Питер Хопкирк
Большая игра

Сам генерал Котляревский был ранен настолько тяжело, что больше никогда не участвовал в боях. Он вынужден был с сожалением отказаться от предложения Александра принять командование войсками на Кавказе, хотя это было высочайшей наградой, о которой только мог мечтать солдат. Но за победу, стоившую ему так дорого, он получил от царя высшую милость, которую тот мог даровать, – желанный орден Святого Георгия, приблизительно равноценный по статусу кресту Виктории^[40]. Причем Котляревский удостоился этой награды повторно – беспрецедентный случай в столь молодом возрасте. Много лет спустя, почувствовав близость смерти, он собрал всю семью и отпер маленькую шкатулку, единственный ключ от которой всегда носил при себе. «Вот, – сказал он с чувством, – что было причиной, почему я не мог принять назначение государя и служить до гроба престолу и отечеству… Пусть они останутся вам на память о моих страданиях»^[41]. Открыв шкатулку, он достал из нее один за другим не менее сорока осколков костей, которые русские армейские хирурги много лет назад извлекли из его разбитого черепа.

После двух сокрушительных поражений от Котляревского персы утратили всякое желание сражаться. Когда англичане, стремившиеся, насколько это было возможно, остановить наступление русских дипломатическими средствами, предложили начать переговоры о прекращении огня, шах с радостью согласился. Русские тоже охотно согласились на передышку, дававшую им шанс восстановить силы. Как победители, они могли диктовать условия и сохранили большую часть отвоеванных у персов территорий. Таким образом, в 1813 году шах по Гюлистанскому миру был вынужден отдать почти все свои земли к северу от реки Аракс, отказаться от претензий на Грузию и Баку, а также отречься от всех притязаний на Каспийском море. Это соглашение фактически превратило Каспий в «Русское озеро», а воинская сила царской России еще на 250 миль приблизилась к северным границам Индии. Альтернативой этому соглашению было неумолимое и беспощадное продвижение русских войск в глубь Персии. Взамен шах получил, не считая прекращения военных действий, только обещание царя поддержать притязания его сына и возможного наследника Аббаса Мирзы на персидский трон, если вдруг права того будут оспариваться.

Впрочем, шах и не думал уважительно относиться к договору, который вынужденно подписал под давлением со стороны агрессивного соседа, и рассматривал документ как временный способ остановить дальнейшее продвижение русских. Он надеялся с помощью англичан перестроить свою разгромленную армию в соответствии с современными военными требованиями и при подходящих обстоятельствах отобрать обратно все потерянные земли. В конце концов, персам случалось вести триумфальные войны, а их победы над русскими в начале недавней войны показали, на что они способны. Шах притворялся, будто не замечает, что англичане и русские, оказавшиеся в далекой Европе лицом к лицу с общим врагом, стали официальными союзниками, что англичане, успешно остановившие русское продвижение мирными средствами, не имеют желания ссориться с Санкт-Петербургом из-за чужих забот. Укрепление военного могущества русских на Кавказе в ту пору не воспринималось британским обществом как серьезная угроза Индии. По крайней мере, так думали в правительственных кругах, где сэра Роберта Уилсона и ему подобных считали паникерами.

Поскольку угроза Индии со стороны Наполеона миновала, то, к великому неудовольствию шаха, британскую военную миссию в Персии существенно сократили, вновь подтвердив строжайший приказ британским офицерам впредь никогда не вести персидские войска в бой против русских. Дело Кристи затмили бурные события в Европе, из Санкт-Петербурга не последовало никаких официальных протестов, но никто ни в Лондоне, ни в Калькутте не хотел рисковать повторением подобной ситуации. Шах был не в том положении, чтобы спорить, поскольку любое оборонительное соглашение с Великобританией, ведущей мировой державой, было лучше, чем ничего. Даже предложение послать персидских офицеров на обучение в Индию отвергли, когда индийский генерал-губернатор в конфиденциальном письме высказал опасение, что их «высокомерие, распутство и порочность» могут подорвать дисциплину и мораль войск Ост-Индской компании. Уилсону и его собратьям-русофобам не удалось заразить официальные британские круги своим страхом перед новым колоссом, поднимающимся взамен Наполеона, но все же стоит отметить, что члены британской миссии в Тегеране уже давно были серьезно озабочены растущей русской мощью на Востоке.

