Рекс Стаут
И трижды был опущен занавес

Глава 4

Адель Босли сидела, спокойно слушая галдеж и потягивая изредка ромовый коктейль, уже второй по счету, и при этом выглядела, на мой вкус, чертовски разумным человеком в этом сумасшедшем доме. Хотя на дворе была уже середина августа, Адель оказалась единственной из шестерых наших гостей, кто мог похвастаться приличным загаром. На ее смуглую кожу было любо-дорого посмотреть.

Она покачала головой:

– Я не приняла ничьей стороны, мистер Вулф. Я блюду исключительно интересы нашей организации, то есть «Метрополитен-опера ассошиэйтед». Естественно, мы предпочли бы урегулировать вопрос тихо, без лишних скандалов. У меня не имелось своего мнения по поводу… в вопросе, который тогда обсуждался.

– Значит, вы свою позицию тогда не высказали?

– Нет. Я лишь убеждала стороны прийти наконец к компромиссу, если это вообще возможно.

– Да неужели? – злорадно усмехнулась Клара Джеймс. – Вообще-то, вы могли бы и поддержать немного моего отца в благодарность за то, что он пристроил вас на эту работу. Или вы…

– Помолчи, Клара! – властно заявил Джеймс.

Она, впрочем, не послушалась отца и все же закончила мысль:

– Или вы вообразили, что уже сполна с ним рассчитались?

Я оторопел. На лице судьи Арнольда возникло страдальческое выражение. Толстяк Руперт хихикнул. А доктор Ллойд невозмутимо отхлебнул еще бурбона с мятной водой.

Поскольку Адель вызывала у меня симпатию, я надеялся, что она сейчас швырнет чем-нибудь в стройную и глазастую мисс Джеймс. Но мисс Босли лишь воззвала к ее отцу:

– Неужели ты не можешь приструнить девчонку, Гиф? – Затем, не дожидаясь ответа, она повернулась к Вулфу. – Мисс Джеймс всегда отличалась буйным воображением. Того, на что она намекает, попросту не было. И придет же такое в голову!

– Так или иначе, это не имеет отношения к нашей беседе. – Вулф скривился. – Давайте лучше вернемся к прежней теме. Когда именно закончилось то ваше собрание? Все разошлись одновременно?

– Ну… мистер Джеймс и судья Арнольд ушли первыми, где-то в половине пятого. Затем вскоре после этого доктор Ллойд. Я ненадолго осталась с Майоном и мистером Гроувом, потом ушла сама.

– И куда вы направились?

– На Бродвей, там у меня офис.

– Долго ли вы пробыли в офисе?

Этот вопрос, кажется, удивил Адель.

– Я не понимаю… Хотя чем я лучше других? Ну разумеется. Я вышла с работы в начале восьмого. У меня были кое-какие дела, и еще надо было отпечатать конфиденциальный доклад о состоявшейся встрече у Майона.

– Виделись ли вы с Майоном еще раз до его смерти? Может быть, говорили с ним по телефону?

– Виделась ли я с ним? – опять удивилась мисс Босли. – Интересно когда? Вы же знаете, в семь часов его нашли мертвым! А я в то время еще находилась у себя в офисе.

– Вы не звонили ему? Между половиной пятого и семью часами?

– Нет. – Теперь Адель уже была слегка раздосадована таким поворотом беседы. Мне показалось вдруг, что Вулф беспечно топчется по тонкому льду в опасной близости от запретной темы убийства. Адель тем временем добавила: – Ума не приложу, чего вы хотите добиться своими расспросами.

– Вот и я тоже, – с чувством поддакнул судья Арнольд и саркастически усмехнулся. – Видимо, мистер Вулф, у вас просто вошло в привычку интересоваться, где кто был в момент чьей-либо насильственной смерти. Почему бы тогда не допросить и остальных?

