Петр Ильич Пономар
Охотничьи рассказы
Сейчас я не стал бы стрелять такого секача-великана. Оставил бы на племя – это щит стада. Жира на нём не было. Ляжки в сплошных порезах. Только что мяса было много. Природа мудрее нас. Когда нету недостатка в кормах, тогда и рождаются, и вырастают крупные экземпляры.
Трофейный секач
В тот год охотсезон начинался нескладно. Василий не пошёл, работал. Кормов уродилось на участке мало, и жёлудя только по низинам, возле ключей. Маньчжурский орех – редко. А кедровой шишки и вовсе не было. Кабаны ушли искать лучшие места откорма. А Василий заказал: добудь мне голову трофейного секача. Тебе всё равно добывать, лицензию выкупил. Я тогда поддался на похвалы и лесть и ляпнул, что обязательно добуду, слово даю. А слово не воробей, выпустил – не поймаешь. Хмелёк испарился, понял, что прихвастнул. Но сказал, значит буду стараться сдержать.
Время охоты шло, а я вообще не мог найти и следов кабанов. И уже и гон у них начался. Две-три «свадьбы» пробежало через участок, но тогда, когда выезжал домой в баню. На зимних школьных каникулах напросились на участок сыновья Илья и Сергей.
– Поводи их, Фадеич, по капканным тропам, а я поищу секача. Старые, должно быть, уже гоняться за матками бросили, нагулялись, встали на постоянное гайно. Может, найду хоть следок хороший.
И я пошёл в поиск на лыжах один. К вечеру я уже повернул на барачек, подсёк след крупного секача. Я уже и подустал, и настроение уже упало. А главное, дневной ветерок стихал, еле отклонял дымок с подожжённого клочка ваты. Но я решил тянуть за собой лыжи и попробовать подойти на верный выстрел. Он меня вычислил. И метров 100, ближе не подпустил, отбежал, я только силуэт и повидал. Мне не верилось, что он так быстро успокоился и стал продолжать пастись. Я сделал ещё одну попытку подойти, но зверь и не убегал, и держал меня на чутье. И снег был глубок, и я быстро уставал без лыж. И солнце садилось, мороз крепчал. Удача копится, говорят. И тогда она, видимо, не накопилась. Я бросил и потянул к тропе. Доплёлся до тропы ещё по сумеркам. А в барачек пришёл уже по хорошей темноте. Но доволен, нашёл, значит добуду. На второй день я пошёл по своей лыжне туда, где бросил секача. Много времени ушло на поиск его гайна. Да, я не ошибся, он уже несколько ночей ночевал в одной лёжке. Гайно мягкое, тёплое, и кругом всё в следах разного времени. Но истоптанный снег хрустит под ногой, как ты её осторожно не ставь. И ветерок слабенький, и секач уже пуганый. В общем, не подпустил. Два раза я отрывал его от скудной кормёжки. Несколько раз его наблюдал, но всё далее 100 м и в кустах или за ними. А после третьего он решил уйти от меня подальше, бросить своё жильё и идти искать новое место. Это я тоже понял. И я опять потянул в зимовье, как говорится, несолоно хлебавши. Следующий день предвещал быть ещё сложнее. Но я не намерен был сдаваться просто так. Я решил с самого утра застать его в новом гайне. Спит он в такую пору морозов часов до 11. Мне нужно найти новую лёжку и подойти пораньше. Я взял с собой Сергея, и мы вышли на лыжах на следующее утро на рассвете. Протропили новую лыжню напрямик и по старому профилю геофизиков. Дошли до места, где кабан вчера начал успокаиваться и пастись.
– Ну всё, – сказал я, – он где-то недалеко. Теперь я пойду один пешком. А ты иди на лыжах по моему следу, отставай на 100—150 м. Увидел мою спину, стой, жди. Видишь меня, стой, жди. И за собой тяни мои лыжи.
