Пэт Кэдиган
Алита. Боевой ангел. Айрон Сити

Она не представляла серьезной помехи.

* * *

Следующие несколько дней все вокруг казалось Идо загустевшим, размытым и бесцветным, как будто мир погрузился под воду, в ил. Воины-охотники, которых он прежде лечил, приходили в клинику, обещая отплатить подонку, который убил его несчастную дочурку. Идо мог даже насадить его голову на пику, если бы захотел. Идо честно признался им: это звучало заманчиво. Кирен заперлась в спальне дочери и не хотела видеть никого, включая Идо. Особенно Идо.

Охотники говорили Идо, что ей нужно время. Что родителю трудно хоронить ребенка, но для матери утрата всегда тяжелее, потому что ребенок вышел из ее тела. Не важно, как давно – физическая связь оставалась навсегда.

Других соболезнований Идо не услышал, ни тогда, ни потом.

Кирен провела в спальне дочери пять дней и ночей. На шестой день она пропала. Идо удивился лишь тому, что не услышал ее. Он был уверен, что не спал всю предыдущую ночь, но, по всей видимости, он задремал как раз тогда, когда она уходила.

Попытался бы он ее остановить? Он не знал. У него не было сил даже жалеть, что она ушла. Когда пройдет онемение, он будет ужасно по ней скучать. Но Идо не знал наверняка, что бы он сказал, если бы застал тогда Кирен в дверях с чемоданом. Он подумал, какое это невероятное облегчение – избавиться от ее неустанных страданий.

Кирен винила его в смерти дочери. Она не сказала этого напрямую – после той ночи они еще долго не разговаривали, но он знал это наверняка. Хотя они и работали оба с бывшим паладином, она должна была винить его. Взять хотя бы часть вины на себя было для нее немыслимо. Это он виноват в том, что они работали на трассе для моторбола. Он виноват, что они вместе основали клинику. Он виноват в том, что они не смогли избежать изгнания. Если бы он был достаточно сильным, умным и умелым, им разрешили бы остаться на Залеме и их дочь была бы жива. И Кирен не прожила бы последние годы рядом с дочерью, ненавидя собственное существование.

Идо скучал по Кирен. В городе, где продажность была нормой, а достойные доверия люди встречались нечасто, жизнь одиночек становилась особенно тяжелой. И, тем не менее, он каким-то образом выстоял. Может быть, потому, что Айрон сити состоял из ошметков, отбросов и сломанных вещей – он отлично вписывался в пейзаж.

Скучая по Кирен, Идо в то же время испытывал облегчение от того, что ее больше не было рядом. Он винил себя в смерти дочери, и всегда будет винить. В этом помощь Кирен ему не требовалась.

* * *

Кирен ненавидела свою квартиру.

Она возненавидела ее с первого взгляда, но жилье находилось в нескольких кварталах от стадиона, а теперь, когда ей приходилось добираться до работы и обратно в одиночестве, это имело значение. Вторым достоинством квартиры было то, что Кирен не приходилось делить ее с Идо. Она не стала ее домом, но нигде в Айрон сити у нее не могло быть своего дома. Это была уродливая грязная дыра со зловонным воздухом, гнилой водой и тяжелой жизнью, которая становилась только хуже. Все время одно дерьмо, говорили здешние дети, тоже ужасные. Почти все они были малолетними преступниками, быстро вырастали и становились ворами, мошенниками и делягами на черном рынке, готовыми на все ради скудного заработка. Который они тратили бог знает на что.

Их грязные физиономии мелькали иногда даже на трассе для моторбола. Первый раз, когда Кирен обнаружила перед собой мелкого прощелыгу по имени Хьюго, она решила, что тот, должно быть, пробрался внутрь тайком. Мальчишка еще даже бриться не начал, но продемонстрировал ей коробку с сервомоторами и десятком плат. Кирен позвонила Вектору и спросила, не открыл ли он детский сад.

Вектор спустился из своей роскошной ложи и официально представил ей Хьюго, а потом извинился, что не сделал этого раньше.

