Виталий Романов
Вариант «Зомби»

Доценко и Клоков вышли на улицу, Дима вдохнул морозный воздух, ненадолго остановился, глядя в небо, все так же укутанное плотными облаками. В белый облачный пух то и дело ныряли большие птицы, они тревожили душу жалобными криками.

– Веди! – Клоков двинулся вперед.

– Что у тебя с ней? – с любопытством поинтересовался Марат, когда они чуть отошли в сторону от женского домика. – Запал на Любаню, что ли?

– Я?! – против воли крикнул Дима.

Он покраснел, но не от стыда, а от злости. На себя самого – сопливого, наивного сосунка, лишь недавно придумавшего себе какой-то смешной, нелепый образ. Образ женщины, которой не существовало в природе. Была только дешевая потаскуха, готовая отдаться первому встречному. А он, идиот, чуть было не поставил эту тварь на пьедестал…

– Да ладно тебе… – засмеялся Марат. – Ладно, не лечи! Здесь всего две бабы – Зинка да Любаня. А нас, мужиков, почти два десятка. Так или иначе, все либо туда, либо туда. Если не гомики…

Доценко замолчал, потому что Клоков внезапно остановился.

«Так или иначе, все либо туда, либо туда», – про себя повторил Дима фразу более опытного спутника. И только теперь прозрел. У Любани не было никакого чувства к Лехе-Гестапо. Не было и не могло быть! Потому что даже если рассуждать чисто арифметически, на острове находилось еще около десятка мужиков, которые претендовали на эту женщину. В то время как другие претендовали на Зинку.

«Наши орлы нажрали гору тарелок, и свалили. Впрочем, мужики всегда такие, да? Свое получат – и полный вперед».

«А мне деньги платят по контракту – что еще требуется?»

Дима вспомнил эти фразы Любани, которые теперь приобретали совсем другой смысл. И еще отчетливо всплыли смешки женщины, ее ответ, когда он, Клоков, спросил, где Зина, врач.

«Занята она. Сильно занята… ближайшие полчаса».

– А мне вот Зинка нравится, – подмигнув, сообщил Доценко, словно по секрету. – Люблю блондинок. Так что я к ней лыжи подкатываю…

Клоков молча шел вперед. И вдруг опять остановился, медленно повернулся в сторону спутника.

– Слушай, Марат, – произнес он, глядя в черные глаза Доценко. – Ты в лазарет зачем приходил?

– Тебя проведать, – не моргнув глазом, соврал тот.

– А если честно? – с нажимом спросил Клоков, хотя уже знал ответ.

– Ну, видишь ли, – замялся спутник. – Тебе Любаня нравится, а мне блондинки. Мне Зинка нравится. Вот я… это… с ней, тыры-пыры, пока…

– Ага, понятно, – удар следовал за ударом. Впрочем, стоило ли надеяться на то, что Доценко пришел в лазарет для того, чтоб проведать больного коллегу? Это было бы верхом наивности со стороны Дмитрия. Здесь каждый думал о себе, за исключением, быть может, Святослава Фокина.

– А ты, это, кстати, подумай, – пытаясь сменить тему, продолжал Марат. – На Любаню Костя Лишнев глаз положил. Обхаживает ее. Так что ты аккуратнее, если чего к ней имеешь. А то Костя наш, сам знаешь, долго думать не любит. У него чуть что – сразу: «В ухо дам». И даст. Не только в ухо.

Дима вдруг расхохотался, как сумасшедший.

– Лишнев обхаживает Любаню? – с трудом выдавил он.

– Тише ты! Тише! – быстро оглянувшись по сторонам, шикнул Марат. – Ты, блин, базар фильтруй, парень. Я-то на Костю управу найду, если что. А вот тебе несладко придется. Он тебя и так не любит…

– Не любит?! – уже чуть ли не рыдал со смеху Клоков. – Меня не любит?! А Любаню любит? О-хо-хо!

– Слышь, парень, – разозлился Доценко и ткнул спутника кулаком в солнечное сплетение.

От удара Клоков не устоял на ногах, полетел на мерзлую землю.

– Блин, прости, – протянул руку Марат. Помог рыжеволосому парню подняться. – Вот черт! Это у меня на автомате, невольно вышло. Прости, Димон!

