Ребекка Куанг
Пылающий бог

Глава 5

На двадцатый день, после бесконечного хождения кругами по предательским лесным тропам, они добрались до обширной равнины с красными колосьями сорго. На фоне окружающих диких, заросших полей и редких умирающих деревьев по обочинам аккуратное ухоженное поле выглядело как красный флаг с предупреждением.

Армии обрабатывают поля, только если устраиваются в оккупированном районе надолго. А значит, войско Рин достигло края Улья.

Солдаты хотели в ту же ночь напасть на Лэйян. В предыдущие два дня они шли не спеша – лесные тропы не позволяли двигаться быстрее. Они были полны едва сдерживаемой энергии и ярости. И жаждали крови.

Лишь Суцзы никуда не торопился.

– Сначала нужно наладить связь с местными лидерами сопротивления.

– Ладно. И где же они? – подколола его Рин.

– Ну… – Суцзы почесал ухо. – Внутри.

– Ты что, рехнулся?

– Больше всего от вашего «освобождения» страдают гражданские, – сказал Суцзы. – Или ты не берешь в расчет потери в Худле?

– Слушай, мы ведь освободили Худлу…

– И сожгли храм, полный мирных жителей, – напомнил Суцзы.

– Думаешь, я не в курсе? Нужно их предупредить.

– Слишком рискованно, – сказал Катай. – Мы не знаем, сколько среди них предателей. Если тебя увидит не тот человек, мугенцы все равно расправятся с жителями.

– Никто не донесет о нашем появлении, – заверил Суцзы. – Я знаю этих людей. Их верность тверда, как густа их кровь.

– И ты готов рискнуть жизнью всех наших солдат? – скептически покосилась на него Рин.

– Я рискую жизнью всего населения города. Я привел тебя сюда, спирка. Доверься мне еще ненадолго.

И в результате Рин пошла вместе с Суцзы прямо в центр Улья, одевшись в крестьянские обноски, без меча и без поддержки. Суцзы обнаружил ошибку в патрулировании северного периметра, тридцатисекундный пробел во время смены караула, позволивший им проникнуть с поля в городские ворота незамеченными.

Увиденное в Лэйяне поразило Рин.

Прежде ей не доводилось бывать в оккупированных мугенцами городах, где на каждом углу не лежали бы гниющие штабеля трупов. Где всех жителей без исключения жестокостью не подчинили своей воле.

Но здесь, в Лэйяне, мугенцы устроили нечто вроде оккупационной администрации. И это почему-то наводило еще больше жути.

Жители города были худыми, изможденными и явно измученными, но живыми. И не просто живыми, а свободными. Их не запирали в загонах, они не тряслись от страха в своих домах. Гражданское население, явно никанцы, ходили по городу как ни в чем не бывало, как будто здесь и вовсе нет никаких мугенцев. Рин видела группы людей с крестьянскими инструментами, которые легко могли бы сойти за оружие, но работники шли на поля без вооруженной охраны. Ближе к центру тянулись длинные очереди к распределительному центру, где – невиданное дело – мугенские войска раздавали ежедневные порции ячменя, а гражданские терпеливо дожидались с медными кастрюлями.

Она даже не могла сформулировать вопрос.

– Но как…

– Сотрудничество, – ответил Суцзы. – Именно так большинство и выживает. Мугенцы быстро сообразили, что изначальная политика истребления годится, только пока с острова осуществляются поставки. Острова не стало, так что нет смысла в зачистках. Более того, кто-то должен готовить солдатам и убирать за ними.

Вот так солдаты, потерявшие дом, создали тошнотворный симбиоз со своими жертвами. Мугенцы слились с никанцами в едином сообществе, которое выглядело стабильным и жизнеспособным, хотя и необязательно было мирным.

Повсюду, куда ни падал взгляд, Рин находила свидетельства настороженного сосуществования. Мугенские солдаты ели у лотков с никанскими блюдами. Мугенский патруль сопровождал группу никанских крестьян обратно через городские ворота. Никаких мечей наголо, никаких связанных рук. Все выглядело обыденным. Она даже увидела, как мугенский солдат ласково погладил по голове никанского ребенка, проходя мимо него по улице.

У нее заныло сердце.

