солдатам и должны попасть в воинские эшелоны.

Кроме того, надо напомнить товарищам – спокойствие в поселке обманчиво…

Ульман опустил топор. Черт с ним, с забором, лучше он подастся в центр: вечером в клубе будет выступать лектор из Дрездена, говорят, какой-то нацистский бонза, – нужно послушать, что там делается.

– Минутку, герр Ульман!

Это его? Оглянулся удивленно: ведь на улице никого не было.

– Добрый день… – Из-за забора высунулось лицо, изрытое морщинами. Наглые глаза смотрят пристально, коричневая партийная форма на спине поднята горбом.

– Добрый день… – Ульман остановился, исподлобья глядя на горбатого. Этот тип всегда словно подкрадывается к людям. Шел, должно быть, под самым забором, поэтому Фридрих и не заметил его.

– Я хотел бы побеседовать с вами, герр Ульман.

Фридрих молча указал на дверь дома.

– А Марта дома? – опросил у калитки горбун.

Ульман кивнул.

– Погода хорошая. Может, посидим в садике?

Фридрих, не отвечая, повернул к груше, где стояла скамья, поднял лопату, освобождая место для незваного гостя.

Подумал: какой ветер занес к нему ортсгруппенляйтера? Этого проныру, который всегда знает, где пахнет жареным?

Когда-то Магнус Носке был кладовщиком в депо и даже пользовался у рабочих популярностью – смотрел сквозь пальцы на случайно испорченный инструмент, шел на всякие мелкие поблажки слесарям и токарям. Никто и не догадывался, что горбун Магнус – член партии национал-социалистов. Узнали об этом только тогда, когда Носке назначили ортсгруппенляйтером.

То, что Магнус Носке умный и серьезный противник, Ульман знал давно. Он вел с ортсгруппенляйтером своеобразную игру, отчетливо представляя, что единственный неверный ход в этой игре может дорого ему обойтись. Собственно, Фридрих ничего не делал, только старался всеми способами утвердить Носке в мысли, которой придерживалось большинство жителей поселка: он, Фридрих Ульман, – старый чудак, человек умственно неполноценный, человек, который не интересуется ничем, кроме работы и пива.