Полина Павлова
И только море запомнит

Явно не ожидавший такой прыти туземец получает с ирландским запалом лбом прямиком по носу. Хрустят кости, а лезвие входит в плоть, как нож в мягкое масло. В одной из многочисленных пьяных драк в тавернах она подсмотрела хитрый прием, прозванный у нее на родине «шотландским поцелуем».

С борта «Приговаривающего» спускают малокалиберные пушки, предназначенные против пехоты. Шеренги солдат отправились в глубь пляжа. То тут, то там слышится одна и та же команда: «Приготовиться. Целься. Огонь».

На помощь приходят люди Бентлея Кеннета. Первый ряд британцев опускается на колено. Голос командора: «Залп!» Перед глазами клубится пороховой дым. Уши закладывает от десятков выстрелов. Кеннет сколько угодно может кичиться собственной военной мощью, для Морганы это не имеет никакого смысла. Нет толка громыхать орудиями, когда в принципе такое было допущено.

– Колман!

Капитан наконец замечает своего квартирмейстера, сражающегося одной рукой, и, отпихнув в сторону чье-то тело, прорывается к мужчине. Крепкого, здорового мужика неорганизованный народец умудрился зацепить – из его плеча торчит кривая стрела. Моргана множество раз видела Колмана раненым, они принимали участие, пожалуй, во всех самых кровавых и безжалостных стычках, какие только можно вообразить, и почти всегда ранения оказывались не смертельными или не настолько серьезными, чтобы потом это могло привести к каким-то последствиям. Однако черт знает, чем может быть смазан наконечник этой самодельной стрелы. И капитану становится тревожно за квартирмейстера. За друга.

За единственного человека, который будет на ее стороне, даже если она будет неправа и совершит самый глупый поступок своей жизни – влюбится в кого-либо.

На замену первой и второй шеренге британских солдат выходит третья и четвертая. И снова грохот выстрелов. Туземцы ложатся неподалеку чередой трупов.

– Моргана, дьявол тебя подери! – рычит квартирмейстер, непонятно только от чего: от боли или от злости.

Может, он бы и хотел, чтобы ее тут не было, но девушка подоспела как раз кстати, чтобы оттолкнуть туземца, решившего напасть со спины. Она пристреливает того, прижимая ногой к земле, так, словно он и вовсе не человек.

– Díul mó bhad^[12].

– Свали отсюда, отродье адское. Слева!

Колман Мерфи прикрывает слепой бок Морганы и двумя выстрелами укладывает на землю двоих. C травмированной рукой он все равно умудряется стрелять.

– Наглая ирландская девка. Ты не дожила бы и до рассвета, если бы лезла в каждую передрягу. Твой отец…

Квартирмейстер тяжело дышит, но на его лице проскальзывает улыбка. Такая же слегка сумасшедшая, как и на лице Морганы. Он может сколько угодно ругать ее. Но от этого их отношения никогда не перестанут быть теплыми, почти семейными.

– Мой отец сказал, что ты – кусок дерьма. Заткнись и сражайся, как мужчина, а то твои яйца скукожились до размера…

– О’Райли, только попробуй!

Для них привычно браниться во время драки. Песок под их ногами чуть ли не горит от запала и от остервенения, с которым они отбиваются от дикарей. Пока знакомый звук не извещает о грандиозности намерений Ост-Индской торговой компании, либо о глупости всех ее членов.

«Мортиры…»

– Твою мать! Ядро мне под задницу! – рявкает ирландка.

Какой безумец отдал такой приказ? Ну конечно же, английский лорд! Мозг говорит лишь о том, что надо спасать квартирмейстера, выдергивать из-под возможного шквала его, своих матросов. Всех людей, до которых получится добраться. И, конечно же, не забыть спасти саму себя.

«Паскуда английская!»

О’Райли непроизвольно ищет взглядом в толпе и дыму лорда. И, на удивление, находит его – сражается наравне со всеми, быстро и изящно орудует шпагой. Ее тревожит, что она в принципе допускает мысль, что Кеннет способен выйти сражаться за чужих людей, проливать горячую кровь, он совершенно не похож на человека, который считает своим долгом оказаться в гуще сражения. Однако Бентлей здесь. И он сражается – зрелище, за которым даже интересно понаблюдать, если бы не один прискорбный факт: англичанина окружают, а Моргана чувствует в себе благородный порыв.