Но Клоков даже не обратил внимания ни на удар, ни на извинения Доценко.

– Значит, к Любане лыжи подкатывает? – отдышавшись, спросил он. И, видя, что Марат не понимает, добавил: – Опоздал он, Лишнев. Опоздал! Леха-Гестапо уже подкатил свои лыжи туда. Трахает Любаню. По полной программе.

Месть была восхитительной. Не только Константин Лишнев недолюбливал Дмитрия Клокова: теперь можно было бы смело говорить и об обратном. Сейчас, передавая информацию Марату Доценко, парень точно знал: она дойдет до верзилы-тугодума. Лишнев – чуть раньше или чуть позже – узнает, что его опередил другой. А он, Лишнев – лишний!

За несколько дней, прошедших с момента, как пропал Дмитрий, Варвара Петровна Клокова состарилась на десяток лет. Еще недавно подруги завидовали тому, как великолепно выглядит Варя в свои тридцать восемь. В общем-то это не было удивительным, так как Александр много лет назад принял решение, что деньги для семьи должен зарабатывать мужчина, а дело женщины – быть хранительницей домашнего очага. Создавать в семье уют. Александр Леонидович Клоков взвалил на себя бремя пополнения семейного бюджета и со своей задачей справлялся неплохо. Варвара не очень сожалела о том, что супруг отвел ей такую роль. Она успевала и убрать, и приготовить, и пробежаться по магазинам. При этом у Вари оставалось время на бассейн и фитнес – тем более что муж относился к спортивным занятиям супруги очень положительно. В итоге мама Дмитрия Клокова выглядела максимум на тридцать, что неоднократно приводило к горестным вздохам подруг, и втайне, и явно завидовавших столь хорошо устроившейся в жизни Варе. Не каждой женщине доводится иметь такого супруга…

За то время, пока Александр и Варвара в отчаянии бегали по знакомым, перерывали старые записные книжки, чтобы найти телефоны Диминых друзей по университету, по школе, пусть даже оставшихся в прошлом, давно забытых и потерянных, пока обзванивали иногородних родственников – день за днем ожидая, что Дима вот-вот найдется – оба потеряли сон, осунулись и похудели. С Варвары как будто сняли глянцевую кожу. На месте ухоженной, красивой, изысканно пахнувшей куклы оказалась женщина. Растерянная, испуганная, потерявшая смысл жизни.

Общение с милицией не добавило родителям Димы оптимизма. Заявление у них приняли, хотя и не с первого раза. Дежурный делал все возможное, чтобы «замылить» вопрос. Только резкое, чуть ли не агрессивное поведение Александра Леонидовича привело к тому, что бумага была официально принята и зарегистрирована, как того требовал закон.

Однако от этого не стало легче ни на йоту. Дима не появился у иногородних родственников. Не звонил и не приходил ни к кому из друзей. Дима не вернулся домой.

Еще больший шок родители испытали, когда принялись обзванивать больницы, а потом и морги. Теперь Варвара Петровна уже только плакала. Сначала она никак не соглашалась звонить туда, и Александр Леонидович понимал почему. Уж лучше не знать, что твой сын оказался там. Тешить себя иллюзией, будто он жив. Верить в то, что когда-нибудь он вернется, и все будет хорошо. Надо только ждать…

Иногда, с трудом забываясь в тревожном сне, больше похожем на бред, Варвара Петровна неожиданно вскакивала: ей казалось, что Дима звонит в дверь. Она бросалась в коридор, но раз за разом за порогом квартиры никого не было. Женщина без сил опускалась на пол, плача от горя. Снова брела к мужу, ложилась на кровать, не снимая одежды. Часами ждала, чтобы потом, едва-едва провалившись в небытие, побежать к телефону – Дима звонит!

Дима не звонил. Не приходил. Он пропал. Бесследно. Будто испарился. Родители были на грани безумия. Александр Леонидович, как мог, поддерживал супругу, но, видя, что ничего сделать невозможно – жизнь была перечеркнута за несколько дней – замкнулся, ушел в себя. Попытался с головой уйти в работу. Оставалось только одно – ждать. Ждать и верить. Однажды Дима появится на пороге, черные полосы не бывают вечными. Надо терпеть. И Александр Леонидович пытался закопаться в работу с головой, забыть обо всем. Отвлечься, чтобы выдержать удар.