Я велел Хьюго доставить новые товары прямо к тебе, – угодливо заговорил он. – Подумал, что они тебе как раз пригодятся. Хьюго у меня поставщик номер один, когда речь о вещах, которые трудно достать. Или тех, что нам вечно не хватает. Я еще ни разу не слышал, чтобы кто-то на арене сказал: «Сервомоторов нам хватит». Так ведь?

Она кивнула, чувствуя себя так, будто Вектор одновременно уговаривал и выговаривал.

Хьюго ей не нагрубил? Выражение на лице Вектора сменилось с угодливого на угодливо-озабоченное.

Все в порядке. Проблема не в нем, заверила Вектора Кирен. Она просто удивилась. Она не знала, что на трассу пускают детей без сопровождения.

Вектор от всей души рассмеялся. О, дорогая моя Кирен! Хьюго – мальчишка, а не ребенок.

Потом пришли Идо с Клеймором, левая рука которого болталась на одном проводе, и Вектор исчез, как делал всегда, стоило показаться ее мужу, если только не хотел сообщить что-то им обоим. Все из-за Идо. По тому, как он смотрел на Вектора, Кирен догадывалась, что Идо терпел его только ради работы, и порой его терпение было на грани.

Кирен спросила его, как он мог испытывать неприязнь к тому, кто платил так щедро. Фактически Вектор единолично покрывал расходы их клиники. Если бы не он, им давно пришлось бы прикрыть лавочку. Идо сказал что-то о помощи бедным и обездоленным за счет того, кто сделал их такими. Кирен ответила, излишняя самоуверенность – не самая привлекательная его черта.

Про себя она решила, что он просто ревнует. Идо никогда не был ревнивым, никогда не завидовал чужим вещам или способностям.

Но то было на Залеме. В Айрон сити даже святого слегка напугал бы привлекательный и явно влиятельный мужчина, одетый в костюм ручной работы и качественные кожаные ботинки и разъезжавший повсюду в собственном лимузине. Вектор всегда был одет безупречно, прямо как когда-то они с Идо.

Кроме того, он прекрасно изъяснялся, по крайней мере, для Айрон сити. Стоило ему сказать всего несколько слов, и Кирен стало ясно, что он старался как мог, имея только базовое образование и интеллект чуть выше среднеуличного. Но ей было с чем сравнивать. Всякому, кто родился на земле, Вектор должен был казаться высшей формой жизни. Большая часть жителей Айрон сити видела его именно таким. На Кирен произвело впечатление то, какого успеха он сумел добиться при столь скудных ресурсах.

Живи они в Залеме, Дайсон Идо, которого она знала и любила, с легкостью затмил бы его. Но здесь, внизу, Вектор показал ей, как опустился Идо. Задолго до той ночи Идо начал как-то съеживаться и блекнуть в ее глазах. Может быть, ему казалось, что это она удалялась от него. Но на самом деле все было наоборот.

День за днем они работали в клинике, но она была не с ним, а просто в том же месте. Приняв изгнание, Идо сдался. Он лишился прежней своей силы и обаяния, и ничто не могло помешать им отдалиться друг от друга. Даже их дочь. Идо был совершенно слеп, он не видел того, что происходило у него под носом.

Кирен поднялась из-за поцарапанного, кривобокого кухонного стола – одного из невыразимо жалких и убогих предметов мебели в квартире – достала пакетики и воду в бутылках, которые Вектор преподнес механикам после последней игры, и заварила себе еще одну чашку чая. Чай вроде бы был взят из партии, предназначенной для Залема, а вода разливалась в личной винокурне Вектора, но все равно вкус казался ей немного странным. Может быть, все дело в ужасном воздухе.

Она открыла пошире окно возле стола и включила напольный вентилятор. Стало немного легче. Этой ночью было слишком душно даже по меркам Айрон сити. Высунув голову из окна, Кирен взглянула в затянутое тучами небо, не на облака, а на темный силуэт, на диск летучего города. Внизу у погоды было только три основных варианта: дождь, подготовка к ливню и последствия ливня. С редкими проблесками голубого неба. Боже, как она скучала по Залему!