Спасать англичан никогда не входило в ее планы. Но Кеннет человек. И он не справляется с туземцами, которых становится все больше и больше. В первую очередь Моргана оправдывает свой порыв и мысли исключительно фактом того, что, если лорд погибнет, Спаркс без размышлений отдаст приказ расстрелять ее и ее команду в упор. А Кеннет, каким бы отвратительным со стороны ни выглядел, все же сдерживающий фактор.

– Мне нужно спасти этого идиота.

– Давай, девочка, быстрее.

Они обмениваются с Колманом короткими взглядами. Тот кивает и сам, подхватив одного из матросов чуть ли не за шиворот, бежит прочь. Сшибая головы двум дикарям, ирландская пиратка подскакивает к лорду и подставляет клинок под удар копья. Дерево трещит и ломается.

– Кеннет, какого… черта… происходит? – она рычит глухо, как совершенно разозленная волчица. И вместо того, чтобы продолжить сражение, хватает англичанина за руку, чтобы выдернуть из-под огня. – Дерьмо английское!

Но Кеннет отдергивает руку:

– В любой другой ситуации вас бы выпороли за такие слова.

Он будто вовсе не переживает. Холодный, стальной взгляд. Поступок беспощадного, идущего по головам человека, которому плевать на все те жизни, которые могут быть унесены. Ведь это…

О’Райли смотрит на Кеннета с секунду. После чего делает то, что сделал бы любой нормальный человек: иногда самое мудрое решение – свалить к чертям. Благородный порыв оказывается задушен ее холодными и потными руками. Не хочет – его право. Пострадает – она не будет скорбеть. Придется придумать план, как разобраться со Спарксом, имеющим численное преимущество, если Кеннет издохнет.

«Огонь!»

Небо озаряют вспышки орудий. Хватает лишь нескольких секунд, чтобы туземцы ринулись обратно в джунгли, бросая на землю свое примитивное оружие. Им ли тягаться с «Приговаривающим»?

Глава 7. Моргана ненавидит мужчин

– Если будешь улыбаться, то все запомнят тебя как прекрасную девушку. Слышишь?

Кузина Кэт убирает от ее лица волосы, пощипывает щеки, чтобы появился небольшой румянец и подчеркнул самое красивое, что есть у Морганы, – ее лицо: ровный нос, блестящие карие глаза и чуть пухлые губы. Округлые формы еще полностью не сформировались в том виде, в каком они есть у кузины, поэтому привлекать внимание остается только смазливостью и манерами, от которых ее тошнит.

«Улыбайся, прислуживай, кивай головой и отвечай, только когда тебя спросят. Будь покорной и убери нож, который ты все время прячешь под платьем. Это не для леди», – проскакивает в голове у Морганы. Так должна сейчас ее наставлять кузина, но вместо этого поправляет рюши и ленточки – то, что не вписывается в умы ирландцев и в дух вольного гэльского народа, что не вписывается по меркам самой Морганы в ее внешний вид.

Но Кэт, конечно, все знает лучше. Выйдя замуж за богатого землевладельца, она стала тем самым эталоном прилежной жены с тонкими фарфоровыми руками и самыми что ни на есть кукольными чертами лица. Сохранила детскую наивность в манерах и действиях, хотя она старше самой Морганы на добрых десять лет!

– Ну же, Морриган! Улыбнись, а то у тебя такой вид, словно тебя ведут на… – Кэт делает маленькую паузу, убирает еще одну завивающуюся прядь от лица и щелкает Моргану по носу, – на эшафот.

– Я не хочу туда идти, – О’Райли говорит так, будто ее отправляют на эшафот. Она недовольно надувает губы, скрещивает руки на груди и сутулится ровно настолько, насколько ей позволяет туго затянутый корсет. Знает же, что Кэт каждый раз раздражается, стоит ей хоть немного наклониться вперед и свести плечи так, чтобы грудная клетка оказалась сдавленной еще больше от ужасного китового уса.

Но вместо привычной и предсказуемой реакции Кэт выдыхает. Ее прохладные руки скользят по плечам, по локтям, пока не достигают кистей Морганы. Кузина стискивает их так сильно, что белеют костяшки прямых и ровных пальцев. Шумный выдох:

– Знаю.

– Тогда почему я должна? – О’Райли с вызовом смотрит на кузину.

