Питер Хизер
Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть

Тогда был применен целый арсенал средств, чтобы донести до всех и каждого, что власть Теодориха является «римской» в самом глубоком идеологическом смысле: она соответствовала планам Господа для человечества. Восхваления, официальные письма, чеканка монет (некоторые – времен Теодориха – провозглашали invicta Roma: непобедимый Рим), наглядные изображения и здания – все использовалось для обеспечения этого утверждения и поддерживающих его столпов: уважения к римскому закону и классическому образованию. Наиболее полно и четко это выражено в Variae, но идеи, которые обнаруживаются в этом сборнике, можно найти и в других источниках, а характер режима был установлен еще до того, как Кассиодор вступил на свою должность. Литературный портрет, нарисованный Кассиодором, где тот услужливо наставляет Теодориха во время их совместно проведенных свободных вечеров, также был создан уже после того, как король благополучно умер. Притязания Кассиодора на наставничество безосновательны: нет ни малейшего сомнения в том, что план решительного превращения своей власти в римскую Теодорих сам составил^[53]. Почему же военачальник готов из династии Амалов пошел на такие хлопоты, чтобы преподносить себя как совершенного римлянина?

Как важно быть римлянином

Иногда это считалось сентиментальным – глубокое уважение ко всему имевшему отношение к империи. Но это не отдает должного очевидному расчету, с которым Теодорих оформлял публичные заявления своего режима в Италии. И это не соответствует тому военачальнику, с которым мы познакомились на Балканах, – всегда готовому при необходимости противостоять Восточной Римской империи и желание которого установить более тесные взаимоотношения с Константинополем было так глубоко эгоистично. Более долгое размышление по этому поводу приводит к мысли о том, что непоколебимое стремление Теодориха к Romanitas было чрезвычайно умной – и откровенно бесцеремонной – стратегией с весьма практическим приложением.

Присвоение идеологии римской власти наделило захват Теодорихом власти в Италии вербальным и церемониальным языком, который его римские подданные – особенно самые влиятельные из них – могли сразу же понять и поставить новую власть в глазах общества на весьма обнадеживающую основу. Это облегчило им задачу позитивно отреагировать на режим, который Теодорих начал утверждать в Италии с явными выгодами для обеих сторон. Возьмем, например, католических священников. Заявления Теодориха о том, что он был назначен Богом, и его поведение, отсюда вытекающее (например, он демонстрировал почти преувеличенное почтение к епископу Римскому), позволили священникам недвусмысленно принять его притязания в своих коллективных молитвах и вести себя соответствующим образом. Это позволило священникам сохранить все преимущества, которые они накопили за полтора века христианского правления, – это длинный список земель, доходов, прав с логично вытекающим отсюда влиянием – и даже настоятельно требовать новых. Таким образом, Теодорих добился дополнительного признания законности своей власти благодаря одобрению священнослужителей, получив некоторое влияние на этот могущественный институт, хотя в крупных вопросах, вроде избрания папы, властитель старался действовать беспристрастно. Опасности неучастия тогда в такой рутине взаимного ухаживания проиллюстрированы вандалами в африканских странах, правители которых, как и Теодорих, принадлежали к арианству, но где государство и церковь сцепились в поединке рогами. В результате вандалов периодически преследовали. В самые тяжелые времена это ввергало страны в гражданские войны, особенно в 484 г., и становилось причиной существенных потерь построек и доходов, не говоря уже об авторитете и влиянии католической церкви в значительной территории. Этот конфликт не только затруднил для королей вандалов поддержание хороших отношений с католическими священниками, но и отравил отношения с их некоторыми богатыми римскими подданными, которые к этому времени тоже были в основном католиками. Так что тут все проиграли^[54].

