Рита Феденева
Ничто не конец
В будущем люди научатся хранить мысли в облаке, пересылать их письмами и экспонировать в информационном поле Земли. Я до этого не доживу. Мой мозг останется закрытым, а мысли потеряны и полностью утрачены. Многое и сейчас забылось, стёрлось в памяти, не сохранилось в сознании. А ведь так важно помнить и осознавать, уметь пережить заново и вовремя подвести черту.
* * *
Мои школьные годы прошли в шестидесятые в военном городке на северо-востоке Казахстана. Отец служил в авиационном полку и осуществлял ядерную защиту СССР. В низкогорном массиве Дегелен располагался полигон1, где проводились ядерные испытания. Заряд закладывался в штольню и подрывался. Гору двигало и подбрасывало, и разрывало изнутри. Однажды приподняло на четыре метра, гора повисела в воздухе и плавно опустилась, а горный рельеф восстановился. Радиационный фон превысил смертельную дозу человека почти в два раза. Кругом простиралась пустыня, и если были пострадавшие, то только животные. Жилой городок находился в тридцати километрах от полигона. Мы ощущали колебания почвы, наблюдали термоядерный гриб, перемещение радиоактивных облаков и взлёт баллистических ракет.
Я любила свою ядерную родину, считала её лучшим местом Земли. Зимы там были суровыми и заснеженными, а вёсны – бурными и радостными. За ночь нарастали сосульки. Днём их трогал весенний ветер. Они оживали и весело звенели, стекали тонкими струйками и, отрываясь, падали с крыш и разбивались на множество хрустальных осколков. Всё вокруг журчало, потрескивало и похрустывало. Я меняла русла рек, сооружала каменные континенты и вброд переходила мировые океаны. Интернета тогда не было. Телевизор являлся редкостью. Всё свободное время я отводила играм на свежем воздухе, чтению книг, занятиям спортом и посещению кружков по интересам.
В шестьдесят пятом был произведён ядерный взрыв с целью создания искусственного озера2. Радиационные воды, вытекающие из него, впадали в реку Чаган и неслись по засушливым степям до воссоединения с Иртышом, на левом берегу которого располагался военный городок.
В тот год Иртыш вскрылся рано, и ещё не закончился ледоход, а мальчишки уже купались. Течение несло их мимо раскидистых тополей, а взрослые стояли на берегу и призывали выйти из воды. Мальчишки не слушали, радовались разогретой радиацией воде и ловко маневрировали между небольшими льдинами. Об изменении их здоровья стало известно не сразу. Радиация убивает незаметно, поражает раком, белокровием или лучевой болезнью. Сильные организмы слабо восстанавливались, а слабые сильно страдали.
Невидимое излучение пронизывало нас днём и ночью. У жителей городка наблюдалась повышенная раздражительность, случались приступы депрессии или эйфории. Среди подростков бурлила любовь, кипели чувства, вздувались пузыри романтики и жгли эротические фантазии. Моя первая любовь вспыхнула как яркая двойная звезда. Я полюбила сразу двоих: девочку и мальчика.
Ленка была зеленоглазой, с длинной русой косой и длинными стройными ногами. Она носила красивую школьную форму и нейлоновые чулочки, каких не было у других девчонок. Я обожала её. Не видела никаких изъянов. Хотя нет. Был один. Ленка не выговаривала звук “л” и подменяла его звуком “в”. Выходило довольно забавно: “Вена вьюбит вёд”, “Васточки ветают”. Со временем она научилась обходиться без “л”, и её речь зазвучала достойно.
Алекс тоже был хорош. Невысокий, кареглазый, довольно шустрый паренёк. Общительный и везде бывающий, будь то школьный концерт, весенний субботник или лекция в Доме Офицеров. Он был старше меня на год. Я была влюблена с пятого класса, а когда училась в восьмом, рассказала о нём Ленке.
Ленке моя любовь понравилась, и она её пожелала. Распустила фривольное внимание, и Алекс польстился, почувствовал мужскую значимость, раздул непомерное либидо и навсегда очаровался Ленкой.
