Роман Злотников
Путь Князя (сборник)

Глава 6

Они его ждали.

Не успел Данька вылезти из кустов, прикрывавших известную всем в универе (кроме службы охраны) дыру в заборе, как на дорожке, ведущей к административному корпусу, показались двое «шкафов» в темных плащах, чем-то неуловимо напоминающих того мужика, что держал зонтик над головой Артура Александровича. Данька попятился обратно, в кусты и, уже ныряя в ту самую дыру, из которой вылез меньше минуты назад, ругнулся про себя. И дернул же его черт переться в университет, оформлять себе академку… С другой стороны, кто ж знал, что все так серьезно. А вылетать из универа никак не хотелось. Мать вон надрывается, оплачивая его не очень-то и дешевое обучение, а он раз – и все похерит?.. Впрочем, если быть честным, была еще одна причина, почему Данька решился на столь, как выяснилось, опасную вылазку. В глубине души он надеялся, что за выходные все как-то само собой рассосется, он убедится, что никто его не ищет, проберется к себе в комнату и извлечет со дна чемодана свой загашник. Тогда он сможет пригласить куда-нибудь Бара… то есть Машу. И вдруг такой облом! Впрочем, с другой стороны забора тоже есть дыра, не могут же они…

Окончить мысль ему так и не удалось – ему на плечо легла чья-то тяжелая рука. И Данька понял, что попался…

Этих также было двое. Почти одинаковые, в длинных плащах, черных очках и черных перчатках, они ничего не говорили и даже особенно не держали Даньку. Но Данька почему-то точно знал, что, стоит ему попытаться дернуться, как эта вроде бы совершенно расслабленная рука мгновенно сомкнется на его плече, как клещи.

Он огляделся по сторонам. Может, заорать? Знакомых вокруг не было. Еще бы – первая пара в самом разгаре. Так что все, кто проснулся, – уже на лекции, а кто спит, тот спит. С другой стороны, вон люди, бабулька ковыляет, молодая мама с коляской, мужики у киоска…

– Не стоит делать глупостей, – будто отвечая на его мысли, внезапно произнес тот, который держал руку на его плече, – вам ничего не угрожает. Я понимаю, что вам сейчас не по себе, но, согласитесь, вы сами во всем виноваты.

Тут Данька вынужден был согласиться. Никто не заставлял его идти на поводу у Анзора и ввязываться в продажу найденного. А потом вот так, на первый взгляд с бухты-барахты, давать деру из машины, когда все вроде как уже было договорено и согласовано. Но кто ж его знал-то… Данька горестно вздохнул. Говорили же ему – думай, думай, прежде чем что-то сделать, так нет… так и не научился. Какая моча в голову ударит – светлая, темная или, скажем, зеленая – так и поступает. Причем часто даже не ему ударит, а кому-то рядом – Анзору, Гаджету или, скажем, Биллу.

Со стороны-то посмотреть – вроде как все нормально: школу закончил, в институте учится, зачеты сдает, выбранной профессией, так сказать, овладевает, а на самом деле несет его по жизни, как осенний листок по ручью, почему, как и куда – он сам не знает. Все как-то помимо него случается. И даже когда он думать пытается, все равно все через пень-колоду выходит. Ну как сейчас. Потому что и не мысли у него выходят вовсе, а так… нервные импульсы или гормональные выбросы…

Но дофилософствовать ему не дали. На дороге, напротив них, остановилась большая иссиня-черная машина «БМВ», и ладонь, лежащая на его плече, чуть толкнула его вперед. Пора, мол, иди. Данька вновь покосился в сторону. Бабулька уже куда-то уползла, молодая мама как раз переходила через дорогу, а куцая очередь из мужиков у киоска, затарившись понедельничным утренним пивом, также почти рассосалась. У киоска маячила только одна долговязая фигура.

– Я же говорю, – вновь услышал Данька, – вам ничего не угрожает.

И этот спокойный тон, и небрежно лежащая на плече рука сказали Даньке обо всем происходящим больше, чем самая многословная речь. Его – не выпустят. Даже не стоит и пытаться.