Некоторые офицеры миссии успели испытать на себе знойное дыхание чудовища с севера. Среди тех, кто служил в качестве советников в персидской армии на русском фронте, был молодой капитан индийской армии Джон Макдональд Киннейр. (Позднее он отбросил фамилию Киннейр и взял в качестве фамилии второе имя Макдональд, но для простоты я далее буду использовать его первоначальную фамилию.) Откомандированный из туземной пехоты Мадраса в политический департамент Ост-Индской компании, он несколько лет служил в Персии, и одной из первых задач, полученных им от генерала Малкольма, стал сбор и обобщение всех географических разведданных, добытых Кристи, Поттинджером и другими офицерами. Опубликованная в 1813 году книга Киннейра под названием «Географические записки о Персидской империи» много лет оставалась главным источником информации для разведчиков. Кроме того, Киннейр и сам много путешествовал в тех местах; осведомленности ему вполне хватало для того, чтобы усматривать в происходящем потенциальную русскую угрозу британским интересам на Востоке. Свои взгляды он вскоре изложил в обширном приложении ко второй своей книге, на сей раз посвященной его собственным путешествиям по Востоку; эта книга увидела свет приблизительно через год после работы Уилсона.

Если Кристи и Поттинджер были первыми участниками Большой игры, по крайней мере, в ее наполеоновскую эпоху, а Уилсон – первым, кто стал ее обсуждать, то Киннейра вполне можно назвать первым ее серьезным аналитиком. Он задавался вопросом о том, насколько уязвима Индия в данный момент для нападения.

Глава 5. Все дороги ведут в Индию

Блистательные сокровища Индии всегда привлекали жадные взоры; задолго до появления там первых англичан ее правители научились жить в условиях постоянной угрозы вторжения. Это повелось еще с тех времен, когда, за 3000 лет до вытеснения Ост-Индской компанией всех европейских соперников, волны захватчиков-ариев одна за другой прокатились через северо-западные перевалы и прогнали аборигенов южнее^[42]. Потом последовали другие многочисленные вторжения, большие и малые, среди прочего – нашествие Дария и персов приблизительно за 500 лет до нашей эры^[43] и поход Александра Македонского два столетия спустя, пусть оба завоевателя надолго в Индии и не задержались. Между 997 и 1026 годами нашей эры великий мусульманский завоеватель Махмуд из Газни (сейчас это часть Афганистана) совершил не менее пятнадцати набегов на северную Индию и вывез оттуда несметные богатства, которыми украсил свою столицу. Мухаммед из династии Гуридов (ныне Гур находится в северном Пакистане), в свою очередь захвативший Газни, в период с 1175 по 1206 год совершил шесть вторжений в Индию, один из его полководцев стал правителем Дели. В 1398 году Дели захватили войска Тамерлана. Потом другой центральноазиатский полководец, Бабур Тюрк^[44], вторгся в Индию из Кабула и в 1526 году основал великую империю Моголов со столицей в Дели. Но даже он не был последним из азиатских завоевателей. В 1739 году честолюбивый персидский шах Надир с армией, в авангарде которой двигалось 16 000 пуштунских всадников, ненадолго захватил Дели, тогда еще столицу Моголов, и вывез оттуда всемирно известный павлиний трон и алмаз Кохинор («Гора света»), чтобы украсить собственную столицу. Наконец, в 1756 году афганский правитель Ахмад-шах Дуррани вторгся в северную Индию, разграбил Дели и вернулся обратно через перевалы, захватив столько добычи, сколько смог.

Все эти завоеватели попадали в Индию по суше, и так продолжалось до тех пор, пока португальские мореплаватели в конце пятнадцатого столетия не открыли морской путь из Европы. Теперь правители из династии Моголов стали опасаться, что захватчики могут прибыть и морем. Сами англичане тоже прибыли этим путем, и потому, наверное, для Джона Киннейра было вполне естественно, оценивая риски вторжения, сначала рассмотреть перспективы нападения с моря. В конце концов, береговая линия Индии протяженностью в 3000 миль была крайне уязвимой, плохо охраняемой и действительно удобной для внезапной атаки. Этим путем приходили не только англичане, но также португальцы, голландцы и французы, а задолго до того, в 711 году нашей эры, арабское войско численностью в 6000 сабель пришло под парусами из Персидского залива и захватило Синд. Генерал Уилсон предупреждал, что русские могут поступить аналогичным образом.