Самопрезентация Теодориха также была тщательно нацелена на другой главный путь к сердцам церковной и светской римских элит своих новых итальянских владений. Светская элита охватывала сравнительно небольшой по численности ряд семей, которые контролировали источники финансовой власти в королевстве. И они, и различные институты католической церкви получили свое главенствующее положение в первую очередь благодаря землям, которыми они владели. Это давало богатства, позволявшие им на местах управлять политикой и оказывать влияние на администрацию. На самом деле во время существования империи именно их готовность собирать и платить государству налоги, полученные от сельскохозяйственной деятельности в их собственных имениях и от всех своих арендаторов и подчиненных, поддерживала все здание империи. Правитель, обладающий военной силой, всегда может попытаться заставить платить, но налогообложение – политический вопрос, и успешное налогообложение обычно в значительной степени требует согласия. В случае с римлянами государство купило его у элиты землевладельцев отчасти благодаря покровительству, оказанному им в виде предоставления должностей, но главным образом через законодательство. Из-за того, что римская землевладельческая элита была относительно мала, а владела столь многим, она оказалась потенциально чрезвычайно уязвима относительно агрессии со стороны тех многих, но менее удачливых. И когда вся эта чепуха относительно разумного, внушенного Богом общественного порядка отметается в сторону, становится ясно, что римское право лишь определяло и защищало права собственности, так что порожденная и поддерживаемая государством правовая система является главной опорой установившейся власти элиты. Это на самом деле было главной quid pro quo^[55], заставлявшей их быть готовыми к тому, чтобы взамен собирать и платить налоги.

Здесь тоже Теодорих был прав относительно денег в том, что ключевой аспект его решительной приверженности римскому образу жизни принял форму ориентации на продолжение действия римского права. По сути, это означало прямую гарантию того, что состояния старых римских элит Италии (не говоря уже о еще более богатых священнослужителях), выраженные в земельных владениях, будут сохранены навсегда. Старая сделка будет уважаться новой властью. Это опять-таки было гораздо больше, чем простая пассивность со стороны Теодориха. Во время борьбы с Одоакром он в какой-то момент пригрозил отменить перешедшие по завещанию полномочия всех римских землевладельцев, не оказавших ему активной поддержки. Эти люди утратили бы право оставлять свою землю наследникам, то есть они бы столкнулись с проблемой лишения собственности. В конечном итоге, Теодорих уступил перед посольством, возглавляемым епископом Епифанием Миланским, и у землевладельцев восстановился нормальный пульс^[56]. Я сомневаюсь, что Теодорих намеревался осуществить эту политику, ну, по крайней мере, не в полном объеме, но угроза была благотворным напоминанием о том, что может сделать новый король, оказавшийся перед альтернативой. Угроза, прозвучавшая и взятая назад, ясно дала понять римским землевладельцам Италии, что активное участие в правительственных структурах новой власти – очень хорошая идея.

Она также помогла Теодориху вести переговоры по важной проблеме, которой нельзя было избежать в начале его правления, – отношения с народом. Одно оставалось откровенно неримским у нового правителя Италии – армия, которую он привел с собой с Балкан. Часть ее, в частности бывшие фракийские готы, числилась в платежных ведомостях Римской империи довольно долго, но во время мятежа даже фракийские foederati повели себя не как обычные римские воины, а как имевшие неримское происхождение паннонийские готы, руги и разные другие народы, которые также пришли с Теодорихом. К 493 г. какая-то часть этого войска воевала с ним на протяжении уже двадцати лет. Вместе они прошли тысячи километров, провели много небольших боев и победили в нескольких крупных сражениях как до, так и после переезда в Италию. Все это время Теодорих не просто имел возможность обрести лояльность своих последователей, ему пришлось ее заслужить: бороться за то, чтобы сохранить верность даже некоторых паннонийских готов сразу же после смерти своего отца, и завоевывать верность основной массы фракийских готов в середине 480-х гг. Та же самая проблема возникла и в Италии, где руги легко перебирались из одного лагеря в другой в соответствии с их собственным пониманием того, где лучше. И теперь после всех тяжелейших усилий его армия сорвала куш в виде Италии и всех ее богатств. Однако после такого поразительного успеха вновь возник, хотя и в новой форме, старый вопрос – о лояльности. Дав абсолютную власть в чрезвычайно богатом королевстве в руки человека, отличавшегося ратными подвигами и стойкостью, его сторонники, естественно, ожидали за это должную награду.