Он покорно дал проводить себя до машины и влез на заднее сиденье, с трудом уместившись между двумя громилами, усевшимися справа и слева от него. И когда машина уже тронулась, Данька бросил последний взгляд на знакомую улицу, на заросший кустами забор универа, на киоск… и вздрогнул. У киоска, облокотившись на обшарпанный прилавок, рядом с которым мужики понетерпеливей прям и высасывали свежекупленную бутылку пива, стоял тот самый бомж… ну, с «Маяковки». Благодаря которому Данька смог сбежать от Артура Александровича…

Данька бросил на него отчаянный взгляд. «Миленький, – запричитал он про себя, – ну сделай что-нибудь, ну выручи… я же знаю, ты сможешь… ну пожалуйста…» Он скорее не причитал даже, а… молился. Молился, не надеясь уже ни на что, только на чудо…

И чудо произошло! Бомж его услышал!!! Он сгреб из тарелочки для денег какую-то мелочь, взял протянутую продавщицей литровую банку пива и, повернувшись, посмотрел прямо на Даньку. Водитель в этот момент сдавал назад, разворачиваясь в противоположную сторону, так что Данька видел бомжа очень отчетливо – между средней стойкой кузова и выдвинутым вперед подбородком одного из громил. Данька вздрогнул, все еще не веря в то, что невозможное может случиться. А бомж вдруг улыбнулся и, подкинув банку пива, перехватил ее поудобней, а потом… со всей дури метнул ее прямо в лобовое стекло, туда, где сидел водитель, уже закончивший разворот и надавивший на газ.

Дальнейшее отпечаталось у Даньки в мозгу, как будто он смотрел на все происходящее в записи, причем с замедленной скоростью прокрутки. Банка влетела в салон, пробив стекло, и лопнула, врезавшись в лоб водителя, залив всех, кто сидел внутри, фонтаном холодного пива. Водитель издал какой-то странный горловой звук и завалился на спинку кресла, выпустив руль. Машину, уже успевшую набрать приличную скорость, повело, и она со всего маху врубилась правым крылом в фонарный столб.

Даньку, сидевшего как раз напротив зазора между передними креслами, метнуло вперед и, под грохот срабатывающих подушек безопасности, выбросило наружу сквозь разбитое банкой лобовое стекло…

Он очнулся, почувствовав, как ему на лицо что-то капает. И еще немного болела голова. Данька моргнул раз, другой… и все вспомнил. Он попытался вскочить на ноги, но вместо этого едва не сверзился с бревна, на котором лежал. С трудом удержав равновесие, Данька принял наконец устойчивое положение и испуганно огляделся. Он был в лесу. В березовом. Сверху, из ветвей деревьев, доносилась суматошная птичья трескотня. А сбоку, в паре шагов, потрескивал небольшой костерок. Рядом с костерком, на корточках, сидел давешний бомж и что-то варил в пустой консервной банке. Больше никого рядом не было.

Данька пару мгновений непонимающе пялился на своего избавителя, а затем не нашел ничего лучшего, как тупо брякнуть:

– Здрасьте…

– Привет, привет, – кивнул бомж, не оборачиваясь. – Очнулся?

– Ну… да, – озадаченно ответил Данька и, не удержавшись, спросил: – А где… эти?

– Ты о тех, с кем имел честь ехать на том шикарном авто?

– Угу.

Бомж нагнулся над банкой, втянул носом воздух и, удовлетворенно кивнув, ухватил ее пальцами и ловко снял с огня.

– Мне показалось, что ты сел с ними в машину без особого желания. Поэтому я и отнес тебя сюда. А они остались в машине.

– А… где мы?

– Недалеко, – бомж махнул рукой куда-то в сторону, – до дороги метров двести.

– А-а, – понимающе кивнул Данька. Через дорогу от университета начиналась лесополоса, и они, похоже, находились именно в ней. Данька сполз с бревна, потер лоб и нерешительно промямлил: – Ну… я пойду.

– Минутку, – бомж взял в руки банку, минутку подержал ее, будто примеряясь, потом сгреб немного снега, сохранившегося под бревном, и аккуратно поводил им по краю банки, чтобы жесть остыла. Потом протянул ее Даньке. – Вот, выпей.

– Что это?

– Отвар березовой коры… и кое-что еще.

– Зачем?

– Ну ты же не хочешь грохнуться в обморок прямо на эскалаторе, а после всего, что с тобой сегодня приключилось, это вполне реально.

Данька задумчиво потерся щекой о плечо.

– А если выпью – то не грохнусь?

– Если выпьешь – нет, – серьезно ответил бомж. Данька вздохнул, осторожно взял банку и отхлебнул. Варево было горькое и противное, но после первого же глотка головная боль прошла и, более того, в голове отчего-то прояснилось. Причем настолько, что Данька задал себе вопрос: почему это он так спокойненько сидит и пьет это сваренное неизвестно кем неизвестно из чего варево. Данька сделал еще один глоток, потом осторожно поставил банку и хрипло сказал:

– Спасибо, но я это… пойду.

