Поль Сидиропуло
Причуды южан. Ироничный фарс

© Сидиропуло, Поль, 2017

© Издательство ИТРК, 2017

***

Посвящается отцу и матери, Пе тру Кузьмичу и Прасковье Алексеевне

Чувство собственного достоинства – середина между своенравием и подхалимством…

Аристотель

1

Мастер-Григорий нигде не получал такого удовлетворения, как у себя в саду, под кроной ветвистой яблони. Перед ним самодельный верстак с сапожным инструментом, а рядом мангал с горящими углями. Старик давно на пенсии, но не мыслил свою жизнь без работы. Туфли почти готовы, но он продолжал усердно наносить последние штрихи своему творению и что-то тихо напевал. Впрочем, скорее мурлыкал он любимый мотив сквозь чуть приоткрытый рот, увлеченный, сосредоточенный.

– Отец! Отец! – отвлекла его Мария, сноха, женщина подвижная, по-девичьи стройная, несмотря на то, что давно перевалило ей за сорок.

Крупные карие глаза ее были полны нетерпения, а красота, прочно сохранившаяся на ее овальном лице, приобрела нарочитую холодную строгость. Под мышкой ее раскудахталась крупная рябая курица, как будто передразнивала покрикивающую хозяйку.

Григорий покачал головой, усмехнулся снисходительно, как бы наперед зная, что ничего важного сноха не скажет.

– Слушаю, что у тебя? – Он свел к переносице пучки поседевших бровей.

– Долго еще будешь няньчиться с туфлями? – выпалила она сердито, резче, чем сама того желая. – С минуты на минуту подъедет Спартак, а к столу у меня еще не все готово.

Григорий чуть выждал и спокойно спросил:

– И с чем же ты все утро возилась?

Мария едва не выронила курицу.

– У женщин, отец, дело всегда найдется. Твои бы мне заботы!

– Она остро покосилась на туфлю, словно из-за нее возник спор.

– Встань, говорю, зарежь курицу.

Старик нахмурился, уткнулся в работу.

– Попроси кого-нибудь из соседей.

– Кого я буду искать? Все нынче заняты по горло. Носятся, как угорелые. И стар, и мал – все подались в бизнес. Коммерсантами себя вдруг возомнили.

– Попроси Иосифа. – Он покосился в сторону соседнего дома.

– Ёську что ли? – брезгливо уточнила Мария. – Колобка? Тяжеловоза что ли? – смешок ворвался ей в рот.

– Ну! – Григорий не желал более отвлекаться. Но сухо поправил невестку. – Тяжеловес, хочешь сказать?

– Господи! Да он отродясь ничего в доме не делал! – осуждающе заметила Мария. – Мать его, Марфа, индюшка хрипатая, вот-вот треснет от важности, – с большой охотой переключилась сноха на соседку, – родила его на старости лет, и не приучила к труду. Порежется, еще во всех грехах Марфа меня потом осудит. И это потому, что с детства не приучают к самостоятельной жизни, – завелась она.

– Учиться надумал, переросток. Да когда не дано, взять неоткуда. Конечно, разбаловали. На всем готовом. Приготовь, поднеси… Скажи, зачем ей нужен был третий этаж? Она и сын? Нам назло. Чтобы закрыть нас от солнца…

– Возможно ли такое, дочка? – скептически отозвался Григорий.

– Светит отовсюду, вон сколько солнца!

– А с раннего утра – нет! – капризно стояла на своем Мария.

– Так в это время мы спим, моя хорошая…

– Ей какое дело! Может, у меня бессонница! Хочу выйти к себе во двор, прокричать: добро пожаловать солнце! А какая-то мымра посмеет лишить меня такого удовольствия! – запалялась Мария.

– Ничего приедет мой сынок – вымахает сразу же еще два этажа. Будет она после обеда сидеть в тени.

– Зачем это тебе, дочка? – мягко упрекнул ее старик. – Посмотри, какой у нас чудесный сад. Лишишь солнца деревьям, овощам, цветам, что сажаешь из года в год…

Григорий был прав, но Мария не хотела уступать:

– Надо было взять на рынке уже готовую курицу, как это делают другие! Больно хочется резать и общипывать птицу… – она сочувственно погладила курице голову.

– Позови Диму, – Григорий почувствовал легкое угрызение совести. – Он шустрый. Наверняка сможет справиться с курицей.