Для Теодориха это стало огромной проблемой: на акте вознаграждения он не мог позволить себе сэкономить. Жизнь правителей, не наградивших своих последователей в соответствии с их ожиданиями, в раннем Средневековье была недолгой и далеко не безболезненной. А богатством тогда, как известно, являлись земля и доход, который можно было из нее извлечь. Отсюда и проблема: было еще так много всего, что прекрасно сработало бы, если бы только итало-римскую землевладельческую элиту – светскую и церковную – можно было держать в игре, но его воины требовали компенсацию. Где же Теодорих собирался найти необходимые средства, если не путем изъятия их из земельных владений итальянской элиты?

Предоставленные сами себе, эти вопросы могли массово выйти из-под контроля. Историки настолько привыкли к тому, что процесс вознаграждения в Италии имел другой исход, что не склонны даже признавать возможность беды. А она, безусловно, существовала. «Книга Судного дня» (свод материалов первой в средневековой Европе всеобщей поземельной переписи, проведенной по приказу Вильгельма Завоевателя в Англии в 1085–1086 гг. – Пер.) ярко иллюстрирует, что может случиться, когда землезахватническая деятельность победоносной армии идет бесконтрольно. За двадцать лет после сражения при Гастингсе приезжие норманнские бароны и их ставленники вытеснили англосаксонских землевладельцев почти во всем Английском королевстве. Но армия готов Теодориха была больше, чем армия Вильгельма, кроме того, в местах послеримской Западной Европы другие региональные группы римских землевладельцев к 490-м гг. уже оказались на пути к окончательному исчезновению от рук вооруженных оккупантов (опять-таки больше всего на Британских островах)^[57].

Как Теодорих решил эту проблему, в Variae не рассказывается отчасти потому, что к 507 г., когда Кассиодор занял свою первую должность, этот сборник был уже написан и в результате нам известно чрезвычайно мало о том, что происходило. Однако в общих чертах благодаря Кассиодору часть картины все же можно воссоздать. Во-первых, Теодорих назначил римского представителя, чтобы тот помог ему найти решение, – некоего Петра Марцеллина Феликса Либерия, обычно называемого Либерием. Он был из древней римской семьи землевладельцев и сенаторов и почти с такой голубой кровью, какую только можно было иметь. Он начал свою общественную деятельность при Одоакре и набрал себе очки, когда отказался дезертировать с корабля и переходить на сторону Теодориха, пока его бывший работодатель не остался лежать бездыханной грудой (на самом деле двумя отдельными грудами, если верить нашему источнику) на полу небезызвестной пиршественной залы в Равенне. В тот момент Либерий переметнулся в штат Теодориха и за свои труды получил пост преторианского префекта и полную ответственность за расселение армии на территории Италии. Во-вторых, Кассиодор пишет, что принятое решение соответствующим образом обогатило армию готов, в то время как римляне «едва ощутили какие-либо потери». Такая же формулировка снова появляется в письме к самому Либерию, написанному дьяконом Эннодием, который проводил время при дворе Теодориха, ища различных милостей, – значит, это была официальная политика власти^[58].

Но подобная политика в тоталитарных режимах – даже в древности – не обязательно имеет отношение к реальности, так что же мы знаем о том, как действовал Либерий? Его задачу в дальнейшем определили и отчасти усложнили стратегические императивы, потому что Теодорих не мог позволить себе рассредоточивать небольшими группками своих вооруженных последователей – основу своей военной мощи по территории Италии. Когда в конце 520-х гг. вооруженные силы Восточной Римской империи вторглись в Италию, они обнаружили скопления готов на северо-востоке и северо-западе страны, вокруг Равенны и в прибрежном регионе к югу от нее, а также по обе стороны от главных дорог через Апеннины из Равенны в Рим. Такое распределение имеет большой смысл, так как охватывает все главные возможные пути наземного нападения Византии с севера, ее морского удара на востоке и ключевую дорогу между двумя главными политическими центрами королевства^[59].

