Роман Путилов
Постовой

– На чем брагу ставите, уважаемый?

– На рисе и варенье, – хозяин гаража загрустил, понимая, что в свете антиалкогольных указов его права закончились.

– Вы, мужчины, кто будете?

– Да мы соседи, с этой же улицы. Зашли посидеть немного, да вот, задержались.

– Кто такой Михалыч?

– Это тоже сосед, со своим «москвичом» вечером ковырялся, обещался зайти. У него гараж через… восемь гаражей слева от меня.

– Нет там никого, все пусто. Не придет Михалыч. Так что с вами будем делать?

– Ребят, может, договоримся?

– Может быть…

– Только у меня три рубля всего, – хозяин гаража посмотрел на молчащих собутыльников: – Мужики, у вас деньги есть? Я потом отдам!

– Дядя, ты че, дурак? Мне твои деньги не нужны. Давай для начала свои документы и документы на машину покажи.

– Сейчас, сейчас! – хозяин засуетился, ощупывая себя в поисках бумаг: – Вот у меня права, техпаспорт и вот членская книжка на гараж.

Фото на правах соответствовали оригиналу, что смущенно топтался возле меня. По документам он являлся и хозяином «ушастого» и владельцем гаражного бокса.

– Теперь слушайте меня внимательно. – Я вернул хозяину документы: – У нас здесь сегодня мероприятие проходит. Поэтому до рассвета вы все здесь сидите тихо, никуда не выходите и не орете. Как до этого тихонько сидели, так и сидите дальше. Всем все понятно?

Мужики радостно закивали.

– Все, мы пошли, закройтесь за нами.

– Извините, – хозяин осторожно тронул меня за плечо, – а что за мероприятие?

– Ловим тех, кто гаражи вскрывает.

– Вот наконец-то! Давно пора! – мужик возбудился, пришлось показать ему кулак и большой палец, направленный вниз. После чего мужчина снизил градус своего энтузиазма: – Да мы и не собирались никуда идти! Опасно. У нас на нашей улице уже двоих ограбили. Поздно пошли домой, получили по морде, без денег и документов остались. Вот, теперь бегают, восстанавливают паспорт и права.

– А кто грабил, во сколько и где?

– Да кто его знает? Ребята наши выпимши были. Уже поздно, около двух часов ночи дело было. Одного возле дома культуры по голове отоварили, а второго прямо здесь, когда он гараж запирал, сзади по черепу ударили. Говорят, напавшие молодые были, несколько человек. Во всем темном одеты. Больше ничего не знаю, – мужчина удрученно развел руками.

– Все понял, спасибо за информацию. – Я пошел на выход, потянув молчащего все это время Диму.

– Удачи вам, парни. – Калитка с приглушенным лязгом захлопнулась.

Мы отошли от гаража, когда там, внутри, снова забубнили, но слава богу, тихонько. Мой напарник, оттащив меня в какой-то закуток, гневно зашептал мне в лицо:

– А почему мы брагу не изъяли? Палку бы сделали!

Как он меня разозлил! Я встряхнул его за лацканы кителя в ответ и яростной гадюкой зашипел прямо в лицо:

– Мы пока с ними возиться будем, вся ночь пройдет. А меня интересует, кто гаражи вскрывает, и ничего больше, ты понял?

Дима, охренев от моего напора, «завис», затем, переборов себя, улыбнулся:

– Извини, как-то не подумал. Просто я уже надежду потерял, думал, что хоть что-то будет утром командиру доложить, а то он нас скоро съест.

– Ты надежду не теряй. Слышишь? – я замер.

Совсем рядом отчетливо тарахтел какой-то движок.

– Пошли.

Дима отошел от щели между гаражами и досадливо сплюнул:

– Опять пусто, зеро.

– С чего ты так решил?

– То есть? – товарищ был озадачен. – Ну, ковыряется бригада путейцев с дистанции пути, рельсы подваривают, генератор работает. Что такого?

– Ага. Только один из бригады с какой-то железякой в гаражи ушел десять минут назад и не вернулся. Он что, ссыт так долго, что ли? Пошли, послушаем и поищем парня, может быть ему плохо стало.

В черном и безмолвном ряду гаражей, ближайшем к железной дороге, кто-то осторожно лязгал металлом и вполголоса матерился. Дима решительно двинулся вперед, пришлось повиснуть у него на плечах:

– Ты куда пошел?