Она не могла простить Дайсона за это, и никогда не сможет. Он ведь признал поражение, смирился с приговором Новы – доставленном бюрократами! – без боя. Это он сделал капсулу, чтобы они могли приземлиться среди кучи мусора. Как будто там им было самое место! Это он решил открыть клинику и помогать тем, кто оказался в худшем положении, чем они. Как будто могло быть что-то хуже! Никто в этом жалком городишке не потерял столько же, сколько они.

Но попытался ли Дайсон вернуть хоть что-то? Конечно, нет. Он был слишком занят, играя в святого, помогая так называемым невезучим. Вспоминая об этом теперь, она не могла с уверенностью сказать, сколько еще прожила бы с ним под одной крышей. Казалось, он вполне доволен жизнью среди мусора, ничего не имея, ничего из себя не представляя, ничего не делая – по крайней мере, ничего стоящего, хотя знал, как она несчастлива. Он, наверное, считал себя терпеливым. На самом же деле он путал терпение и безучастность.

Ну хотя бы его прославленная бессонница позволяла ей спокойно отдохнуть. Они так много и тяжело работали, и Кирен так уставала, что у нее не было сил ни для физической близости, ни для оправданий своему нежеланию. Впервые в жизни она была рада его бессоннице.

А потом их дочь…

Кирен научилась отгораживаться от этого воспоминания. Худшее, что только может случиться с матерью. И она старалась не возвращаться к этим переживаниям. Со смертью дочери Кирен умерла и как мать, и как жена. И, тем не менее, она продолжала жить.

Но только не вместе с Идо. Не в доме, где они жили вместе с дочерью. Не в клинике, по которой девочка разъезжала в своем кресле, помогала им, раскладывая чистые инструменты и стерилизуя использованные, и болтала с пациентами в приемной. Не в доме, где Идо развесил все эти голограммы, на которых они выглядели по-настоящему счастливой и дружной семьей.

Эти картинки были такими нелепыми и возмутительными! Их дочь улыбалась, не зная ничего лучше, а Идо просто лыбился как идиот, потому что и был идиотом. Идо сделал так, что даже она кое-где выглядела счастливой. Как будто сам воздух, которым ей приходилось дышать, не вызывал у Кирен отвращения. Как будто она не ненавидела грязь, которая покрывала ее обувь, одежду и всю ее жизнь. При взгляде на эти кадры всякий мог решить, что они были маленькой счастливой семьей, живущей на земле.

Ничего подобного. Даже близко.

Больше всего ее раздражало изображение, которое Идо сумел протащить из Залема: они втроем, снятые с такого близкого расстояния, что невозможно было рассмотреть ни одной детали летучего города. Если не считать того, что все они были чистыми, хорошо одетыми и выглядели куда благополучнее, чем когда-либо на земле.

Кирен ненавидела эту голограмму больше остальных, потому что тут она выглядела недостаточно счастливой для жительницы Залема. Эта женщина на снимке, с дочерью на коленях, рядом с мужем, обнимавшим ее за плечи, была глупой, безмозглой дурой. Она не подозревала, что с ней когда-нибудь может случиться что-то дурное, хотя ее младенец, сидевший у нее на коленях, явно выглядел слишком худым и бледным. Эта женщина была такой бестолковой, она не понимала, что держит в руках собственное несчастье.

А Идо… Этот мерзавец улыбался не так широко, как на многих голограммах, сделанных в Айрон сити. Он не выглядел печальным, лишь задумчивым. Как будто ему не хватало мозгов сообразить, что он живет в лучшем месте на свете и должен бы ценить его. Вероятно, Идо так ничего и не понял. Как знать, может быть, он прямо сейчас по-идиотски улыбался, как будто в этом уродливом, грязном мирке было что-то приятное.

Глава 5

Синяки почти сошли с лица Хьюго и стали практически незаметны. Люди больше не морщились при взгляде на него и не спрашивали, не запомнил ли он номер сбившей его машины, которая надрала ему зад.