С районами за пределами таких поселенческих кластеров было легче всего иметь дело. Одна треть от обычных налоговых поступлений из этих районов (названных с обычной изобретательностью римских бюрократов tertiae) предназначалась для дальнейшего содержания армии и использовалась для обеспечения регулярных поступлений наличности (бенефиций), которые периодически выдавались квалифицированным военным призывного возраста. В дополнение к этому, как утверждают восточноримские источники, земельные наделы были найдены, и это тоже понятно. За последние годы было несколько шумных попыток отрицать, что в 490-х гг. земля переходила из рук в руки, но все они полагаются на аргумент, о котором молчали, – римские землевладельцы не жаловались на то, что их лишают собственности. Но все современные итальянские источники времен правления Теодориха – официальные, где нельзя найти таких жалоб, хотя, как мы уже видели, даже официальная политика, послушно отраженная у Кассиодора и Эннодия, допускала, что для римлян не было убытка просто потому, что он не считался очень большим. Если это так, то нет веской причины не принимать на веру то, о чем сообщают источники, – в середине 490-х гг. документы о передаче правового титула действительно переходили из рук в руки.

Как именно Либерий и его команда нашли необходимые земли в тех местах, где должны были расположиться части армии, зависело от конкретной местности. Во-первых, подразделения различной величины армии Теодориха должны были расположиться в разных районах, и, как мы видели в последней главе, некоторые из этих групп уже имели довольно сложную социальную структуру. Существовали два статуса – воинов и невооруженных рабов. Возможно, каждый класс воинов получал права на различные земельные участки и в юридическом отношении, и в количественном. Кажется маловероятным, чтобы рабы имели подобные права. Однако Либерий знал, сколько земли (в переводе на производимый ею ежегодный доход, а не измеренной в физических величинах) было в каждом районе и в чьей собственности она находилась. В ушедшем в небытие Римском государстве велись подробные учетные книги, содержавшие именно эту информацию для налогообложения, и мы знаем, что эта бюрократическая система сохранялась в годы правления Одоакра. Все необходимые основные данные находились в распоряжении Либерия, и именно тогда проявилось искусство как политика – изобретательность в том, как сбалансировать доходы готов и потери римлян к максимальному удовлетворению обеих сторон.

Подробности его различных микрорешений нельзя восстановить, но можно реконструировать некоторые варианты решений, ему доступных. В ряде местностей эта задача, возможно, не была такой трудной. Одоакр проходил через аналогичную процедуру в начале своего правления в 476 г. По мере того как все больше провинций сходило с орбиты империи, имевшихся налоговых поступлений к тому времени уже не хватало для содержания старой имперской армии Италии на том уровне, к которому она привыкла, – и именно это и стало причиной ее готовности восстать. Часть вооруженных сил Одоакра взял к себе на службу Теодорих, а владения всех оставшихся воинов стали с политической точки зрения бесплатным имущественным фондом. Другой дешевый земельный фонд появился в виде общественной собственности на землю, принадлежавшую городам и общественным корпорациям того или иного рода (бани, гильдии и т. д.). Когда римским официальным лицам (вроде Либерия и его команды) где-нибудь в Северной Африке было нужно найти земли для римских землевладельцев, вытесненных завоевателями-вандалами из центральных провинций страны в 450-х гг., именно к такого рода активам они и обращались. Я также подозреваю, но не могу доказать, что любые землевладельцы, которые теряли часть своих земель, получали компенсацию в форме сокращения налогов с тех долей их владений, которые за ними сохранялись, тем самым минимизировался удар по их реальным годовым доходам. Другими словами, решение основного вопроса было сложным и разнообразным, когда чиновники Либерия – я уверен, он принимал политические решения, не вникая в детали, – приступили к подбору для армейских частей конкретных районов для жительства. Все это, вероятно, отнимало много времени^[60].