Та в молчаливом сожалении склоняет голову набок. В прекрасных серых глазах Кэт слишком много сочувствия для одного простого вечера, где Моргану должны познакомить с ее будущим супругом – человеком, которого она заочно ненавидит и желает ему самой мучительной смерти из всех возможных.

– У тебя нет другого выбора, дорогая. Твой отец очень рассчитывает на этот союз. Он очень выгоден семье, поможет сохранить состояние. И ты окажешься в хорошем доме, не будешь ни в чем себе отказывать. Самуэль хороший и честный человек. Он позаботится о тебе.

Моргана знает, когда Кэт врет, та совершенно не умеет этого делать: кончики ее ушей краснеют, а глаза начинают бегать туда-сюда, пока она вовсе не всплескивает руками и не отходит в сторону, чтобы не смотреть в лицо человеку, которого пытается обмануть. Да, именно как сейчас.

– Я не вещь, чтобы меня можно было просто так отдать, – цинично произносит Моргана, сверля кузину серьезным взглядом исподлобья. – И сколько я стою в таком случае? Какое у этого Самуэля состояние?

Кузина сдавленно ахает, садится на козетку и поджимает под нее ноги – аккуратно, но все же вся ее фигура дрожит. И Моргана готова поклясться – первый раз ее эмоции выглядят совершенно неидеальными и неуместными, не то что к лицу, а ко всей ситуации.

– Если бы мама была жива, она бы такого не допустила, – нижняя губа у Морганы дрожит.

– Если бы тетушка была жива…

Моргана ненавидит мужчин.

* * *

Дикари отступают. Дело сделано.

Кеннет скрещивает руки за спиной, наслаждаясь видом расстелившегося перед ним пепелища. В его глазах отражается праведный гнев Англии и самой Ост-Индской торговой компании. Не вся мощь «Приговаривающего», однако даже этого хватает, чтобы Кеннет гордился собой. Он не сторонник полумер, но часто их вполне хватает против людской глупости. Солдаты вскидывают руки к небу, восторженно восхваляя бой, кричат «ура».

– Лейтенант, – коротко обращается Кеннет к солдату, вытаскивающему шпагу из тела еле дышащего туземца. Запыхавшийся мужчина вытирает лезвие о складку локтя и выпрямляется:

– Сэр.

Бентлей оглядывает едва дышащих туземцев, распластавшихся на земле. Времени терять нельзя. Подумать только, кучка жалких дикарей смогла, пусть и немного, спутать карты. А Кеннет ненавидит, когда что-то идет не по плану.

– Подсчитайте потери. Врачей на берег. Срок вам до утра.

Проводит кончиком языка по зубам, недовольно отмечая в мыслях, что кофе уже точно остыл, а значит, нужно заваривать чай. И лишним не было бы подать к столу обед. Хотя стоны, завывания и слезы немного отбивают аппетит. Но если переставить навес чуть дальше по пляжу, то ветер не будет доносить до него вонь жженой плоти. И даже можно будет насладиться в полной мере едой, наблюдая за покачиванием пальм. Завтрак – важнейший из приемов пищи для англичан, однако и обед Бентлей не привык пропускать.

Он покидает поле боя, дождавшись, когда с «Приговаривающего» по трапам спустят носилки. Достаточно, чтобы оказать первую помощь пострадавшим, воюющим на стороне короны. Остальных ждет смерть бешеных собак – пронзить сердце штыком, чтобы не тратить воистину драгоценные пули. В уме лорд примерно подсчитывает расходы. Конечно, для точности подсчетов ему не помешает узнать количество погибших, но уже сейчас можно предположить, сколько денег потратит Ост-Индская торговая компания, чтобы заплатить посмертно за оказанную услугу.

Может, стоит попросить подать его записную книжку и, пока готовят мясо, набросать примерные цифры?

Будто ничего не произошло, лорд заходит под навес. Все же с этого места не видно обагренного кровью песка и искореженных тел. Он опускается на стул, подзывая двумя пальцами к себе мальчишку – какого-то юнца, еще не оправившегося окончательно от произошедшего. Его немного потряхивает, и дрожащее «с-сию минуту, с-сэр» на приказ подать чай выдает его ужас с головой.

Досадно, что Бентлей допустил наличие слишком молодых членов экипажа. Но лично отсмотреть каждого невозможно, хотя, признаться, обычно он старается. И тем удивительнее, что Кеннет допустил до службы под своим началом такого бесчестного человека, как Эттвуд.