Казалось, у него хватит на это сил, но однажды, вернувшись домой, Клоков-старший застал супругу в истерике. Варя в очередной раз бросилась к двери, на звонок – встречать Диму. Звонок действительно прозвенел, на этот раз у женщины не было слуховых галлюцинаций. За порогом оказался посыльный сотового оператора, компании «Мегафон», принесший конверт с месячным отчетом-балансом.

Вот тогда нервы у Варвары сдали окончательно.

– Ты во всем виноват! – гневно закричала она. – Ты выгнал его из дома!!!

– Варенька, что ты такое говоришь? – побледнев, спросил Александр.

Он схватился за левую половину груди, массируя сердце. В последние дни неприятное ощущение возникало снова и снова, но Клоков старался не думать о себе.

– Ты! Ты! Ты! – ярость женщины клокотала в голосе, во взгляде. – Ты говорил, что он не знает жизни! Что, не знал Димкин характер?! Не догадывался, что после таких слов он пойдет на принцип? Воспитатель хренов! Все пытался сделать из сына человека. Добился своего? Добился, да?! Ни сына, ни человека!

Она бросилась на пол, разрыдалась. Клоков-старший ничего не ответил, только стал растирать грудь еще сильнее. Хуже всего было то, что он сам ежедневно повторял эти слова. Много раз Александр Леонидович возвращался к злополучному разговору, во сне и наяву. Пытался остановиться, заткнуть себе рот, но вернуться к прошлому было невозможно. Он сказал Димке именно такие слова, а значит, он, Александр Леонидович Клоков, виновен в том, что сын пропал. И все, абсолютно все, что он сделал в жизни, потеряло смысл…

В тот вечер Александр не стал утешать супругу, рыдавшую на полу около входной двери. Он молча умылся и лег спать, не поужинав. А на следующее утро так же тихо ушел на работу. Варя, уставшая и измученная, спала.

На столе Александра Леонидовича лежало две докладные записки от главного бухгалтера. Первая гласила, что «Т.Т.Д. – Style», один из главных и самых надежных, проверенных партнеров «Суперсайна» не сможет вернуть долг. По нему начата процедура банкротства, реализуемые активы начисто отсутствуют. Этой компании «Суперсайн» держал постоянную кредитную линию. Оплата взятого оборудования и выполненных работ осуществлялась задним числом. Банкротство «Т.Т.Д. – Style» пробивало очень существенную дыру в бюджете «Суперсайна».

Вторая записка извещала генерального директора о том, что контракт с новым партнером – контракт, над которым фирма работала последние два с половиной месяца, буквально «облизывая» клиента, заключен не будет. Накануне о том получено уведомление на официальном бланке.

Прочитав документы, Александр Леонидович рассмеялся.

– Беда не приходит одна, – сказал он сам себе, чувствуя, как немеет левая рука. – Уж если началась черная полоса, так она действительно будет черной.

Он хотел встать из-за стола, подойти к окну. Резкая, невероятная боль в левой половине груди, заставила его захрипеть, упасть на стол. На счастье, в офисе уже были сотрудники, которые вбежали в кабинет шефа сразу после того, как услышали грохот полетевшего на пол графина с водой.

В этот раз «Скорая» не опоздала, врачи спасли Александра Клокова. Он был госпитализирован с диагнозом «инфаркт миокарда».

Хижина, в которую поселили Доценко и Клокова, располагалась совсем неподалеку от лазарета. Как объяснил Марат, всего в поселке было четыре обжитых дома. В одном обитали инженеры и Георгий Салидзе. В другом – уже хорошо известном Клокову – Зина и Люба. Там же располагались столовая и лазарет. Остальное жилье заняли наемные рабочие. И, так уж вышло, что вновь прибывшие разделились на две большие группы. В доме, где предводительствовал Леха-Гестапо, обосновались те, что подчинялись блатным законам или прошли через зону, – всего семь человек: сам Леха, а также Винт, Хром, Шныра, Косой, Пинцет и Крым. Имен их Марат не знал, так как приблатненные «коллеги» общались друг с другом исключительно по «кликухам».