Но в конечном счете дело завершилось, и, когда в 500 г. Либерий ушел со своей должности префекта (наверное, это ознаменовало конец процесса расселения), удовлетворение его работодателя стало очевидным. Либерий был удостоен исключительно почетного, но редкого и чрезвычайно престижного звания патриция. Насколько мы видим, он честно заслужил его. Римские землевладельцы остались живы и здоровы, а процесс расселения никогда не вызывал критики со стороны власти, даже когда римляне из Восточной империи старались дискредитировать его в 530-х гг. (как мы увидим в следующей главе). По-видимому, армия Теодориха тоже была довольна. Время от времени королю приходилось впоследствии казнить какого-нибудь представителя знати, но ничто не говорит о крупномасштабных бунтах, которые обязательно случились бы, если бы расселение в целом не соответствовало ожиданиям. И в Variae очень мало написано об армии готов – это стало аргументом в пользу того, что сторонники Теодориха, последовавшие за ним с самого начала, были безмерно счастливы оттого, что получили, и первоначальная армия, по сути, растворилась на просторах Италии с конца 490-х гг., довольствуясь изготовлением оливкового масла и давя сок из винограда. Не обязательно верить, что армия Теодориха была в основном готской по своей культуре, чтобы счесть эту картину чрезвычайно неубедительной.

Во-первых, когда вы начнете искать ее, то в отдельных письмах из сборника Кассиодора можете найти краткие зарисовки из армейской жизни, относящиеся к периоду после завершения процесса расселения. Мы видим, как Теодорих и иногда его преемники созывают армейские части из конкретных местностей для вручения им подарков (ясно, что велся реестр лиц, имевших на них право, как и должно было быть, чтобы система работала) и делают специальные распоряжения, чтобы защитить одного из бывших солдат, который по возрасту вышел с действительной службы и для него настали тяжелые времена; и даже утверждают командира, которого одна такая армейская часть избрала приором (буквально «первый человек») готов в их районе^[61]. Конечно, изначально таких зарисовок могло быть гораздо больше. Вытаскивать из папок письма, рассказывающие об армии готов, не являлось целью Кассиодора, когда королевство рушилось на его глазах. Как бы то ни было, по счастью, есть более крепкий блок доказательств в пользу сохранившейся значимости армии Теодориха после 490-х гг. Ведь в то время как его самопровозглашенная приверженность римскому образу жизни, безусловно, сыграла роль в иностранных делах, равно как и в том, чтобы заставить римских землевладельцев не обижаться на жизнь, вселенную и все вокруг, армия продолжала играть огромную роль в последующих судьбах режима Теодориха после изначального завоевания Италии. Именно эта деятельность наполнила реальным содержанием самые грандиозные притязания готов.

Двухтысячный год истории готов

Полного рассказа о правлении Теодориха в Италии составить невозможно. Трудно сказать, как много материала было изначально в утраченной истории готов, написанной Кассиодором. Созданная в начале 520-х гг. на закате правления короля, она помещалась в двенадцати книгах и по тону была, безусловно, полна гордости за достижения готов. Но мы не знаем, насколько объемной была каждая книга, и Иордан предпочел не включать многое из того, что эта история могла рассказать о деятельности Теодориха в его зрелые годы. Как мы видели в последней главе, «Гетика» углубляется в некоторые подробности возвращения Теодориха из Константинополя и событий, приведших к наступлению на Фессалонику в 473 г., но последующие 53 года представляет фрагментарно, выставляя напоказ только немногие яркие моменты. За этим следует такое же краткое изложение произошедшего после смерти Теодориха (что не могло быть взято из первоисточника Кассиодора), которое заканчивается капитуляцией Витигиса в 540 г.

Делая запись об этой капитуляции, которая привела Кассиодора в Константинополь и побудила его к работе над Variae, Иордан делает следующее замечание:

«Так, прославленное королевство и самый храбрый народ, который в нем царил, были в конце концов повержены почти на две тысячи тридцатом году их истории»^[62].