Он до сих пор не рассказал своей команде о том, что произошло, даже Танджи и Койоми. Танджи захотел бы всех собрать и послать обратку, не думая о том, насколько здоровее были те парни. Такой уж он человек. Танджи был на улице дольше Хьюго и всей остальной команды, никто и ничто не могло заставить его спасовать. Он не старался нарочно нарваться на драку, но не боялся, если нужно, ввязаться в потасовку. Чаще всего Танджи выходил победителем, но даже проиграв, оставлял противнику кое-что на память о драке.

Он показал Хьюго несколько приемов, которые были одинаково хороши и для свалки во время игры в мотор-бол, и для самообороны. Хьюго считал, что лучшая стратегия в обоих случаях – просто двигаться быстрее всех, но она работала только если оставаться начеку, особенно на чужой территории.

И вот полторы недели спустя Хьюго снова оказался в южной части города. Действуя очень, очень осторожно, он следил за парнями, которые избили его и отобрали браслет его матери. Припарковавшись в переулке, он наблюдал за бандой, тусовавшейся на местной южной разновидности рынка, глядя на которую, Хьюго порадовался, что живет в центральной части города.

Рынок был не таким уж маленьким, но всем приходилось жаться в тесноте, чуть не на головах друг у друга. Как будто южная окраина не хотела выделять им места больше необходимого, и пусть радуются, получив хоть это. В такой вынужденной близости люди показывали себя далеко не с лучшей стороны.

На лотках с продуктами было не так много разных товаров. Фалафели выглядели пристойно, но женщина за стойкой беспрерывно орала на своего подмастерья. Хуже всего с точки зрения Хьюго было то, что на рынке не было уличных музыкантов. Они могли бы немного развеять мрачную, нервную и в целом недружелюбную атмосферу.

А может, и нет. Один из напавших на Хьюго парней стал приставать к женщине, которая имела неосторожность оказаться в зоне его досягаемости, пока искала место, где можно сесть и съесть только что купленный сэндвич. Женщина надавала ему по рукам под аккомпанемент выкриков и улюлюканий остальной команды. В конце концов она вовсе ушла с рынка, не обращая внимания на свист и причмокивания. Проходя мимо Хьюго, женщина бросила на него неприязненный взгляд. Он ее не винил. Женщина выглядела лет на тридцать, была немного полновата и одета в рабочий комбинезон Завода. Скорее всего, она только что закончила раннюю смену в ближайшем распределительном центре, где паковала товары для Залема, и ей не дали даже спокойно съесть бутерброд.

У нее были механические ноги – Хьюго узнал походку. Все, у кого к живому торсу были присоединены кибернетические ноги, ходили одинаково. Как его отец, но только до тех пор, пока не заменил остальное свое тело. После этого он стал двигаться как остальные машины.

Своими ногами женщина могла превратить пристававшего к ней идиота в кашу. Она могла затоптать всю банду, и люди на рынке аплодировали бы ей так же, как одному из героев моторбола. Может, она не знала, на что способна? Или слишком боялась мести?

Сильные не просто наживались на слабых, они изо всех сил старались не позволить остальным осознать собственную силу.

Вот только со мной этот номер не пройдет, молча поклялся Хьюго. Может быть, вы умеете докопаться до всех остальных, но я вам не по зубам. Я больше не попадусь.

К компании присоединились двое парней, которых Хьюго раньше не видел. Они были такими же громилами, возможно чуть старше, чем их бесстрашный главарь. Или просто более потасканными. У них было больше шрамов, один щеголял кривыми, поломанными зубами. Хьюго с удивлением обнаружил, что ему их почти жаль. Несчастным придуркам только и оставалось, что таскаться следом за задирой. Танджи сказал бы ему, что глупо жалеть подонков, которые отметелили бы его вместе с остальными, окажись они рядом.