– Как раз это я и собираюсь сделать, – невозмутимо ответил Вулф. – Мне хотелось бы понять, почему Майон решил покончить с собой, ибо это может повлиять на заключение, которое я обязался представить его вдове. Как я понимаю, двое или трое из вас высказывались в том смысле, что к концу встречи мистер Майон был на взводе, но не казался ни подавленным, ни отчаявшимся. Нет сомнений, что он совершил самоубийство. Как правило, полиция не совершает столь грубых ошибок в подобных вопросах. Но почему он это сделал?

– Сомневаюсь, – рискнула ответить Адель Босли, – чтобы вы могли понять, до какой степени певец… тем более такой великий артист, как Майон… что он чувствует, будучи не в состоянии издать ни звука. Он ведь поначалу даже говорил только шепотом. Это для него был настоящий кошмар.

– Мало того, Майон всегда отличался резкими перепадами настроения, – добавил Руперт Гроув. – На репетициях мне не раз доводилось видеть, как он безупречно исполнял арию, а потом выбегал вон в слезах из-за якобы смазанной концовки. Только что парил в небесах, а миг спустя уже лезет под ковер от стыда.

Вулф хмыкнул:

– Так или иначе, мне крайне важно установить, что Майон мог услышать от кого бы то ни было на протяжении двух часов, предшествовавших роковому выстрелу. Это самым непосредственным образом связано с расследованием, которое я провожу по просьбе миссис Майон. Я хочу знать, где каждый из вас был и чем занимался в тот день с момента окончания встречи и до семи часов вечера.

– Бог мой! – Судья Арнольд театрально воздел руки и снова уронил их на колени. – Ладно, не будем с вами спорить, поскольку время уже позднее. Как справедливо сказала мисс Босли, я и мой клиент вместе покинули студию Майона. Мы направились в бар отеля «Черчилль», пили там и разговаривали. Некоторое время спустя к нам присоединилась мисс Джеймс, которая пропустила с нами рюмочку и ушла, полагаю, где-то через полчаса. Мы с мистером Джеймсом сидели в баре до семи, причем все это время никто из нас не звонил Майону и не пытался каким-либо образом с ним связаться. Полагаю, вам этого достаточно?

– Благодарю вас, – вежливо сказал Вулф. – Вы готовы, разумеется, подтвердить этот рассказ, мистер Джеймс?

– Готов, – угрюмо кивнул баритон. – Чушь какая-то.

– Действительно, все это становится похоже на чушь, – согласился Вулф. – Теперь доктор Ллойд? Ваша очередь, если не возражаете.

Доктор, разомлевший от четырех изрядных порций нашего лучшего бурбона, не возражал.

– Разумеется, – дружелюбно сказал он. – Я посетил пятерых пациентов: двух на Пятой авеню, одного на Ист-стрит (это в районе Шестидесятых улиц) и еще двух в больнице. Вернулся домой в седьмом часу, принял ванну и едва успел одеться, как мне позвонил Фред Уэпплер и рассказал про Майона. Конечно, я сразу отправился туда.

– То есть в тот день вы больше не видели Майона живым и не говорили с ним?

– После той встречи – нет. Стоило бы, пожалуй, но кто бы мог подумать… Хотя я и не психиатр, однако все-таки был его врачом.

– Мистер Майон обладал переменчивым характером, да?

– Да, так и было. – Доктор Ллойд облизнул губы. – Разумеется, это не совсем медицинский термин.

– Отнюдь не медицинский, – кивнул Вулф и перевел взгляд на импресарио. – Мистер Гроув, мне нет нужды спрашивать, звонили ли вы Майону, потому что вы признались полицейским, что беседовали с ним в тот вечер. Около пяти часов, верно?

Толстяк Руперт снова склонил голову набок. Очевидно, такая уж у него была манера разговаривать. А затем поправил Вулфа:

– После пяти. Скорее, в четверть шестого.

– Откуда вы ему звонили?

– Из клуба «Гарвард».