2030-й год – весьма странное число, которое на самом деле может быть лишь экстраполяцией записи о предполагаемой 2000-й годовщине возникновения королевства готов. Вычтя «почти» тридцать из 540, мы приходим приблизительно к 510 г. и попадаем, безусловно, во временные рамки теперь уже утраченной истории, написанной Кассиодором. Я совершенно уверен, что Иордан нашел эту мнимую годовщину в произведении Кассиодора еще и потому, что последний установил образец в сфере хронологических вычислений к тому времени, когда писал свою историю, перед этим создав дошедшую до 519 г. всемирную летопись. Поэтому не стоит особо напрягаться, чтобы обнаружить его плодовитый ум за измышлением такой грандиозной годовщины для готов. Когда же вы возвращаетесь к тому, какие события того времени могут быть воссозданы, также важно то, что на самом деле существует лишь один возможный кандидат, связанный с этой самой впечатляющей из годовщин. Чтобы понять почему, необходимо снова приподнять двойную завесу создания имиджа, с которой мы встретились в Variae: изначальные притязания Теодориха на Romanitas, усиленные еще больше потребностью Кассиодора прикрыть свой тыл, когда в конце 530-х гг. с повозок готов уже отваливались колеса.

Я не верю в мнимые скандинавские корни готов (эта идея опять-таки обнаруживается в «Гетике» и вполне могла также звучать в «Истории» Кассиодора), но образ внешней политики Теодориха, который возникает из первоначального прочтения Variae, все же делает ее похожей на норвежскую мирную миссию. Как мы уже видели, он одобрял дипломатические брачные союзы: сам женился на сестре Хлодвига и был «вооружен» многими своими родственницами – и не боялся использовать их. Большинство из них в должный момент благополучно выдали замуж за королей или принцев вестготов, бургундов и вандалов. Что могло больше способствовать миру между народами, чем распространение сети брачных уз с отпрысками рода Амалов на пространстве послеримской Европы?

Есть еще его запись о крупном вопросе в сфере международных отношений того времени: не на Среднем Востоке, а в Галлии. Когда в 476 г. низвергли Ромула Августула, Галлия была поделена не на три части, как на тот момент, когда туда пришел Цезарь, а на четыре. Господствующей державой считалось королевство вестготов, охватывавшее все пространство от долины Луары в южном направлении, за исключением верхней и средней Роны, где сформировалось ядро Бургундского королевства, хотя вестготы снова контролировали территорию, где река достигает Средиземного моря, ныне это Французская Ривьера. Северо-восток Галлии находился под властью франков, тогда как вся земля, находившаяся к западу от Суассона, была в руках местных, более или менее римских, вооруженных сил того или иного рода (карта 3, с. 82).

К тому времени, когда два десятилетия спустя Теодорих достиг вершин богатства, расширение власти франков требовало изменить ситуацию. Это уходило корнями, как мы уже видели, в процесс, схожий с тем, который вывел династию Теодориха на передний план. В случае с франками это была команда отца и сына – Хильдерика и Хлодвига; главную роль сыграл сын, который объединил многие, до этого независимые, военные отряды и создал беспрецедентно большой опорный пункт силы, который к первому десятилетию VI в. занимался тем, что перекраивал карту после-римской Западной Европы, особенно Галлии. На тот момент различные группы римлян на северо-западе уже давно были завоеваны, и давление франков в южном направлении – на Вестготское и Бургундское королевства – нарастало. Хлодвиг также поглядывал на алеманнов – соседей бургундов на северо-востоке. Это достигло своего апогея около 505 г., когда Хлодвиг впервые сокрушил независимость алеманнов, а затем начал наступать на вестготов, вынуждая бургундов стать его младшими подельниками в этом преступлении. В 507 г. последовала знаменитая битва при Пуатье, в которой армия вестготов была разгромлена, а их король Аларих II убит. И тогда, согласно французскому национальному мифу, впервые более или менее прорисовались границы современной Франции: разделенная Галлия превратилась в объединенную Франкию^[63].

Начиная с года этого сражения в Variae сохранилось несколько писем, которые демонстрируют, что Теодорих – к чести своей исторической репутации – терпит неудачу, пытаясь сохранить мир. Запах конфликта, возможно, носился в воздухе, но представителя династии Амалов он не отпугнул. Своему зятю королю вестготов Алариху II он написал следующее:

«Не позволяй слепому негодованию завладеть тобой. Сдержанность благоразумна и спасительна для племен; гнев же часто ускоряет кризис. И только тогда, когда справедливости уже нет места в отношениях с противником, полезно обратиться к оружию»^[64].