Однако Киннейр, который благодаря собственным путешествиям хорошо знал район Персидского залива (у него даже случилась там стычка с арабскими пиратами) и имел доступ к свежайшим данным разведки, утверждал, что препятствия, с которыми столкнется агрессор с моря, столь велики, что возможностью подобной операции можно пренебречь. «Нам практически нечего опасаться с этого направления, – писал он. – Начать с того, что враждебная держава должна располагать подходящими гаванями, расположенными на разумных расстояниях от Индии, чтобы можно было добраться до нее под парусами». Он был уверен, что только в Красном море или Персидском заливе есть защищенные якорные стоянки, необходимые для размещения флота вторжения. Во-первых, флот нужно построить, что едва ли ускользнет от внимания Королевских военно-морских сил. Но откуда же взять столько материалов? «Ни на берегах Красного моря, ни в Персидском заливе нет строевого леса и морских арсеналов, – писал Киннейр. – Материалы не могут быть доставлены морем, а флот построен без нашего ведома. Проходы в оба эти морских района настолько узкие, что при необходимости их очень легко заблокировать».

То, что он с коллегами в путешествиях по Персии не тратил времени зря, становится очевидным из подробностей, которые Киннейр приводит. Так, он писал, что в дубовых лесах, изобильно произрастающих в юго-западной Персии, деревья слишком малы для того, чтобы их можно было использовать при строительстве судов. Более того, они растут внутри страны, на значительном удалении от побережья, их перевозка к Персидскому заливу потребует значительных расходов и сопряжена с преодолением «громадных скал и зияющих пропастей». Хотя строительный лес определенных пород можно найти на берегах Красного моря в Эфиопии, этот лес, по утверждениям Киннейра, даже хуже персидского. Потому нет ничего удивительного, добавлял он, что все арабские или персидские одномачтовые каботажные суда построены в Индии либо из доставленного оттуда строевого леса.

В довершение всего защита Индии от внешней агрессии с воды зависит от доминирующего положения на морях Королевского военно-морского флота. «Даже если для врага окажется возможным, – читаем у Киннейра, – построить флот из материалов, ценой больших затрат и с огромными трудностями доставленных из внутренних районов Сирии или с берегов Средиземного моря… не существует гавани, которая могла бы защитить такой флот от атаки наших крейсеров». А если предположить, что такая гавань найдется, добавлял он, флот захватчика будет в значительной степени уничтожен накануне выхода в море.

После этого Киннейр сосредоточил свое внимание на некоторых сухопутных путях, которыми может воспользоваться агрессор. Основными среди них были два: прямой путь в восточном направлении через Средний Восток или движение на юго-восток через Центральную Азию. Первый путь выбрал бы, скорее всего, захватчик из Европы («новый Наполеон», как предполагал Киннейр), тогда как второй очевидно манил Россию. Захватчик, движущийся строго на восток, столкнулся бы с несколькими альтернативами. Начни он, скажем, свой поход от Константинополя, то индийских границ мог бы достичь, либо пройдя вдоль Турции и Персии, либо миновав Турцию и перебросив свои войска через Черное море к северо-восточной Турции, либо через Средиземное море к побережью Сирии и оттуда в Персию. Последний вариант, как указывал Киннейр, подставлял транспорты агрессора под удар британского средиземноморского флота.

В идеальном случае, вместо того чтобы с боем отвоевывать каждый дюйм пути, захватчик попытается добиться какой-то договоренности с теми, чью территорию ему придется пересекать. Правда, нелепо думать, будто англичане станут спокойно взирать на происходящее и позволят этому случиться. Но, даже если затея выгорит – здесь Киннейр рассуждал на основе непосредственного знания этой местности, – на всем пути в Индию он столкнется с целым рядом чрезвычайно серьезных препятствий. Среди них: высокие горные гряды, перевалы которых настолько круты и узки, что они непроходимы для артиллерии; безводные пустыни; области столь бедные, что они с трудом обеспечивают пропитанием местное население, не говоря уже о проходящей армии; враждебные племена и жестокие зимы, которые, как известно из истории, могут всего за ночь уничтожить целое войско. Даже Александр Македонский, величайший военный гений человечества, едва не впал в отчаяние при виде обледеневших перевалов Гиндукуша, которые никто не охранял, ибо считалось, что зимой они непроходимы. Тысячи его людей замерзли заживо – многие буквально примерзали к скалам или умирали от обморожения. Говорили, что за свой Индийский поход он потерял больше людей, чем за все кампании в Центральной Азии, вместе взятые.