Наша дружба расстроилась. Моё место заняла Мия. Теперь Ленка с Мией прогуливалась по коридору, просиживала время в буфете и шушукалась в туалете. Быстрые, резкие, без романтических соплей и со здоровым прагматизмом, они следовали одному и тому же принципу: держались вдвоём и только вдвоём и никого в свои отношения не впускали. Выглядели очень эффектно, как манекенщица Твигги3: высокие, длинноногие, с прямыми волосами и длинными чёлками до бровей. Родители не жалели денег, одевали по последней моде: мини-юбки, высокие сапоги, плащи “Болонья” и шубки из искусственного меха. Ленка и Мия были нашими ровесницами, но казались гораздо старше. В период сексуальной революции они знали о сексе всё.
Мия жила в гармонии со своими сексуальными потребностями, умела привлекать мужчин, выстраивать сексуальные и материальные отношения и скрывать их от посторонних. Секс у Мии был праздничным и полигамным.
Ленка была другой. Утончённой, читающей и думающей, словно сотканной из чёрных и розовых нитей, с изящным вкраплением морских жемчужин: красиво, дорого и необычно. С холодным оттенком эгоизма. Ленка заслуживала праздника, а получала суррогат. Секс у неё был моногамным, поспешным, в тёмном подъезде или где-нибудь за кустом. Время, которое она провела с Алексом, окрашивалось нежностью и ревностью, и невыносимой болью. Счастья в отношениях было мало. Превалировало противостояние. У Ленки обнаружилась стервозная натура, у Алекса – свободолюбивый нрав. Они часто ссорились, расставались и опять возвращались друг к другу.
Я не участвовала в сексуальной революции, придерживалась консервативных взглядов: “Если замуж, то девушкой”. Сдружилась с одноклассницами. Мы были детьми в сравнении с Ленкой и Мией, увлечёнными мечтателями, неукротимыми романтиками. Ловили звёздную пыль, читали стихи и прислушивались к регистру ночи. К нам присоединялись ребята, и тогда мы шутили и смеялись, и, смакуя каждую секунду нашей юности, большой и шумной ватагой неслись по Бродвею! О-го-го! Звёзды! Расступитесь! Мы летим покорять Вселенную!
Алекс понимал, что я в него влюблена. Всегда держал меня в запасном кармане. Иногда приглашал в компанию старшеклассников. Мы пили вино, слушали битлз, но никогда не целовались. Я просто заполняла его карман. А Ленку он держал на сердце.
Иногда он приходил ко мне домой. Всё предполагало к развитию отношений, но отношения не развивались. Я стеснялась, пасовала и быстро сворачивала взгляд, словно мне мешал нимб, светящийся над его головой. А однажды осмелела и при нём вымыла голову, как бы смыла свой нимб. Хотя вряд ли он его видел! Встряхнула головой и запустила фейерверк водяной пыли.
– Я тебе нравлюсь?
Алекс покраснел и ничего не ответил.
Я одёрнула сарафанчик и поправила бретельку.
– Значит, не нравлюсь.
Он попытался что-то сказать, но голос застрял в гортани. Звук, наконец, продрался и оказался сухим и хриплым, словно одеревеневшим:
– Очень. Кхе-кхе! Нравишься.
В моём животе что-то шевельнулось и приятно защекотало. Вязкий энергетический флюр, сотканный из мужских флюидов, окутал юное, жаждущее любви тело. Я расчёсывала волосы, поглаживал плечи и поглядывала на Алекса. Создав энергетический шедевр, я не знала, что с ним делать: как пользоваться “подогретым” мужчиной? В этом смысле мы с Ленкой были разными: она провоцировала, продавливала и нападала, а я заманивала, играла и ждала.
“В конце концов, я не тринадцатилетняя прыщавка, которую запрещено любить. И не пятидесятилетняя тётка, которую невозможно любить. Я шестнадцатилетняя (без двух месяцев) сероглазая, русоволосая и очень даже симпатичная девочка. Меня должны и обязаны любить!”
Радость большим горячим пузырём поднималась откуда-то снизу и, наполнив лёгкие, лопалась и растеклась мелкими щекотливыми пузырьками. Мои ноги ослабели, и я медленно сползла на пол. Между ног сделалось влажно и горячо, и я почувствовала пульсацию.
Алекс тем временем возился с рубашкой, потом с ремнём и ширинкой. И невзначай произнёс имя Ленки. Как только я услышала её имя, тут же захлопнулась, как морская раковина, охраняющая свою жемчужину. Не для того я зрела и хорошела, чтобы здесь, на кухонном полу, меня трахнул Алекс, воображая себе Ленку! Ни вместо, ни взамен!