Компания вышла с рынка и вразвалочку направилась дальше на юг. Хьюго последовал за ними по параллельной улице в квартале от них. Он здорово рисковал, даже держась на таком расстоянии. Он знал, что сказал бы ему Танджи: Ты совсем сдурел, или тебе жить надоело? Что ты скажешь Вектору, если они снова тебя отделают? Жить не могу без пиздюлей, хоть убейте?

Воображаемый Танджи был таким же занудой, как настоящий. И он был прав. Если Вектор узнает, что Хьюго поступил вопреки его приказу, он выставит вон всю их команду, пусть после той задержки они и доставили два заказа вовремя.

В таком случае Танджи может даже отправиться на поиски новой команды и забрать с собой остальных, оставив Хьюго в полном одиночестве. В Айрон сити тот, кто пытался выжить сам по себе, без команды, семьи или хоть кого-то, кому было бы до него дело, протягивал недолго.

Только у Танджи, Койоми и всех остальных были семьи. Даже если они не жили с ними, у всех были родители, тети, дяди или другая родня. У Койоми было так много двоюродных братьев и сестер, что казалось, половина Айрон сити с ней в родстве. Люди, у которых были семьи, не могли вообразить, каково живется человеку без родных. Они не представляли, что чувствует тот, у кого отбирают единственный предмет, оставшийся в память о матери, как будто это ничего не значит. Как будто сам человек ничего не значит.

Да что там, Хьюго даже не знал, откуда его родители родом. Они никогда не упоминали своих родственников, только говорили, что все они умерли. И теперь, когда его родителей не стало, Хьюго был так же одинок, как если бы выскочил из-под земли или свалился с неба.

Или с Залема? Хьюго с тоской поглядел на висевший над головой город.

Если бы.

* * *

Банда южан неторопливо бродила по району, их маршрут постепенно уводил их на юго-запад. По дороге они только и делали, что донимали и изводили всех встречных, отбирая деньги и все, что им приглянется. Хьюго сообразил, что это был чистой воды рэкет: плати, и мы тебя не тронем. Кое-кто давал им деньги без всяких понуканий. Иногда после этого парни оставляли человека в покое, но часто начинали вымогать еще.

Они брали деньги и с некоторых заведений, в основном мелких торговцев, кафе или жалких скобяных и мелочных лавчонок. Хьюго гадал, почему все эти люди им подчинялись? Почему никто не пытался что-то сделать или попросить кого-нибудь о помощи?

Ага, кого? Воина-охотника? Воины-охотники брались за работу, только если за голову полагалось вознаграждение. Крохоборы с Завода не заплатили бы за этих парней ни копейки. А раз нет вознаграждения, то и охотникам до них нет дела.

В конце концов банда добралась до открытого кафе в пяти кварталах к западу от рынка, где Хьюго начал за ними следить. Они ввалились внутрь, разогнали всех посетителей и облапали официанток. Парни были настолько поглощены своими забавами, что Хьюго мог бы въехать на гиробайке прямо в середину кафе и никто бы его не заметил или, по крайней мере, заметил бы далеко не сразу. Хьюго припарковался за углом здания, натянул на голову капюшон, уселся на обочине и стал незаметно наблюдать.

Главарь был занят только собой. Теперь у него в волосах поблескивали золотые наконечники, справа на шее красовался сложный татуированный узор. И наконец, Хьюго заметил, что главарь носит браслет.

Сначала он удивился. Хьюго-то думал, что парень продаст его или отдаст подружке. Но нет, он оставил браслет себе – ведь вся добыча банды принадлежала ему, все делалось ради него одного. И он будет делать все, что пожелает, пока его кто-нибудь не остановит. Главарь, наверное, и вообразить не мог, что такое может произойти. Он походил не на киборга даже, а на робота. Робота из плоти и крови, который делал только то, что было записано в программе.

Хьюго решил, что достаточно насмотрелся на этих подонков, на южный район, на сам Айрон сити, если уж на то пошло, и на всех, кто просто смирился и не пытался ничего изменить, – не важно, были ли это люди, которые позволяли себя обирать на улицах, или рабы на Заводе, по частям заменявшие свои тела машинами, пока не умирали, практически потеряв человеческий облик.