Надо же, подумал я, кого только не встретишь в клубе «Гарвард».

– О чем шел разговор?

– Да так, ни о чем особенном, – скривил губы Гроув. – Вообще-то, черт побери, это не ваше дело! Но раз уж остальные подчинились, то и я не стану возражать. Я забыл спросить у Майона, не хочет ли он участвовать в рекламе некоего товара. В агентстве пообещали за это тысячу долларов, но требовали немедленно дать ответ. Мы разговаривали меньше пяти минут. Сначала он сказал, что не хочет этим заниматься, но потом согласился. Вот и весь разговор.

– Можно ли было по его манере говорить догадаться о намерении совершить самоубийство?

– Ни в малейшей степени. Майон был мрачен, но это естественно, ведь он потерял голос и мог бы восстановиться не раньше чем через два месяца.

– Что вы делали после этой телефонной беседы?

– Я остался в клубе пообедать и еще не закончил трапезу, когда распространилась новость о самоубийстве Майона. Так что я остался без кофе и мороженого.

– Какая досада. Скажите, а когда вы звонили Майону, вы не предприняли новой попытки убедить его отказаться от своих требований к мистеру Джеймсу?

Гроув резко вскинул голову.

– Что вы сказали? – оскорбленным тоном вопросил он.

– Что слышали, – грубо ответил Вулф. – Что вас так удивляет? Естественно, миссис Майон все мне рассказала, раз уж я взялся помогать ей. Вы с самого начала противились намерению Майона требовать компенсацию и пытались отговорить его. Вы опасались, что газеты поднимут такой шум, что он больше потеряет, чем приобретет. Но Майон заявил, что вы обязаны поддержать его требования, и пригрозил разорвать с вами контракт, если вы не одумаетесь. Так было дело?

– Вовсе нет! – Темные глаза Гроува метали искры. – Даже и близко не похоже! Я попросту поделился с Майоном своим мнением. Когда он посчитал нужным выдвинуть требование о выплате компенсации, я поддержал его всей душой! – Голос Гроува поднялся на тон выше, хотя еще совсем недавно это не представлялось мне возможным. – Промашка у вас вышла, мистер Вулф!

– Ладно, – не стал спорить Вулф. – И каково же ваше мнение теперь? Что вы скажете о требованиях миссис Майон?

– Не думаю, что она имеет право что-то требовать. И вряд ли что-то получит. Во всяком случае, я на месте Джеймса точно не отдал бы ей ни цента.

Вулф понимающе кивнул:

– Она вам не особенно нравится, да?

– Если честно, то да. И никогда не нравилась. А с какой стати миссис Майон должна мне нравиться?

– Разумеется, вы правы. Тем более что вы у нее тоже не вызываете симпатии. – Вулф поерзал в кресле и откинулся на спинку.

Увидев, как вытянулись в струнку его губы, я догадался, что беседа со следующим свидетелем его вовсе не радовала, и нимало не удивился, когда взгляд Вулфа остановился на Кларе Джеймс. Держу пари, если бы он заранее знал, что ему придется иметь дело с подобной дамочкой, то вообще не взялся бы за это дело.

– Мисс Джеймс, – обратился он к ней не слишком приветливо, – вы следили за ходом нашей беседы?

– Я как раз сижу и гадаю, – посетовала она с явной обидой, – соизволите ли вы обратить на меня хоть какое-то внимание. Я ведь, вообще-то, тоже была в тот день на встрече.

– Знаю. Я не забыл про вас, – произнес Вулф таким тоном, словно бы сожалел о том, что не сумел этого сделать. – Итак, вы посидели немного со своим отцом и судьей Арнольдом в баре отеля «Черчилль», а затем они отправили вас обратно в студию Майона. С какой целью?

Арнольд и Джеймс одновременно принялись громко протестовать. Однако Вулф, не обращая на них никакого внимания, ждал ответа от Клары, чей голос совсем потонул в шуме.