– Так там…

– Стой, не мельтеши, давай отойдем.

Отойдя метров на сто в сторону, я тщательно проинструктировал напарника, а потом вызвал по рации «двести девятый» автопатруль, молясь, чтобы он ответил на мой вызов.

Минут через пятнадцать старшина Окунев доложил о готовности. Еще через десять минут Дима, со скандалом загнанный на крышу гаража, откуда он, распластанный, как камбала, наблюдал за работой бригады железнодорожников, периодически угрожая, что его изгвазданную форму стирать буду я, доложил, что мужики в оранжевых жилетах стали что-то носить из гаражей.

– Саша, пошел! Они что-то грузят в прицеп, – шепнул я в микрофон, получив в ответ короткий тональный сигнал – ответ от Окунева, что он все понял и едет к нам.

– Дима, слезай, пошли потихоньку.

Выйдя к гаражам, стоящим напротив места работы бригады, мы обнаружили приподнятый мощным домкратом с одного угла гараж и двух железнодорожников, тревожно наблюдающих через узкие щели за милицейским УАЗом, возле которого невысокий старшина Окунев о чем-то весело трепался с их коллегами, продолжавшими изображать созидательный труд на линии железной магистрали.

Нам удалось подойти вплотную к двум замершим в ожидании парням в оранжевых жилетах, так как звуки работы двух не самых тихих отечественных двигателей – «уазика» и сварочного генератора, заглушали наши крадущиеся шаги.

Своего «клиента» я взял сзади, за шиворот одежды, крутанув ворот его кофты сразу на полный оборот, чтобы немного придушить мужчину, не дав ему возможности обернуться ко мне. Ошалевший от неожиданности мужик послушно поднял руки и, понукаемый мной, поплелся к своим коллегам, обстановка возле которых радикально изменилась. Окунев и его водитель, старшина Репанов, как чертик из коробочки скаканувший из салона автомобиля, как два маленьких бультерьера свирепо держали за рукава спецовок, каждый сразу по два, немного растерявшихся мужиков. Пятый член бригады, оставшийся без их опеки, бросился в сторону бесчисленных путей железной дороги, но успел сделать всего два шага. Дима Ломов все-таки исполнил свою мечту, бахнул в воздух предупредительный выстрел, прямо над ухом своего конвоируемого. На этом всякое сопротивление путейцев было закончено, все стояли с поднятыми руками, кроме Диминого клиента – одной рукой он осторожно держался за контуженное близким выстрелом ухо. Затем началась обычная рутина: вызов следственно-оперативной группы, осмотр гаража и прицепа, куда уже были погружены четыре покрышки и лобовое стекло, снятое со стоящей в гараже вазовской «копейки».

– Паша, а все-таки, зачем мы ждали, пока они машину раскурочат? – Дима шагал рядом со мной, счастливо насвистывая, позабыв о своих испорченных о ржавую крышу гаража брюках и форменной рубашке.

– Братан, если бы мы сразу туда пошли, то в лучшем случае прихватили бы этих двоих ухарей, которые только пытались вскрыть гараж. А когда следователь под протокол изъял в рабочем прицепе похищенное имущество, никто из бригады не может сказать, что он был не в курсе дела. А семерых раскручивать на все совершенные раньше кражи гораздо проще, чем двоих.

Глава одиннадцатая. Кадровая комиссия

Май одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года

«Статья 145. Грабеж. Ч. 2:

Грабеж, совершенный повторно, или по предварительному сговору группой лиц, или соединенный с насилием, не опасным для жизни и здоровья потерпевшего, либо причинивший значительный ущерб потерпевшему, – наказывается лишением свободы на срок до семи лет».

Из Уголовного кодекса РСФСР от 1960 года

В этот вечер ничего не предвещало беды. Шел я из гостей, немного «под градусом», через знакомую до боли территорию своего поста, надеясь через десять минут спуститься в метро, а там и до дома совсем недалеко, но судьба распорядилась иначе.

Из-за единственного в округе столба с работающим уличным светильником навстречу мне шагнул долговязый парень, на вид лет восемнадцати.

– Слышь, земляк, не торопись. Деньгами бы надо поделиться!