– Шустрый за каждой юбкой гоняться! – не одобрила Мария.

– Как и его наставник, Кира преподобный. Дылде жениться пора, а у него все еще в голове шальной ветер гуляет.

– Или не видишь? Мне нужно успеть к приезду внука! – старик надеялся, сама сноха поймет и не придется тратить попусту слова, объясняя. – Обувь шить – не блинчики печь, – он поплевал на суконку и принялся растирать туфлю. – Тяп да ляп.

Мария почувствовала себя задетой, да и курица время от времени беспокойно трепыхалась, надоедливо торопила. Она бросила сердитый взгляд на мангалку, где на горячих углях накалялся отделочный сапожный инструмент. И не со зла, а так обронила:

– Ты думаешь, Спартак станет носить эти туфли? Вон их сколько отовсюду навезли. Итальянские, австрийские, выбирай!..

– Я сделаю, а он – как хочет! Пусть не носит. Итальянские! Как будто наши руки не там растут!

Мария попала в цель: старик обиделся и еще круче склонился над туфлей, доводя ее до блеска. Сама с утра на взводе и свекру портит настроение. Разве не понятно ей: для любимого внука старается. Да и, честно говоря, лучше привозной обуви смастерит. Все и всегда его работу отмечали: мастер!

Не стала она ему более мешать: как флажок, пронеслась над кустарником ее цветастая косынка.

– Ёся! Иосиф! – прокричала она, стоя уже перед соседним домом. И поскольку ответа не последовала, развернулась лицом к дому напротив. – Дима! Говорю же, никого днем с огнем не отыскать. Марфа! Толку звать эту глухую тетерю…

На балконе, однако, появилась Марфа в полосатом махровом халате. Стало быть, услышала.

– Ты меня дозываешься, Мария? – голос ее грубый и хриплый, как у тех, кто долгие годы курит. Огромная грудь ее вздымалась, издавая изнутри хрип, но сигарету с длинным мундштуком из рук она не выпускала.

– Да, Марфа, я, моя милая соседушка, – притворно-ласково ответила Мария, как бы из жалости к грузной женщине, редко выходящей из дому. – Сын твой нужен, Иосиф.

– Говори громче, – выговаривающим тоном посоветовала Марфа, налегая на перила выпирающимся животом. – Просто беда с ушами, – она приложила к уху ложечкой сложенную ладонь. – Плохо слышу…

– Иосиф, говорю, нужен.

– Так на службе он. Или не знаешь? Днюет и ночует там! И еще на занятиях пропадает. Опять хочет поступать. Может, в этот раз осилит. Вот… – она затянулась, раскашлялась, покраснела аж.

Марии не понравился заносчивый тон соседки, и даже то, что она сказала – всё врет:

– Да лучше скажи, что стал снова ходить на подкурсы! Чего уж…

– А если так – нельзя? – Марфа перестала кашлять, но краснота с глаз ее не спала. – Может быть, запретишь моему сыну снова поступать?

– Почему? – хмыкнула Мария. – Даже хорошо, от чего же, – трясла она плечами в тихом отрывистом смехе. – Было бы желание – побольше ума набраться. Только, скажи, сколько можно мозолить глаза учителям? На юридический теперь, как на медицинский – все туда бросились! Конкурс – ни связи, ни деньги не помогут.

– Твержу своему сыну – дай! – протрубила сверху Марфа, сбрасывая вниз пепел. – И все пойдет, как по маслу. Отец его, царство ему небесное, оставил сколько надо. Упрямится. Сам, говорит. А сам – какой уже год мается.

– Незачем идти на юридический, попроще бы отыскал, по зубам! – налегла Мария на горло, перекрывая кудахтанье курицы, вырывающейся из ее рук. – Да какой из Ёськи юрист, бог ты мой? Или не видно? Или не понятно, не тянет твой сокол, как тебе еще объяснить?!

Марфа силилась не упустить ни слова соседки, но до ушей долетали обрывки, и она нервничала и злилась:

– Что же получается? Уж если твой сын учился в столице, обязаны все мы перед ним и тобой стоять на задних лапках? Никак все нынче помешались на столице. Потянуло всех туда магнитом. И здесь, слава богу, живем! Есть и у нас институты. Филиалы открыли.

