Рина Осинкина
Сто одна причина моей ненависти

© Осинкина Р., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

План мог бы не сработать, если бы дома ее ждал котенок. Или щенок. На худой конец, пятнистый геккон в стеклянном шестилитровом террариуме, втиснутом между средними полками книжного шкафа.

Был бы у нее котенок, она бы не посмела. Она бы все время думала, а как он там – без еды, без питья, взаперти. Подохнет, конечно. Но сначала оборётся вусмерть, наплачется. Жалко ей было бы котенка.

Хотя ничего этакого она и не замыслила. Не надо наговаривать на себя. Она просто едет, чтобы посмотреть.

Ее «Жучок-Фольксваген» мерно перемещался по серым улицам серого мегагорода. Мимо серых домов и серых деревьев. Точнее, не серых даже, а такого стального цвета… Да, именно стального и густо запыленного. Только небо, тоже стальное, местами отливало розово-фиолетовыми ляпами – был вечер.

Голос в голове, тихий, хитровато-вкрадчивый, умолк – видимо, довольный. Он убеждал вчера, и накануне, и с утра сегодня: «Зачем тебе туда? Даже и не думай ехать, еще шагнешь».

«А вот и поеду», – ведясь на обычное стремление всему и вся противоречить, приняла решение она.

«Смотри, не вздумай… того… не надо! – притворно встревожился голос. – Взгляни только и сразу домой!»

Но она сделала выбор, и он был разумным: предметно представить последствия шага и отрезвиться. Почувствовать отвращение к виду разбрызганных мозгов на лоснящемся рельсе и неестественно вывернутых конечностей. Она ни за что не сделает этот шаг. Она что – дура?

Она обманывала себя. Она это сделает. Легко и непринужденно. На полном, абсолютном, звонком молчании в голове. И с заливающимся радостью сердцем.

Потому что ей до тошноты мерзко. Давно уже. Мерзко-отвратительно в этой ее вселенной. Холодно. Гадко. Что Людмиле Домбровски тут делать? Нечего. Не с кем. Надоело. В здешних местах ей больше никто не нужен. И главное – тут никому не нужна она. Ты есть никчемный центр собственной реальности, Людмила Домбровски, совсем недавно бывшая Миколиной.

Местечко для поступка было прикинуто подходящее. Как для одного варианта, так и… Все, стоп. Никаких вариантов, понятно? Во-первых, ты не дура, а во‐вторых, если уж собралась обмануть себя, то действуй тоньше. Посему в этом направлении даже не мысли. Иначе вместо легкого шага получится живодерство с неясным итогом.

Людмила выехала за МКАД. Скоро появится нужный ей мост, а точнее – шестиполосная эстакада над железнодорожными путями, огороженная боковинами из бетонных плит, в одной из которых имелся пролом, не заделанный ремонтниками по безалаберности или недосмотру. Дыра была частично скрыта фонарным столбом, торчащим в явно не положенном ему месте и нарушавшим линейно-ровный строй бетонно-трубчатых собратьев.

Да и кому мешает этот пролом? Машина через него не сверзится, дыра-то узкая, полуметра нет в ширину, еще и с высоким порожком. И столб раскорячился и перекрывает прямой доступ к бреши. А пешеходов на этом участке трассы не бывает. Для них даже стоящего тротуара не предусмотрено, узкая бровочка вместо него, оно и правильно. Есть маршрутки и автобусы, милости просим прокатиться. Незачем пятки бить по мосту, тут с километр будет, если не больше.

Она включила правый поворотник, плавно подводя машину ближе к бордюру. Стоянка здесь не положена, только кто запретит, даже если и видит? К тому же она ненадолго.

Забавно, но место было занято. Ее, Людмилино, место. Пристрелянное и облюбованное. Рисовать в воображении ей ничего не придется, имеется шанс увидеть все, так сказать, вживую. Или – «вмертвую»? Как это правильно по-русски?