– …никакого отношения, – закончила она. – Я отправилась туда сама.

– То есть это была ваша собственная идея?

– Целиком и полностью. Время от времени у меня в голове возникают подобные мысли.

– И какова же была цель этого нового визита?

– Вы не обязаны отвечать, дорогуша, – вставил Арнольд.

Клара и глазом не моргнула.

– Они рассказали мне, что происходило на собрании, и я вышла из себя. Я решила, что это настоящий грабеж… но я не собиралась говорить об этом Альберто. Мне казалось, я смогу отговорить его и убедить не выдвигать иска.

– Вы хотели воззвать к нему в память о старой дружбе?

Она довольно улыбнулась:

– Вы так чудесно все излагаете! Только представьте – старая дружба у девушки моего возраста!

– Рад, что вам нравится моя манера выражаться, мисс Джеймс. – Вулф с трудом сдерживал ярость. – В любом случае вы отправились туда. И прибыли в студию приблизительно в четверть седьмого?

– Ну да, где-то так.

– Вы встретились с мистером Майоном?

– Нет.

– Почему же?

– Его там не оказалось. По крайней мере… – Клара умолкла. Глаза ее блестели уже не столь ярко. Помолчав, она продолжила: – Так мне тогда подумалось. Я поднялась на тринадцатый этаж и позвонила в дверь, ведущую в студию. Звонок громкий… Альберто специально выбрал такой, чтобы перекрывал пение и музыку во время репетиций… Но мне его не было слышно, потому что дверь там тоже звуконепроницаемая, и, нажав кнопку несколько раз, я не была уверена, что звонок работает, и на всякий случай постучала в дверь. Я люблю доводить дело до конца, поэтому я еще несколько раз позвонила, а потом сняла туфлю и стала колотить в дверь каблуком. Но, так ничего и не добившись, я спустилась по лестнице на двенадцатый этаж и позвонила в дверь квартиры. Глупо, конечно, ведь я знала, как ненавидит меня миссис Майон, но все равно позвонила. Она открыла дверь и заявила, что Альберто в студии. Но я сказала, что его там нет, и тогда она захлопнула дверь перед моим носом. Я отправилась домой и сделала себе коктейль… Да, кстати… У вас превосходный виски, хотя я впервые слышу о такой марке. – Подняв стакан, она покачала им, разгоняя лед. – Будут еще какие-нибудь вопросы?

– Нет, – фыркнул Вулф, поднял глаза на настенные часы, снова поочередно осмотрел всех присутствующих и заключил: – Я непременно поставлю миссис Майон в известность о том, что вы не пытались утаить от меня факты.

– А что еще вы ей скажете? – полюбопытствовал Арнольд.

– Не знаю. Посмотрим.

Это им не понравилось. Я бы затруднился назвать вопрос, по которому эти шестеро могли достичь полнейшего единодушия, но Вулфу удалось сделать невозможное, произнеся всего три слова. Все присутствующие хотели услышать если не вердикт, то хотя бы заключение специалиста или, на худой конец, хотя бы намек. Адель Босли проявила настойчивость, Толстяк Руперт аж запищал от негодования, а судья Арнольд, казалось, вот-вот грязно выругается. Некоторое время Вулф терпеливо выжидал, а потом поднялся на ноги и сердечно пожелал всем доброй ночи. Разговор был закончен на такой ноте, что перед уходом никто не поблагодарил нас за поданные напитки – даже мисс Босли, специалист по связям с общественностью, даже доктор Ллойд, в одиночку осушивший целую бутылку бурбона.

Закрыв и заперев на ночь парадную дверь, я вернулся в кабинет. К моему изумлению, Вулф все еще стоял. Застыв перед книжным шкафом, он хмуро взирал на переплеты.

– Никак не угомониться? – вежливо спросил я.

Обернувшись, он вызывающе бросил:

– Мне нужна еще одна бутылка пива.