– Застрочила, как швейная машина, – сощурилась Мария. – Не сама ли признала – мается?! И еще не один год будет мозолить учителям глаза.

Но Марфа продолжала сверху вещать, как с трибуны, не слыша всего, что говорит внизу соседка:

– Сколько надо, столько и будет поступать! Тебе-то что? – пыталась она приоткрыть ворот жаркого халата, распарившись от напряженного разговора. – Ну и что с того, что с неба звезд мы не хватаем! Да все у нас зато есть не на один десяток лет. Знаю, от чего ты места себе не находишь и страх берет! Да – страх! Как же! Пока твой ученый Архимед протирал в столице штаны, мы тоже баклуши не били. Вернется от свекрови, бог даст, мать Кати – пойдем сватать дивчину… – соседка вовсе жаром запылала.

– Рехнулась! – определила Мария и припугнула кулаком рябую, вырывающуюся из ее рук. – Видит лиса виноград, да ноги коротки…

– Испугалась, поджилки трясутся, – вздувалась массивная грудь Марфы от удовольствия, что нашла уязвимое место заносчивой соседки. – Кто-то теряет, а кто-то находит…

– Раскудахталась и сама не знает, о чем тараторит. – Или не видела, Катерина сама приходила к моему Спартаку. Ступайте, сватайте! Только не видеть вам ее, как собственных ушей. Уступаю, ну-ка – испробуйте!

Тут Мария явно дала маху, с лихвой переусердствовала, что самой совестно стало, и спазм, точно комок, перекрыл ей горло. Сын ее не просто так встречался с Катей: наивные увлечения с каждым разом перерастали в серьезные чувства. И, кто знает, может быть, уже этой осенью суждено бы и свадьбу справить. Только, видит бог, она, Мария, против брачного союза. Собственно, против девочки она ничего не имеет, Катя – прелесть, славная, может войти в душу и стать настоящей дочерью. И пусть избалованная и слишком современная, как нынешняя молодежь, сдерживает другое: уж больно много тетушек и дядюшек ее окружают, и в каждом желании ей потворствуют. Особенно Кира преподобный, родной дядюшка девушки. Какой пример мог дать племяннице, дамский угодник. И при живой еще жене не упускал возможность за одной-другой молодкой приударить. Собрал вокруг себя людей покладистых, стянул с них солидные доли, чтобы наладить обувное производство, выкупил помещение зятя и расширил предприятие. У других деньги погорели, а этот – преуспел. Ушлый! Возглавил компанию. Как же – бизнесмен! На виду у всех. Уже за пятьдесят… как племенной бык, носится за молодыми женщинами, половой гигант. Бедняжка жена его сполна натерпелась, ушла, так и не смогла проучить кобеля…

– Что ты там под нос себе мурлычешь? – Марфа захрипела, дыша часто. – Говори уж громче. И видела неважно, и ноги, поди, не держали, как надо, а теперь и с ушами так…

– Тоже мне жених! – издевательски роняла Мария, не глядя на соседку. – Ни рыба, ни мясо. Пять лет поступает, да баллов не хватает. А где их взять, когда не дал всевышний! Мой сын за эти годы институт закончил! Возвращается домой, к матери и деду. С солидным дипломом. И никакая столичная фирма не смогла его удержать.

– И остался бы! Чего же… Все нынче туда намыливаются, а твой…

– Кто все? Эти?.. Гастарбайтеры, штрейкбрехеры всякие…

– И будет здесь опалубку бетоном заливать. Вот те на! – хихикнула Марфа, нервно покашливая.

– Да ты хоть соображаешь, что такое инженер-строитель? – Марию перекосило от невежества соседки. – Это – сложные схемы, проекты! Кому я говорю, господи, боже мой! Столичный институт, а не периферия, понимаешь. Выстроит дворец и утрет всем нос…

На какое ухаживание осмелилась чванливая толстуха намекать, Марию от нетерпимого зла разрывало на части: как-то сынок Марфы, Ёсик-Колобок, подвез Катю домой с работы поздно вечером на своей иномарке, задержался у ее калитки минуту. И что же, повисла у него на шее девочка? Соседи разнесли треплю, а эта – планы строит!

Эх, милая! Ушло то время, когда ради денег выскакивали замуж абы за кого! Во все времена была, есть и будет главенствовать, и соединять сердца людей любовь! И никто Марию в этом не переубедит!