Девица лет двадцати, тоненькая, чистенькая, вся такая стильно-модная, в серебристой лайковой курточке, надетой поверх джинсового платья-балахона, с сумочкой из кожи «под рептилию» и прижатым к груди бело-розовым, в кружавчиках, кульком – по всему видно, младенцем, – примеривалась выбраться на бетонный скос по ту сторону парапета. Поскольку она все время чем-то и за что-то цеплялась, процесс шел медленно и натужно.

Денежку, что ли, обронила? Достать желает?

Людмила тихонько сдала машину назад и, не захлопывая дверцы, выбралась из-за руля. Остановилась у кромки мазутно-грязевого ручейка, неровной лентой тянущегося вдоль щербатого бордюра. Девица вздрогнула и, скосив взгляд на Людмилу, попытки ускорила.

А одежка-то на девочке что надо. В этом вопросе Люда знала толк, поскольку стиль бохо недавно стал ее излюбленным. Людмиле импонировали блузы-размахайки из тонкого шелковистого льна, просторные бесформенные кардиганы с бортами разной ширины и длины, объемные сарафаны с косым подольным срезом, шарфы-снуды и палантины.

Людкин сегодняшний прикид – старая отцовская кожанка – тоже можно было причислить к образчикам вышеупомянутого стиля. Кожанка была велика Людмиле размеров на пять, потерта в местах сгибов, а из раструбов рукавов не показывались бы даже и кончики пальцев, если бы Люда не подвернула обшлага сантиметров на десять. Под куртку она приспособила абсолютно новую тельняшку, которую ей взбрело в голову купить третьего дня в магазине армейского обмундирования у метро «Партизанская». Ну а джинсы на ней были простые черные, и столь же обыкновенными были кроссовки, изрядно поношенные к тому же. В этом наряде Люда чувствовала себя прекрасно – упоительно горько и восхитительно свободно. Не то что девица, одетая, как на фотосессию для модного журнала. Та, что сейчас пытается обрести свободу иным путем. Помочь? А поможем.

– Тебе детеныш мешает, – спокойно проговорила Люда. – Давай подержу.

И с невозмутимым видом протянула руки в их сторону.

Девица снова взглянула на нежданную доброхотку.

Глаза у нее были… Нет, не пустые были ее глаза. Испуганные. И какие-то замороченные, что ли.

Людмила широко переступила через мазутный поток, не спеша сделала еще один шаг. Приблизившись вплотную, молча отобрала у мамаши мягкий сверток. Та почти не сопротивлялась. Кивнула, проговорила отрешенно-вяло:

– Спасибо. Я тотчас ее у вас заберу… Как только через дыру пролезу… Вы еще ближе подойдите тогда. Чтобы мне все сначала не начинать.

И отвернулась, бочком протискиваясь между неровными краями бреши. Без ребенка ей было сподручнее.

И тогда Людмила проговорила, громко и внятно, обращаясь к узенькой спине:

– Какой замечательный у вас мальчуган! Упитанный такой. Вы просто умничка, что не жалели на него корма.

– Спасибо… – растерянно отозвалась незнакомка и добавила после паузы: – Но это девочка…

– А это даже лучше, – обрадовалась Людмила. – Мальчики более жилистые. Тут мне на два полных ужина хватит. А если с картошечкой жареной и лучком, то и на четыре. И если ни с кем из тусовки не делиться. А вы сигайте, сигайте, мамаша, не тормозите.

Девица, сообразив, о чем идет речь, раскрыла рот в немом ужасе, прижала кулачки к груди.

– Да как вы!.. Как вы смеете! Вы же просто выродок! – с отчаянием вскричала она.

– Молчи уж, – хмыкнула в ответ Людмила, укладывая спящего ребенка на заднее сиденье машины. – Лучше на себя посмотри.

Позабыв сигать с эстакады, молодая мамаша рванулась в сторону «людоедки». Девчонкины остроносые, на высокой шпильке полусапожки заскользили по мазутной грязи, ноги разъехались, и она бы шмякнулась в чавкнувшее месиво, если бы Люда не ухватила ее за плечо, с силой дернув кверху.

Без всякой злобы отвесив девчонке оплеуху – в качестве профилактики от возможной истерической реакции, – втолкнула на сиденье рядом с младенцем. Села за руль, но ехать не торопилась. Да и куда? Вопрос.