– Ну уж нет. С обеда вы и так расправились с пятью.

Я говорил спокойно, поскольку привык к подобным спорам. Вулф сам установил себе предел в пять бутылок: именно столько пива он выпивал между обедом и отходом ко сну. Обычно Вулф придерживался этого правила, но, когда что-либо всерьез выбивало его из колеи, он предпочитал перекладывать ответственность на других, чтобы на них можно было отыграться. Ну что же, это тоже было частью моих многочисленных обязанностей.

– Даже и не надейтесь, этот номер у вас не пройдет, – твердо заявил я. – Я лично считал бутылки. Ровно пять. А в чем дело? Уж полночь близится, а убийца до сих пор так и не найден?

– Вздор! – Вулф плотно сжал губы. – Да разве в этом дело. Если бы требовалось просто найти убийцу, вопрос был бы закрыт еще сегодня. Меня беспокоит треклятый пистолет с крылышками. – Он уставился на меня, сощурив глаза, словно бы заподозрив, что и у меня тоже имеются крылья. – Я мог бы, конечно, просто закрыть глаза на эту деталь… Но нет, нельзя. Это было бы опрометчиво, учитывая, в каком положении оказались наши клиенты. Нам придется выяснить все досконально. Альтернативы нет.

– Досадное препятствие. Могу ли я чем-то помочь?

– Да. Завтра утром первым же делом позвони мистеру Кремеру. Попроси его быть здесь в одиннадцать.

Мои брови приподнялись.

– Но ведь инспектор Кремер интересуется исключительно убийствами. Мне сказать ему, что у нас имеется нераскрытое убийство?

– Нет. Скажи, что он останется доволен визитом – это я гарантирую. – Вулф сделал шаг в мою сторону. – Арчи…

– Да, сэр?

– У меня был скверный вечер, и я выпью еще одну бутылку пива.

– Нет. Исключено.

Вошел Фриц, и мы начали наводить порядок.

– Уже за полночь, и вам пора в кровать. Отправляйтесь спать.

– Одна бутылка ему бы не повредила, – пробормотал Фриц.

– Вот уж не ожидал от тебя такого, – с горечью сказал я. – Ладно, предупреждаю обоих: у меня в кармане пистолет. Да что такое вообще творится в этом доме?!

Глава 5

Девять месяцев в году инспектор Кремер из убойного отдела, широкоплечий седеющий здоровяк, смотрится вполне прилично, но летом его лицо обретает из-за жары несколько вульгарный красный оттенок. Поскольку инспектора это сильно огорчает, иметь дело с Кремером в августе сложнее, чем, например, в январе. Если однажды обстоятельства сложатся так, что мне придется совершить убийство, я от души надеюсь, что это случится зимой.

Во вторник около полудня Кремер сидел у нас в кабинете в красном кожаном кресле и не слишком добродушно взирал на Вулфа. Инспектор не смог прибыть к одиннадцати часам – в это время Вулф как раз спускается из оранжереи с орхидеями, – поскольку задержался на другой встрече. Хозяин кабинета и сам не лучился радушием, поэтому я с интересом ждал, когда начнется водевиль. К тому же мне было любопытно взглянуть, каким образом Вулфу удастся втереть Кремеру очки и вовлечь его в расследование убийства, не дав инспектору понять, что таковое вообще было совершено. В конце концов, гость наш был далеко не глуп.

– Я заскочил к вам по дороге в центр, – пробурчал Кремер, – и время уже поджимает.

Держу пари, это была наглая ложь. Кремер попросту не желал признаться, что инспектор полиции по первому же зову примчался к частному детективу, пусть даже и к такому, как Ниро Вулф.

– Небось хотите разузнать насчет дела Дикинсона? – бурчал себе под нос Кремер. – Ну и кто же вас нанял?

Вулф покачал головой:

– Никто, слава небесам. Я хотел поговорить насчет убийства Альберто Майона.