– Насмотришься на умников в телевизоре и тошно делается, – не уступала Марфа. – Как петухи, друг на друга набрасываются… – и это неулыбчивая, хмурая женщина вдруг громко рассмеялась, и что-то загудело в ее массивной груди, точно отдаленные раскаты грома.

– Вот бестолковая! – Мария придержала за ноги курицу. – Нашла с кем сравнивать моего сына, с депутатскими говорунами. Мой мальчик постоянно завоевывал первые места на олимпиадах по математике. А рисунки бывали даже на выставках. – На этого… всесильного Киру надеется, – тихо закипала Мария в тщетных попытках взять верх в споре.

– Юридический тебе не строительный. Кирпичи класть и заливать бетон! – Марфа нашла выход, как ужалить хвастливую соседку.

– Надо столько выучить законов. Ей богу, черт ногу сломает!

– Господи! Совсем погнала. А я голос свой рву, что-то доказываю… – Мария намеревалась уйти, но Марфа удержала:

– Что ты сказала?

– Каждый сверчок – знай свой шесток!

– И Кира моего сына опекает, как сына, не станет препятствовать… – Марфа подобралась с другой стороны, чтобы осадить соседку.

– У него он научится! – оборвала ее Мария. – Только совсем другому!

– Дима больше у Киры ночует, – о чем-то своем твердила Марфа, не расслышав Марию. – Да вот и Анна идет груженная. Легка на помине.

К месту сходки приближалась миловидная крупная женщина, румяная и вспотевшая, торопливо шагая, в руках у нее две увесистые сумки. И предстала перед соседками приветливой и слегка смущенной.

– Хоть и полно нынче в магазинах всего, но с рынка тащим по-прежнему, – оправдывалась Анна, показывая крупные белые зубы, широко улыбаясь. – И мясо, и овощи, да и фрукты – все самое свежее моим домочадцам подавай. А не какие-то залежавшиеся в магазине продукты. Мы, это самое, не были такими капризными.

– Мы знали почем фунт лиха, – пригладила курице голову Мария.

– Что это ты в обнимку с рябой? – Анна уложила у порога сумки и облегченно выдохнула, поправляя волнистые черные волосы.

– Сына твоего звала, но, видно, отсыпается после ночных бдений, – пояснила Мария. – Пусть моей курице голову отрежет. Ты же знаешь, мой свекор с причудами. Птицу зарежет – неделю мясо есть не станет.

– На работе Дима, – Анна протерла потный лоб. – Помощник он Киры теперь по коммерческим делам. Ну, вроде экспедитора, это самое…

– Так и скажи! – поправила Мария. – Будет развозить по магазинам обувь. Экспедитор…

– Говорите громче! – напомнила Марфа о себе. – Неужто опять на рынке заложили взрывчатку. Не сплю по ночам.

– Заладила… – сощурилась Мария.

– И на рынке открыли обувные магазины, – с верхотуры продолжала вещать Марфа, выставив перед собой, как указку, длинный мундштук с сигаретой. – Говорила моему Иосифу, чего же, сынок, на рынке бывать. Дел и на складе хватает. Порядок взялся наводить в торговле. Да кто оценит? Отец ушел раньше времени. И сына вовлек в коммерцию. Скорей бы поступил и стал бы ходить с портфелем…

Но женщины ее не слушали, увлеченные другим.

– Хорошо, что пошла раньше, – призналась Анна. – Я уже уходила, это самое, с рынка слышу, как сирена стала завывать. Все замерли от испуга. Что же это такое? По рупору объявляют: «Немедленно всем покинуть рынок! И убрать со стоянок транспорт!» Сбежала и забыла, это самое, купить кинзу…

– И меня кинза очень выручает от давления, – очевидно, уловила Марфа лишь последние слова.

– Мой сын терпеть ее не может! – отрубила Мария, сделав кислое лицо. – И мы все, как по команде, не приняли и не употребляем ее.

– Не представляю, это самое, как можно готовить долму без кинзы?! У нас в семье без зелени не садятся за стол.

Анна, живущая по другую сторону от Марии, особа, как говорится, палец в рот не клади – откусит по локоть. Но и Мария не из робкого десятка. Умела за себя постоять:

– Зелень – любая, только не кинза! – насмешливо осудила она.

– Сын твой, Мария, привык, поди, в столице всякие окрошки есть, – опять уколола соседку Марфа. – Отвык от нашей южной кухни.