Рин не знала, как с этим быть. Она привыкла видеть полную разруху, привыкла к крайностям войны, которая делит все на черное и белое, и теперь не могла свыкнуться с чем-то средним. Каково это – жить, понимая, что над головой занесен меч? Каково это – смотреть мугенцам в глаза день за днем, прекрасно понимая, на что они способны?

Рин старалась не отставать от Суцзы, пока они пробирались по улицам, но тревожно озиралась на каждом перекрестке. Никто не донес на них, никого, похоже, не волновало их присутствие. Время от времени кто-нибудь прищуривался, глядя на Суцзы и как будто узнавая его, но никто не произнес ни слова.

Суцзы не останавливался, пока они не дошли до дальней границы города, до маленькой хижины с соломенной крышей, полускрытой за деревьями.

– Старосту Лэйяна зовут Льен Вен. Его невестка – из деревни моей матери. Он нас ожидает.

– Но как?.. – нахмурилась Рин.

– Я же говорил, – передернул плечами Суцзы. – Я знаю этих людей.

Снаружи перед дверью сидела тощая плосколицая девчушка лет семи и молола сорго в ручной каменной ступе. Увидев гостей, она встала и, не сказав ни слова, жестом велела следовать за ней в хижину.

Суцзы подтолкнул Рин вперед:

– Пошли.

Для дома старосты жилье Льена Вена не выглядело роскошным. Внутри едва могли поместиться пять человек, стоя плечом к плечу. Центр комнаты занимал квадратный чайный столик в окружении трехногих стульев. Рин села на ближайший. Неровные поцарапанные ножки ходили ходуном, стоило только пошевелиться. Но это действовало на удивление успокаивающе – бедность выглядела такой знакомой.

– Оружие положите сюда. Приказ отца.

Девочка указала на растрескавшуюся вазу в углу.

Пальцы Рин дернулись к спрятанным под рубахой ножам.

– Но…

– Конечно. – Суцзы сурово покосился на Рин. – Как скажет староста Льен.

Рин с неохотой бросила ножи в вазу.

Девочка на несколько секунд скрылась, а потом вернулась с тарелкой дымящихся булочек из муки грубого помола и поставила ее на столик.

– Ужин, – сказала она и ретировалась в уголок.

Булочки пахли одуряюще аппетитно. Рин уже целую вечность не ела настоящих паровых булочек, в Рюйцзине давным-давно кончились дрожжи. Она потянулась за угощением, но Суцзы шлепнул ее по руке.

– Не надо, – прошептал он. – Она и за неделю столько не ест.

– Тогда почему…

– Не трогай. Если ты не притронешься к булочкам, они сами их съедят, но если возьмешь хоть одну и положишь обратно, настоят на том, чтобы забрала все с собой.

Несмотря на урчание в животе, Рин сложила руки на коленях.

– Не думал, что ты вернешься.

В дверном проеме стоял высокий широкоплечий мужчина. Рин так и не смогла определить его возраст – судя по морщинам вокруг глаз и седым усам, он мог быть ровесником ее деда, но прямая спина и поднятый подбородок выдавали воина, который готов сражаться еще десяток лет.

– Староста Льен.

Суцзы встал, сложил ладони и поклонился в пояс. Рин тут же последовала его примеру.

– Садитесь, – проворчал Льен. – В хижине маловато места для суеты.

Рин и Суцзы вернулись на стулья. Староста Льен оттолкнул свой стул в сторону и сел прямо на земляной пол, скрестив ноги, и Рин вдруг почувствовала себя скрючившимся на стуле ребенком.

Староста Льен сложил руки на груди.

– Так, значит, это вы устроили переполох на севере?

– Виновны, – просиял Суцзы. – А следующая цель…

– Хватит, – приказал староста Льен. – Не желаю знать следующую цель. Заберите свою армию, уходите и больше не возвращайтесь.

Суцзы умолк и выглядел явно задетым. Рин нашла бы это забавным, если бы происходящее ее не озадачило в той же степени.

– Они считают, что это делают наши люди, – продолжил староста Льен. – Наутро после исчезновения первого патруля они выстроили в шеренгу на площади всех стариков и сказали, что будут убивать одного за другим, пока виновный не признается. Никто не вышел вперед, так что они до полусмерти избили мою мать. Это было неделю назад. Она так и не пришла в себя. Хорошо, если протянет до утра.