Последним и самым большим естественным препятствием на пути агрессора являлась могучая река Инд с разветвленной сетью притоков. Водную преграду общей протяженностью около 1400 миль следовало как-то пересечь, прежде чем рассчитывать завоевать Индию. Выполнимость этой задачи доказывали многочисленные предыдущие нашествия. Однако ранее завоевателям не приходилось сталкиваться лицом к лицу с дисциплинированной армией, руководимой английскими офицерами и обученной самым современным методам ведения оборонительной войны. Защитники располагали бы свежими силами, хорошо накормленными и снабженными всем необходимым, тогда как захватчики будут истощены многомесячными переходами и бесчисленными дорожными невзгодами, нехваткой продовольствия и амуниции, а их численность существенно уменьшится. Случись захватчику проникнуть так глубоко, то, по мнению Киннейра, существовали две очевидных точки, в которых он мог попытаться форсировать Инд. Иди он в Индию со стороны Кабула через Хайберский перевал, как поступали многие его предшественники, то его выбор пал бы, вероятно, на Атток. Здесь, как отмечал Киннейр, Инд «очень широк, быстр, мутен и усыпан многочисленными островами, каждый из которых легко защитить». Однако поблизости имелось множество мест, где реку можно перейти вброд.

Предпочти захватчик южный путь – через Афганистан, Кандагар и другой большой перевал, Боланский, – тогда бы он, по-видимому, попытался пересечь Инд вблизи Мултана, в 300 милях от Аттока и ниже по течению. Именно там в свое время переправилась через Инд орда монголов, и Киннейр описывал этот участок как «наиболее, пожалуй, уязвимую нашу границу». Еще более южную дорогу через Белуджистан он, похоже, не принимал в расчет, во всяком случае, упоминаний о ней в его работе почти не встречается. Возможно, причина в том, что Кристи с Поттинджером заявляли, будто эта дорога непроходима для армии любой величины, а путь вдоль побережья, некогда использованный Александром Македонским, представлялся слишком уязвимым с моря для того, чтобы захватчик обратил на него внимание.

В конце концов, какую бы дорогу агрессор ни избрал, все пути вели через Афганистан. Даже русские – Киннейр особо это подчеркивал – будут вынуждены наступать на Индию через Афганистан, двигайся они от своей новой опорной базы на Кавказе или от передовых застав в Оренбурге, на границе с казахской степью. Если русские воспользуются первым маршрутом, предупреждал он, то смогут избежать необходимости пересекать всю Персию и воспользуются своим «внутренним» Каспийским морем, чтобы перебросить войска на восток, к дальнему берегу.

Отсюда они могли бы пройти до Окса, по которому поднялись бы до Балка в северном Афганистане. Миновав Афганистан, русские могли бы подобраться к Индии через Хайберский перевал. Следует напомнить, что этим маршрутом в свое время надеялся воспользоваться Петр Первый, чтобы установить контакт с правителями Индии из династии Моголов, но его мечта развеялась после безжалостного истребления Хивинской экспедиции. Киннейр явно не был осведомлен об ужасающих трудностях этого пути, ведь только много лет спустя после его смерти, около 1873 года, был переведен с русского детальный отчет об экспедиции и о тех трудностях, которые ей пришлось преодолеть. Фактически за пределами земель Персидской и Турецкой империй Киннейр демонстрировал то же неведение, что и все прочие, посему пришлось признать, что относительно территории между восточным побережьем Каспийского моря и Оксом он, «несмотря на все свои усилия, так и не смог получить сведения, на достоверность которых мог бы положиться».

При этом Киннейр утверждал, что снабжение армии вторжения, стремящейся пересечь Центральную Азию, будет представлять колоссальную проблему. «Огромные орды, – писал он, – ранее приходившие из степей Татарии, чтобы вторгнуться в расположенные южнее более цивилизованные государства, обычно гнали с собой стада, обеспечивавшие им пропитание». К тому же кочевники не были обременены тяжелым снаряжением, необходимым для ведения современной войны. Потому они могли совершать походы, «совершенно немыслимые для нынешних европейских солдат».