Я начал (обрезать) вчерашнюю пастьбу с подветра, со всякой осторожностью от шума. Использовал всё что мог, чтобы не выдать себя. Часто останавливался, осматривал всё, что было впереди и по бокам. Вылазил на пеньки и валёжины. Опускался на колени и смотрел по низам. Так лучше видимость в лесу, где есть подрост. Да и зверь видит над снегом. И как я ни старался, секач, видимо, услышал и встал прямо в гайне метрах в 90. Стоял он градусов под 120—130, не боком (под 90). И смотрел уже в обратную сторону. Но, я всё понял, услыхал. Всё, ни шагу больше. Зверь настороже. Нужно стрелять, далековато для ружья, и видимость плохая, и кустарник может отклонить пулю. Но это шанс. Я пару раз брал его в прицел на мушку. Но чёткой видимости нет. Над зверем и вокруг него зимой почти всегда небольшая туманность. Контуры зверя видны нечётко. Но с третьей попытки я выстрелил. Кабан резко стал боком ко мне, и я тут же стрельнул второй раз. Секач развернулся и полетел ко мне. Я ожидал это, патрон ещё был у меня в левой руке. Я быстро перезарядил один ствол и успел закрыть ружьё. Для таких охот я пришиваю на левую грудь место под два патрона, как газыри у черкеса или казака. Я успел и замереть, и поднять ружьё. И он ошибся, метрах в 5—7 пробежал мимо меня далее и застыл в трёх метрах от меня. Я понял, что сейчас он не видит меня и стоит, вычисляет. Стоит не шелохнувшись, и я стою. И слышу, как в нём заклокотала с шумом кровь в груди. С таким шумом, будто бы кто-то льёт в него воду из ведра. «Всё, парень, – решил я, – ты стоишь, но мёртв. Достреливать тебя не надо». И вдруг где-то рядом (сзади меня) выстрел. Следом второй. Я видел попадания кабану в голову. А он стоит не шелохнувшись. Я понял, это Сергей подбежал и стреляет. И кабан его слышал и отвлёкся от меня.
– Не стреляй, – крикнул, – он стоит мёртв, просто не падает. Подождём, пока обмякнет.
Минуты три секач ещё стоял парализован, а после начал медленно заваливаться наперёд и правый бок. Но он уже ничего не видел и не слышал. Такое я уже видел с сохатым.
После Вася забрал голову, выварил. Кости отлакировал, сложил, склеил. Сделал трофейное чучело.
– Всё хорошо, Петро, получилось, вот только в черепе за глазами, перед мозговой коробкой, две дырочки рядом. Там одни перегородки пробиты.
Крупный был экземпляр, тоже из серых чушек. И может, мне повезло, что он отвлёкся на Сергея.
Беличий патрон
В тот охотничий сезон охотились втроём. Я, Кайдалов и Пономарь Василий. По пушнине мы уже выполняли план (половина штатного охотника в стоимости). Соболя у нас не было, так что шкурок мы добыли довольно много. А вот с кабанами было плохо. Мало было с осени корма на нашей площади. Кабаны ещё с осени поуходили в более кормовые места. И только в декабре время от времени пробегали одна-две чушки, ведя за собой 3—5 секачей (гон, так у нас зовут). Оставалось надеяться на счастливый случай, что когда-нибудь да набегут на кого-нибудь из нас. Но не везло. Наши отпуска уже заканчивались. Я предложил пойти на верхний барачек двумя капканными тропами и снять с них капканы. Я пошёл с Михаилом, а Василий один. Там переночуем и утром пойдём свободной ружейной охотой назад. Когда шли с Михаилом, по путику убили ещё несколько белок. Одну подранили, и она побежала по вершинам деревьев. Азартный случай, бежишь и смотришь за ней, и спотыкаешься, и стреляешь в неё, бегущую. Дострелили, конечно, и пришли в зимовье довольные и весёлые. Ещё 4 колонка поймались в капканы.
Вечером я вышел за дровишками, звёзды светят, аж искрятся. И смотрю, метеорит упал в южной стороне. Я мигом и загадал желание – добыть завтра секача. В зимовье я прихвастнул:
– Всё у нас хорошо, мужики, завтра добуду секача. Вы пойдёте вдвоём, без тропы, а я один погуляю. Вывершу нашу Еловку. Возможно, и до границы участка пройдусь, но найду их точно, должно быть, ещё поют. Собираться будем в центральном домике. Так что, если буду стрелять более двух раз, поворачивайте на выстрелы.