– От материнской еды не отвыкнет, – резко огрызнулась Мария.

– И как умудряются заносить на базар бомбу? – Анна поправила каштановые волосы. – При входе уж так проверяют, меня просто всю облапали! Живого места не оставили. Стыдно и щекотно, это самое…

– Заносят взрывчатку молодые девки! – уведомила сверху Марфа. – А нас, странно, к чему проверять? Или мы похожи на террористок?!

– Анна женщина видная, есть что трогать! – воспользовалась Мария.

– У меня есть кому! – зарделась Анна. – Это ты больно капризная…

– Лучше быть одной, нежели с твоим братом! – Мария рассмеялась с показным вызовом. – За каждой юбкой гоняется, как племенной бык. И дурно влияет на племянников. Или тебя устраивает, или Матвея, отца? Дима твой перестал даже дома ночевать…

– Ма-а! – донесся голос со двора и тут же появился Дима в одних трусах. – Простите! Мое почтение всем! – жеманно откланялся он.

– А вот и коммерческий директор во всей своей красе! – насмешливо подчеркнула Мария.

– Почему ты не на работе? – почувствовала посрамленной себя Анна. – Перед тем, как идти на рынок, разбудила же сонливица. Кофе и завтрак приготовила, это самое… – разморгалась она, оправдываясь.

– Да что там делать с утра пораньше! – отмахнулся Дима, как от назойливой мухи. – Начальство, мама, задерживается, – куражился он.

– Юморист! – всплеснула руками с насмешливым одобрением Марфа и опасно прислонилась животом к металлической ограде балкона.

– Ступай домой, бесстыдник! – напустила на себя Анна строгости. – Совсем совесть потерял.

– Теть Мария, слышал, Спартачóк приезжает, – Дима задержался. – Зайду попозже. Мои поздравления и добрые пожелания.

– Сумки унеси! – указала на покупки Анна.

Он схватил ношу и удалился.

– Сын спит, а у матери от тяжести отваливается задница, – осудила Мария.

– Своя ноша, это самое, рук не тянет, – взяла сына под защиту Анна.

– Разбаловал племянников твой братец, Анна! – смело вступила в бой Мария. – Вилять, как другие, не могу и не стану. Развинтились так, что не собрать теперь ничем. Сын твой отслужил давным-давно. А толку? Господи! Что может сделать беспомощная российская армия, когда столько нянек вокруг?! И что это за солдат с мобильным телефоном и крупной суммой в кармане? Увольнения, бары, девочки! Когда же заниматься службой, военной техникой?! Не служба, а малина! А вы заглядываете в рот своему брату. Нет бы подумать о том, что станет с вашими детьми…

– Зачем же ты так? – пыталась укротить пыл Марии Анна.

– Всех пристроил. Катюше даже открыл рекламную студию. Ателье! – подчеркнула она. – Столько ухлопал денег! У Киры своих детей нет, так он в племянниках души не чает. Иные о своих не могут позаботиться. Вот и вынуждены учиться и работать. С мизерной пенсией что сможешь послать?! А в столице, это самое, такая дороговизна ужасная! И ты, и свекор твой без дела не сидите. Уже с раннего утра, смотрю, за верстаком сидит…

– Это мы-то не могли послать? – Мария снова огрела кулаком курицу по голове, чтобы не вырывалась из рук и не шумела. – Внуку шьет, а не на продажу! Ступай, посмотри, какие штиблеты ему сшил! Куколки! А не то, что шьет твой брат – бульдожьи морды!

– Дойдут твои слова до ушей Киры – берегись! – пригрозила Аннита.

– Напугала до смерти, – фыркнула Мария.

– Да что же вы – буру-буру, а я ничего не слышу! – напомнила о себе сверху Марфа, но на нее по-прежнему возбудившиеся соседки не обращали внимания.

– Ох, и поплатишься за свой колючий язык! – по-доброму пригрозила Анна. – Вот выдаст Кира Катю замуж за Иосифа, кусать будешь локоть, если, это самое, достанешь…

– Испугала! – Мария прижала к себе курицу, будто ею защищалась. – Знаю, что замыслил твой брат, моя милая! Обезьяньими уловками меня ему не заполучить. Так ему и передай! Его проделки шиты черными нитками. Племянницей решил манипулировать, коммерсант…

– А Кира хотел предложить твоему сыну должность, – перевела разговор Анна, чтобы остудить пыл соседки. – Будут расширять производство – возглавил бы Спартак строительство…

– Что-о?! Неужто мой сын пойдет в шарашку? – закатила глаза Мария. – Откажет солидным фирмам ради бульдожьих морд, которые вы шьете?! Ни себя, ни сына я не отдам в его руки! Так и передай ему!

