Я сердцем не здесь, я в шотландских горах, Я мчусь, забывая опасность и страх, За диким оленем, за ланью лесной, – Где б ни был я – сердцем в отчизне родной.
Шотландия! смелых борцов колыбель, Стремлений моих неизменная цель, С тобой я расстался, но в каждом краю Люблю я и помню отчизну мою!
Я сердцем в родимых шотландских горах; Я мчусь, забывая опасность и страх, За диким оленем, за ланью лесной, – Где б ни был я – сердцем в отчизне родной!
1796,
Перевод О. Чюминой
Довольство судьбой
Свободен и весел, я малым доволен; Мир божий мне кажется чудно приволен; Я радуюсь солнцу, я радуюсь дню, И призрак заботы я песней гоню.
Взгрустнется ль, порой, под ударом судьбы – Я вспомню, что жизнь нам дана для борьбы. Веселье равняется звонкой монете, Свобода же – сан высочайший на свете,
И этого сана лишить не могли Великие мужи ничтожных земли! Мой путь не без терний, но раз уж пройден, Кто вспомнит, – как труден был путнику он?
Фортуну слепую мы часто поносим, Но как бы ее ни звалися дары: Песнь, наслажденье, работа, пиры, – На все отвечаю я: – милости просим!
1796,
Перевод О. Чюминой
В поле
Дженни платье разорвала; Прицепился колос; За собой она слыхала В поле чей-то голос.
Дженни бедная бежала Все по бездорожью, Дженни платье разорвала, Пробираясь рожью.
Если кто встречал кого-то В поле знойным летом, Что кому-то за охота Толковать об этом…
Если кто во ржи кого-то Целовал случайно – Не для нас о том забота И не наша тайна.
1796,
Перевод О. Чюминой
Песня
Я женат, и не для света, – Для меня жена моя. За душой одна монета, Но ее не занял я.
В долг ничем я не ссужаю Из соседей никого, Но и сам не занимаю У соседей ничего.
Не бывал я господином И слугой ни для кого, – Но с мечом моим старинным Не страшусь я ничего.
Пусть мой голос мало значит, Пусть живу я бедняком – Обо мне никто не плачет, Я не плачу ни о ком!
1796,
Перевод О. Чюминой
Сельский субботний вечер в Шотландии
Была пора – луч ясный в ней сиял, Я сердцем жил, я радостью дышал, И жизнь моя играючи летела. Те дни прошли; одета черной мглой, В моих очах природа потемнела; Кругом гроза; но ты была со мной, Моя судьба душой твоей светлела; Мне заменил твой дружеский привет Обман надежд и блеск (веселых лет; Забылось всё. – Как пленники к неволе, Привыкнул я к моей угрюмой доле; Она – окажу ль – мне сделалась мила: Меня с тобой она, мой друг, свела, И, может быть, недаром мы узнали, Как много есть прекрасного в печали! Теперь с тобой надолго разлучен; Но дружбою, но памятью твоею Как воздухом душистым окружен; Я чувствовать и думать не умел, Чтоб чувств и дум с тобой не разделять. Стеснен ли дух от мрачных впечатлений, Горит ли он в порывах вдохновений – Могу ль тебя, могу ль не вспоминать? В уме моем ты мыслию высокой, Ты в нежности и тайной, и глубокой Душевных чувств, и ты ж в моих очах Как яркая звезда на темных небесах.
Я ждал ее, я мчался к ней душою, Я для нее сквозь слезы песни пел, Я пел, – она… была уж не земною; Звук томных струн, он к ней не долетел; Тиха ее далекая могила; Душа светла в надзвездной стороне; Но сердце тех, кого она любила… Святая тень! молися обо мне…
1
Ноябрь шумит; в полях метель и вьюга; Ненастный день стал меркнуть за горой; Уж отпряжен усталый бык от плуга, И весь в пыли он тащится домой. Поселянин скорей спешит с работы; С неделею окончены заботы; Его соха, и лом, и борона, И сбруя вся в порядке убрана; Он веселит свое воображенье, Что радостно начнется воскресенье; И чрез лесок в уютный домик свой Идет к семье на отдых и покой.