– Ты сегодня что-нибудь ела?

Девчонка ничего не ответила. Бросив взгляд в зеркальце заднего вида, Людмила увидела, как она, притиснув к груди покряхтывающий, заворочавшийся атласно-кружевной тючок, тихо плачет. Слезы по ее щекам катились обильно, стремительно, а лицо было неподвижным, будто окаменевшим. Только губы кривились и слегка дрожал подбородок.

– А ребенок? Дочку ты когда кормила?

Ее пассажирка опять ничего не сказала.

– Понятно, – пробормотала Людмила, поворачивая ключ зажигания.

Значит, сначала в аптеку – за подгузниками, бутылочками, кормом, присыпками и прочим всем. Возьмем этих двоих на передержку.

В конце концов, чем эта парочка хуже щенка или котенка? Хотя с котенком, конечно, было бы проще.

В свои неполные тридцать восемь Людмила Миколина, по примеру большинства столичных сверстниц, была пропитана уверенностью в себе, обладала бойцовским оптимизмом, точно знала, чего конкретно ей хочется и как этого достичь. Она не была стервозной бизнес-леди, изматывающей персонал вечными придирками и завышенными требованиями, однако работать ей нравилось. Она фанатично впахивала, но не ради того, чтобы иметь возможность ни в чем себе не отказывать и в конечном итоге повыставляться перед друзьями – например, новой тачкой или видеоотчетом с Лазурного Берега, а из любви к процессу и для красивого результата.

С друзьями, кстати, не заладилось – у Люды были одни лишь знакомые, зато много. Естественно, никому из них она не признавалась, что является трудоголиком, дабы те не сочли ее идиоткой или лицемеркой.

Людмиле нравилось впахивать вообще. И на работе – в качестве управляющей своей крохотной фирмой, и дома – в роли хозяйки, с энтузиазмом вылизывающей квартиру и утюжащей носильные вещички, свои и мужа. С готовкой она не дружила, что правда, то правда, зато сохранила фигуру, в отличие от старшей сестры, которая была фанаткой кулинарии. Теперь Галина похожа на кубышку с толстыми ножками. Ей даже пришлось отказаться от профессионального кресла с подлокотниками, поскольку те упирались Галке в бока и стесняли движения – Людкина сестра была врачом и числилась в медклинике дантистом.

И – да, имелся муж. До недавнего времени. И бизнес был. И с сестрой они раньше дружили, а теперь в ссоре.

Если по порядку, то первым номером шла ссора с Галкой. Сестра заявила, что парень по имени Чеслав, с которым Людмила собралась связать судьбу, скользкий тип и ему не стоит доверять не то что будущую жизнь, а и даже вчерашний ужин. Люда, естественно, вспылила. Заподозрить сестрицу в зависти она не могла, та двенадцатый год пребывала замужем, растила двух дочек и явно была счастлива со своим Трофимовым. И тогда Люда заподозрила сестру в ревнивом нежелании, чтобы и она, Людмила, также сделалась семейно-счастливой, о чем не преминула сообщить Галке в лицо. Они рассорились вдрызг, Галка даже на свадьбу к ним не пришла, хоть, переступив через амбиции, Люда ее пригласила. По просьбе Чеслава, кстати говоря. После этого ссора окрепла, получив статус хронической.

Чеслав Домбровски был хорош. Не броско-яркой красотой, а какой-то такой вкрадчивой, зато убойной. С прекрасным вкусом в одежде и отличным доходом в долларах.

Людмила искала кандидата в мужья долго и придирчиво, не желая попасть с этим делом впросак. Не через интернет, конечно же. Поначалу она делала ставку на вуз. Однако в институте ей никто подходящий не попался, хотя она стойко продержалась все пять курсов в суровом Станкине, где основной контингент состоял из будущих продвинутых технарей – мужчин, разумеется, а не девчонок. Но по поводу таковой неудачи она не переживала, имея перед глазами грустный пример школьной подруги – Кати Поздняковой, которая, выскочив замуж аж за аспиранта, быстро о том пожалела. А все потому, что влюблена была и на тот период отключила мозги.