– У нас есть лекарь, – сказал Суцзы. – Мы приведем его к тебе или можем перенести ее в наш лагерь. Наши люди рядом, в полях, и могут войти в город уже ночью…

– Нет, – твердо ответил староста Льен. – Вы развернетесь и исчезнете. Мы знаем, чем заканчиваются такие истории, и не хотим пострадать от последствий. Покорность – единственный способ выжить.

– Покорность? – Суцзы предупреждал Рин, чтобы не вмешивалась, но она не сдержалась. – Так вы называете рабство? Вам нравится ходить по улицам, потупив взгляд и съеживаясь, когда они к вам приближаются, лизать их сапоги, чтобы завоевать расположение?

– Все в городе выжили, – сказал староста Льен.

– Значит, у вас есть солдаты, – возразила Рин. – И вы должны драться.

Староста Льен просто внимательно посмотрел на нее усталыми, обрамленными морщинами глазами.

В долгой тишине Рин впервые заметила на его руках длинные шрамы. Другие шрамы змеились по шее. Такие шрамы оставляет не хлыст, а нож.

Под его взглядом она почувствовала себя совсем крошечной.

– А ты знаешь, что девушек с самой темной кожей они сжигают живьем? – наконец спросил Льен.

Рин вздрогнула:

– Что?!

И тут в голове медленно созрело кошмарное объяснение еще до того, как староста Льен произнес его вслух:

– Мугенцы рассказывают о тебе разные истории. Они знают, что случилось с островом в форме лука. Знают, что это сделала темнокожая девушка с алыми глазами. И знают, что ты где-то рядом.

Конечно, они знают. Двадцать лет назад они перерезали всех спирцев, и мифы о темнокожем народе с алыми глазами, который умеет вызывать огонь, до сих пор рассказывают молодому поколению. И конечно, они слышали, о чем шепчутся на юге. Говорящие по-никански мугенские солдаты слышали рассказы о богине во плоти и понимали, почему не могут вернуться домой. Они мучительно желали узнать подробности. И очень скоро выяснили, кто их главная цель.

Но до нее мугенцы добраться не могли, так что хватали всех, кто хоть отдаленно на нее похож.

В сердце Рин словно ножом вонзилась вина.

И тут она услышала скрежет стали о сталь, подскочила и обернулась. Сидящая в углу девчушка возилась с их оружием.

Староста Льен оглянулся через плечо:

– Не трогай.

– Ничего страшного, – мягко проговорил Суцзы. – Ей нужно знать, как обращаться со сталью. Тебе нравится нож?

– Да, – сказала девочка, покачивая нож на одном пальце.

– Тогда оставь его себе. Он тебе понадобится.

Девочка уставилась на него.

– Вы солдаты? – спросила она.

– Да, – ответил Суцзы.

– Тогда почему вы не в форме?

– Потому что у нас нет денег, – во все зубы улыбнулся Суцзы. – Может, ты сошьешь нам форму?

Девочка пропустила вопрос мимо ушей.

– Мугенцы ходят в форме.

– Верно.

– Значит, у них больше денег, чем у вас?

– Но не будет, если мы с твоим папой этому помешаем. – Суцзы снова повернулся к старосте Льену: – Прошу вас, староста. Просто выслушайте нас.

Староста Льен покачал головой:

– Я не могу рисковать, навлекая на людей кару.

– Никакой кары не будет.

– Как вы можете дать гарантию?

– Потому что все рассказы обо мне – правда, – вмешалась Рин.

По ее рукам и плечам танцевала рябь огня, отбрасывая на лицо длинные тени. И это придавало ей нечеловеческий облик.

На лице старосты Льена мелькнуло удивление. Рин догадалась, что, несмотря на все слухи, он до сих пор не верил в ее способности. И она его понимала. Трудно поверить в богов, поверить по-настоящему, пока не столкнешься с ними лицом к лицу.

Она заставила мугенцев поверить. И его тоже заставит.

– Они убивают тех девочек, потому что боятся, – сказала она. – А как же иначе? Я потопила остров в форме лука. Я могу уничтожить все вокруг себя в радиусе пятидесяти шагов. Когда мы атакуем, все будет не так, как раньше. Ни одного шанса на поражение, никакого возмездия не будет, потому что я не проигрываю. У меня есть бог. Нужно лишь отвести людей подальше. Остальное мы сделаем сами.