Король Бургундии Гундобад получил в письме смесь наставления и призыва:

«Не подобает таким могущественным королям [Хлодвигу и Алариху] искать достойных сожаления ссор друг с другом, в результате которых, к несчастью, причиняется вред и нам. Поэтому пусть твой братский труд с моей помощью восстановит между ними согласие»^[65].

А могущественный Хлодвиг?

«Что бы ты сам подумал обо мне, если бы знал, что я не придал значения вашим разногласиям? Пусть не будет войны, в которой один из вас потерпит поражение и хлебнет горя… Я решил отправить… своих посланцев к тебе. Я также отправил письма через них твоему брату и моему сыну Алариху, чтобы никакая чужая злая воля не посеяла ссор между вами. Вам лучше жить в мире и покончить с теми ссорами, какие есть, при посредничестве ваших друзей… Вам следует доверять тому, кто, как вы знаете, радуется вашей выгоде, потому что человек, который направляет другого по опасному пути, не может быть честным советчиком»^[66].

Все это могло быть напрасно, но Теодориха из Variae нельзя обвинять в том, что он посылал письма и доверенных лиц, которые курсировали между королевскими дворами на послеримском пространстве Западной Европы, отчаянно пытаясь предотвратить надвигающуюся решающую схватку. Действительно, если взять все это вместе с необычным письмом Анастасию, с которого мы начали повествование, то нарисуется почти неотразимо притягательный портрет. Так Теодорих вошел в историю как бывший заложник римлян, который был настолько впечатлен римскими ценностями за десятилетний срок своего пребывания в Константинополе, что провел остаток своих дней, пытаясь сохранить порядок в стаде неуправляемых варваров, которые захватили остальную часть Западной Римской империи.

Но здесь мы опять-таки имеем дело с тем, что изначально было презентацией политики Теодориха и ее мотивацией. И если современная политическая история не учит нас больше ничему, то она снова и снова подчеркивает, что не следует принимать самопредставление любого политического лидера, не подвергнув его сначала всестороннему анализу. И вот что еще важно: мы имеем дело лишь с небольшой выборкой писем Теодориха – теми, которые, по мнению Кассиодора, выставляют его послужной список при дворе короля и его преемников в наилучшем свете. Так что есть уже две причины быть осторожными. А как мы видели в предыдущей главе, молодого Теодориха всегда больше интересовали римские деньги, нежели ценности. И если рассматривать вопрос всесторонне, можно не удивляться тому, что имеющиеся свидетельства серьезного кризиса в Галлии говорят о том, что внешняя политика Теодориха на тот момент совсем не была такой мирной, какой она представлена в Variae.

Откройте снова письмо Анастасию. Мы уже увидели в нем один уровень «подрывной работы» – идея о том, что власть Теодориха и его приверженность всему римскому идут прямо от Бога, а не благодаря его пребыванию в Константинополе. Это делает его таким же законным «римлянином» в собственном смысле этого слова, что и императора Византии, и стоящим выше любого другого правителя. После изложения этой точки зрения письмо продолжается:

«Поэтому мы сочли целесообразным отправить… послов к Вашей светлости, чтобы мир, который был нарушен по ряду причин, мог быть путем решения всех спорных вопросов прочно восстановлен между нами. Так как мы полагаем, что Вы не позволите каким-нибудь разногласиям оставаться между двумя республиками [Восточной и Западной Римской империями], которые всегда были единым целым под властью своих древних владык, которые должны не просто быть объединены любовью, но и помогать друг другу всеми своими силами. Пусть всегда будет одно желание, одна цель в римском королевстве. Поэтому, приветствуя Вас со всем уважением, мы смиренно просим, чтобы Вы не лишали нас высокой чести быть объектом Вашей снисходительной любви, на которую у нас есть право надеяться, если бы она никогда не была дарована кому-то другому»^[67].

Таким образом, вторая половина письма плавно переходит в официальную просьбу. Ввиду того что Теодорих управляет вторым из двух подлинно римских государств, существующих в мире, Константинополь должен состоять с ним в мирном и гармоничном союзе. Romanitas готов превратилась в действенную риторическую дубинку для императора, с помощью которой можно положить конец всем ссорам.