Анна чуть было не захлебнулась от возмущения: открыла широко рот, но ни слова сказать сразу не смогла.

– Ты, ты так о фирме моего брата?! – наконец обрела она дар речи.

– Сын мой знает иностранные языки, – не давала Мария опомниться соседке. – Учил даже шведский… Фирма им заинтересовалась, кое-какие готовил им работы. И платили валютой…

– И на каком, это самое, говорят шведы? – опешила Анна от такого неожиданного уведомления.

– Что ты этим хочешь сказать? Или у шведов нет своего языка? Если хочешь знать, это же самая развитая страна в Европе! – гневно роняла Мария, будто срамила Анну.

– Говорите же громче! Сын мой тоже был на рынке?

– Да! Отпугивал торгашей! – съязвила Мария. – А то… кто станет покупать бульдожьи морды взамен приличной обуви?!.

– Что говоришь? – налегла на перила Марфа, вот-вот вниз нырнет.

– Купи же себе, наконец, наушники! – закатила к небу глаза Мария.

…Кто знает, чем бы кончилась необычная с утра дискуссия, если бы среди возбужденных женщин не оказался Григорий.

– Что это вы раскудахтались! – старик уставился на сноху. – И что ты носишься с курицей?

– Некому ей голову оторвать! – выпалила Мария с обидой.

– Дай сюда! – Он вырвал из рук ее курицу, бросил в проем открытой во двор калитки. – Полным-полно овощей, обойдемся и без мяса.

Курица прокричала голосисто о своем избавлении и, взмахивая крыльями, устремилась мимо клумб с пестрыми цветами.

2

Таксист с вызывающей фуражкой непонятного цвета и длинным козырьком сигналил долго и торжественно, останавливаясь у дома.

– Послушай, еще не свадьба! – черные усы Спартака затопорщились на смуглом улыбающемся лице.

– Сердцем чувствую – будет!

Таксист неожиданно построжел, уставившись на темнеющие вдали «хрущёвки», и угрюмо произнес:

– Все еще стоят? Каждый раз, оказываясь в этих местах, вспоминаю, и щемит душу. Когда-то и мне довелось пожить в хрущёбах. Слава богу, подзаработал и купил себе приличное жилье.

– Недолго им еще стоять! – Спартак выпрямил спину. – Свалю эти жалкие постройки. Отслужили они свой век. На их месте построю культурный центр. Привез с собой проект…

– В добрый час! И, как условились, – на свадьбе твоей просигналю на всю катушку! – И он надавил на сигнал.

Со двора донесся женский крик:

– Спартак! Мальчик мой! Лечу, золотой мой! – У Марии, как назло, спадал чувяк, она цепляла его большим пальцем ноги и волокла, но он снова спадал, и она продолжала кричать и нервничать. – Сейчас, сейчас. Приехал, мое солнышко! Сынок мой ненаглядный. Отец! Скорей! Спартак приехал! Спартак! Проклятый чувяк!

Вконец измученная, она бросила чувяк посреди двора.

Обнялись и расцеловались тут же у машины. Таксист добродушно улыбался, всем своим видом подчеркивая, что спешить ему некуда и незачем, когда такая радостная ситуация – пусть мать и сын вдоволь нарадуются. Помог потом занести вещи во двор.

И машина отъехала.

– Ты ли это, сынок? – с тревожной нежностью рассматривала сына Мария, придерживая его за руку. – Похудел-то – кожа да кости.

Подчеркивали худобу черные волосы, непривычно отпущенные им, да подковой торчащие усы.

– Все нормально, мама. Живой, невредимый прибыл в твои объятия!

– Похудел или мне кажется?

– Все нормально, мама!

– Нелегко достаются дипломы, – глубокомысленно изрекла Мария. – А наши соседи думают – ты там прохлаждался, как на курорте. Да где им понять, боже мой! В пятый раз будет поступать! – покосилась она на соседний дом. – Вот и равняет мамаша всех по своему куриному уровню. Верно говорит твой дедушка: чем глупее человек, тем больше в нем спеси…

– Простим им великодушно, – улыбнулся Спартак и обнял мать за плечи.