“Ни на что не соглашусь”, – подумала я, сидя на полу, и подтянула ноги к подбородку.
– Что-то не так? – спросил Алекс.
– Всё не так.
– А нельзя просто так поцеловаться?
– Нет! Нельзя!
– Зачем же всё усложнять?
Натянув платье на колени, я не ответила.
Он встал, застегнул ширинку, сказал: “Ну нельзя, так нельзя!” и направился к выходу. Меня заколошматило. Я поняла, что теряю его. Возможно, навсегда. Мне бы окликнуть, остановить… Но я не окликнула, не остановила. Я боялась любви. Страх хаотично кружил внутри, вспыхивал жутью, разгорался огнём и обдавал жаром, а потом затухал, пробивал ознобом, сводил челюсти и заряжал дрожью. О да! Я боялась любви!
* * *
Десять лет спустя, когда я вышла замуж, боязнь любви стала оправданной. Однажды вечером… впрочем, не однажды! Мужские руки сцепились на моём горле и деформировали гортань. Доступ воздуха прекратился. Сознание помутилось, и перед глазами промелькнула жизнь. Пальцы вовремя разжались, гортань восстановилась, и я задышала. Прокашлялась и отползла в ванную. Отлежалась и заглянула в зеркало. Увидев синяк под глазом и множественные синяки на горле, я села поверх унитаза и задумалась: зачем мне такая любовь? Для кого я берегла свою девственность? Для мужа? Ну что ж! Вот он! Муж. Пьяный лежит на кровати.
Быстро раздевшись, я оседлала его и запустила секс. И не могла остановиться. Взлетала и падала! Взлетала и падала! О! Это был секс! Не с пьяным мужчиной, лежавшим подо мной, а с семнадцатилетним юношей из моей восторженной юности. Насытившись, сползла, оставив неудовлетворённым. С устойчивой непроходящей эрекцией.
Я его изнасиловала. Должна ли пожалеть?
За всю супружескую жизнь я первый раз обошлась без мастурбации. Получила вагинальный секс с его феерическим завершением, последующим ощущением эйфории, полноты сил и сладостного удовлетворения.
Я вышла из спальной и хлопнула дверью.
* * *
После окончания школы Алекс уехал в Новосибирск, чтобы поступить на учёбу в Новосибирский университет. Не выдержав экзаменов, он завёл роман с одноклассницей и всё лето где-то проболтался. Это стало известно Ленке. Она ревновала и переживала, и решила обсудить измену.
Ленка сидела на диване, поджав под себя ноги, и теребила уголок ковра. Печальная и красивая, как марципановая розочка, как высохшая бабочка в коллекции. Я любила её, как любила Алекса. И даже не знала, кого из них я любила больше.
– Как ты думаешь? Можно простить измену?
Я пожала плечами.
– Простить измену – значит получить новую. Значит усугубить ситуацию.
Ленка прищурилась.
– Хочешь оставить его себе?
Я возмутилась: вовсе нет! Даже не думала!
Ленка сдвинула брови и блеснула зелёными глазищами.
– Не простить – значит потерять навсегда.
Она наклонила голову, и мне захотелось погладить затылок. Но я не решилась. Тихонько вздохнула и провела рукой по стене, по геометрическому рисунку ковра, на фоне которого сидела, как застывший манекен с прямой спиной и прямым взглядом.
– Он тебе изменил.
– А я его прощу!
– Простишь измену?
– Я так хочу!
Ленка встала, медленно прошлась по комнате и задержалась у окна. Плотно задёрнула шторы, чтобы предотвратить доступ жары, и, вернувшись, опустилась на диван и подобрала под себя ноги.
– Жизнь проще, чем тебе кажется!
– Настолько проста, что не надо себя уважать?
Она скользнула взглядом по моим обгрызенным ногтям.
– Не надо создавать себе трудностей.
Я фыркнула и отвернулась, и спрятала между ног свои постыдные ногти. Ленка проследила за моими руками, немного подумала и сказала:
– Жизнь тогда имеет ценность, когда имеешь всё, чего тебе хочется.
– А если не имеешь? Тогда ценности нет? Не следует жить? Тогда нужно удавиться?