Челюсть старосты Льена уже не выглядела такой твердой и упрямой. Рин поняла, что победила. Видела по его глазам – он впервые задумался о чем-то, кроме покорности. Задумался о вкусе свободы.

– Вы можете устроить им засаду у северной границы города, – наконец сказал он. – Там живет мало людей, и мы сумеем их увести. Высокий тростник вас прикроет, а на одном этом поле разместится пятьсот человек. Они не узнают о вашем приближении, пока вы сами не покажетесь.

– Понятно, – отозвался Суцзы. – Спасибо.

– Но у вас будет мало времени, чтобы занять позицию. Каждые несколько часов они высылают отряд с собаками и обыскивают поля.

– Вычесывают вшей из волос, – сказала девочка. – Так они это называют.

– Тогда мы будем умными вшами, – произнес Суцзы. В его голосе явно слышалось облегчение. Теперь это уже были не переговоры, теперь они обсуждали стратегию. – И сколько у них людей?

– Около трех тысяч, – сказал староста Льен.

– Довольно уверенная оценка, – заметила Рин. – Откуда вы знаете?

– Мы же снабжаем их зерном. И знаем, сколько они едят.

– И вычисляете это по количеству зерна?

– Простая арифметика. Мы же не дураки.

Рин потрясенно поерзала.

– Ладно. Значит, три тысячи.

– Мы можем выманить их на две сотни шагов от города, если разделимся и отведем людей в поля, – предложил Суцзы. – Рин их не достанет и…

– Нет, – отрезал староста Льен. – Четыре сотни шагов.

– Может не получиться, – сказала Рин.

– Так сделайте так, чтобы получилось. Деритесь подальше от города.

– Я поняла, – сказала Рин, и ее голос отвердел. – Вы хотите дождаться освобождения, но при этом не пострадать.

Староста Льен встал, ясно показывая, что разговор закончен.

– Если вы проиграете, они придут за нами. И вы знаете, на что они способны.

– Это не имеет значения, – сказала Рин. – Мы не проиграем.

Староста Льен не ответил. Он молча и осуждающе следовал за ними взглядом, пока они не покинули хижину. Его дочь все так же позвякивала ножами, что-то мурлыкая себе под нос.

– Хорошо прошло, – пробормотала Рин.

– Еще как, – просиял Суцзы.

– Чему ты так радуешься? Он сделал задачу для нас в десять раз труднее и ничего не дал взамен…

– Неправда. Он дал нам разрешение.

– Разрешение? На кой нам сдалось его разрешение?

– Разрешение всегда нужно. – Суцзы остановился. Улыбка сползла с его лица. – Каждый раз, когда ты ведешь сражение у какого-нибудь города, ты ставишь под угрозу жизнь невинных людей. Твоя обязанность – их предупредить.

– Слушай, если бы все армии так себя вели…

– Нет, это ты послушай. Ты ведешь войну не за землю, а за людей. И если научишься им доверять, они станут твоим самым лучшим оружием. Будут твоими глазами и ушами. Естественным продолжением армии. Но никогда не подвергай людей опасности против их воли. Поняла?

Он не сводил с Рин глаз, пока она не кивнула.

– Вот и хорошо, – сказал он и быстро зашагал к воротам.

Рин поспешила следом.

Кто-то поджидал их в тени.

Рин вызвала в ладонь пламя, но Суцзы схватил ее за локоть:

– Не надо. Это друг.

Человек у ворот и впрямь оказался никанцем. Нетрудно догадаться – драная и выцветшая одежда болталась на исхудавшей фигуре. Никто из мугенцев не голодал.

Он был юн, почти мальчишка. И едва скрывал восторг, увидев их. После одного лишь взгляда на Рин его лицо вспыхнуло румянцем.

– Ты и есть спирка?

Что-то в его лице показалось Рин знакомым – густые брови, широкие плечи. Он вел себя как прирожденный лидер, уверенно и решительно.

– Ты сын старосты Льена, – догадалась она. – Верно?

– Виновен, – отозвался он. – Льен Цинень. Рад встрече.

– Иди сюда, паршивец. – Суцзы схватил Циненя за руку и крепко обнял. – Отец в курсе, что ты здесь?