Я оглянулся – со всех сторон, словно мухи на говно, из темноты спешили тени. Шестеро, толпятся, окружив со всех сторон, нетерпеливо переминаются, чувствуя развлечение над стопроцентной жертвой, очень хреново. Биться с ними не вариант, шестеро меня запинают, даже не запыхавшись. Еще оставался шанс «добазариться», разойтись краями, но шанс испарился, когда в круг мерцающего электрического света шагнул седьмой – Рыжий. Узнавание, радость от нечаянной встречи, предвкушение – эмоции промелькнули на его лице, рот раскрылся в восторженном крике:

– Пацаны, а это же…

Я двумя руками ухватил своего знакомого за тонкую кофту и с силой дернул его так, что лицо Рыжего смачно впечаталось в металлический столб, затем, не теряя темпа, взревев, как раненый кабан, я оттолкнул плечом замершего в растерянности долговязого и помчался в спасительную темноту. Бег никогда не был моим любимым времяпровождением, но сегодня я отдался этому занятию всей душой. Мои визави растерялись, потом поднимали мычащего от боли и обиды Рыжего, то, се… Звуки погони за спиной раздались только через двадцать ударов сердца. Забежав за угол здания школы, я спрыгнул в приямок третьего от угла подвального окошка и, сжавшись, притаился в тени. Топот ног, азартные крики преследователей, удаляющиеся от моего укрытия, кто-то, матерясь, прохромал мимо – все это время я опасался даже дышать. Наконец все стихло. Я осторожно высунул голову из своего укрытия, прислушался, затем вылез из бетонной ямы и выглянул за угол. Под фонарем, держась за столб одной рукой и задрав голову вверх, чтобы не замарать одежду текущей из носа кровью, стоял несчастный Рыжий, чей разбитый нос с видом знатока осматривал еще один знакомый мне персонаж – Коля Сапожников, по кличке Сапог. Третий, которого я не знал, заботливо поддерживал Рыжего за плечо. Значит, где-то там, в темноте, меня разыскивают еще четверо, вероятно, разбившись на пары. Ну, это уже значительно легче. Не выходя из тени кустов, я проскользнул мимо громко матерящихся парней и быстрым шагом двинулся к метро.

– Разрешите? – ровно в десять утра я вошел в кабинет заместителя начальника отдела по политической подготовке. В кабинете, кроме хозяина, подполковника милиции М., присутствовали другие официальные лица, из которых я знал только своего ротного.

Я сделал один строевой шаг и по форме доложился о прибытии по приказанию, с тупым выражением лица уставившись на ухо замполита. Подполковник делал вид, что изучает документы, лежащие перед ним, не замечая моего присутствия, остальные с индифферентным видом любовались портретом Горбачева М. С., висящим над головой подполковника М. Наконец замполиту надоело валять дурака и он поднял взгляд на меня:

– Ну и что ты тут шагистикой занимаешься, лучше бы дома так шагал, а то жалобы на тебя не успеваем разбирать…

Мой ротный не выдержал и ухмыльнулся. Подполковнику М. это не понравилось:

– Сергей Геннадьевич, я что-то смешное здесь говорю?

Ротный встал и пальцем потыкал в какую-то бумажку, лежащую перед замполитом, очевидно в жалобу, где, уверен на сто процентов, меня как раз и обвиняли в хождении строевым шагом под дверью соседки в ночное время. Замполит выпучил глаза, но справился с ситуацией и стал просматривать другие жалобы, заявления и коллективные обращения.

– Громов, ты с кем живешь?

– Один.

– Тут написано, что ты дома притон устроил, шалав водишь.

– Товарищ М., вы сейчас мою невесту шалавой назвали как коммунист или как заместитель начальника отдела по политическому воспитанию? Потому что кроме невесты и мамы в моей квартире женщин не бывает.

М. хрюкнул и раздраженно отбросил бумагу:

– Громов, я никого никак не называл, я просто зачитал текст заявления.

– Старушка головой скорбная, на учете у психиатра состоит, проживает не по месту прописки, пишет кляузы, потому что заняться ей нечем, а вы за ней, как… гхм, глупости повторяете.

Замполит понимал, что выверенную нить обсуждения провинившегося сотрудника он теряет, поэтому с новой силой углубился в бумаги по моему персональному делу. Через пару минут он, вернув самообладание, с раздражением бросил ротному:

– Сергей Геннадьевич, я не вижу его объяснительной!

– Он два дня на выходных был, мы не сумели Громова дома застать.

– То есть ты, Громов, отдыхать любишь?