Бомж улыбнулся и спокойно кивнул, после чего взял банку с того места, куда Данька ее поставил, и вновь отвернулся к костру…

Из леса Данька выбрался минут через пять. Сначала, естественно, двинулся не туда, но потом услышал гул машин и повернул в нужную сторону.

Сколько он провалялся без сознания, Данька определить не мог, но, очевидно, немало, поскольку около исковерканного «БМВ», снесшего бетонную мачту освещения, никого уже не было. Ни милиции, ни «скорой», ни толпы зевак, ни даже любопытных мальчишек. Осторожно озираясь, Данька приблизился к ней, метров на пятьдесят и… замер с разинутым ртом. Вот это да! Номера-то на «БМВ» были не простые, а специальные, с государственным флагом. Значит… этот самый Артур Александрович не был никаким иностранцем. Он был этим, как его… Данька наморщил лоб и потер его… ну да, фээсбэшником. И все это время за ним охотились фээсбэшники. Значит, он зря считал, что не заинтересовал их, когда выбрался из тех подземелий под Кремлем. Они специально сделали вид, что не интересуются им, а на самом деле установили за ним тайную слежку, чтобы… чтобы… чтобы выявить все его связи. Данька нахмурился. А зачем им его связи? Он что, работает на иностранную разведку? А может, они думали, что работает?

От всех этих предположений у него вновь разболелась голова, и Данька решил, что хватит уже торчать здесь посреди улицы истуканом, пора двинуть наконец… куда? Когда Данька утром покидал берлогу Гаджета, еще не было определено, где он будет квартировать сегодня. Родители Гаджета, приехавшие с дачи в воскресенье, довольно спокойно отнеслись к тому, что приятель сына у них переночует, но оставаться там еще на одну ночь было чревато лишними расспросами. Поэтому Данька, отойдя от разбитой машины, присел на лавочку и извлек мобильник (держать его все время отключенным уже как-то вошло у него в привычку). Включив телефон, он нерешительно замер, прикидывая, кому бы позвонить. Гаджету? Или Вене? Решить этот вопрос он так и не успел – мобильник в его руках зазвонил сам.

– Да?..

– Джавецкий, слушай внимательно, диктую адрес…

От раздавшегося в телефоне звонкого девичьего голоска у Даньки стало так тепло на душе, что он едва не прослушал этот самый адрес.

– Все запомнил?

– Ну… да. Все.

– Повтори.

Когда Данька, запинаясь, повторил адрес и как добраться, все эти «первый вагон из центра» и «налево по переходу до второго выхода», Барабанщица снисходительно произнесла:

– Ох, Джавецкий, стукнет тебя когда-нибудь по голове кирпичом, может, тогда научишься быть внимательным. Ну ладно, принимается.

– А… кто там, чей адрес-то?

– Мой, – отрезала Барабанщица и отключилась, оставив Даньку уже второй раз за день с разинутым от удивления ртом.

Но сейчас он захлопнул его довольно быстро. Отключил мобильник. Вскочил на ноги. Поправил рюкзачок. И припустился в сторону метро…

По указанному адресу он добрался без приключений. Но вот перед самой дверью оробел и какое-то время переминался с ноги на ногу, не решаясь нажать на звонок.

Маша открыла сама. Окинув Даньку скептическим взглядом, она кивнула:

– Ладно, сойдет… Ванная здесь. Давай разувайся и мыть руки, а потом бегом на кухню, ужинать.

Квартира у Маши оказалась обычной, как это называется, «улучшенной планировки». Правда, чем она отличается от неулучшенной, Данька не представлял. Когда он шел из ванной на кухню, из большой комнаты выглянула миловидная женщина в шортах, футболке и шлепках на босу ногу.

– Привет, – она подмигнула Даньке, – как тебя зовут?

– Да… Даниил, – несколько стеснительно отозвался Данька.

– Хм… очень приятно, – и удовлетворенно вздохнула: – Ну, слава богу, у моей оторвы хоть мальчики появляться начали.

Даньку словно накрыла жаркая волна. Он тупо потоптался, чувствуя, что как-то… нехорошо оставлять эту милую женщину с ошибочной информацией по поводу их с Барабанщицей отношений, и совершенно не представляя, как все это исправить, но тут из кухни выглянула Маша:

– Джавецкий, ну где ты там застрял? Стынет же все. Имей в виду, второй раз греть не буду!

Ужин оказался на редкость вкусным, а может, все дело было в том, что у Даньки за весь день, кроме варева, которым его напоил тот бомж, маковой росинки во рту не было…

Сама Маша ела мало. Только ему подкладывала и командовала:

– Давай ешь, нечего тут рассусоливать.