– Что такое ты говоришь! – вырвалась вперед Мария, нарочито сокрушаясь, и подняла руки вверх, будто обращалась к всевышнему.

– Ты еще не знаешь, что тебя здесь ждет! Этот Кира, да и весь его род на все способен от зависти. Послушал бы их. Что только не говорят.

– Успокойся, мама. Не так страшен черт, как его малюют.

– Не шути, детка! Этот Кира – настоящий паук! – нагоняла на сына страх Мария, кружась вокруг него. – Скажи, у шведов есть язык? – строго спросила она, становясь перед ним, как вкопанная.

– Ну, а как же! – хмыкнул он, удивленный. – Как у тебя и у меня.

– Хочу сказать, на каком языке говорят шведы? – уточнила она.

– На своем, верно? Богатый, образованный народ, верно? Несмотря на то, что живут на Севере, среди холодов, очень высокий уровень жизни…

– Все верно, мама. Но зачем тебе все это? Увлеклась политикой?

– Глаза им колит, что ты знаешь много языков! – фыркнула она.

– Буквально все принимают в штыки. Такая серость, господи, боже мой! Как я прожила с ними столько лет? Отупеть можно. Только деньги могут считать. Да пить и есть…

– Мама, ты меня любишь?

– Кого ж мне еще любить, сердечко мое! – Мария подобрала ногой брошенный чувяк, на сей раз он поддался ей легко. – Еще помнишь, как в детстве? Нашкодишь, чертенок, а потом, чтоб не ругала, – приставал: ты меня любишь? Баловал тебя дедушка. И отец, и я, чего греха таить. Один ты у нас – свет в окне, – глаза ее, полные умиления, прослезились. Но она взяла себя в руки. – Ты хорошо питался? Дай-ка погляжу на тебя хорошенько. Что-то никак не могу разглядеть тебя, детка…

– Ну, ну, не волнуйся… – он наклонился и поцеловал мать.

– Такое питание я тебе подготовлю… Представляешь, некому было отрезать курице голову! А дедушка твой, ты же знаешь, как ребенок…

Григорий шел им навстречу. Чопорный, торжественный, казалось, встречал именитого гостя с ценным подношением: нес внуку только что оконченную пару черных лаковых штиблет. Старик остановился на почтительном расстоянии, приготовился к выступлению, прежде чем вручить внуку подарок. Сколько трудов стоило ему сдержать себя, не броситься в объятия внука, не расцеловать, как обычно в таких случаях! Но он так задумал встретить Спартака.

Глядя на свекра, Мария чуть не расплакалась, лицо ее в этот миг выражало неподдельное страдание. И она набрала полную грудь воздуха в ожидании речи.

И Спартак застыл на месте, подавив улыбку.

Дрогнул подбородок старика.

– Тысячу пар других сносить тебе вслед за этой, птенчик мой золотой… – Григорий смолк: чувство взяло вверх – он обнял внука, расцеловал и прижался к его груди.

Мария смела со щек пальцами скатившиеся слезы и, глядя в сторону соседнего дома, сказала:

– Не то, что бульдожьи морды. Куколки, а не штиблеты!

3

В парке у озера, в живописном месте, проходил показ мод. Шорты и бикини сменили купальные костюмы, и на полуобнаженные стройные девичьи фигуры засматривались не только мужчины, но и женщины. Особенно выделялись две юные красотки, грациозно движущиеся друг за другом на помосте.

У Кати – милое овальное лицо, открытое и одухотворенное. Густые светлые волосы, собранные в конский хвост, плавно развевались над шелковисто белоснежной спиной. Рита, ее подруга, предпочитала короткую стрижку: волнистые, слегка позолоченные кудри, обрамляли аккуратную голову и прикрывали чуть продолговатое личико, на котором лежал трепетный подрумяненный загар. В отличие от сдержанной Кати ее не покидала вызывающая очаровательная улыбка.

Неисправимая зачинщица Рита уже при встрече с Катей обратила внимание на ее внешний вид: неудержимо вырывался наружу ее радостный настрой; излучали внутренний подъем крупные серые глаза. И, уединившись в раздевалке, поспешила заметить по секрету:

– У тебя все написано на лице! Говори же, чего же молчишь! – приставала Рита, повышая пронзительный голос. – Так что не пытайся скрыть. Прибыл?