Шестеро остальных разместились под крышей четвертого домика. Кроме Марата и Дмитрия, там поселились Константин Лишнев, Святослав Фокин, Александр Гарин и Борис Седов. Последнего Дима совсем не запомнил во время путешествия по морю. Наверное, потому, что Борис все время спал на верхней полке в каюте.

Выяснив расстановку сил, Дима сначала огорчился, что придется жить в одном доме с Лишневым. Новость была из разряда неприятных. Однако, поразмыслив, Клоков пришел к выводу, что это все-таки лучше, чем оказаться в одной компании с бывшими зэками. Жить по их законам, плясать под дудку Лехи-Гестапо. Еще в период морского перехода до острова Дима проникся недоверием к этой компании, а теперь, поближе познакомившись с Лехой в лазарете, отчетливо понимал: хуже варианта и быть не могло.

В конце концов парень утешился тем, что в домике, кроме Лишнева, обитали и вполне нормальные люди, а именно – Александр Гарин и Святослав Фокин. Вместе с самим Дмитрием их было уже трое, то есть половина. Марат Доценко, несмотря на дружбу с Лишневым, тоже казался человеком вполне адекватным. В общем, Дима вздохнул и принял все как должное.

– Заходи, – сказал Марат, приоткрыв дверь.

Дима вошел и огляделся. Когда-то раньше здесь все было сконструировано и приспособлено так, чтобы по максимуму сберечь тепло. Маленький «тамбур», сразу после входной двери. Еще одна дверь, уже не такая толстая и крепкая, но обитая то ли войлоком, то ли еще каким-то утеплителем. А потом короткий коридорчик и плотная ткань, перекрывающая проход в жилую зону. Три преграды на пути холодного воздуха. Сняв утепленную куртку и сапоги, Дима прошел внутрь дома.

Там царил полумрак – такой же, как и в женском домике. Маленькое закопченное окошко уже не удивило Клокова, стало чем-то привычным, чуть ли не естественным. Света хватало на улице. Хижина предназначалась для того, чтобы в ней отдыхать после трудного рабочего дня, а для этого не требовалось ни солнца, ни яркого освещения. На вечер и на ночь – лампы на аккумуляторах, генераторные фонари да охапка свечей про запас.

– Вот твоя койка, – показал Марат. И тут же, недолго думая, забросил туда баул Клокова, который до того держал в руках.

– А кто рядом? – облизнув пересохшие от волнения губы, спросил бывший студент.

– Рядом? – Марат огляделся, почесал затылок. – Там, у стены, – Святослав Фокин. Упросил место в углу, образок повесить. Потом – Сашка Гарин. Следом ты. Дальше Борис Седов и я. С другой стороны, у окна – Костя Лишнев.

«Лишнев самое лучшее место выбрал, – неприязненно подумал Дима. – Помню, читал, пахан на зоне всегда место возле окна выбирает. Типа, круто. Вот и Лишнев туда же. Пахан, е-мое…».

Дима подошел к грязному закопченному окошку: из него открывался вид на женский домик. Поморщившись, Клоков шагнул назад, вновь огляделся по сторонам.

– Марат, а где все? – спросил он, вдруг припомнив, что сто лет не видел сотоварищей из бригады.

– Как это где? – Доценко, сидевший на койке, даже подпрыгнул от удивления. – На работе, конечно!

– А почему никого не видно? Где они, что делают?

– Генератор резервный ставят, – махнул рукой Марат. И вдруг засмеялся: – Слушай, здесь все, как в шпионском фильме! Не видел еще трубы печные? Пойдем, покажу.

Он встал с места, двинулся к печке, потрескивавшей то ли дровами, то ли углем, в дальнем углу комнатки.

– Вишь, какая? – спросил Доценко, рукой вычерчивая извилистую линию.

Дима проследил за указательным пальцем собеседника. Труба у печки и впрямь была удивительная. Она уходила не вверх, а вбок. Причем старую кирпичную кладку разобрали совсем недавно, заменив обычную вытяжку на толстую железную трубу, которая, как ни странно, шла не вверх, а к полу! И исчезала где-то за стеной дома.