– Отец считает, что я до сих пор скрываюсь в лесу. – Цинень повернулся к Рин: – Так ты и правда спирка? А ты ниже ростом, чем я думал.

– Вот как? – ощетинилась Рин.

Он раскинул руки:

– Нет-нет, я не… Я… Ох… – Он несколько раз моргнул. – Прости. Я столько о тебе слышал и ожидал… Не знаю, чего я ожидал. Просто рад наконец познакомиться.

Рин поняла, что он не хотел грубить, просто нервничал. Выражение ее лица смягчилось.

– Да, я спирка. А ты здесь, потому что…

– Я твой союзник.

Цинень быстро пожал ей руку.

Его ладони были скользкими от пота. Он вытаращился на Рин, слегка приоткрыв рот, словно только что увидел, как она спустилась с небес по лестнице из облаков. Потом поморгал и откашлялся.

– Мы поможем вам сражаться. Я приведу людей, только отдай приказ, и мы…

– Вы не сдвинетесь с места, – сказал Суцзы. – Ты знаешь, что потребовал твой отец.

Лицо Циненя презрительно скривилось:

– Мой отец – трус.

– Он лишь пытается сохранить всем вам жизнь, – возразил Суцзы.

– Жизнь? – нахмурился Цинень. – Он приговорил нас к жизни в аду. Он думает, будто подчинение их разжалобит, но не желает слышать о том, что происходит в окрестных деревнях. Не хочет знать, как мугенцы обращаются с женщинами. Или ему все равно. – Он сжал кулаки. – В тридцати милях отсюда деревенские попытались спрятать девушек на ближайшей шахте. Узнав об этом, мугенцы закрыли все выходы, и за три дня девушки задохнулись. Когда деревенские наконец забрали трупы, пальцы у них были переломаны и окровавлены – девушки пытались выбраться. Но отец не понимает. Он стал… После смерти моего брата он стал… – Его кадык дернулся. – Он не прав. Мы здесь не в безопасности и никогда не будем. Позвольте нам драться рядом с вами. Если мы погибнем, то хотя бы умрем как мужчины.

Рин поняла, что дело не в разрешении, Суцзы ошибался.

Цинень будет драться, согласятся они или нет. Он просто сообщал об этом. После всего, что ему довелось увидеть, ему хотелось получить прощение за то, что остался в живых, и он мог получить это прощение, только поставив на кон собственную жизнь. Рин было знакомо это чувство.

– Ты и твои друзья – не солдаты, – напомнил Суцзы.

– Но можем ими стать. Или ты думаешь, что мы будем отлеживаться, дожидаясь, пока нас спасут? Я рад тебя видеть, брат, но мы уже начали сражения без вас. Мы вам нужны. Мы уже все подготовили для вас, все устроили…

– Что?! – Суцзы бросил на него резкий взгляд. – Что это вы подготовили?

– Все, что боялся сделать отец. – Цинень гордо вскинул голову. – Мы знаем расписание всех их патрулей поминутно. Все записано шифром, который они не сумеют прочитать. Мы посылаем сигналы деревенским, и они точно знают, когда бежать, а когда прятаться. Мы снабдили каждую семью оружием. Делаем ножи из штырей или крестьянских инструментов, которые потихоньку таскаем из сараев. Мы готовы к сражению.

– Если они об этом узнают, то всех перебьют, – сказал Суцзы.

– Мы не боимся, – насупился Цинень. – Видели мою младшую сестру?

– Ту девчушку в хижине? – спросила Рин.

Он кивнул.

– Она тоже с нами. Мугенцы заставили ее работать в столовой, как и всех остальных детей, так время от времени она подсыпает то в одну, то в другую миску горсть болиголова. Особого ущерба от него нет – только рвота и понос, но это их ослабляет, и никто не подозревает ее.

Глядя на лицо Циненя, такое пылкое и отчаянное, Рин не могла не чувствовать смесь жалости и восхищения. Его храбрость поражала. Эти люди живут в драконьем логове и каждый день рискуют жизнью, готовя восстание, в котором, как наверняка им известно, они не смогут победить.

Но почему они все-таки надеются на успех? Они же просто крестьяне и дети. Мелкие акты сопротивления лишь разъярят мугенцев, но не прогонят их.