Утром мы и разошлись. Шёл я потихоньку, больше стоял, выслушивал, осматривал все подозрительные места. Ветерок едва ощутим был с запада. И вот всё-таки со стороны запада и услышал взвизг кабана. Я взял ориентировку и крадучись, с остановками, ещё не совсем веря своим ушам, пошёл на взвизг. Взвизг вскоре повторился и явное уханье. Всё, сердце забилось в груди. Я раскрыл ружьё, заглянул в стволы, не набилось ли туда снега. Заменил патрон с картечью на пулевой. Две пули в стволах, ещё одну положил в карман, чтобы не возиться с патронташем. Посмотрел на левую грудь, там торчали ещё два патрона. Не потерялись, все на месте. И я, с остановками через три шага, потянул ноги медленно, не вынимая из снега. На стоянках всё хорошо просматривал. Двигался к свадьбе. Наконец, я увидел за толстой кедровой валёжиной три тёмных полосы. Не понять, но вроде спины кабанов, кругом бело, снег недавний, пушистый. Добрая сотня метров, мелькнуло в голове, хотя бы немножко подтянуться поближе. Сделал ещё один медленный шаг. И тут один секач поставил передние ноги на какую-то валёжину или старый пенёк. Его перёд поднялся выше лежавшей кедры. Стоит левым боком, но уже смотрит в мою сторону. Все другие кабаны замерли, слушают. «Всё, Петро, подкрался, вторую ногу подтягивать нельзя, ты у них как на ладошке, вычислили, подшумел, видно, ранее». Я распрямился, медленно начал поднимать ружьё. Целить в того кабана мешал пушистый снежок на наклонной липе. Закрывает самое убойное место. Поднимусь на носки, вижу хорошо того, стоящего, приподнятого кабана. Других видны только спины. Возьму его в прицел, мешает сантиметров пять снежка. Наклонюсь, смотрю под той же липой – видать плохо, кустарник мешает. Опять поднимаюсь на носочки. Всё, больше шансов нет, стрельну через снежок. Дёрнутся бежать, как стоят, от меня влево, там второй выстрел лучше будет. Я долго целился, стоя на носках, после опускался на ступни и определялся, как мне точнее стрельнуть. Так проделывал несколько раз. На снежке было тёмное пятнышко, и мне казалось, точно на линии выстрела. И я всё-таки выстрелил в него. Кабаны с шумом побежали, как я и предполагал, в левую сторону. Я тут же выстрелил в просвете в одного из них. И сразу вижу: один летит в мою сторону, на меня. В момент раскрываю ружьё, хватаю один патрон с груди. Там у меня пришито два гнезда под два патрона на такой вот случай. Загоняю патрон в освободившийся инжектором патронник. Закрываю ружьё и тяну приклад к плечу. Секач уже поравнялся со мной и встал как вкопанный в каких-то не более 10 м. Крутятся только красные глаза и крючковатый хвост (локатор). «Что, промазал, меня не определил точно в беге? – радовался я, – вот она, удача, собственной персоной подвалила». Уточняю прицеливание за его ухом (висок) и дожимаю курок. И выстрел громыхнул хорошо, громко так и точно. Но что это, что? Вместо того, чтобы рухнуть на снег, кабан рванул с места вскачь, как стоял. Против его лыча была вершина давно упавшего кедра. Гнилые сучки с треском полетели в разные стороны. Один летел мне прямо в лицо. Я увернулся и оторопел. Не верю глазам своим: как так получилось, не на меня полетел. И как будто бы не в его голову я сейчас стрелял. Будто бы кто-то неведомый пнул ему палку под хвост. Я был в недоумении, или как говорится, (ошарашен). Чудеса налицо. Перезарядил ружьё, два пулевых патрона с карманного патронташа. Ещё достал один пулевой и заложил в пустую ячею на груди. И пошёл по следу убегавшего секача. «Вот тебе, Петька, говоришь, чудес не бывает». Секач бежал на прыжках добрых сотню метров, после пошёл широким шагом. Капли крови сыпались с него, кропя пушистый снег. Не останавливается, не ложится, ровно уходит всё дальше и дальше. Мне всё не верилось, удача уходит от меня, вот уже с полкилометра прошёл. «Боги отвернулись от меня, посмеялись, не надо было хвастать вчера (добуду секача). Всё в их руках, но не в твоих. Мужики явно слышали, на выстрелы пойдут: что скажешь им?» И я молча повернул по следу обратно, откуда стрелял. «Вот твоя примета. Звездочка пала, и ты загадал. Накось, выкусь». Не успел я и подойти к тому месту, откуда стрелял, слышу, свистят мужики. Я крикнул, да здесь я, иду на посмешище.