– Просек? – ухмыльнулся Марат. – Такая вот штука в каждом доме. И знаешь, что самое прикольное? Эти трубы по земле идут. В сторону, чуть ли не на сто метров. К скале. Лишь там уходят вверх. Так что, когда мы топим печь, дым где-то над скалой уходит в облака.

«Еще один факт в пользу того, что наши работодатели обожают игры в секретность, – подумал Клоков. – Черт! Зачем же им все это надо?!»

Но вслух он спросил совсем о другом.

– Марат, я, конечно, не печник, профан в этом деле. Однако тяга вверх должна идти. Иначе печь по-черному топиться будет. Весь дым внутри помещения останется.

– Точно! – кивнул Доценко. – А потому, здесь есть очень хитрая штука – воздухонаддув.

Он похлопал ладонью по небольшому ящику, который стоял неподалеку от печки. Дима, осмотрев прибор, увидел патрубок, толщиной с человеческую руку, который подходил к железной печной трубе.

– Ага! – понял он. – Когда растапливаешь печь, надо запустить электромотор. Поток воздуха разгонится по магистрали. Труба понемногу разогреется, возникнет тяга. Дым пойдет к выходу, а не внутрь комнаты. Хитро.

– Именно, – поддержал Марат. – Мы тут хотя и недолго, но таких прибамбасиков много нашли. Тот же дизель-генератор, что наши сегодня монтируют. Он расположен в подземной пещере. Выхлоп – точно так же, как дым из нашей печи – отводится в скалы. В трещины. Чтоб создавалась иллюзия, будто из-под земли, из-под камней дымок «курится». Впрочем, дизель-генераторы сам увидишь, еще запасной монтировать надо. Сегодня тебе нельзя на работы, Зинаида не велела. А завтра – смена, в полный рост.

– А ты чего? – дослушав Марата, спросил Клоков. – Ты чего тут?

– Сегодня дежурю по казарме, – приставив ладонь к виску, пояснил Марат. – За печью приглядываю. Тут, знаешь, центрального отопления не имеется. Если погаснет огонь да налетит холодный ветер, останемся ночевать при минус десяти. Жизнь медом не покажется. Так что будем по одному, по очереди, оставаться в избушке – хранителями огня.

– Выходит, – задумчиво глядя на закопченное окно, не удержался Дима, – ты и за огнем присмотрел, и за Зинкой…

– А то ж! – ухмыльнулся Марат, ничуть не обидевшись. – Надо место застолбить, пока не поздно. Люблю я, знаешь, светленьких…

Дима опустился на свою койку, подпер голову руками. Ни о каком чувстве Доценко к «Зинке-корзинке», как назвала ее повариха, речи не шло. Точно так же, как у Лехи-Гестапо к Любане. Были животные инстинкты, которые просились – нет, рвались! – наружу. Требовали удовлетворения. И каждый выкручивался, как мог. Как позволяли обстоятельства.

Дима снял теплый свитер, лег на койку и накрылся одеялом. Говорить ни о чем не хотелось.

– Ты отдохни покудова, – поддержал его Марат. – Правильно! Зинка говорила – тебе надо сегодня побольше лежать. И есть. Покемарь пока. А я за печкой послежу да за углем потом сбегаю.

«Зинка-резинка, – подумал Клоков. – Такая же давалка, как и Любаня…».

Он горько усмехнулся, повернулся на бок. Закрыл глаза, притворяясь, будто спит.

Информация о том, что Любаня «неровно дышит» в сторону Лехи-Гестапо, таки дошла до нужного адресата. Это Клоков понял на следующее утро. Стычка Кости Лишнева и лидера «партии зэков», как окрестил ее Дима, произошла сразу после завтрака. Кто кого зацепил, кто кому не уступил дороги – оставалось только догадываться. Скорее всего, инициатором потасовки выступал бывший спецназовец, так как в истории с Любаней именно его можно было считать пострадавшей стороной.

Дима только-только успел встать из-за стола. Холодно поклонился поварихе, обронив дежурно-равнодушное «спасибо», как в тамбуре что-то загрохотало.

– Ссука! – раздался крик. – Попишу, в натуре!

Мгновенно образовалась цепочка людей, рвавшихся в тамбур. Дима оказался в хвосте «очереди», но он сразу узнал голос Лехи-Гестапо. «Началось!» – подумал парень, внутри как-то неприятно похолодело, словно бы в предчувствии беды.