– Никак нет, товарищ подполковник. Напротив, целиком погружен в работу, не считаясь с личным временем. Позавчера ночью, например, оставшись работать в личное время, в составе поста двести двадцать шесть совместно с автопатрулем двести девять, под непосредственным руководством Сергея Геннадьевича, – я деликатно сделал широкий жест в сторону ротного, – задержали семерых воров, длительное время безнаказанно вскрывавших металлические гаражи.

– Я работать люблю, – скромно продолжил я, шаркнул ножкой. – Разрешите сразу вопрос, товарищ подполковник? Я слышал, что наши задержанные дают показания на два десятка краж. Поэтому у меня вопрос – нам за сколько раскрытий премии дадут?

Как он орал, как орал. Очки в тоненькой золоченой оправе соскользнули с вспотевшего носа политработника и упали на стол, руки беснующегося замполита беспорядочно хватали бумаги из моего персонального дела и махали перед моим носом, чтобы затем отбросить их в сторону и схватится за новые. Из воплей заместителя по политической части я узнал, что я рвач, хапуга и недостоин служить в доблестной милиции, что я случайно попал на задержание, а своим тупым, жадным умишком ни на что самостоятельное не способен, и пока он здесь замполит, ни в одном приказе на поощрение за раскрытие преступления в составе поста или патруля моя фамилия фигурировать не будет.

Наконец подполковник успокоился, отдышался, а потом почти спокойным голосом, почти по-доброму спросил:

– Сергей Геннадьевич, а может, уволим его? Я чувствую, это будет лучшим выходом. Нам всем спокойней будет. Завтра отправим в областное УВД на кадровую комиссию, и все, пусть дальше умничает в народном хозяйстве. А перед этим еще из комсомола выгоним за недостойное поведение на кадровой комиссии, вот товарищи, – замполит трагически обвел всех присутствующих скорбным взглядом, – все подпишутся.

Товарищи закивали, осуждающе глядя на меня.

– Осмелюсь доложить, товарищ подполковник, – изобразил я бравого солдата Швейка, – меня нельзя ни уволить, ни наказывать.

– Это с чего такое послабление тебе, Громов?

– В соответствии с указаниями министерства, молодого сотрудника в течение полугода после приема на службу нельзя ни уволить, ни наказать, в противном случае вас в первую очередь накажут, товарищ подполковник, ведь ваша подпись под большинством моих документов при приеме на службу главная. И обследование семьи, и отсутствие компрометирующих материалов, и все характеристики по месту жительства вы утверждали. Поэтому до сентября меня трогать нельзя.

– Слушай, умник, ты же вроде учишься где-то. Давай я в твой институт позвоню, и тебе сессию завалят.

– Никак нет, товарищ заместитель начальника, меня из института даже по вашей просьбе выгнать не смогут. Я из армии поздно пришел, поэтому в академическом отпуске числюсь, в связи с призывом в Советскую армию.

– Мля, Сергей Геннадьевич, убери его от меня, чтобы я его до сентября не видел, а осенью мы еще раз о твоем бойце поговорим!

Ротный потащил меня к выходу, но я уперся:

– Товарищ подполковник, разъясните единственный вопрос. Я вас правильно понял, сколько рапортов или других бумаг я лично, без участия других сотрудников, на раскрытие подам, столько премий мне и дадут?

– Да что ты с ним будешь делать! Правильно ты все понял, раскрываешь только лично, и я все твои рапорты буду визировать. Что сам, самостоятельно раскроешь, за то премию и получишь. А сейчас вали отсюда!

В коридоре ротный, сохраняя на лице обычное, невозмутимое выражение, удивленно спросил:

– Ты что творишь? Ты зачем замполита довел? Ты знаешь, какие у него связи? В сентябре вылетишь со службы и привет, действительно пойдешь в народное хозяйство.

– Да достал он меня, товарищ капитан. Я к нему за помощью подошел, рапорт принес, так и так, старуха сумасшедшая, под дверью с топором стояла, когда я мимо по коридору проходил, меня поджидала. Просто я быстро шел, она выскочить за мной не успела. Попросил в больничку позвонить, на Николаевской, чтобы психиатр с санитарами к ней подъехали, поговорили, диагноз подтвердили, может с собой бы забрали. Ему же позвонить в «дурку» вообще без проблем. А он поржал и рапорт в корзинку выбросил. Вот и вся политработа. А мне сейчас, реально, что делать? Я чувствую, или я бабку, или бабка меня завалит. Она от безнаказанности совсем краев не чувствует. А если в следующий раз снова на меня с топором выскочит?