Глава 6

– Я хотел это сделать еще месяц назад, – сказал Вектор, садясь напротив нее за небольшой стол, установленный в его кабинете, нелепо громадном и почти до неприличия шикарном. – Но я посчитал, что это могло показаться… неподобающим. Неприличным. Как будто мои намерения в чем-то бесчестны.

Кирен поглядела на него поверх бокала, едва скрывая улыбку. Вектор говорил так, как, по его представлениям, должны были разговаривать жители Залема. Он хотел убедить Кирен в том, что она – не единственный высокоразвитый интеллект, застрявший на земле, среди низших форм жизни. Весь вечер был оформлен так, чтобы как можно больше походить на Залемский: белоснежно-белая скатерть, вино, явно стащенное из партии, предназначавшейся летучему городу… Кирен порадовалась, что выбрала кремового цвета блузу и брюки, которые были на ней в день изгнания. Костюм был единственным оставшимся у нее напоминанием о прошлой жизни, и сегодня она надела его впервые с тех пор. Вектор знал, что одежда была из Залема, и не мог отвести от нее глаз. Его взгляд скользил по рукам, плечам и груди Кирен с увлечением и интересом, балансировавшим на грани восхищения и вожделения.

– Я много лет работала с вашей моторбольной командой. – Кирен сделала глоток вина, не позволяя себе слишком увлечься. Ей нужно быть начеку. Овце, решившей пообедать с волком, который притворяется пастухом, нельзя расслабляться ни на секунду. – И все это время вы относились ко мне с уважением. Мое положение не дает мне оснований ожидать чего-то другого.

«Положение – уважение, положение – уважение», – слова отдавались в голове бессмысленным эхом, словно Кирен уже опьянела.

– Вы с мужем шли как бы в комплексе – такой двойной пакет, – сказал Вектор. – Два высокопрофессиональных киберхирурга, которые превращали моих паладинов в чемпионов и в то же время находили средства для помощи малоимущим. Которых в Айрон сити всегда в избытке. Я так восхищался вашей работой, что никогда не мог всерьез обижаться на Идо за его… холодность, скажем так. Я объяснял это его перегруженностью.

– Очень любезно с вашей стороны, – сказала Кирен, глядя ему в глаза. Она умела казаться искренней.

Два лакея в строгих костюмах внесли закуску: запеченный камамбер – то, что сходило за него в Айрон сити, с небольшими кругляшками чесночного хлеба. Кирен заметила, что Вектор на секунду замер, наблюдая за тем, что делает она, затем в точности повторил ее движения. Скорее всего, именно эта привычка наблюдать и повторять и позволила ему продержаться так долго.

– С тобой всегда было проще найти общий язык, – сказал ей Вектор. – Какой бы тяжелой ни была работа, ты оставалась невозмутимой. Полагаю, все дело в твоей внутренней стойкости.

– Очень любезно с вашей стороны, – снова сказала Кирен, позволив себе улыбнуться. – Но подозреваю, вы просто не видели, как я отрывала какому-нибудь бедолаге голову.

Вектор усмехнулся.

– Если ты кому-то оторвала голову, уверен, наказание было вполне заслуженным. Вообще-то, я хотел пригласить вас обоих в знак моей признательности. И восхищения. Но вы с Идо всегда были так заняты, все время в делах. Если не на трассе, то в клинике. Кажется, у вас совсем не оставалось времени для отдыха. Хотя даже не знаю, насколько вам удалось бы расслабиться, ужиная с боссом, – он умолк и посмотрел на нее вопросительно.

– По правде сказать, ты с Идо только этим вместе и занимались, – сказала Кирен. – В смысле, работали. В клинике и на трассе. Идо так и не научился расслабляться. Все то время, что я его знала, он никогда не спал по ночам больше четырех часов, а часто и того меньше. Проснувшись, я находила его за верстаком, где он возился с какой-нибудь платой или чипом.