2
И на холме, дубами осененный, Уж видит он приют уединенный; Уже детьми он шумно окружен – Обнять отца бегут со всех сторон. Приветен вид его родимой сени; Манят к себе трескучий огонек; Как чисто всё, плита и очажок! Залепетав, сын младший на колени К нему вскочил, и, с важностью скромна, Подсела к ним радушная жена; Кругом себя бросая взор веселый, Покоен, рад, забыл он труд тяжелый.
3
Меж тем пошла забота у детей: Кто прячет плуг, кто стадо загоняет; Обдумав всё, один из них скорей В соседнее местечко посылает Тихонько весть – и Дженни к ним бежит, Надежда их, уж девушка большая, Мила, свежа, как роза полевая, У ней в очах любовь так и горит. Смеется мать, отец не наглядится; Как рада их к груди она прижать, И рада им наряд свой показать, И деньгами готова поделиться: У той швеи, к которой отдана, Своим трудом достала их она.
4
Родные все друг о друге приветно Хотят узнать; семейный сладкий час Веселье мчит в беседах незаметно: То спор, то смех, и каждый свой рассказ О том, где был, что видел, начинает; Один начнет, другой перебивает; А муж с женой-с детей не сводят глаз, И речь начать, и дать совет готовы. Хозяйка-мать, взяв ножницы с иглой, Из лоскутков малюткам шьет обновы; Отец молчит, но, помня долг святой, Уж занят он их будущей судьбой. Что мать с отцом велят повиноваться, Радушно жить и помнить божий страх, От нужд искать убежища в трудах, И день и ночь порочных дум чуждаться, Правдиву быть на деле и в речах – Он вкоренял от детства в их умах; Он говорил: «К прекрасному дорога У всех одна – творца о всем молить, Не делать зла, добро всегда творить; С тем будет бог, кто сердцем ищет бога».
6
Но кто стучит тихонько у ворот? Дивятся все, а Дженни узнает; Дрожит как лист, едва промолвит слово: «То, верно, сын соседа городского; Его отец в село к нам посылал, И он меня чрез поле провожал». В раздумье мать; как делу быть, не знает, Глядит на дочь и молча замечает, Как вдруг любовь зажглась в ее глазах И вспыхнула румянцем на щеках; И мать спросить у дочери робеет, Кто новый гость; а та дохнуть не смеет. Но страх прошел; ответ был не худой: Не из бродяг сосед их молодой.
7
И юноша красивый, статный входит, И взор родных на гостя устремлен, И Дженни к ним, стыдясь, его подводит, И любо ей, что дружно принят он. С ним речь завел хозяин говорливый, Каков посев, о стаде, о конях. Надежды луч горит в младых сердцах; Но милый гость застенчив: торопливый, Не знает он, что делать, что сказать. Смекнула всё догадливая мать: Нет, видно, дочь себя не уронила; Девичью спесь, как должно, сохранила.
8
Любовь, любовь! живой восторг сердец, Твой чистый жар всем радостям венец. Уже давно я, путник неизвестный, Чрез скучный мир печально прохожу; Но долг велит, и правду я скажу; В долине слез отрадою небесной Одна любовь; нет радости другой! Вот наших дней минуты золотые: Когда одни, вечернею порой, Стыдливые, любовники младые, В тени дерев, сидят рука с рукой; Их взор горит весельем и тоской, На их устах привет и ропот нежный; А вкруг цветет шиповник белоснежный, И тихо к ним склоняется кусток, И веет им душисты! ветерок.