Через полчаса под навес входит Спаркс, вытянувшись подобно струне:

– Милорд. Отчет.

Бентлей, не глядя, берет из рук агента бумагу. С нескрываемым недовольством он проходится взглядом по строчкам, каждый из погибших – рабочая сила. Он педантичен. Расчетлив. Потери в начале становления Ост-Индской торговой компании всегда были ударом, однако сейчас каждое имя в списке отдается лишь неким разочарованием. Не скорбью, та незнакома Кеннету. И все же это траты.

– Семнадцать солдат. Семь моряков. Три канонира и… врач, – на последнем слове он делает особый акцент.

И все это потери лишь от туземцев. Что будет, когда за оружие схватятся пираты, не знающие жалости, и под предводительством капитана, желающего кровавой расплаты? Возможно, это будет самая жестокая схватка с противником, неравным ему по силе и возможностям. Исход однозначно предрешен. Кеннет не побоится пристрелить любимую лошадь, когда того потребует случай.

Бентлей хмыкает и раскладывает бумагу на столе, несколько раз проводит по ней ладонью.

Ему спешат подать чернила, перо и воск со свечой.

– Отметьте, что эти люди проявили отвагу. Отчет по экипажу «Авантюры» передайте О’Райли, – Кеннет потирает переносицу двумя пальцами.

Он все же надеется, что на каждой остановке их не будет поджидать какая-нибудь неприятность. Хотя от О’Райли всегда нужно чего-то ожидать, какой-нибудь гадости. В лучшем случае – неприятной. В худшем – фатальной. Ни море, ни лорд не прощают ошибок.

Спаркс кивает и удаляется прочь, почти маршируя. Удивительно, как уместно такая походка смотрится в Лондоне, но как же нелепо – на песчаном берегу неизвестного острова. Лорд знает, что его агент раздосадован – ему лишний раз приходится контактировать с Морганой, не желающей проявить снисходительность и терпимость, но не то чтобы Бентлея волнуют чьи-либо чувства.

Поднос с письменными принадлежностями сменяется подносом с чайником и чашкой. Кеннет берет в руки хрупкий фарфор, наполняет его чаем и делает глоток. Он тянется поставить чашку обратно на поднос, но треск камзола выводит лорда из легкой туманной задумчивости. Еще этого не хватает для полного счастья.

– Проклятье…

Кеннет только сейчас осознает, как небрежно обошелся с Морганой. Привыкший решительно и отточенно действовать в критической ситуации, лорд совершенно не осознал, кто схватил его за руку. Бентлей рявкнул на нее, будто она один из множества солдат на его службе. Он так много думает о неосмотрительности по отношению к О’Райли, что позволил самому себе допустить досадную оплошность. А ведь в ее взгляде промелькнуло нечто похожее на… преданность?

Наверно, именно так можно описать подобный порыв. Ничем иным он просто не может быть обоснован. Бентлей ценит преданность, но только когда понимает, что за ней стоит. И лучше, когда люди пресмыкаются, боятся и шепчут имя одними губами, страшась поднять глаза. Он никогда не старался и не старается по сей день кому-то нравиться. Господствовать над чужими сердцами через любовь и благородство – развлечение для женщин. Наивных женщин.

Моргана не наивная. Он тоже не из этого теста.

Его почти раздражает, что она так много места занимает в его мыслях. Неприлично много. Можно подумать, что еще немного, и она начнет приходить к нему во снах. А выносить ирландку еще несколько часов, предназначенных специально под отдых, он не сможет. Каждый диалог с ней и так напоминает танец на пороховой бочке – авось не рванет. Но он не может не признать – ему стоит извиниться.

– Как там тебя, послушай, – Бентлей подзывает к себе еще ближе юнца с подносом. – Узнай, какое вино осталось. Скажи выдать бутылку самого лучшего, я приказал. И набери каких-нибудь фруктов. Но только спелых и не гнилых. Если я узнаю, что ты набрал объедков, – высеку. Лично.

* * *

До безопасного места бежать приходится быстро. Рев снарядов, взрытый песок, комья земли, разлетающиеся во все стороны, – все это подгоняет. И пускай Бентлей Кеннет остался за спиной, Моргана вовсе и не намеревалась жертвовать собой, чтобы ему помочь. Одно дело – рвануть в битву за человеком, которого знаешь долгое время и которого называешь другом, и совершенно другое – протянуть руку помощи тому, кто ее и не заслуживает вовсе. А по мнению Морганы, Бентлей вообще не заслуживает по отношению к себе ничего. Да и для спасения у Кеннета всегда есть Спаркс. Иной работы для рабски преданного человека не сыскать.