Под конец трапезы на кухню заглянула та самая женщина. Полюбовавшись пару минут на то, как Данька уписывает за обе щеки картошку с жареным мясом и овощным салатом, одобрительно кивнула:

– Хорошо ест, работник добрый будет.

Данька так и замер с вилкой, поднесенной ко рту, а у Барабанщицы слегка порозовели щеки, и она с упреком бросила:

– Ну, мама…

– Молчу-молчу, – мать скорчила потешную рожицу и вновь удалилась…

Когда Данька, отдуваясь, отодвинул от себя пустую тарелку и, мотнув головой, отказался от предложенного чая с сушками, Барабанщица вскочила с места и, быстро перекидав в мойку грязную посуду, махнула Даньке рукой.

– Ну, пошли ко мне, поговорим.

Данька остановился на пороге комнаты и восхищенно покачал головой. Это была… настоящая берлога первопроходца. Без всяких там рюшек, куколок Барби, мягких зайчиков и собачек. Шкаф, турник, кольца, несколько книжных полок, письменный стол и кресло у окна. Но главным были обои. Он таких никогда не видел. Данька повернулся вокруг своей оси. Казалось, что он стоял на поверхности Луны. Ноздреватая лунная почва была под ногами. Вдали виднелись пики лунных цирков, справа и слева, а также над головой сияли необычайно крупные и… разноцветные звезды. Прямо перед ним в небесах висела Земля, едва подернутая дымкой облаков. А сзади над горизонтом полыхала и разрасталась заря. Это всходило солнце…

– Ну че встал как истукан, Джавецкий? Садись, – буркнула Барабанщица, но Данька почувствовал в ее голосе нотки гордости. Он послушно сел.

– Ну чего молчишь, Джавецкий? Рассказывай!

Тут Данька возмутился:

– Слушай, Маш, ну чего ты меня все время шпыняешь? Чем я тебе так не нравлюсь? Джавецкий да Джавецкий. Ты можешь со мной по-человечески разговаривать?

– А что у тебя все вечно не как у людей? – огрызнулась девушка, но затем сменила гнев на милость: – Ладно, проехали, давай… Даниил, рассказывай, как твои успехи?

– Никак, – вздохнул Данька, – никаких успехов. Одни сплошные неприятности…

Выслушав его рассказ, Маша какое-то время молчала, задумчиво теребя указательным пальцем кончик носа, а затем категорически заявила:

– Чепуха все.

– Что? – не понял Данька.

– Никакие они не фээсбэшники.

– А номера?

– А с такими номерами сейчас кто ни попадя катается. От депутатов до сутенеров. Куплено ж все… Да и номера эти уже отменили. Так, последыши остались… К тому же, будь они фээсбэшниками, на кой черт им тебе деньги предлагать? Забрали бы просто «в интересах государственной безопасности». Еще пока ты в больнице лежал.

– А если они того… связи отслеживали? – упрямо держался свой куцей версии Данька.

– И много отследили? – ехидно прищурилась Маша, но быстро посерьезнела. – А вот твой бомж мне совсем не нравится.

– Почему?

– Уж больно он все время к месту оказывается. Возможно, пытается втереться в доверие. Усыпить, так сказать, бдительность.

Втереться в доверие… Данька припомнил оба случая, когда бомж его выручил, и мотнул головой.

– Не прокатывает. Для того чтобы втереться в доверие и усыпить бдительность, существуют тысячи гораздо более простых и, если честно, более надежных способов.

– Ну и что? – не уступала Маша. – А может, он предпочитает действовать нестандартно? С выдумкой?

– И завалить дело? – хмыкнул Данька.

В этот момент в прихожей вновь раздался звонок. Барабанщица спрыгнула с кровати.

– О, это Гаджет.

От этого известия Данька слегка погрустнел. Они так славно сидели вдвоем…

Но, как выяснилось, это был не один Гаджет. То есть сначала пришел он один. Дверь открыла мама.

– Здравствуй, Боря, – ласково сказала она, чем еще больше испортила Даньке настроение – оказывается, Гаджета в этом доме хорошо знают.

Не успел Гаджет раздеться и буркнуть: «А, Джавецкий, ты уже здесь, а я тебе все трезвоню…» – как вновь зазвенел звонок и в маленькой прихожей появился Лысый, а еще через какое-то время – Кот и Немоляева. Мама снова выглянула в коридор и, качнув головой, спросила:

– Маша, у тебя случайно не помолвка намечается?

– Мама! – округлив глаза, изумилась Барабанщица.

– Да это я так… – вновь мило улыбнулась мама, – на всякий случай, – и снова скрылась в комнате.

Кот усмехнулся.