Удивительно, как в маленький коридорчик сумело набиться столько народу, но и Дима, и оказавшийся возле него Святослав Фокин, и даже Любаня – все столпились перед тамбуром, у дверей, с ужасом наблюдая, как, сплюнув кровь, Леха-Гестапо выхватил нож и прыгнул вперед, на Лишнева, прижимавшегося спиной к стене.

Любаня пронзительно завизжала. От этого правое ухо Димы Клокова тут же утратило способность воспринимать любые звуки…

– Назад! – яростный крик Зинаиды не способен был остановить «пахана», резко выбросившего вперед руку с ножом.

Дима, очумевший от калейдоскопа событий, успел восхититься мужеством докторши. Каким бы человеком ни была Зинаида, она рванулась с улицы навстречу зэку! Словно пыталась защитить Лишнева от удара…

И отлетела назад. Дима впервые увидел в деле, что такое спецназ. Что такое Константин Лишнев, в недавнем прошлом – боевая машина, предназначенная для того, чтоб убивать врага и выживать самому. Секунду назад взгляд Константина был сосредоточен на лезвии ножа: казалось, все остальное потеряло для него значение. А потом, как только на «линии огня» появилась беззащитная женщина, Лишнев сработал почище автомата. Одной правой рукой он прервал движение Зинки. Мгновенно вытолкнул докторшу обратно, на улицу. Из тамбура, в котором та чуть было не повстречалась со смертью.

Возможно, до того, как в дело вступила Зинаида, Лишнев собирался просто увернуться от удара. Но теперь, потеряв драгоценное время на спасение докторши, он упустил момент. А потому левая рука спецназовца мощно, резко сдержала выпад противника. Леха-Гестапо полностью «вложился» в удар. Казалось, нож движется со скоростью молнии, но Лишнев сумел отвести смерть в сторону. Острое лезвие лишь скользнуло по его плечу – вверх и влево, когда Костя блокировал нападение. И сразу, без раздумий, ударил Леху ногой в пах.

Зэк закричал – как-то протяжно, с надрывом. Согнулся пополам, выронил нож, но Лишнев и не думал останавливаться. Схватив обезумевшего от боли соперника, он сильно ударил его головой о стену. Потом вытолкнул их дверей навстречу визжащей Зинке, которая теперь рвалась внутрь, чтоб спасти Леху-Гестапо от Лишнева.

Докторша полетела в одну сторону, стонущий зэк – в другую. Следом, расправив плечи, выскользнул Константин – танцующей, незнакомой поступью. Клокову показалось, что он видит этого человека впервые. Лишнев как будто включил дополнительные аккумуляторы – казалось, из него во все стороны «рвется» энергия. Энергия разрушения. Смерти. Хаоса. Боли. Казалось, эта невероятная сила, заточенная в сосуде, беснуется, ищет выхода. Находит. Выплескивается на жертву.

Один удар следовал за другим. Леха-Гестапо, попытавшийся встать на ноги, получил в пах второй раз. Потом третий. Лишнев делал паузу, затем бил прицельно, калеча противника. Это было очевидным для всех.

«Пахан» упал на мерзлую землю, так и не сумев подняться на ноги. Похоже, он потерял сознание после очередного удара.

– Стоять! Лишнев!!! Стоять! Убью!

Выстрел из ружья. Дикий гвалт птиц, сорвавшихся с насиженных мест. Салидзе с дымящимся стволом в руках. Зинка – рядом с ним. И тройка инженеров компании-работодателя… Без теплой одежды. Один – с кружкой кофе в руках.

По всей видимости, докторша успела добежать до домика руководства, подняла всех на ноги. И Салидзе, недолго думая, схватился за ружье.

– Стоять! Лишнев! – снова выкрикнул бригадир. Жора быстрыми шагами сокращал расстояние до замерших возле столовой людей.

– Стою! – сплюнув на землю, сообщил Константин.

На ствол в руках бригадира он смотрел довольно равнодушно, словно перспектива получить в лоб пулю его ничуть не пугала.

– Урод! Ты что делаешь, а?! – прошипел Салидзе, в ярости потрясая ружьем. – Да я тебя…

– Не надо, мальчики, – всхлипнула Любаня за спиной Дмитрия.

