Prai'ns
Убеди Меня Жить
Кирилл смотрел прямо на него. Казалось бы, что в его блестящих, пламенных глазах он находил вдохновение, силы. Он будто бы видел в этом юношеском, азартном пламене смысл жизни. Это пламя, вскоре, прямо как в самом начале нашего произведения, когда этим необычайным когнитивным, идеологическим вирусом заразился Владимир, перешло в сердце, нет, можно сказать, что прямо в его болезненную душу. Кирилл, в своей импульсивности, можно сказать, горел. Он дрожал, он хотел действовать.
В один момент, будто бы по зову провидения, протестующие расступились. Из концов рядов выходила маленькая группа. Казалось бы, что в ней нет ничего примечательного, пока наблюдатель не подверг бы их силуэты тщательной инспекции. В их руках были мутные бутылки, с в чем-то обмоченной торчащей изнутри тряпкой. В их руках были Коктейли Молотова.
Совсем скоро их подожгли. Первая рука, первая и самая близкая, которая была не только рядом с Кириллом, но и со строем ОМОНа, была самой твердой из всех. Именно она начала пожар.
Кирилл, находящийся в экстазе, побежал прямо на строй ОМОНа. Двумя прыжками он уже оказался под щитами правоохранительных органов, и, хватаясь за них, пытался подставить служителей правопорядка прямо под объятые праведным пламенем коктейли.
И у него это получалось.
Семен, наблюдающий эту картину, и отреагировавший на происходящее только тогда, когда, как обычно, было уже поздно, закричал:
– И-Д-И-О-Т!
На его глазах проступили слезы. Он подбежал к группе ОМОНовцев, которые избивали бедного Кирилла. Тот, если мы позволим читателю взглянуть сквозь подпорки щитов, казалось бы, не чувствовал боли. Его лицо, казалось бы, начало гореть ровно так же, как горит его пламя. Его алые, пламенные краски, проступающие на лице, которых, возможно, создал именно резкий всплеск идеализма, а, возможно, именно норадреналин, оказались под затмением дубинок и щитов солдат.
Семен, орудуя своими толстыми кулаками, начал откидывать от своего брата бравых служителей закона. Но безуспешно. Совсем скоро, он, просто закричав, закричав от глубокой душевной боли, от того, что въелось прямо к нему в душу, от того, от чего он уже не избавится в своей жизни, загорелся, загорелся, оказавшись в объятиях ОМОНовца, в тело которого попал прямой удар Коктейля Молотова.
Владимир смотрел на это действие, будто бы на сон. На его глазах сгорали два его друга, самых верных компаньонов, которых он мог бы только представить. Но он уже не верил в реальность происходящего. Подсознательно он до сих пор оставался в своих мальчишечьих мечтаниях, в своем азарте. Поэтому, хотя где-то в глубине души его сердце переживало эти моменты самым худшим для человека горем, он, не обращая внимания на крики своих друзей, выбежал во внезапно открывшуюся выемку в сонме ОМОНа.
Он пробегал прямо мимо корреспондентши. Та, что-то мямля в свой микрофон, наблюдая за происходящим, уже не могла что-то говорить, когда Владимир бежал ко входу в Аппарат Президента. Оператор, который был более хладнокровен, ловил момент. Он, орудуя своим чернозеркальным оружием, снимал происходящее.
Владимир бежал. Время для него замедлилось, он, казалось бы, бежал так медленно, как бежать может только хромой инвалид. Но, по сравнению с другими людьми, которые, совсем медленно шевеля челюстью, совсем медленно оборачиваясь в его сторону, и, совсем медленно орудуя своими ногами, устремлялись в его сторону, он был настоящей молнией. Вот он уже преодолел половину пути к зданию, когда из-за его стеклянных дверей показался темный силуэт.
Он мог видеть, как силуэт поднимал странный предмет, очертаниями похожий на пистолет. Он мог видеть, своим необычайно навостренным в этот момент, как у орла, зрением, как необычайная тень спускает курок. Он мог видеть, как пуля, летящая в разы быстрее ОМОНовцев, пытавшихся его догнать, летящая в разы быстрее, чем он убегал от них в сторону входа, летела прямо на него.