После окончания института Людмила принялась активно посещать собрания молодых интеллектуалов, клубы ценителей импрессионизма, любителей джаза и прочие тусовки, где можно было встретить кого-то стоящего, с клеймом качества на челе и одежде. Работа в проектном институте в поисках не помогала, так как вокруг вяло роились одни плешивые женатики в пиджаках с лоснящимися обшлагами.

Вскоре она поняла, что принцы клюют на золушек лишь в сказках, да и то при участии доброй крестной. И Люда ушла в бизнес – в малый, но свой. Дело, которым она начала заниматься, ее увлекло всерьез.

Это была выставочная компания под смешным названием «Инженерский разгуляй», сотрудниц там насчитывалось всего трое – два менеджера по привлечению экспонентов плюс бухгалтер с дополнительными функциями того же менеджера. Видимая тематика экспозиции, которую они собирали дважды в год, была достаточно необычна, что обеспечивало густой поток посетителей, а ее подоплека приманивала солидных экспонентов, готовых заплатить за участие хорошие деньги.

На фоне образчиков технарского дуракаваляния, как то: ползающий ноутбук, говорящий унитаз и прочей подобной лабудени, сочиненной восторженным молодняком, корпорации демонстрировали свой основной продукт и на коммерческие результаты очередного «Инженерского разгуляя» никогда не жаловались.

Успех делает женщину удачливой и яркой. На одном из официозных мероприятий, проводимых в конгресс-центре Финансовой академии, с Людмилой познакомился будущий, теперь уже бывший, муж. К промышленникам он не имел никакого отношения, был помощником управляющего инвестиционной компанией, и его статус вопил о себе запонками в алмазной крошке и золотой печаткой с бриллиантиками на безымянном пальце левой руки.

Она не клюнула бы на запонки, не дура, но ее заворожили предупредительность манер и грустная улыбка. К тому же помощник финансиста был весьма начитан, а его литературные пристрастия были близки ее собственным.

Интересно, как Галка его так быстро раскусила? Чеслав был безупречен.

Не прошло и полугода после свадьбы, как Людка его застукала со своей подругой. В собственной спальне и прям на брачном одре. У нее тогда была подруга. Вернее, Людмила считала ее подругой. А оказалось, Марго – обычная стервятница, завистливая и лживая.

«Остаться при своих не так уж и плохо, ведь у меня есть моя фирма», – утешала себя Люда, запихивая чемоданы в багажник авто. Находиться далее под одной крышей с Чеславом ей совершенно не хотелось. Вернее – не моглось.

Она переселилась в пустующую родительскую квартиру. С мая по ноябрь мать с отцом не вылезали с дачи, выращивали в теплице патиссоны и кабачки, а на грядках – редис, укроп и петрушку. Даже если и нагрянут неожиданно, Людмила их не стеснит. Хотя к чему им нагрянывать-то?.. Родителям нравится за городом жить – природа, воздух, то, се… Нечего им в хрущевке делать.

Промаявшись пару деньков дома под видом простуды, Людмила вернулась к руководству фирмой. Со свирепым напором она погрузилась в очередной выставочный проект, стараясь работой отвлечься от ноющей боли. Все же этого прохвоста она любила. Какой позор.

Проект удался на славу, выставка отшумела, отбурлила, отликовала. Дивиденды были подсчитаны и распределены, девчонки-менеджеры готовились к концу недели в отпуск – транжирить премиальные.

Но именно в конце недели к ним в офис пожаловал единоличный учредитель выставочного холдинга «Экспоиндастриалцентр» господин Панюшкин, продемонстрировав таким образом хозяйке «Разгуляя» свое особое почтение. Или он просто желал получить удовольствие от процесса, потому и не доверил склочную работу какому-нибудь юристу?

Старику было за семьдесят, и он ничуть не стеснялся обвисших щек и нашлепок пигментных пятен на костлявых руках, поросших жесткими седыми волосками. Эти пустяки его не волновали, главу «Экспоиндастриал» украшали власть и деньги. Хотя – что и с чем сравнивать. Вернее – с кем. Если подумать, то Панюшкин – мелкий прыщ на ровном месте.