Последняя для русских возможность заключалась в продвижении от Оренбурга. Построенная в 1737 году крепость стала базой, с которой велось усмирение воинственных казахов, кочевавших по обширному степному региону к югу и востоку. Оттуда предстоял тысячемильный марш на юг до Бухары – Киннейр утверждал, «что для этого потребовалось бы сорок дней пути», но фактически нужно говорить о сроке в несколько раз большем. Потом предстояло проделать еще один продолжительный переход – через пустыню и Окс до Балха. Как достаточно справедливо писал Киннейр, по пути могло встретиться множество племен, настроенных враждебно по отношению к русским. «Поэтому, – писал он, – прежде чем русские смогут вторгнуться к нам с этого направления, им надлежит сломить сопротивление татар». Он был уверен, что до тех пор, пока этого не произойдет, вторжение с севера Индии не угрожает. Любопытно, что Киннейр, по-видимому, не рассматривал пересечение Афганистана как главную трудность для агрессора. Но дело в том, что агрессору следовало каким-то образом переправить свои уставшие войска с артиллерией, амуницией и другим тяжелым снаряжением не только через Гиндукуш, но и через земли воинственных афганцев, фанатично ненавидящих чужаков. Впрочем, в те времена об этом, как правило, не догадывались, и даже люди вроде Киннейра, хорошо знакомые с обширными горными массивами и соседствовавшими с северной Индией народами, пребывали в блаженном неведении. Эра великих исследователей Гималаев лежала далеко впереди.

В отличие от Уилсона, Киннейр сомневался в том, что царь Александр намерен захватить Индию: «Я подозреваю, что русские, вне всякого сомнения, горят желанием расширить свою империю в этом направлении; но она и так уже крайне громоздка до неуправляемости, так что, вполне возможно, вскоре может развалиться из-за своей чрезмерной величины на части». Куда более реальной целью устремлений Александра он считал Константинополь. С другой стороны, захоти русский царь с минимальным риском или затратами для себя нанести сокрушительный удар по англичанам в Индии, существовала другая возможность, которую Киннейр сумел предвидеть. Кончина стареющего персидского шаха открывала русским путь к присвоению тамошнего трона и даже к «полному подчинению Персии своей власти».

Среди сорока сыновей шаха, писал Киннейр, нет ни одного, кто не мечтал бы взойти на престол. Почти половина наследников, будучи правителями провинций или городов, располагала собственными вооруженными силами и арсеналами. Киннейр считал, что если бы Санкт-Петербург поддержал одного из соперничающих претендентов (несмотря на обязательство помочь наиболее явному наследнику Аббасу Мирзе), то в ходе неизбежно возникших беспорядков «великолепно обученные и дисциплинированные русские войска оказались бы способными возвести на трон собственного ставленника». Едва шах окажется у них в кармане, так сказать, для них не составит труда спровоцировать известных любовью к грабежам персов к походу на Индию. В конце концов, разве не предшественник нынешнего шаха Надир-шах заполучил таким образом Павлиний трон и алмаз Кохинор? В планировании вторжения могут принять участие русские офицеры, но войска Россия посылать не станет, что позволит царю сохранить лицо.

Внимательное, скрупулезное изучение путей вторжения, предпринятое Киннейром, было первым из целого ряда подобных официальных и неофициальных отчетов, увидевших свет в последующие годы. Несмотря на постепенное стирание белых пятен на картах окружающих земель, большая часть рассмотренных им маршрутов вновь и вновь, с небольшими различиями, фигурировала в позднейших исследованиях. Впрочем, по мере того как ослабевала память о Наполеоне и росла боязнь русской угрозы, основное внимание постепенно смещалось к северу от Персии, к Центральной Азии. Одновременно в глазах людей, ответственных за оборону Британской Индии, до грандиозных размеров разрастался Афганистан, эта «горловина», через которую предстояло пройти захватчикам. Но все это было в будущем. Несмотря на разожженные паническим памфлетом Уилсона горячие дебаты в парламенте, большинство британцев все еще не верило, что официальный союзник Великобритании – Россия – строит в отношении метрополии недоброжелательные планы или имеет какие-то виды на Индию.

Во всяком случае, на какое-то время британской дипломатии удалось заблокировать продвижение России на юг, в Персию, что стало в Лондоне причиной немалого облегчения. Однако, как отмечал Киннейр, даже русский военный губернатор Кавказа генерал Алексей Ермолов начал алчно поглядывать на восток, за Каспийское море, в Туркестан. Именно там ровно за сто лет до этого русские были предательски обмануты и разгромлены хивинцами. Дальнейшие события оказались пробным камнем в том процессе, который за следующие полвека передал великие ханства и караванные города Центральной Азии в руки русского царя.