Прямо в его сердце.
Через пару секунд он остановился.
Он вздрогнул, чувствуя, как инородное тело, пуля, проходила навылет, пробивая сердце, вытаскивая его огромное, но совсем детское сердце наружу.
Он недолго стоял, всматриваясь в силуэт. Собрав последние силы, он слегка приподнял руку, и, указав на тень, совсем ослабевшим голосом скорее провел губами, чем пробормотал:
– Он убил меня.
И, высказав свои последние слова, подкосил колени, и свалился наземь, позволяя своей благословенной юношеской, можно сказать, героической крови растекаться по грязи, которая оказалась совсем недостойна носить на своей земле нового Оддисея.
Глава девятая, или финал, в котором один дьявол говорит с другим
Долго Антону ждать своего приезда не пришлось.
Мигалки, особый кортеж, перекрытые улицы, – все было сделано для того, чтобы уже через полчаса, если не раньше, наш герой оказался в Ново-Огарево.
Учтиво поклонившись своим конвоирам, которые были скорее похитителями, чем охранниками, безмолвно поблагодарив их за учтивость, оказанную во время его транспортировки, он, последовав за слугами, вскоре оказался во дворце.
Выпровожденный на второй этаж, совсем скоро он оказался в одной комнате с президентом Российской Федерации.
– Присаживайся, – жестом указывая Антону на кресло напротив себя, властным голосом заявил Путин.
Дважды ему повторять не приходилось. Антон, твердой походкой, которой, можно подумать, идут либо на плаху, либо за орденатом, приблизился к своему похитителю, и, заняв обетованное место, вопросительно поднял бровь.
– Мне жаль, что все так произойдет, – вздохнул Путин.
– Простите?
– Ты наломал много дров.
– Конечно, я наломал. Мне это еще вспоминали до того, как я был удостоен честью прокатиться в вашем кортеже.
– Только я не вспоминаю. Я предсказываю
– Простите? – выпятив глаза, казалось бы, в абсолютном удивлении спросил Антон, – Что?
– Думаешь, что человек твоего масштаба, тот, кто был своего рода народным героем, лидером, может пропасть бесследно? – откидываясь в своем кресле, начал Путин, – Нет! Как сказал бы Генрих Третий – великие скорбят всегда. Ты сделал много. Слишком много. И теперь народ хочет, чтобы ты повторил свои подвиги. Но теперь уже не твоим полигоном станут не страны Азии или Запада. Ты будешь разламывать мой питомник.
Антон, переменившись в лице, побледнев, хотел было соскачить с места, что-то яростно высказать, когда президент жестом его предупредил.
– За Добро нужно платить, – продолжал Владимир, – В особенности, когда живешь в мире Зла.
– Что же… – дрожащим голосом начал Антон, – что же будет дальше?
– Дальше? – улыбнувшись, и, казалось бы, слегка усмехнувшись, сказал Путин, – а дальше – ты умрешь.
Антон побледнел так, как будто бы уже умер. Прямо на месте, прямо от слов президента, которые, можно подумать, попали прямо в его сердце, пробивая его насквозь.
– Как же… Как же это так? За что же… Как же… Что же я сделал…
– Оставь сопли! Ты работал языком, и работал хорошо. Теперь же, как ты сам любил цитировать, живи, когда должно жить, и умри, когда должно умереть. У тебя будет день отсрочки.
– Да? – с проблеском надежды в глазах проговорил он.
– Не подумай, что цитата "Перед казнью попроси стакан воды" сработает в твоем случае. Все продумано. Ты умрешь тогда, когда захочу именно я. Но не подумай, что я сделаю это с особым удовольствием. Из-за тебя погибают ни в чем неповинные люди.
Они замолчали. Антон, сложив голову на грудь, казалось, проворачивал в своей голове все, что произойдет с ним дальше. Смирившись, и, собрал все свои силы, он вновь посмотрел в лицо своего палача.
– Тебе выдадут одежду. Под именем знакомого тебе Владимира, – высказав имя своего тезки, Путин усмехнулся, – ты зайдешь в комнату 205 своего общежития, и, как ни в чем не бывало, устроишься на ночь. Утром в твоей комнате начнется пожар. И никто не найдет никаких улик.