Размазывая по щеке грязь, О’Райли направляется к своему квартирмейстеру. Колман переводит дух. И видно, что именно сейчас, когда его отпустило неожиданно настигшее сражение, боль достигает своего апогея.

– Ты как?

– Жить буду.

– Уж постарайся, – она хлопает его по здоровому плечу.

Мерфи морщится, стискивает зубы. Стрела, сделанная неотесанными дикарями, плотно вошла в тело.

– Пойдем, у меня есть кое-что, – ирландка протягивает руку квартирмейстеру. И, ухватившись за нее, Колман поднимается с ящика.

Они направляются на «Авантюру», за которой недоглядели люди Кеннета. Моргана мотает головой, отгоняя все мыслишки об английском лорде. Пусть даже не смеет забираться в ее голову.

Поднявшись по трапу, пираты заходят в каюту. И первым делом Моргана залезает в один из сундуков, пока квартирмейстер садится на табуретку и упирается ладонями в колени. О’Райли достает запыленную бутылку и сложенную несколько раз тряпку.

– На вот, – Моргана откупоривает бутылку, протягивает ее Колману, – выпей для храбрости.

Мужчина тянется за бутылкой:

– Откуда ты это достала?

– Везла от самой Ирландии.

Мерфи усмехается. Она не везла с собой виски прямиком из дома, просто не могла и не было возможности, но потратила кругленькую сумму, чтобы раздобыть для них одну-единственную бутылку, напоминающую о родной земле.

– Настоящий вроде, – Колман нюхает содержимое бутылки.

– Пей давай.

Сняв перчатки, Моргана укладывает их на столешницу, берет бутылку сама и тоже делает глоток. Сейчас ей придется выдернуть стрелу. Никому другому Колман просто не дастся. Когда-то она уже делала подобное. Только это была стрела, застрявшая в ноге. И матроса того было не то чтобы жаль. Моргана зажигает еще несколько огарков свечей, чтобы в каюте стало светлее. Она берет нож и отрезает рукав окровавленной рубашки, освобождая себе доступ к ранению. Ткань уже успела прилипнуть. И ее даже приходится отрывать.

– Пью, успокойся.

– Вот и пей, только немного. Мне оставь.

Она вспоминает, что просто извлечением стрелы тут не отделаться. И лезет в ящик стола, чтобы найти крючковатые иглы, нагло украденные как-то с английского корабля и уже немного потемневшие от времени и нечастого использования, и один-единственный грубый пинцет. Уложив их на видное место, чтобы оставались под рукой, О’Райли произносит:

– Будет больно, только не ной.

– Хватит уговаривать. Давай доставай.

Моргана, выдохнув, берется за стрелу. Она старается ее не шевелить, чтобы не причинить квартирмейстеру новую порцию боли. Нужно протолкнуть наконечник наружу или попытаться сделать так, как сделал бы любой хирург. Вряд ли, конечно, он зазубренный, однако и такое может быть. И чем больше она тянет время, тем велик шанс, что у Колмана потом придется отнять руку. А вот этим она уже сама заниматься не сможет: не хватит сил и смелости.

Забрав у квартирмейстера виски и полив им его плечо, О’Райли перехватывает нож сильнее. У нее нет полноценного хирургического набора, и лезвие клинка выглядит слишком огромным по сравнению с раной. Кончиком проникнув под кожу, не представляя, как лучше подступиться, но уже взявшись за такое нелегкое дело, Моргана пытается расширить рану. Колман рычит, стараясь не выдавать такую постыдную для мужчин вещь, как собственную слабость. Надо было предложить зажать ему зубами кожаный ремень, чтобы он не откусил себе кончик языка.

– Терпи.

– О’Райли. Заткнись.

И Моргана замолкает, старательно раздвигая рану ножом и пальцами. Ей остается только представлять, насколько мучительны ее действия для Колмана, но квартирмейстер стоически держится. Проявление если не героизма, то колоссальной выдержки. Стрела вошла неглубоко, Моргана быстро нащупывает ее пальцами. Она пытается схватиться за ее края, но скользкие от крови пальцы слишком крупные.

– Еще немного. Подай пинцет.