Именно так про него Людмила и думала, рассматривая посетителя в ожидании его первых слов. Кофе-чай не предложила, только присесть.

«Ну, здравствуйте, детчка», – с усмешкой проговорил визитер, оцарапав ее взглядом блекло-серых глазиков.

Так и сказал: «детчка», проглотив гласную в середине слова.

Какая я тебе деточка, гнусный ты старикашка?!

«Не попросите ли ваших служащих удалиться ненадолго? Разговор предстоит донельзя приватный», – продолжил Панюшкин, растягивая слова и смакуя собственную церемонность.

А когда притихшие девчонки вышли в предбанник, извлек из атташе-кейса документ в файловой папке и через стол протянул Людмиле. Та документ приняла. Хотя оказалось, что это был не слишком-то и документ, а всего лишь заявка в регистрирующие органы. Пока без виз, подписей и гербовых печатей. Черновик, так сказать, заявки. В коей господин Панюшкин выражал желание учредить свой новый выставочный проект под названием «Инженерный разгуляйск». Интересно, не правда ли? У Люды – «Инженерский разгуляй», а у Панюшкина – несколько иначе. Не придерешься.

Панюшкин, лениво перелистывая каталог завершенной недавно выставки и не поднимая от глянцевых страниц взгляда, уведомил Людмилу о ближайших ее и своих перспективах. Во-первых, часть экспонентов из данного каталога перейдет на новую площадку, только потому что та более пафосная. Во-вторых, другая часть просто не поймет, что поменялся учредитель, из-за созвучия названий не дотумкает. Оставшихся, наиболее упертых, можно будет убедить, используя систему откатов. Если все же кто-то из бывших участников Людмилиного проекта останется верен прежнему организатору, их будет плачевно мало. Финансовое вливание от горстки патриотов не покроет не то что застройку выставки, но даже аренду зала. Пани Домбровски ждут провал и банкротство.

Людмила, выдержав паузу, холодно осведомилась:

– И зачем вы мне все это говорите? Расширю вопрос: с какой целью вы сюда явились и все это мне говорите?

Посетитель удивленно на нее взглянул из-под клокастых бровей. Положил каталог обратно на край стола, откуда минуту назад взял бесцеремонно. Хмыкнув, ответил:

– Зачем явился сюда, детчка? Предупредить вас захотел. Чтобы по горячности, свойственной молодым, бодаться со мной не начали. Не стоит. А я вам отступных подкину. А вы черкнёте пару строчек вашим генеральным спонсорам. Успокоите, что вы ко мне без претензий, и порекомендуете обратить внимание на мой «Разгуляйск». Убедительно рекомендуете.

Наверное, ей нужно было сострить. Сказать что-нибудь тупое, но убойное. Наподобие: «А вот того-то и того-то вам не нужно?» Но, во‐первых, ей ничего остроумного в голову не пришло, кроме ключей от квартиры, где деньги лежат, а во‐вторых – она устала. Она просто смертельно за последнее время устала и поэтому проговорила почти равнодушно:

– Бодаться не буду. Но мое условие – чтобы вы оставили за моими менеджерами места. И оклад им положили достойный. Если, конечно, они на вас захотят работать. Если не захотят, вы выплатите девушкам компенсацию в размере их трехмесячной зарплаты. А мне – отступных в размере годового дохода фирмы. И – предупреждая реплику – морда не треснет.

– Глупо себя ведете! – проговорил раздраженно высокий гость, хватаясь за портфель. – Не стоит ваше согласие таких расходов. Я все равно ваших экспонентов к себе перетащу, у меня менеджеры – настоящие акулы, не то что ваши мямли. А вы, детчка, уже через пару месяцев окажетесь на бобах и с голым задом!

– Не обольщайтесь, – с ледяной усмешкой произнесла Людмила. – Не обольщайтесь, что все у вас получится гладко и без потерь. Худшей гадости, чем та, которую вы для меня подготовили, вам уже не сделать, опасаться мне нечего, поэтому я вам такой черный пиар закачу, что с ходу не отмоетесь.