– Как интересно, – теперь Вектор смотрел на нее куда пристальнее. – С каким чипом?

Кирен хотела рассказать ему об интеграционном чипе, которым Идо был одержим, но тут лакеи вернулись, чтобы забрать пустые тарелки. Вектор слегка приподнял палец, и она кивнула в знак понимания. Она съела камамбер, даже не заметив. Она давно уже не пробовала ничего настолько вкусного.

– Извини, – сказал Вектор, когда лакеи ушли. – Я доверяю своей прислуге, но лучше не загружать их лишней информацией. У них и без того достаточно забот.

Если Вектор когда-то и заботился о том, каково живется его работникам, то точно не в этой жизни, подумала Кирен.

– Как я уже говорила, вы очень любезны, – сказала она.

Двое других слуг принесли основные блюда: филе-миньон для нее, громадный, истекающий кровью ростбиф для него, и гарнир из печеного картофеля со сметаной, сливочным маслом и стручковой фасолью. Масло было слишком желтым, а фасоль выглядела так, как будто светилась бы в темноте. Вектор добавлял в краденые продукты красители, чтобы они соответствовали его представлениям о том, насколько шикарнее выглядит пища на Залеме. Кирен это показалось одновременно нелепым и жалким.

– Все в порядке? – спросил Вектор, кивая на ее тарелку. – Я решил, что тебе такое должно понравиться. Но, может быть, ты бы предпочла ростбиф? – он изобразил легкое беспокойство. – Или я вовсе не угадал, и ты вегетарианка?

– Я определенно не вегетарианка, и филе-миньон – отличный выбор, – заверила его Кирен. – Название переводится как «маленькое филе», вырезка берется с двух сторон от позвоночника животного, в задней части туши, где находятся менее разработанные мышцы, именно поэтому мясо такое нежное, – она улыбнулась расставлявшим тарелки телохранителям. Они тоже были при параде. Кирен задумалась, где Вектор нашел костюмы, которые так хорошо сидели на телохранителях, несмотря на все модификации. Скорее всего, одежду пришлось перешивать – если только она не была сделана на заказ. В таком случае, Вектор серьезно потратился, чтобы произвести на нее впечатление. Чего он хотел, кроме очевидного? Хотел ли он чего-то реального, и если да, могла ли она дать ему это?

– Название «филе-миньон» впервые использовал какой-то писатель в начале двадцатого века, – добавила Кирен, когда телохранители вышли, – но я сейчас не вспомню ни его имени, ни названия рассказа.

– Еще вина? – спросил Вектор и долил в бокал, хотя Кирен об этом и не просила. Они пили из хрустальных кубков, которые Вектор, по его словам, отыскал в тайнике, спрятанном на Заводе еще до Войны. Он говорил то же самое о многих вещах, но в данном случае это могло оказаться правдой.

Кирен собралась с мыслями.

– Надеюсь, мой разговор о мясе не перегрузил ваших людей, – сказала она.

– Вероятно, они не получали столько информации за один раз с… – Вектор изобразил глубокую задумчивость. – С самого рождения. Я и не подозревал, что ты так хорошо разбираешься в разделке.

– Я же, в конце концов, хирург, – сказала Кирен.

К ее удивлению, Вектор запрокинул голову и так расхохотался, что под застекленным потолком загуляло эхо.

– Удар прямиком под дых, – пояснил он, успокоившись.

Кирен улыбнулась. Она хотела было устроить ему лекцию по анатомии, но решила приберечь ее на случай, если он начнет ее раздражать. Его маска культурного человека начинала потихоньку съезжать. Вектор теперь поглядывал на нее так же, как на свой ростбиф, и он приценивался не только к ее одежде.

Кирен пришлось признать, что ужин был приготовлен изумительно. По качеству он был почти – если не точно – таким же, как блюда, которые ей приходилось пробовать на Залеме. Не сидел ли у Вектора в кухне на цепи изгнанный шеф-повар? Может быть, Нова когда-то скинул его вниз в наказание за сожженный тост?