– Тихо. Поговорим еще…

Катя зажмурилась от звонкого шепота подруги и не стала в сутолоке распространяться: одним словом не объяснить того, что у нее на душе. А девчонкам только дай повод посудачить: окружат, заклюют вопросами. Вон как навострили уши, несмотря на занятость…

– Даже походка изменилась, – подстрекательски явствовала Рита, пытаясь использовать каждую возможность, чтобы поддеть.

– Вот тихушница…

– Перестань! – отбивалась Катя.

– Ты его видела?

– Нет еще. Когда бы?

– Почему? – приставала Рита.

– Попозже.

…По окончанию показа Рита возобновила натиск:

– Смотри, девочка моя! Сегодня не упусти…

– С корабля на бал?! – покраснела Катя. – Скажешь…

– Бери быка за рога! – Рита вовсе повела себя вероломно.

– От меня это зависит? – всячески защищалась Катя.

– Время такое. Жизнь нас заставляет, – напирала Рита, – брать в свои руки инициативу. Сейчас самый подходящий момент…

– Момент, может быть. Только я… – окончательно оробевшая Катя увела глаза от подруги.

– Ну что же ты так, нерешительная моя глупышка? – перешла Рита на усыпляющий ласковый тон. – Любите друг друга. Разве важно, кто сделает первый шаг? Чуть-чуть изобретательности, женской тактики. А то, смотри, мужчины не приучены, как мы, долго воздерживаться, – провоцировала она. – Лихо переключится Спартак на другую, парень он видный. Охмурит его более прыткая, пока ты будешь охать и ахать, когда он созреет на подвиг. Вспомни Диму, своего двоюродного брата, когда он был в армии! Не мог дождаться субботы! Норовил и в часть меня увести… И дядюшка твой может заманит тебя в сети, как доверчивую рыбешку…

– Чему быть, того не миновать, – о чем-то своем думала Катя.

– Что это ты вспомнила о моем дяде? – дошло вдруг до нее.

– Ну, вот еще! Я тут из кожи лезу вон, чтобы вразумить тебя, а ты в облаках витаешь. Или ждешь, чтобы всемогущий Кира подобрал тебе суженного? – Рита не прекращала натиск.

– Какие глупости ты говоришь! – Катя не стала уточнять.

– И не такая уж я и покладистая, какой кажусь. Могу и ощетиниться. И пойти против всех…

– Не зарывайся, кукла моя! – Рита, казалось, науськивала подругу. – Даже Дима, прыткий смельчак и любимчик Киры, и тот не может пойти против воли его светлости. Куда уж нам, слабому полу!

– Или не знаешь, в тихом болоте – черти водятся?!

4

Светился огнями у реки ресторан «Савва». В субботне-воскресные вечера здесь всегда многолюдно, шумно, весело. Одна мелодия сменялась другой. Трое музыкантов охотно играли без перерыва.

Зеленая беседка, обвитая мелкими декоративными цветами, самое любимое место Киры и его друзей-компаньонов: Матвея, Александра. И много моложе их Иосифа. Сегодня имел честь с ними восседать и Дима. Впрочем, напросился с определенной целью, чтобы взять у дядьки новенький «Мерседес». Отцу не понравилось присутствие сына, но, как всегда и во всем, последнее слово за Кирой.

Должен был подойти еще и Андрей, если, конечно, быстро освободится от своих полицейских обязанностей. Разные и годами, и внешностью, и характером; общие – цели: поднять обувное производство и заработать побольше денег.

– Зелень, река, свежий воздух! Райское место! Что еще нужно простому человеку, умеющему хорошо поработать и славно посидеть с близкими друзьями, компаньонами! – слова Киры прозвучали гимном.

Друзья уважали его за солидную внешность и мудрость: в здоровом теле, говорили, здоровый дух. Почитали, как старшего в семье, как авторитетного отца, которого любят, но и побаиваются. Он был моложе Матвея, зятя своего, но старше Александра. Когда он говорил, смотрели на него с изумлением, оценивая каждое его слово с живым интересом. Дима, самый молодой среди них, – заглядывал ему в рот с благоговением. Родной дядя, материн любимый брат.