Может, в таких обстоятельствах сопротивление, пусть и бессмысленное, это единственный способ выжить?

– Мы вам поможем, – настаивал Цинень. – Только скажите где и когда.

Ей отчаянно хотелось сказать «да». Цинень может пригодиться. Легко сражаться, пустив вперед пушечное мясо. Даже самый опытный командир с готовностью выиграет несколько секунд или даже минут, бросив на врага заслон из тел.

Но Рин не могла забыть тот взгляд старосты Льена.

Теперь она уже знала цену войны на юге. И прочитала на лице Сузцы: «Даже не думай».

Она понимала, что если сейчас поступит неправильно, то потеряет поддержку и старосты Льена, и Железных волков.

– Суцзы прав. – Рин протянула руку и тронула плечо Циненя. – Это не ваша битва.

– Вот уж нет, – огрызнулся Цинень. – Здесь мой дом.

– Я знаю. – Она постаралась говорить искренне. – И тебе лучше всего позаботиться о безопасности горожан, пока мы атакуем.

Цинень явно пал духом.

– Но это же мелочи.

– Нет, – сказал Суцзы. – Это самое главное.

К тому времени как Рин и Суцзы добрались до лагеря, уже настал вечер. Атаковать собирались на закате следующего дня. Сначала возникла мысль ударить немедленно, под покровом темноты, прежде чем просочатся слухи об их прибытии. Но решили дождаться следующего вечера – старосте Льену нужно было время, чтобы эвакуировать горожан, а армии юга требовалось освоиться на местности и разместить войска на полях оптимальным образом. Следующие часы офицеры провели склонившись над картами и отмечая точки атаки.

Уже далеко за полночь они наконец разошлись на отдых. Вернувшись в шатер, Рин обнаружила на своей дорожной сумке тонкий свиток пергамента.

Она протянула руку, замерла и отдернула ее. Что-то тут не так. Никто в лагере не получал личных посланий. У Коалиции южан был лишь один почтовый голубь, и он мог только отнести сообщение в Анхилуун, в один конец. Чутье подсказывало, что это ловушка. Свиток может быть смазан ядом – в древности этот трюк провернули на бессчетном количестве никанских генералов.

Она поднесла к свитку ладонь с крохотным огоньком, освещая его с разных углов. Но не увидела ничего опасного – ни тонких игл, ни темных пятен по краям. И все-таки натянула зубами рукав на ладонь, а уж потом взяла свиток и развернула. И чуть не выронила.

На восковой печати красовался дракон семьи Инь.

Рин медленно выдохнула, пытаясь утихомирить бешено колотящееся сердце. Это какая-то шутка, чей-то несмешной трюк, и шутники понесут наказание.

Записка была нацарапана неровным детским почерком, иероглифы расплылись и наезжали один на другой, пришлось прищуриться, чтобы прочесть.

Здравствуй, Рин!

Меня попросили написать это собственноручно, хотя не уверен, что ты узнаешь почерк – после твоего отъезда я почти не учился писать.

«Не смешно», – пробормотала Рин себе под нос.

Но она уже знала, что это не шутка. Никто в лагере этого не сделал бы. Никто не знал.

Это Кесеги, если ты еще не поняла. Я уже некоторое время сижу в тюрьме Нового города и сам в этом виноват – по глупости похвастался тем, что ты моя сестра и я тебя знаю, об этом донесли охране, и вот я здесь.

Прости за все, мне правда жаль.

Твой друг сказал, что это будет несложно. Велел сказать тебе, что я выйду на свободу, как только ты появишься в Новом городе, но если ты приведешь с собой армию, мою голову выставят над городскими воротами. Он сказал, что нет нужды в кровопролитии, он просто хочет поговорить. И не хочет воевать. Он готов помиловать всех твоих союзников. Ему нужна только ты.

Хотя, признаться честно…

Остальная часть послания была вычеркнута жирными черными линиями.

Рин свернула свиток и выбежала из шатра.

– Кто это доставил? – спросила она у первого попавшегося под руку часового.

Тот непонимающе уставился на нее:

– Что именно?

Рин помахала перед ним свитком.

– Это было в моей дорожной сумке. Кто-то тебе это передал?

– Нет…

– Ты видел, чтобы кто-то рылся в моих вещах?