– Еда просто великолепна, – сказала Кирен. – Ваш повар постарался на славу.

Он снова рассмеялся.

– Я передам ему твои слова, – затем он стал серьезным. – Я так хотел тебя порадовать, довести все до совершенства. Ты заслуживаешь всего самого лучшего – лучшей еды, лучшей одежды. Ты должна жить во дворце, а не в жалких трех комнатах с унылым видом.

И он собирается все это ей дать, подумала Кирен. По крайней мере, он единственный, кому это под силу. Кирен сделала глоток вина, и Вектор долил ей еще, как только она поставила бокал на стол. Как по волшебству возникли телохранители с новой бутылкой. Они вылили остатки вина из предыдущей бутылки в бокал Вектора, открыли новую и добавили еще с дюйм вина в ее бокал, прежде чем уйти.

– Только не пытайтесь убедить меня в том, что ужинаете так каждый вечер, – со смехом сказала Кирен.

– Нет, конечно. Я не могу себе этого позволить, даже при большом желании, – ответил Вектор с легким сожалением в голосе. – У меня так много дел, что редко удается выкроить столько времени для еды. Кроме того, было бы странно устраивать все это для себя одного, – он примолк и задумчиво уставился на свой бокал. – Чем старше я становлюсь, тем меньше мне нравится мое одиночество. Живому уму нужна вдохновляющая компания. Достойный собеседник. Мне хочется разговаривать о чем-то, кроме дел, моторбола и способов заставить всех как следует выполнять их работу, – он перевел взгляд с бокала на нее. – Даже не представляю, каково приходится тебе.

Кирен немного напряглась. Если он заговорит о ее дочери, если он хотя бы произнесет ее имя, она выплеснет вино ему в лицо.

– Как я уже сказал, я и прежде хотел поговорить с тобой, – продолжал он, – рассказать, что я думаю о тебе, переживаю за тебя после этой ужасной трагедии.

Выражение лица Кирен не изменилось, но пальцы обхватили ножку бокала немного сильнее.

– Когда я узнал, что ты осталась одна, я тем более захотел тебя поддержать, сказать, что… – он умолк и нахмурился. – Честно говоря, я не знал, что тебе сказать. И теперь не знаю. Все, что тебе пришлось пережить, просто не укладывается у меня в голове. Я боялся, что если неправильно подберу слова, то потеряю тебя так же, как Идо. Мне этого не хотелось. В то же время я не знал, был ли ваш разрыв окончательным или вы с Идо могли вновь…

– Нет, – сказала Кирен. – Идо нашел свое место и занимается тем, что ему нравится. По крайней мере, насколько мне известно. Мы не разговаривали с тех пор, как я ушла.

– Так значит, это ты бросила его, – сказал Вектор. Он долил ей вина. Судя по всему, Кирен почти опустошила бокал, не осознавая этого. – Я боялся, ты скажешь, что это Идо тебя выставил. В таком случае я мог не удержаться и, хм, побеседовать с ним о его недостойном поведении. Пусть это и не мое дело.

– Нет, я ушла по собственной воле, – спокойно ответила Кирен. – Моторбол давал – дает – все, что мне нужно. Работу, которая позволяет мне забыться. Он стал настоящим спасательным кругом.

– Я рад, что он тебе помог. – Теперь Вектор примерял сочувственное выражение. – Но, если быть честным, я получил серьезную прибыль. – Пауза. – Выходит, будто я извлекал выгоду из твоих страданий.

«Спасибо за информацию», – прокомментировала про себя Кирен все с тем же спокойным выражением лица. Можно сказать, Вектор зарабатывал именно умением превращать страдания в золото.

– Нет, конечно, – сказала она вслух.

«Последняя возможность сбежать, – прошептал голосок в ее голове. – Если ты останешься, то, вероятно, никогда уже не вырвешься на свободу. Если ты решишь бежать, то не останавливайся, пока не доберешься до клиники. Дайсон примет тебя так, будто ты никогда не уходила, и ты еще сможешь родить…»