Я изумленно вытаращился на него. Это было выше моего понимания. Разве можно начинать вот так, с места в карьер? А как же обещание, которое Вулф дал клиентам?

– Убийство Майона? – без интереса переспросил Кремер. – Такого дела у меня в производстве нет.

– Скоро будет. Альберто Майон, знаменитый оперный певец. Скончался четыре месяца тому назад, девятнадцатого апреля. В собственной студии на Ист-Энд-авеню. Был застрелен из револьвера…

– А-а, этот, – кивнул Кремер. – Как же, помню. Но вы малость перепутали. Это было самоубийство.

– Нет. Это было убийство с отягчающими обстоятельствами.

Кремер трижды тяжело вздохнул, молча уставившись на собеседника. Потом без всякой спешки достал из кармана сигару, осмотрел ее и сунул в рот. Помедлив, снова взял ее в руки.

– Я подметил одну любопытную закономерность, – сказал он. – Как только зайду к вам, обязательно заработаю головную боль. Еще ни разу не было осечки. Кто говорит, что это было убийство?

– Я сам пришел к такому выводу.

– Ну, тогда сомнений быть не может! – Сарказм Кремера обычно был немного тяжеловат. – Надеюсь, у вас есть какие-то улики?

– Никаких.

– Прекрасно. Улики в работе следователя только помеха. – Кремер снова сунул сигару в рот и, не выдержав, взорвался: – А с каких это пор вы начали выражаться столь лаконично? Продолжайте, черт вас побери, расскажите еще что-нибудь! Аргументируйте свое заявление!

– Ну что же… – Вулф призадумался. – Это будет не так-то просто. Полагаю, вы вряд ли знакомы со всеми деталями, поскольку прошло уже немало времени, да и убийство это было квалифицировано как суицид.

– Я очень неплохо все помню. Как вы сами сказали, этот тип был знаменитостью. Начинайте уже.

Вулф откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

– Прервите меня, если возникнет надобность. Прошлым вечером я провел беседу с шестью свидетелями. – Он назвал их поименно и кратко охарактеризовал каждого. – Пятеро из них присутствовали на переговорах, которые проходили в студии Майона и завершились за два часа до того, как он был найден мертвым. Шестой свидетель, мисс Джеймс, стучалась в дверь студии в четверть седьмого, но так и не достучалась по той причине, надо полагать, что Майон был уже мертв. Мой вывод об убийстве основан на свидетельских показаниях, которые я выслушал. Я не стану пересказывать их вам по трем причинам: во-первых, это займет слишком много времени; во-вторых, здесь важны интонации и другие тонкости; и наконец, вы и сами все это уже слышали.

– Вчера меня здесь не было, – сухо заметил Кремер.

– Вас лично не было. В данном случае под словом «вы» я подразумевал полицию. Все показания свидетелей – их опросили по горячим следам – запротоколированы и подшиты к делу. И вчера все шестеро рассказали мне абсолютно то же самое. В случае необходимости вы можете легко поднять протоколы. Скажите, инспектор, вы помните, чтобы я хоть раз брал свои слова назад?

– Нет, но порой мне хотелось самому затолкать их вам обратно в глотку.

– Однако вам это никогда не удавалось. Вот еще три слова, от которых я ни за что не откажусь: Майон был убит. Сейчас я не стану рассказывать вам, как пришел к такому выводу. Повторяю, вся необходимая информация есть в материалах дела.

Кремер сдерживался из последних сил.

– Я не стану перечитывать материалы, – заявил он, – по одной простой причине. Так, небольшая деталь: способ, каким было совершено это, как вы утверждаете, убийство. Вы хотите сказать, что Майон выстрелил в себя, когда кто-то намеренно довел его до ручки?

– Нет. Стрелял убийца.