9
И где же, где найдется тот несчастный, Злодей без чувств, кто б Дженни изменил, В холодный яд обманом превратил Мечту души невинной и прекрасной! Как нарушать святое на земли, Любовь и мир доверчивой семьи! Взгляните там – вот жертва обольщенья: Она не ждет, не хочет утешенья; Таясь от всех, уныла и бледна, Во цвете лет рассудка лишена, Как меж могил огни осенней ночи, Так мрачные ее сверкают очи; Рыдает мать, зачем она в живых; Отец клянет позор власов седых…
10
Но ужин ждет – похлебка, дичь готовы, Принесены творог и молоко, Обычный дар любимой их коровы, Да и сама она недалеко, Пришла с двора – и голову с рогами Просунула тихонько меж досками, И сена клок заботливо жует. Хозяйка-мать то сядет, то уйдет, О юноше хлопочет прихотливо, И сочный сыр пред ним уже стоит, И пенится некупленное пиво; Он хвалит всё, за всё благодарит, Узнав о том с подробностью большою, Как делан сыр хозяйкою самою И что ему тогда лишь минет год, Как желтый лен в полях цвести начнет.
11
Довольны все. От добрых слов вкуснее, Уже дошел их ужин до конца, И старец встал; кругом огня теснее Садятся все, но тише и важнее, И Библия покойного отца, Бесценное наследство родовое, Положена пред старцем на столе; Он обнажил чело полвековое, И волосы, рядами на челе Приглажены к вискам его, белели; И те стихи заметил он в псалмах, Которые хотел, чтоб дети пели; Потом сказал с слезами на очах: «Помолимся подателю всех благ!»
12
Они поют. Сердечные, простые, В один напев слилися голоса; И звуки те шотландских гор родные, И вера их несет на небеса. В святую брань так мученики пели, И, может быть, стремясь к высокой цели, Наш Джон Граам и смелый лорд Эльджин Слыхали их в рядах своих дружин, Когда сердца огнем небес горели, Когда, в руках молитвенник и меч, Их рать неслась грозой народных сеч И пряталась под бронею верига. Но снова вдруг возникла тишина; У всех душа святынею полна – Разогнута божественная книга.
13
Отец семьи, душой священник сам, Читает в ней паденье человека, Как богу был угоден Авраам, Как Моисей гнал племя Амалека, Иль страх и плач державного певца Под грозною десницею творца, Иль Иова и жалобы, и муки, Иль дивных арф пророческие звуки, Когда Исай, восторгами крушим, Пылал и пел, как тайный серафим.
14
Иль чтенье то Евангелья святое, Как божий сын снисшел и жил меж нас, За грешных кровь безгрешного лилась, На небесах он имя нес второе, А на земле ему и места нет Главы склонить. Иль как его завет Меж градов, сел, народов отдаленных, Везде проник в посланьях вдохновенных, Как, заточен, возлюбленный Христом В Патмосе жил, и ангела с мечом Он в солнце зрел, внимая от Сиона И гнев, и суд на гибель Вавилона,
15
Супруг, отец, угодник пред тобой, Небесный царь, колено преклоняет, И к небесам торжественно стрелой С надеждою молитва возлетает: «Да вместе их творец благословит, Да в жизни той опять соединит; И там, в лучах бессмертного сиянья, Не будет где ни слез, ни воздыханья, Друг другу мы час от часу милей, Мы станем петь хвалу любви твоей, А время течь своей стезею вечной Кругом миров под властью бесконечной!»
16
Стремленье дум покорных и святых, Сей набожный восторг людей простых – Его не тмят обряд и блеск служенья, Ни тонкий вкус пленительного пенья: Кто зрит сердца, тот в благости своей Равно царю и нищему внимает, Под бедный кров от пышных алтарей Он в хижину к молящим низлетает, И благодать по вере им дана, И вписаны на небе имена.
17
Час тихий сна меж тем уж приближался И все идут на сладостный покой; Простясь, вздохнул счастливец молодой;