Антон сглотнул, выслушав свой приговор. Затем, устремив свой взор, полный ненависти в лицо президента, он гордо кивнул.
– Уведите его! – громогласно объявил Путин.
Антон не отводил своего взора, вплоть до момента, когда охрана его выталкивала силой. Как только двери закрылись, Путин, наконец отведя свой взгляд, облегченно вздохнул.
Меньше чем через получаса в кортеж президента сел уже знакомый нам по второй главе Владимир, в берцах и плаще.
========== Эпилог, или Exodus ==========
– Новое дело, – с выработанной безразличностью, подкидывая шитую папку на стол Оливера проговорил начальник департамента.
Оливер, стоявший прямо напротив офисного стола своего начальника, присел на стул напротив него. Взяв в руки папку, и, медленно ее перелистывая, он слушал:
– Два ребенка. Один, в состоянии наркотического аффекта, подскользнулся, когда пытался прорваться в Аппарат президента. Второй сгорел при пожаре второго этажа общежития.
Отстраняя папку, казалось бы, удовлетворившись своими изысканиями внутри нее, он вопросительно посмотрел на своего начальника.
– Да, – укоризненно процедил он в ответ на упрек Оливера, – с первого взгляда кажется, что тут нет ничего общего. Возможно, так и есть. Но формально мы должны провести расследование. Оба они были соседами по комнате.
Оливер поднялся с кресла, забирая папку с материалами дела. Он уже был почти у выхода, когда начальник вновь окликнул его:
– И да, – медленно, задумчиво, будто бы совершенно не желая говорить этого, затянул он, – не старайся сильно над этим делом.
Оливер, почтительно кивнув, и, поклонившись, вышел из кабинета.
– Недавние протесты по результатам выборов в Москве вызвали шквал международной критики, – начала было блондинка, взирающая на департамент с экрана, когда недовольный охранник, ревностно относившийся к политике, ее не выключил.
Оливер хотел было остановиться и послушать ее речь, но, махнув рукой, он, быстрыми прыжками оказался у своего стола.
– Кирилл Мамаевский. – читал он вслух папку, что разложил на своем рабочем месте, – первокурсник, заселился в комнате общежития 201, в которой встретился с Владимиром Городецким, второкурсником… Владимир погиб в результате пожара, Кирилл, – на протестных акциях… Интересно.
Затем, раскрыв файлик с уликами, который был на удивление пуст, он достал единственное украшение этого дела – слегка подгоревшее запечатанное письмо.
– Двойной конверт! – буркнул он про себя, – как умно. Видимо, это и спасло его от пожара.
Затем, развалившись на своем стуле, и устремив взгляд в содержание текста письма, он принялся читать.
Уже через пару мгновений он подправил свою осанку, принимая все более серьезный вид. Когда глаза спустились к последней строке, он, положив письмо на стол, резко поднялся, и, нащупав в кармане ключи служебной машины, незамедлительно, можно даже сказать, стремглав устремился к ней.
Меньше чем через час он был у заброшенной автобазы.
Найти тайник не было никакого труда. Автобаза была пустынна, не могла похвастаться даже оставленными кусками металла. Для чужого взгляда она безусловно не представляла больше никакого интереса. Поэтому, проведя полчаса в поисках, он наконец наткнулся на массивный ящик, упершийся в угол ветхого бетонного здания.
Безусловно, это и был его тайник.
Через пару секунд, орудуя монтировкой, которую он удачно прихватил из машины, его лик озарился свечением золотых слитков.
Он поднял один, казалось бы, играясь с ним, взвешивая его в своей руке. Совсем скоро он начал нервно посмеиваться, и, как только уронил слиток себе на ногу, запищав, принялся хохотать.
В это время, на противоположной стороне базы, за столь непорядочным служителем закона наблюдала загадочная фигура в плаще. Убирая бинокль от своих глаз, читатель, рассматривая его столь знакомую фигуру, столь знакомые очертания ладони, столь знакомый голос, процедивший:
– Игра началась…
Мог признать бы только Владимира.
Но мертвые, казалось бы, не рассказывают сказок.