– Слыхали, стрелял три раза, не скроешь. Мы чётко пошли на выстрелы.
– Да, стрелял. Но секач ушёл, будто бы бронированный и заговорённый. Прихвастнул я вчера, извините.
– Но, ты брось, нас за нос водить, – сказал Михаил.
– Чего шутить-то, я тебя знаю хорошо, раз стрелял, да ещё и три раза, то убил точно, – сказал Вася. – Не разыграешь, показывай.
– Да точно ушёл, сам не верю, но вот капли крови, и назад иду разбираться. Третий выстрел не далее десяти метров был, и в голову стрелял. Вот рядом и то место, пошли смотреть, разбираться.
Я рассказал всё, как дело было. Вот я стоял. Вот дыра в снегу на липе. Ну, и чего там можно ожидать на сотню метров. Вторая пуля в полёте, в просвете влёт. Вот он и подскочил не ранен, и вовсе он не летел меня рубить, просто остановился сориентироваться, да послушать, кто куда убежал. Был бы ранен, в этот раз он бы меня порубал, как хотел. Я долго перезаряжал ружьё, руки замёрзли. Он уже стал, а у меня приклад был ещё не на месте. Может, только в прыжках не заметил мои движения. Да и поскакал он вовсе на стреляного не похоже.
– Такого быть не может, – сказал Василий, – ты, может, метров 100 не дошёл, я пойду его догонять.
– Тогда иди, я с Михаилом пойду, ещё там всё хорошо осмотрим, первые выстрелы. Но шансов вовсе мало. Метров за сто услышали, та ноябрьская ледяная корочка под пушистым снегом – вот. Первый выстрел, через снежок, второй – на скаку, в небольшой просвет между деревьев и кустарник был. Самому не верится, но облажался. Не нужно было хвастать вчера. Так мне и надо. И вас сорвал, зря вы бросили охоту, может, вы чего встретили.
– Ничего не зря, скоро Вася прибежит, дыра в голове не шутка, пусть мозг и не задело, побежал в горячке. Пошли первые пули посмотрим, куда ложились.
Мы дошли до места, где стоял кабан передними ногами на валёжине.
– Смотри, Петро, вот он стоял, вот шерсть стрижена, вот он и бежал. А вот и вторая пуля в него ударила, смотри, кровь на вылет пошла. Да вона он и лежит. И ты, скажешь, нас не дурил?
– Выходит, второй раз я стрельнул в него. Да я, Миша, не видел, что он падал. Видел, что несётся на меня, сам не верю.
Мы подошли к убитому секачу, два попадания рядом. Развели костер и стали свежевать. Не скоро пришёл Василий.
– Ну, всё-таки ты дуранул меня. Тот так и ушёл далеко, я километра два прошёл, он и не подумал ложиться.
– Прости, Вася, но я ничего не выдумывал и не хотел вас разыгрывать, так получилось. Две пули попали в этого, я и сам не верю.
Дней через шесть мы с Фадеевичем шли к центральному зимовью по капканному путику. Встретили свежий след кабана. Добили мы его без труда. Михаил решил забрать и голову. Клыки заберу, и холодец будет, носить-то недалеко. Закончили мы охотиться в том сезоне. В воскресенье вечером пришёл Михаил: вот, смотри, какие клыки. Ну и поплевался же я мелкой дробью, твоя «семёрка». Больше никто из охотников, кроме нас, белку такой дробью не стреляет, а ты его в череп шарахнул
***
Я не профессиональный охотник, но работал в тайге геологом, отпуск зимой проводил на охоте, покупая лицензии, так что случаев встречи со зверем было много и сейчас на пенсии всплывают в памяти.