Колман делает еще один глоток из бутылки. Молча он подает О’Райли инструмент. И, залив рану все из той же бутылки, чтобы избавиться от крови, Моргана подобно ювелиру подцепляет наконечник. Она тянет его на себя, но пинцет срывается, и Мерфи рычит.

– Прости, – сдавленным голосом произносит Моргана.

– Достань уже эту сраную стрелу!

– Колман, я не врач.

Она предпринимает еще одну попытку зацепить наконечник, но пальцы скользят по железу. Металл то и дело норовит выпасть. Моргана только плотнее зажимает его. Она тянет медленно, и дыхание Колмана становится все тяжелее и тяжелее. Но вот наконечник с обломанным древком оказывается у нее в руках.

– Зараза.

Взяв чистую тряпку, Моргана прижимает ее к ране.

– Надо было обратиться к врачу на «Приговаривающем».

Хорошие мысли всегда приходят после, она бросает самодельный кривой наконечник на пол.

– Еще чего, я лучше сдохну, чем позволю англичанам меня латать. Продолжай.

Моргана поджимает губы. Она совершенно не способна на кропотливую работу. Теперь нужно заправить в иголку нить и постараться зашить кровящую рану. Дома в Ирландии ей хуже всего давалось вышивание. И если мать практически всегда аккуратно расшивала салфетки, то негнущиеся, почти деревянные пальцы Морганы просто непригодны для подобного.

– Я не смогу.

– Ну, я же смог зашить тебя.

И это самый отвратительный шов, который Моргана когда-либо видела. Он болел так сильно, постоянно ныл и остался неровным шрамом у нее на правом боку. Тогда она думала, что обязательно издохнет. И только молилась, чтобы смерть была быстрой. Ни в какое сравнение с мастерской работой хирурга на ее лице.

– Нет. Я не смогу, – она сильнее зажимает тряпкой плечо. – Иди… и найди врача.

Скрежет зубов Колмана противно режет слух. Но квартирмейстер поднимается с табуретки:

– Только потому, что ты попросила.

Моргана кивает. Колман немного пошатывается, но в целом выглядит живым. Удерживая тряпку, он толкает здоровым плечом дверь и выходит на палубу. А Моргана идет к небольшому ведру в углу комнаты. На дне еще есть вода. И она опускает в нее руки, чтобы отмыть ногти и пальцы. Смелость в последний момент ее покинула, и ладони начали трястись слишком сильно. Она бы просто не смогла ничего сделать: ни вдеть нить, ни прошить правильно.

Старательно натирая пальцы, Моргана пытается совладать с собой. Все будет в полном порядке. Она верит в это. Отерев ладони об атласные бриджи, капитан берет с собой оставленную Колманом бутылку и выходит на палубу.

Она садится на бочку, разгоняя остатки алкоголя по стенкам. О’Райли собирается уже сделать глоток, но уединение портит Спаркс.

От одного вида Оливера Спаркса Моргану тошнит. Скверный человек, посредственная личность. Просто ручная собачонка Бентлея.

– Мисс О’Райли, – он обращается к ней, как обычно, высокомерно, всем видом показывает, что она не стоит и его мизинца, а уж про лорда и говорить не приходится – даже пыли с его сапог. – Прошу. Список погибших и раненых. Все они получат амнистию и выплату семьям за отвагу. Могилы готовят… милорд приказал, – последнюю фразу мужчина озвучивает с недовольством, передавая бумаги.

Моргана старается не обращать внимания на его кислую физиономию. Берет рукой бумажку, быстро пробегается по ней взглядом, затем несколько раз складывает, хочет засунуть куда-нибудь, но, понимая, что за ремнем она держаться не будет, просто выкидывает в сторону. Деньги – это всегда хорошо, самой ей не придется покрывать расходы на похороны.

– Скажите милорду, что мы не нуждаемся в его подачках. Я сама могу вырыть своим людям могилы. А если ему позволит совесть после такого ко мне с чем-то обратиться, то пусть засунет свой английский язык в мою ирландскую задницу.

Смурной Спаркс стискивает зубы так сильно, что у него на виске вздувается жила. И эта жила пульсирует, пока Оливер не берет себя в руки. Годы преданности и верности Кеннету берут верх, но играют не теми красками.

– Милорд хотел защитить вас всеми доступными методами, – рычит Оливер себе под нос.

И Моргана вскидывает бровь – с удивлением и сомнением:

– Он ни о ком не будет заботиться, кроме себя.