«Все из-за тебя, стерва, – мстительно подумал парень. – Мучайся теперь…».

– Господи, дай нам всем разума… – отчетливо произнес Фокин, выступая вперед. – Братья мои, давайте прекратим…

– Так, всем молчать! – резко отчеканил человек, державший кружку с кофе в руках. – Говорить буду я!

Лишнев отступил на несколько шагов назад и чуть приподнял ладони, словно признавая чужую власть. Докторша присела возле поверженного Лехи, пытаясь привести того в чувство нашатырным спиртом, какими-то лекарствами.

Инженер вышел вперед, остановился напротив кучки наемных рабочих. Пристально оглядел всех, задержал взгляд на Лишневе. Потом обернулся к стонущему Лехе.

– Зинаида! – резко сказал человек. – Этот – как? Жить будет?

– Будет, Геннадий Андреевич! – торопливо ответила Зинка. – Полежать немного придется. Но все будет нормально, обещаю.

– Тогда пусть лежит молча! Для его же пользы, – цинично произнес инженер. И вновь обратился к собравшимся: – Значит, так! Вчера я представился всем, за исключением Клокова, который находился в лазарете. Я – Геннадий Андреевич Прохоров, главный инженер проекта. Еще раз повторяю для наемных рабочих, особенно для тупорылых: здесь я решаю, кому как жить и кому как дышать! Вы – свободны в передвижениях по острову. В разумных пределах, о которых говорилось вчера. Вас никто не ограничивает в личной жизни. Только не забывайте об одном, самом главном! Вы подписали контракт с компанией, дающей работу. Там четко сказано, за что начисляются зарплата и премиальные. В каких случаях наемный работник может быть оштрафован или уволен за нарушение условий контракта.

Мне неприятно говорить об этом, но сегодня два наемных работника грубо нарушили трудовое соглашение. Алексей Мезенцев пытался ударить ножом Константина Лишнева. Тот, в свою очередь, пытался нанести увечья коллеге.

«Мезенцев, – догадался Дима Клоков. – Фамилия Лехи-Гестапо – Мезенцев». А инженер, меж тем, продолжал.

– И Лишнев, и Мезенцев могут быть уволены за подобные действия. У меня есть для этого все основания… Однако на первый раз ограничусь денежным штрафом. Оба будут лишены премии за первую неделю работы.

– Это нечестно, начальник, – прохрипел начинающий приходить в себя Леха. – Он же начал первым!

– Молчать! – крикнул Прохоров. – Молчать! Вы все здесь, – он обвел людей взглядом, будто поймал их в сетку. – Вы все здесь для того, чтобы работать! Нам не нужны эти дебильные разборки! Кто круче, кто пальцы шире растопырит… Мне нужны здоровые люди. И нормальный рабочий процесс. Все, что будет мешать этому – удаляется с острова. Повторяю! Для первого раза поступаю мягко – штраф!

– А потом ледокол обратно к острову развернешь, начальник? – не удержался Мезенцев. Лидер «партии зэков» изо всех сил старался восстановить пошатнувшееся после схватки реноме. И если «достать» Лишнева он сейчас не мог, то побравировать независимостью перед главным инженером – запросто.

Геннадий Александрович не ответил, он лишь посмотрел на Леху-Гестапо ледяными, холодными глазами. И вдруг Леха заткнулся. Возможно, он, как и Дима Клоков, как и многие другие, понял то, что вслух не сказал Прохоров: «никто не будет разворачивать ледокол к острову». А остальное можно было домыслить без труда. Вспомнить, как главный инженер пообещал: «Все, что будет мешать этому – удаляется…».

И Лишнев, который обычно никому спуску не давал, за словом в карман не лез, теперь стоял молча. Крепко сжав зубы. Так, что скулы резко выступили. Повисла гробовая тишина. Прохоров выдержал паузу, почти как в театре, словно давал рабочим время переварить недосказанное, но очевидное. Затем повторил:

– Лишнев и Мезенцев оштрафованы. Вопрос закрыт. Кто попробует вернуться к оному или попытается вернуть к нему остальных – виноват сам. Все, проехали! И не забывайте: отсюда только один выход – до большой земли можно добраться на ледоколе компании. Ваша задача – не только попасть туда. Еще и получить достойное, немалое вознаграждение за ударный труд. Приятного завтрака!