– Нет, но я только что заступил в караул, спросите Гиньсеня, он стоял здесь в карауле три часа и наверняка… Что с вами, генерал?

Рин не могла унять дрожь.

Нэчжа знает, где она. Знает, где она спит.

– Генерал? – снова спросил часовой. – Что-то случилось?

Рин скомкала свиток в кулаке.

– Найди Катая.

* * *

– Дерьмово, – сказал Катай, опуская письмо.

– Еще бы, – отозвалась Рин.

– Оно настоящее?

– В каком смысле?

– В смысле, а вдруг это фальшивка? Вдруг это не Кесеги?

– Не знаю, – призналась она. – Понятия не имею.

Она не могла утверждать, что это точно почерк Кесеги. Откровенно говоря, Рин даже не знала, умеет ли Кесеги читать, ведь ее сводный брат редко посещал школу. И понять, сам ли он сочинил слова, она тоже не могла. Конечно, она могла вообразить, как он это произносит, как сидит за столом, с кандалами на запястьях, и лицо его дрожит, пока Нэчжа диктует слова, одно за другим. Но откуда взяться уверенности? За много лет Рин едва перемолвилась с Кесеги парой слов.

– А если это фальшивка?

– Не знаю, стоит ли отвечать, – сказала Рин как можно спокойнее. – В любом случае.

До прихода Катая она уже поразмышляла над вариантами. Взвесила цену жизни своего брата и решила, что им можно пренебречь.

Кесеги – не генерал, даже не солдат. Нэчжа не станет пытками вытаскивать из него информацию. Кесеги не знает ничего существенного ни о Коалиции южан, ни о Рин. Он знает лишь девочку, которую она давным-давно убила в Синегарде, наивную продавщицу из Тикани, оставшуюся лишь в подавленных воспоминаниях.

– Рин. – Катай положил ладонь на ее руку. – Ты хочешь его забрать?

Рин ненавидела этот взгляд, полный жалости, словно он вот-вот разрыдается. От этого взгляда она чувствовала себя такой уязвимой.

Но именно этого Нэчжа и добивался. Она не позволит себе расстраиваться. Нэчжа и раньше манипулировал ее чувствами. А цыке погибли из-за ее сентиментальности.

– Дело не в Кесеги, – сказала она, – а в войсках Нэчжи. И в его длинных руках. Ведь как-то же он проник в мой шатер, Катай. И что, мы просто об этом забудем?

– Рин, если тебе нужно…

– Нам стоит обсудить, не привел ли Нэчжа армию на юг. – Ей просто нужно было продолжать разговор, перевести его в другое русло, она боялась чувств, распирающих грудь. – Хотя я не думаю, что такое возможно. Венка передает, что он повел отцовскую армию в провинцию Тигр. Но если они на юге, то скрываются так хорошо, что ни единый наш разведчик не заметил ни войск, ни дирижаблей, ни обоза.

– Вряд ли он на юге, – сказал Катай. – Скорее, просто играет с тобой. Собирает информацию и хочет посмотреть, как ты ответишь.

– Он не получит ответ. Мы не клюнем на приманку.

– Можем это обсудить.

– Нечего тут обсуждать, – отрезала Рин. – Это письмо – подделка. А условия Нэчжи – нелепы.

Она сжала свиток в пальцах. Остальное послание было написано гладким и элегантным почерком Нэчжи.

Здравствуй, Рин!

Нам пора поговорить.

Мы оба знаем, что от войны никому нет пользы. Нашу страну раздирает надвое. Наша родина страдает от войны, от природных катаклизмов и бессмысленного зла. Сейчас Никан столкнулся с самым большим вызовом в истории. И за нами наблюдают гесперианцы, дожидаясь, станем ли мы сильнее или превратимся в очередных рабов, которых они могут эксплуатировать.

Я понимаю, за что ты их ненавидишь. Я не слепец и вижу их намерения, но не позволю им превратить нашу Республику в место для добычи ресурсов. Я не отдам нашу страну в руки чужаков. И знаю, что и ты этого не желаешь.

Прошу тебя, Рин, будь разумной. Ты должна быть на моей стороне. И ты нужна мне.

Он перечислил простые и невозможные условия. Мирное соглашение, полное разоружение и демобилизация, и тогда Кесеги вернется в обмен на Рин. Коалиция южан будет предоставлена самой себе или присоединится к республиканской армии, если пожелает.