– А что у вас есть на меня? У вас же ничего на меня нету! – взвился Панюшкин, начав терять терпение.

Людмила зло рассмеялась:

– Для этих технологий достаточно воображения, не так ли? Оно у меня хорошее. И не надо мне ничего говорить про судебное преследование за клевету. Народная молва – страшная сила. В интернете будет очень много безымянных публикаций про вас лично и принадлежащий вам холдинг, господин Панюшкин. Много и на протяжении долгого времени. Мы с моими девчонками растрезвоним про вас на всю матушку-Расею, да и окрестная заграница не останется без информации. Вы, как я полагаю, в Дюссельдорф с новым проектом нацелились? Угадала? У меня там тоже знакомые есть. И моим спонсорам рекомендательные письма я вам обещаю. Это уж точно, напишу. Займусь прямо сегодня, как только за вами дверь закроется.

– Этой ерундой вы намерены мне грозить? Бред какой-то, – проговорил не очень уверенно Панюшкин в наступившей тишине, а затем добавил более твердо: – Бред полнейший. Но мне импонирует ваша способность держать удар… и забота о подчиненных… Да и сами вы… безусловно, заслужили компенсацию… за…

Он не придумал с ходу, за что собирается предоставить Людмиле компенсацию в размере ее годового дохода, но она уже поняла, что горечь от потери детища будет несколько подслащена.

Кроме того, Панюшкин не ошибся в смысле Людмилиного умения держать удар. Она отдохнет месяцок-другой и вновь займется работой. Придумает новую выставку, а полученных денег на раскрутку проекта хватит. И изобретательности Людке не занимать. Подумаешь – «Инженерский разгуляй»!.. Есть масса других тематик и других названий. «Стеклянный мир», например, или «Всё для мещанина».

Не тут-то было. Судьба подставила ей подножку, откуда не ждали. Серега Портнов оказался подлым, грязным убийцей, а он между тем был последним вектором силы, который хоть как-то держал структуру ее мироздания от полного обвала.

Нет, Серега не принимал живейшего участия в Людкиной жизни, не вел с ней долгие разговоры по телефону об отвлеченных, но важных предметах, интересных обоим, не осведомлялся, есть ли у нее картошка и молоко, чтобы затем приволочь молоко, картошку, творог, сметану, бройлерного цыпленка и салатики в пластиковой таре. Ничего этого не происходило. Серега просто был. Просто жил этажом выше, и они иногда сталкивались на лестничной клетке, Людмила, уводя взгляд, бросала: «Привет», он отвечал ей: «Здорово», и все.

Про то, что Сергей убил человека, Люда узнала в тот самый день, когда распланировала сбежать. Да, была такая идея. Не вышло. Не надо было с этим тянуть, глядишь – и все обошлось бы.

Когда-то они учились в одном классе. С десятого – начали встречаться. Серега ее любил – с его слов. Да и по всему было видно, что любит. Она тоже его любила. Наверное.

В одиннадцатом девчонки класса решили не поздравлять парней с 23 февраля. Веяние тогда пошло подлое, из всех СМИ и с трибун вещали, что, мол, во время Великой Отечественной лишь до границы СССР советский солдат являлся освободителем, а как границу перешел, то сделался агрессором и насильником. А в современной армии вообще одно отребье, пьющий комсостав и повсеместные неуставные отношения. Что презирать следует военщину, армия для новой России не нужна, поскорее надо сорвать ярлык врага, несправедливо навешанный на добрые Штаты Америки и страны Западной Европы.

Мальчишки, кажется, обиделись, но открытых комментариев не последовало. Тем более что служить никто из них не рвался, рассчитывая отмазаться каждый своим способом. Такие были времена.

Но к Сереге данный расклад не относился, хотя узнала Людмила об этом позднее, уже после выпускного. Портнов вознамерился поступать в военное училище, о чем и сообщил ей, провожая домой из кино после вечернего сеанса. Когда до Людки дошел кошмарный смысл услышанного, она остановилась, будто в стену уткнулась, а потом, резко развернувшись к нему лицом, гневно отчеканила, что с этого момента они не знакомы, поскольку с потенциальным убийцей у Людмилы не может быть ничего общего.