– Ну и веселая у тебя маман.

Барабанщица тяжело вздохнула.

– Ох уж эти родители… Начиталась какой-то мути, где написано, что со своими детьми надо быть друзьями, вот и старается.

– А отец как? – поинтересовался Кот.

– Ничего, нормальный. Настоящий мужик. Он меня иногда бесит, но зато с ним все просто. Если сказал – будет так, значит, так и будет. Сколько хочешь психуй и бесись – толку никакого.

– Да уж… – неопределенно хмыкнул Гаджет, то ли просто так, то ли что-то вспомнив.

– И чего в этом хорошего? – пожала плечами Немоляева. – Я бы никогда не смогла по струночке ходить.

– Я и не хожу, – пожала плечами Барабанщица, – он вообще-то добрый и нечасто в мою жизнь вмешивается. Тем более что его и дома-то почти никогда не бывает. Все время по командировкам. Вот сейчас тоже. Только… мы ж еще глупые, – как-то по-особенному серьезно сказала она, – нас же еще частенько заносит. А тормознуть некому. Потому как мы уже завоевали свою самостоятельность и ревностно ее оберегаем. Вот иной раз я знаю, что глупость делаю, но нет… все равно, назло, мол, я так решила – так тому и быть. А потом расхлебываю… А если папка рядом и скажет – «люминь», то тут уже и не забалуешь. Побешусь-побешусь, а потом, наоборот, думаю, как здорово, что он рядышком оказался, а то бы я такого наворотила.

И эти мысли как-то особенно перекликались с теми, что пришли в голову Даньке там, около универа, когда он пытался слинять от тех громил, что у него как-то даже потеплело на душе.

– Да ну, – категорично заявил Гаджет, – чепуха все. Человек должен поступать так, как сам считает нужным. А предков в свою жизнь пускать нечего. Отсталые они, в прошлом веке росли. Ничего в современной жизни не рубят. Я вот своим долго пытался объяснять про всякие гаджеты – так хрен чего поняли. И вообще, человек имеет право на ошибку…

– Вот об этом я и говорю. – Барабанщица, окинув Гаджета ироничным взглядом, констатировала: – Глупые мы, а некоторые вообще тупые. Если у тебя, Гаджет, есть право на ошибку, то это совершенно не означает, что их надо лепить одна на другую. Как бог на душу положит. А если я, допустим, как и твои родители, гораздо меньше тебя в разных твоих гаджетах смыслю, так что, я тоже отсталая?

Гаджет смутился.

– Ну… ты ж другое дело…

Все засмеялись.

– Ладно, чего мы тут в коридоре столпились, – отсмеявшись, сказала Барабанщица, – пошли в комнату…

* * *

Вечер прошел здорово. Несмотря на то что Даньке опять пришлось рассказывать о своих утренних приключениях. Народ снова обсудил версию по поводу фээсбэшников, и тут Даньку, неожиданно для него, поддержал Гаджет. Он орал, что фээсбэшники – это круто, и что все правильно, и что надо было не дурить, а договариваться. И все потому, что «абы кто с такими номерами не ездит». Но все остальные быстро раздолбали всю его аргументацию. Да так, что и Данька, в конце концов, тоже вынужден был согласиться, что вряд ли это были фээсбэшники. А вот по поводу бомжа к общему мнению они так и не пришли. Тот же Гаджет вначале вообще заявил, что Данька все выдумал. И что банкой пива лобовое стекло «БМВ» никак не пробьешь. Но Барабанщица так на него наехала, что он заткнулся и пристыженно признал, что, может, Данька и не выдумал, а просто ему показалось. Но признать, что кто-то мог пробить лобовое стекло такой крутой тачки, как «БМВ», банкой пива, он все-таки отказался.

Лысый сообщил, что в Инете так ничего путного не откопал. То есть Ипатьевская летопись действительно существовала, но был ли среди известных ее списков экземпляр с вырванной страницей – нигде не упоминалось. Кроме того, на запрос «Ипатьевский» подавляющее большинство ссылок было об убийстве царской семьи в Екатеринбурге, а по летописям ссылок вообще туча.

Кот сказал, что академку все равно надо будет попытаться оформить. И что у него есть знакомый врач, которого он попробует раскрутить на справку об операции. И тогда к ректору с заявлением можно будет сходить кому-нибудь другому. Так что вечер прошел не зря, и все остались довольны.

Данька с Барабанщицей еще какое-то время посидели в ее комнате, а потом к ним заглянула мать и сказала:

– Привет, молодежь. Долго еще колобродить собираетесь? А то я уже Даниилу в большой комнате постелила…