Нэчжа не уточнил, что произойдет с Рин. Она подозревала, что ей будут каждый час давать лауданум и держать на операционном столе.

– Я ведь еще в своем уме, правда? – сказала она. – Это ведь ловушка, да?

– Не уверен, – отозвался Катай. – Думаю, Нэчже все-таки хочется оставить тебя в живых – в каком-то смысле. Он может попытаться уговорить тебя…

– Гесперианцы ни за что не позволят мне остаться на свободе.

– Если принять слова Нэчжи за чистую монету, похоже, он хочет бросить вызов гесперианцам.

Рин фыркнула:

– Ты и впрямь веришь, что он на такое способен?

– Не знаю… Семья Инь привыкла иметь дело с чужаками в гораздо большей степени, чем кто-либо еще из никанской знати. Потому они и купаются в серебре. Их вполне устроит роль управляющих при голубоглазых демонах. Но Нэчжа…

– Нэчжа – шаман.

– Да.

– И ты думаешь, что гесперианцы знают.

– Я думаю, Нэчжа понимает, что не сможет жить в мире, которым правят гесперианцы, – сказал Катай. – В этом мире его считают мерзостью. По их представлениям о мировом порядке, Нэчжа должен умереть, как и ты.

Не на это ли намекал Нэчжа? Что он переменил свое мнение о шаманах? Что, если Рин будет на его стороне, он сумеет разрушить альянс, выкованный отцом?

– Но я уже спорила на эту тему с Нэчжей, – сказала она. – Он считает, что гесперианцы правы. Что шаманы – мерзость и нам лучше умереть. Вот только он не может умереть.

– И значит, мы возвращаемся к началу. Мы понятия не имеем, что означает его письмо. И у нас нет причин доверять Нэчже.

Рин вздохнула:

– Так каков же будет наш ход в таком случае?

– Давай лучше начнем с того, что делать с твоим братом.

– Сводным братом, – поправила его Рин. – И я уже сказала – мы ничего не будем делать.

– Почему ты даже не хочешь это обсудить?

– Потому что он всего лишь мой брат.

Рин беспомощно уставилась на Катая.

– А я – последняя надежда всего юга. Какой, по-твоему, меня запомнят, если я брошу юг на произвол судьбы ради одного человека?

Катай открыл рот, помедлил и закрыл его. Рин понимала, что сейчас его разум бешено работает, Катай пытается найти способ спасти Кесеги, обмануть Нэчжу или найти причину, по которой одна жизнь может стоить, как тысячи.

Но так и не нашел ни одной причины. Рин прекрасно это понимала, но любила Катая за то, что он пытался.

– Пожалуйста, – сказала она, – просто забудь об этом.

И она была благодарна Катаю за то, что спорить он не стал.

– Тогда нам предстоит выиграть сражение. – Катай вернул ей свиток. – И думаю, мы оба согласны, что не стоит показывать письмо кому-то еще.

Рин поняла намек. Коалиция южан не должна об этом узнать. Ни Суцзы, ни Чжудень и, уж конечно, ни Гужубай. Предложение могло показаться чрезвычайно привлекательным – даже ей оно казалось заманчивым, она даже готова была пожертвовать собой, если бы не была так уверена, что все это ложь.

Если о письме станет известно, начнутся внутренние распри. Наместник провинции Обезьяна многому научил ее относительно политики юга. Письмо должно остаться в тайне.

– Конечно, – сказала она.

Рин вызвала в ладонь под свитком огненный шар. На мгновение слова Нэчжи вспыхнули ярко-красным. Края пергамента почернели, съежились, а потом свернулись, словно лапы умирающего паука.

Следующие несколько часов Рин пыталась урывками поспать. Она не понимала зачем – ведь ей никогда не удавалось заснуть накануне сражения. В конце концов она сдалась и остаток ночи до рассвета разгуливала по лагерю, дожидаясь восхода солнца. Она просто не могла сидеть на месте, погрузившись в раздумья, терзаться, перебирая варианты – жив ли еще Кесеги, говорит ли Нэчжа правду, следует ли ответить на письмо или забыть о нем.

Нужно было на что-то отвлечься. Ей нужно было сражение.