Вскоре он уехал из Москвы, поскольку училище военных связистов находилось в другом городе. Позже ей доложили, что Сергей Портнов и Алена Терентьева, кривляка и троечница из параллельного класса, собираются разослать приглашения на свадьбу. Папаша Алены служил при генштабе адъютантом или что-то вроде того. С язвительной горечью Людка тогда подумала, что Серега нашел себе подходящую спутницу жизни.

Зачем и почему он вновь появился в своей пустующей «трешке», где с седьмого класса проживал с бабушкой, ныне покойной, на воспитание которой был подкинут предками, разъехавшимися в результате развода, Людмиле было неизвестно. И неинтересно. Но он уже там обитал, когда Люда временно обустраивалась в стенах родительской квартиры.

Зинаида Михайловна, соседка по дому, работавшая консьержкой в новой высотке, нашептала ей, что Портнов ни с кем не общается, если не считать мальчишек из соседних пятиэтажек, которых обучает баскетболу и чему-то еще спортивному, на службу ни на какую не ходит, а спать ложится рано. «По окнам заметно», – поспешила пояснить она в ответ на недоуменный взгляд Людмилы и добавила: «То ли новое назначение ждет, то ли реабилитацию проходит после ранения. Всяко говорят. Только не похоже, чтобы было ранение. У кабана такого». И неприязненно поджала губы.

Чекалина Инна Яковлевна, с восьмого по одиннадцатый преподававшая им математику, знала о теперешнем Сергее побольше. С учительницей Людмила столкнулась под вечер, когда та прогуливалась с двумя песиками породы йоркширский терьер, а Люда возвращалась с работы. Инна Яковлевна с годами не утратила стройности фигуры и одета была, как всегда, безупречно и броско, однако в постаревшее ее лицо Людмиле смотреть было конфузно.

Учительница Люду узнала, окликнула, они разговорились. Людмила извиняющимся тоном проговорила, что мало кто из прежних жильцов остался в этих корпусах, поэтому она и не ожидала ее увидеть. Чекалина понимающе покивала. Спросила Люду, зачем та здесь. Люда соврала про ремонт в квартире. И про мужа, который вынужден приглядывать за малярами и штукатурами. Кольцо на правую руку она вернула, когда впервые увидела по соседству Серегу. Это было другое кольцо, не обручальное, но сейчас не редкость, когда перстни с камнями надевают на правый безымянный.

«А все-таки кое-кто из прежних обитателей к нам наведывается, – внимательно глядя на Люду, проговорила Инна Яковлевна. – Сергей Портнов ежегодно приезжает. И сейчас он в Москве. Ты не знала? Вы разве с ним не встречаетесь?»

Люда вздрогнула, испугавшись вопроса, а Чекалина невозмутимо уточнила: «Я имею в виду – во дворе или на лестнице не сталкиваетесь?»

Людмила что-то промямлила в ответ и собралась сменить тему, но пожилая учительница это сделала сама.

Чекалина сказала: «Если уж мы с тобой встретились, должна тебе кое в чем признаться. Мы на днях с одним молодым человеком про тебя говорили, не подумай, что сплетничали». «Да? – сдержанно улыбнулась Людмила. – И с кем же?» – «С мастером по компьютерам. Если не ошибаюсь, его Виктором зовут. Я в «железе» не очень понимаю, пришлось обратиться. А он оказался с тобой знаком. Ума не приложу, как вышло, что альбом с вашего выпускного на рабочий стол выплыл, и зачем Витя его открыл. Но тем не менее открыл и тебя узнал, хоть сейчас ты выглядишь поярче. Он так бурно реагировал, когда рассматривал класс, просто-таки радовался. Я поняла причину веселья, когда он сказал, что ты тоже его клиентка и что вот именно сегодня к тебе должен зайти. А я сказала, что ты замужем. Я правильно ему сказала?»