О медведях вообще
С 1993 года в нашем районе, да и почти по всему Приморью, лесорубы прошлись с пилами по второму разу. Остался на корню кедр, который уже нельзя было продать. Старый, гнилой и молодой. Мелочь утоптали в почву. Не лучше картина и с дубом, и липой. Досталось и маньчжурскому ореху. Я перечисляю только деревья, которые кормят зверя в тайге. Запасы белкового корма сократились в разы, и зверя стало меньше. Тиграм тоже жить стало не легче. А медведям и жильё (дупла) попилили. И если валка шла зимой, то редко какой медведь сбежал – убили. Деревень в Приморье тоже сократилось много. Колхозы уничтожили, а совхозы были убыточны по другим причинам. Работы нет, занимались лесом, охотой и пчеловодством. Больших пасек в районе на сегодня зарегистрировано 38, в которых 4000 пчелосемей, а было в разы больше. Липу продолжают рубить. Если судить по приносам мёда контрольного улья у меня на точке, то до 1995 года суммарные приносы с лип за сезон доходили до 220 кг, после рубок – максимум до 40 кг. Сейчас немного стало увеличиваться, до 60 кг. Но у меня рубили с 28-см диаметра. А в прошлом году на участке, где я охочусь, рубили на 5 отводах всё, и с 16 см. И так рубят уже везде и несколько лет. То есть лес продан, а следовательно, и все его обитатели. О каких дуплах для зимовки медведей можно говорить. Их не остаётся даже в двух-трёх км от делян. И сами лесорубы медведя не оставят в дупле или продадут на корню (крутым). Народ исчезает с Приморья («жемчужины тайги»), потому что и его дом разорён и продан. Две напасти пришли в тайгу – голод и наводнения. Простой пример. Есть данные метеостанции по п. Чугуевка. В прошлом году два циклона вылили 240 мм осадков. И посёлки затопило по крыши. Это редкое явление и совпадение. А вот в 1932 году было 340 мм осадков. И речка не вышла из берегов – лес стоял. Он держит и регулирует водообмен. Кстати, больше, чем море такой же площади. От этого и рыба в реках исчезла. Я неоднократно видел, как медведь ловил ленка, не только лосося. В Приморье есть ещё незначительный белковый корм, лещина, фундук, дуб монгольский. Но их запасы незначительны. А самое главное, что всё родить стало (из-за вмешательства человека) через несколько лет. Дуб, стоявший в кедраче, родил ежегодно. А кедр, хоть и понемногу, но через год. Обильно на четвёртый, пятый или седьмой года.
На рыбу в речках повлияло не только уменьшение воды в зимовалых ямах, а и норка с выдрой. Норку завезли в шестидесятых годах. Она расплодилась хорошо. Но её численность регулировали охотники по пушнине. Её шкурка ценилась не хуже соболя. Про выдру не знаю, завезли её или она здесь и жила, и водилась тут. Но было её очень мало. И на неё лицензий выдавали мало. И тоже её численность регулировал охотник. С 1993 года цены на пушнину сильно пошли вниз. Стало невыгодно заниматься охотой, пушниной. Особенно на белку, норку и выдру. Белка стала не стоить патрона, а норка – капкана. Сейчас во всех ключах и речушках избыток норки и выдры. Выедают не только рыбу, а и лягушку, ракушку и прочее. Получается сильный пресс, и не только на рыбу.
Осень 2015 года
Но я о медведях по порядку. В августе 2015 года медведи, и бурые, и гималайские, начали бродить возле посёлков, на помойках и т. д. Почти каждый день радио и телевизор сообщали то один, то другой конкретный случай. В Хабаровске медведь забежал даже в магазин. Это не минуло и наших ближних деревень. Невозможно было выйти за посёлок (скажем, косить сено), чтобы не набрести на медведя. Его никто не добывал, просто стреляли картечью, чтобы погиб где-нибудь в кустах и проблеме конец. И в охотничьих избушках медведи грызли столы, пропитанные запахами сала или мяса, и оставленные продукты, консервы, гнули и вылизывали сковородки. Медведь уже давно, примерно с 1975 года, почти весь заражён трихинеллёзом, и охотнику он не нужен, его мясо никому не нужно. В одной экспедиции возле Хабаровска сразу погибло 8 человек. В 1976 году и в нашем районе были случаи смерти от мяса медведей. Так что боялись употреблять их в пищу.