– А мы уже поели, – задумчиво глядя в сторону, произнес Марат Доценко кротким-кротким голосом.

Несмотря на все напряжение ситуации, Дима Клоков чуть не затрясся от смеха. Таким дурашливо-приторным был голос Марата.

– А мы еще нет, – копируя интонацию Доценко, ответил Прохоров.

Повернувшись спиной к наемным работникам, он зашагал к домику. Первым не выдержал Марат, уж больно смешно главный инженер спародировал его придурочный тон. Потом засмеялся Лишнев, заулыбался Фокин. К ним присоединился серебристый колокольчик Любиного смеха. Георгий Салидзе опустил ствол и глупо улыбался, качая головой. Ситуация потихоньку разряжалась. И только Леха-Гестапо сидел на земле, кривясь от боли. Он злобно ухмылялся, почему-то поглядывая на Диму Клокова.

Гром грянул перед обедом. Нет, не случайна была та кривая ухмылка «пахана»…

Первую половину дня крепили запасной дизель-генератор к фундаменту, разводили длинные «хвосты». Дима наконец познакомился с той самой пещерой, про которую накануне рассказывал Доценко. Правда, Клоков представлял ее немного по-другому. Здесь половину «крыши» создавал ледяной купол, примыкавший к базальтовой стене. Люди ли проделали длинный туннель во льду, или это было природное явление? Дима не рискнул «доставать» вопросами кого-либо из инженеров, а сам определить не смог. Бригада смонтировала дизель. Протянула толстые, будто змеи, электрокабели к выходу. Под руководством инженеров «развела» их по сторонам – к поселку и к подземной рабочей площадке, которой Дима еще не видел. Время до обеда пролетело быстро, незаметно.

Несмотря на усталость, Дима остался доволен. Работать было интересно. После утреннего внушения Прохорова никто никого не подкалывал, не задевал. Люди работали, как единый организм, четко – пункт за пунктом – выполняя план, разработанный инженерами.

Диму тронул за плечо зэк по кличке Пинцет, когда они шли в сторону поселка, на обед.

– Слышь, парень, – тихо сказал подручный Лехи-Гестапо. – Отстань-ка от толпы, задержись. Базар перетереть надо.

Сердце заколотилось в два раза быстрее. Однако Дима молча сделал то, о чем просил Пинцет. Они, как будто невзначай, понемногу сдвинулись в хвост колонны. Пропустили ее вперед, и зэк показал, что надо свернуть в сторону, за черную, наполовину вросшую в землю, избушку. Остались вдвоем.

– Чудненько, – ухмыльнулся Пинцет, обнажая железные фиксы.

– Ну? – нетерпеливо и чуть грубовато начал Дима.

Ему не хотелось тут задерживаться – тем более с одним из людей Лехи-Гестапо.

– Волну не гони, рыжий, – махнул рукой Пинцет. – Слушай сюда! Ты один видел, как Леха натягивал Любаню. Значит, проболтался. А за базар надо отвечать. Вот тебе пузырек, бери.

В руках у зэка появилась небольшая капсула с какой-то жидкостью желтоватого цвета.

– Что это? – не понял Дима.

Он даже спрятал руки за спину. Словно показывая, сколь велико нежелание принимать неизвестный предмет.

– Бери-бери, – выпятил губы Пинцет. – Бери! Леха приказал. Сегодня вечером наверняка чифирить в хижине будете. Вот и подольешь это амбалу в стакан, понял?

– Кому? – одними губами переспросил Дима, хотя отлично понял, кого имел в виду Пинцет.

У Лехи-Гестапо был только один сильный враг – Константин Лишнев. Но зэки, по своей всегдашней привычке общаться по кликухам, видимо, уже прозвали бывшего спецназовца «Амбал».

– Кому-кому, – брызнув слюной, передразнил Пинцет. – Ну че те не понятно, рыжий? Лишневу! Лишневу в стакан выльешь все, что в этой хреновине! Не в сортир! Амбалу, понял?! Мы сразу увидим, умный ты парень или только прикидываешься.