– Ох и ловкий же он, как видно, парень! Не так-то просто заставить человека разжать зубы и вставить ему в рот дуло пистолета, так чтобы он тебя при этом не укусил. Кстати, вас не затруднит назвать имя этого фокусника?

Вулф помотал головой:

– Так далеко я пока не зашел. Но меня беспокоят не ваши возражения – их можно легко опровергнуть. Однако есть кое-что другое. – Подавшись вперед, он доверительным тоном заговорил: – Послушайте, мистер Кремер, мне вполне по силам в одиночку раскрыть это преступление, снабдить полицию уликами, препроводить к вам убийцу, а потом, откланявшись, покинуть сцену. Но во-первых, я не имею желания выставлять вас простаком, поскольку это далеко от истины, а во-вторых, мне нужна ваша помощь. Прямо сейчас я не могу представить доказательства того, что Майон был убит. Я могу только заверить вас, что это действительно так, и повторить, что эти свои слова мне никогда не придется брать обратно… Ну что, неужели вы совсем не заинтересовались? Неужели все мои усилия были напрасны?

Кремер прекратил жевать сигару. Он вечно их жевал, вместо того чтобы закурить.

– Ну разумеется, не напрасны, – угрюмо сказал в ответ инспектор. – Я заинтересован, черт возьми! Еще одна первоклассная головная боль. И я польщен, мистер Вулф, что вы обратились ко мне за помощью. Что конкретно от меня требуется?

– Мне нужно, чтобы вы арестовали двух человек как ключевых свидетелей по делу об убийстве, допросили их и отпустили под залог.

– Отчего же только двух? Может, арестуем всех шестерых?

Я уже упоминал, что с сарказмом у инспектора были большие проблемы.

– Но… – продолжал Вулф, не слыша его, – тут необходимо соблюсти определенные условия. Эти двое не должны заподозрить, что я имею отношение к их аресту. Им вообще ни к чему знать, что мы с вами встречались и разговаривали. Аресты следует произвести сегодня ближе к концу дня или даже лучше вечером, чтобы они провели за решеткой ночь, да и завтра утром их отпустят лишь после того, как будет внесен залог. Сумма залога должна быть не слишком большой, в данном случае важно другое. Допросы должны быть довольно долгими и пристрастными, не для галочки, и, если арестованным не удастся выспаться ночью, будет даже лучше. Разумеется, подобные вещи происходят у вас сплошь и рядом.

– О да, только этим и занимаемся, – произнес Кремер прежним тоном. – Но представьте, когда мы обращаемся к прокурору за ордером на арест, нас просят предъявить что-то весомое. При всем уважении к вам я никак не могу вписать в бланк, что это делается в качестве услуги Ниро Вулфу.

– Для этих двоих найдется замечательный повод. Показания обоих крайне важны для следствия. Важнее не бывает.

– Вы еще не назвали имен. Что за люди?

– Мужчина и женщина, обнаружившие тело. Мистер Фредерик Уэпплер, музыкальный критик, и миссис Майон, вдова убитого.

На этот раз я с трудом сдержался, чтобы изумленно не вытаращить глаза. Такое в моей практике случилось впервые. Время от времени мне приходилось видеть, как далеко – и порой опасно далеко – заходит Вулф, чтобы уберечь клиента от ареста. Подобный поворот событий он воспринимает как нестерпимое личное оскорбление. И вдруг на́ тебе: он практически сам попросил представителя закона упечь Фреда и Пегги за решетку – а я, между прочим, только вчера отнес в банк их чек на пять тысяч долларов!

– Вот как, – сказал Кремер. – Значит, речь идет об этой парочке?