– Ну подошел бы ко мне, я бы с тобой к М. сходил. Я же с твоей соседкой разговаривал, она натурально больная. А сейчас, кроме бабки, тебя еще и замполит ненавидит. Ты думаешь, что он сегодняшнее заседание забудет? Ты бы молчал, получил бы выговор и на этом все бы закончилось…

– Товарищ капитан, ничего он мне не сделает. Его раньше, с повышением, отсюда заберут.

– Тем более, думаешь он сверху на тебя не нагадит? Еще проще это ему будет сделать. А ты, кстати, откуда про повышение знаешь?

– Не помню, где-то слышал.

– Понятно. Ладно, иди и на развод не опаздывай.

И я пошел. На замполита мне было фиолетово. Я помню, что он стал первым высокопоставленным милицейским руководителем, которого арестовали за взятку в собственном кабинете, практически у меня на глазах, и дали ему в итоге лет пять, не помогло наличие связей. А прискорбный факт ареста был в какой-то чудесный солнечный день, по-настоящему летний, то есть еще до наступления осени – это я помнил четко, картинка, как подполковника под руки выводили из РОВД дяди в одинаковых костюмах, запомнилась мне еще по первой жизни. Поэтому наступления сентября я ждал без особого трепета.

– Разрешите?

В кабинете уголовного розыска за столом сидел парнишка моих лет, больше никого из сотрудников не было. Опер быстро перевернул лист бумаги на рабочем столе чистой стороной вверх и недоуменно уставился на меня. Я шагнул к столу и положил перед ним рапорт:

– Вот.

Парень притянул рапорт к себе и начал вслух читать:

– Докладываю, что по имеющейся информации Сапожников Николай и Рыжов Игорь по кличке Рыжий, в группе в составе шести-семи человек, своих ровесников, совершают грабежи в районе улиц Диктатуры и Мертвого чекиста… Это что?

– Там же написано – рапорт, вон виза моего командира и начальника райотдела – уголовному розыску – отработать.

– Угум. – Парень перевернул рапорт и на обратной стороне написал: «Справка. В районе указанных улиц грабежей, совершенных указанным способом не зарегистрировано. Оперуполномоченный отделения уголовного розыска лейтенант такой-то». Поставил дату и расписался.

– Все, иди.

– То есть уже отработали?

– Ну ты же читать умеешь! Видишь, по-русски написано – не зарегистрировано.

– Понятно.

– Слушай… рядовой, ты сколько работаешь в милиции?

– Два месяца.

– Что? И уже рапорты с оперативной информацией строчишь? Ты года два-три поработай, а потом будешь такие бумаги писать. Или сам задержи грабителей и коли их на все грабежи района, а сюда с такой фигней не ходи больше, тоже мне, оперативная информация.

– Я понял вас, всего вам хорошего. – Я аккуратно прикрыл дверь за собой и кровожадно улыбнулся. Ты еще вспомнишь такую отработку информации, «оперок».

Эта смена далась мне нелегко. Местная шушера, сидя в фойе общежития, в открытую не хамила, но периодически ржала, как кони, чуть ли не тыкая в меня пальцем.

– Что это они? – Дима был в полном охренении – казалось, что мы не наводили тут порядок на протяжении целого месяца, а появились в первый раз, да еще и в обгаженных штанах.

– Да, понимаешь, Дима, тут у меня вчера случилась маленькая неприятность. – Мне пришлось рассказать товарищу, как вчера я трусливо убежал от семерых местных гопников, вместо того, чтоб героически пасть в неравной борьбе.

Выслушав меня, мой напарник решительно встал во весь свой не маленький рост:

– Пойдем, парочку человек в отдел доставим, они после этого угомонятся.

– Дима, сядь. Их через полчаса из РОВД отпустят, они снова здесь появятся и будут считать, что мы совсем беззубые. Отправкой их в райотдел мы проблему не решим. Потом ты заметил – девчонки наши в фойе не спустились. Значит, им уже сказали, что я ссыкло, и жулики меня по району гоняли, а то и еще что похуже приплели. Нас-то не тронут, только ржать в спину будут, а на девках наших отыграются.

Дима вновь вскочил, сжав пудовые кулачища.

– Дима, сядь, я завтра все решу.

– От меня что надо?

– Завтра все расскажу. У меня пока полностью план еще не сложился.