«Инна Яковлевна, у вас есть компьютер?» – изумилась Людмила, уклоняясь от ответа. Чекалина взглянула на нее негодующе. Людмила, опомнившись, проговорила: «Я думала, что вы за ноутбуком работаете».

«Ноут у меня тоже есть, – с важным достоинством ответила Инна Яковлевна, принимая извинения, – но некоторые процессы удобнее проводить в большом компе. Не перебивай меня, Людмила, я не закончила. Только компьютерщик ушел, как в дверь опять позвонили. Я обычно дверь не распахиваю, в глазок смотрю и вопросы задаю, а тут мне подумалось, что мастер забыл что-то и вернулся. Открываю дверь – ан нет, не он, а мачо лет тридцати, с бородкой и в очках солнцезащитных. Поздоровался, снял очки и спрашивает, не знаю ли я, из какой фирмы только что ушедший от меня специалист. Я быстро поняла, что никакой он не мачо, если «траур» под ногтями. Ответить ему я не торопилась и спросила в свою очередь, зачем ему нужно это знать. Он сказал, что у него претензия к владельцам фирмы, в которой служит ушедший только что от меня сотрудник. У этого сотрудника спрашивать не стал, поскольку все равно не признается. А теперь передумал, а тот уже ушел. Поэтому, если дама подскажет, куда он ушел, «мачо» его догонит и спросит. И тут с четвертого спускается Татьяна Викторовна – она у нас старшая по дому, – подходит к нам и, не обращая внимания, что я с человеком разговариваю, начинает агитировать, чтобы я непременно была вечером на общем собрании жильцов, обязательно проголосовала за управляющую компанию «Коммунальщик» и не вздумала отдавать голос «Жилищнику», потому что там проходимцы. И все это с большой экспрессией и на повышенных тонах. А этот «мачо» смотрит на меня собачьими глазами, чуть ли не за рукав дергает, ответь, мол, и я тут же уйду. Я и ответила, чтобы ушел поскорее: Виктор во второй корпус направился, в третий подъезд, а в какую квартиру, мне неизвестно. Поверь, Люда, даже если бы знала номер вашей квартиры, не сказала бы. Но и так нехороший осадок остался. Надеюсь, из-за моей болтливости проблем у тебя не возникло?»

Людмила успокоила учительницу, что никаких секретов та не выдала, ничего страшного или хотя бы необычного с тех пор не произошло и она не в обиде. Если же странный посетитель и общался в тот день с компьютерщиком, то случилось это без ее ведома и не на ее территории.

Они еще поговорили немножко о собачках, о Людмилиной работе – Люда не стала объявлять бывшей учительнице, что у нее бизнес, – потом о работе Инны Яковлевны, которая теперь преподавала дополнительно и информатику, поговорили о Кате Поздняковой, теперь Демидовой, о Никите Панарине – с Катей и Никитой Люда продружила все школьные годы, – а напоследок Чекалина добавила:

– Все никак не получается с Сергеем вот так же поговорить, а хотелось бы. Он просто какой-то неуловимый. В прошлом году и позапрошлом приезжал ненадолго, не больше чем на неделю. И каждый раз много багажа с собой увозил. Они с таксистом по два раза ходили к машине. Мне наши бабки докладывали, сама я не наблюдала. Передавай ему от меня привет и наилучшие пожелания, когда он тебе попадется. Может, тебе в этом смысле повезет больше, чем мне.

Людмила закивала с ненатуральным оживлением, обещая передать слова Инны Яковлевны непременно и обязательно, а распрощавшись с учительницей, постаралась тут же выбросить из головы все мысли, связанные с человеком из прошлого.

Это было нетрудно. Как раз в то время заканчивалась подготовка выставки, приходилось крутиться больше обычного. Подгонять с оплатой фирмы-участники, тянувшие до последнего, ругаться с застройщиком, постелившим не тот ковролин, скандалить с печатниками, зевнувшими ошибку в каталоге, разруливать споры с экспонентами, которые внезапно заартачились и требовали поменять расположение стенда на более козырное… И прочее, и подобное.