– Да, сэр, – с готовностью подтвердил Вулф. – Как вы уже знаете или узнаете, просмотрев папки с материалами дела, этих двоих о многом стоило бы спросить. Мистер Уэпплер присутствовал в тот день на обеде вместе с остальными, а когда все разошлись, он остался с миссис Майон. О чем они говорили? Чем они занимались в тот день, где находились? Зачем мистер Уэпплер вернулся в квартиру Майонов в семь часов вечера? Почему они поднялись в студию вдвоем с миссис Майон? И почему, обнаружив тело, мистер Уэпплер решил спуститься и получить список посетителей у швейцара и лифтера, прежде чем уведомить полицию? Крайне странное решение. Имел ли Майон обыкновение спать днем? Может, он обычно спал, приоткрыв рот?

– Премного благодарен, – без особой признательности процедил Кремер. – Просто поразительно, как легко вам удается выдумывать вопросы для свидетелей. Но даже если Майон любил вздремнуть с открытым ртом, сомнительно, чтобы он делал это стоя. Насколько я помню, пуля, пробив ему голову, застряла в потолке. И еще одно… – Кремер упер ладони в подлокотники кресла, и сигара в его зубах опустилась; я подумал, что, наверное, приблизительно под таким же углом в рот Майону вставили дуло пистолета. – Может, скажете, кто все-таки вас нанял?

– Нет, – с сожалением ответил Вулф. – Открыть вам имя клиента я пока не готов.

– Так я и знал. По сути, вы не сообщили мне, черт побери, ни одной конкретной детали! У вас нет ровным счетом никаких улик, а если и есть, вы ловко скрываете их и не торопитесь поделиться. Вы пришли к некоему выводу, который вас устроил и который поможет клиенту, чье имя вы отказываетесь назвать. Теперь вы хотите, чтобы я проверил эту вашу версию, арестовав двух добропорядочных граждан и сунув их в жернова правосудия. Мне и прежде приходилось встречаться с беспардонной наглостью, но на этот раз вы превзошли самого себя. Ну и ну!

– Я уже сказал, что мне не придется брать свои слова назад. Да и вы в результате только выиграете! Да я готов съесть свою шляпу…

– Да стоит посулить вам денег – и вы слопаете одну из своих орхидей!

И вот тут пошла потеха. Я много раз наслаждался, слушая затяжные перепалки этой парочки, но никогда еще страсти не накалялись так сильно. В 12:40 Кремер вскочил на ноги, чтобы немедленно выбежать вон. В 12:45 он снова сидел в красном кожаном кресле, потрясая кулаком и огрызаясь. В 12:48 Вулф возлежал в собственном кресле с закрытыми глазами и делал вид, что внезапно оглох. В 12:52 он с гневным ревом колотил по столу обеими руками.

В 13:10 все было кончено, Кремер признал свое поражение и ушел. Он поставил единственное условие: сначала он пролистает материалы дела и поговорит с сослуживцами, – но это было не важно, поскольку аресты все равно следовало отсрочить до того момента, как судьи разойдутся по домам. Инспектор согласился, что арестантам лучше не знать, что Вулф приложил к этому руку. Так что, пожалуй, формально можно считать, что полицейский пошел на уступки, хотя на самом деле он, скорее, банально прислушался к доводам здравого смысла. Кремер мог сколько угодно игнорировать «три слова», которые Вулф ни при каком раскладе не собирался брать обратно (уж кто-кто, а я знал, насколько серьезно это его заявление), но в глубине души понимал, что следует еще раз внимательно изучить обстоятельства смерти Майона. И допросить в данном случае пару, обнаружившую тело, было нелишним. По существу, единственное, что беспокоило Кремера, – это категорический отказ Вулфа назвать имя своего клиента.

Следуя за Вулфом в столовую на ланч, я заметил, обращаясь к его мощной спине:

– Ранее в городе и предместьях насчитывалось восемьсот девять человек, мечтающих отравить вас. Теперь добавятся еще двое, итого – восемьсот одиннадцать. Не обманывайте себя, рано или поздно они обо всем узнают.

– Конечно узнают, – согласился Вулф, отодвигая от стола свой стул. – Но будет уже поздно.

Насколько мы могли судить, за весь остаток того дня ничего существенного больше не произошло.