Да и охотников, что ходили на медведя с ружьишком как за добычей, не осталось. Ход голодного зверя всё же шёл по долинам рек и меньше по сопкам. Пасеку я старался не оставлять, во всяком случае – на пару ночей. Пасеку медведь не пройдёт в голодуху. Ни заборы, ни постройки его не остановят. Был случай ранее возле села Незаметное, у Филлипова, когда медведь разломал угол рубленого омшаника. Залез к пчёлам в конце ноября, пожил несколько ночей, отъевшись как следует, видимо, запел, как тот волк из мультика, и побрёл в тайгу. Но Филлипов обнаружил погром и догнал его с собаками.
20 сентября я работал с пчёлами. Под вечер пошёл в омшаник. Услыхав шум и потрескивание сучьев, посмотрел в ту сторону. На границе точка метрах в 15 от углового (медвежьего) улья по черёмухе, сверху спускался гималайский медведь. Видимо, он давно уже наблюдал меня на пасеке, а испугался скрипа открываемой двери. Я его тут же обматерил, и он спокойно побежал в лес. Поразмыслив, что, может, он не из голодных пришельцев и ещё электропастух его отпугнёт, решил, караулить не стоит. И денька 3—4 он будет помнить удар током и думать, как ему учинить разбой, тогда и буду караулить.
У меня вокруг пчёл с трёх сторон натянута колючая проволока на высоте 50—60 см. К ней подключен прибор импульсов краткого высокого напряжения, работающий от аккумулятора (электропастух для скота). Я включил его на ночь, но мысль, что это пришелец из голодных, не давала спать спокойно.
Ночью я несколько раз выходил из избушки, подходил к середине пасеки, фонариком светил по всей пасеке и ближним кустам. Кричал, материл, грозил ему, всяко-разно. К утру уснул крепко, подумал, что раз с ночи побоялся выйти к пчёлам, то утром светает, и медведи редко приходят утром. Рано утром, проснувшись, я побежал смотреть ульи. Крайний улей возле тропы к туалету отсутствует. Вместо него лежит часть рамок, крышка, подкрышник, утепление, провод сторожа порван и лежит на земле. Адреналин быстро разносился по телу, сердце заколотилось сильнее. Стало быть, удар током не отогнал гостя и на несколько часов. Я был наивен. Он думал и чесал репу только до утра. Я подошёл к месту разбоя. Смотрю, часть рамок поеденных лежат-валяются по тропинке к лесу, а за сливами и медведь стоит, жрёт рамку и искоса смотрит на меня. И злость у меня вскипела разом.
Я разворачиваюсь и быстро иду в домик за ружьём. Заряжаю ружьё и, сунув пару патронов в карман, быстро иду к тому месту, где и стоял. Медведь не ушёл и есть рамки не перестал. Между нами 15—20 метров. Я начал прицеливаться ему в голову, но он, пряча голову за кусты и деревья, начал потихоньку отходить. Я тоже несколько раз перешагивал, подходил, выбирал просвет, чтобы пуля не задела ветку или куст. Но медведь тоже двигался, навскидку стрелять я себя удержал.
«Не торопись, Петро, даже и в сердце попадёшь, он тебя заломать ещё успеет. По 150 метров ещё пробегает с пробитым сердцем, ты же сам это видел не раз. Не спеши ты в гости к богу, туда не бывает опозданий. Вечером и стемнеть не успеет – придёт».
Медведь отходил медленно, но из-за кустов я не успевал прицелиться… «Ну и ладно, до вечера, Миша, сочтёмся».
Напряжение спало. Я пошёл искать улей. Сделав небольшой круг, я так улей и не нашёл. Ладно, пока брошу. Вернулся к омшанику, взял пустой улей, принёс и поставил его на место ненайденного. Собрал ещё немного ползающих по траве пчёл и три рамки в этот улей. Пусть пока стоит бутафория. После, уже днём, я всё-таки нашёл тот улей метрах в 80 в лесу.
По следам вырисовывалась такая картинка. Видимо, он ночью подошёл к проводу, его хорошо стукнуло током, он отбежал в лес и немного отлежался. Под утро он перепрыгнул провод, ограду, взял первый попавшийся улей и понёс его в лес, где я его после и нашёл. А когда нёс, ульем уже порвал провод, и ток его не достал. А когда нёс, держал его боком, так что 4 рамки выпало из улья. Когда в лесу он сожрал всё, что было возможно в улье, пошёл подбирать рамки, что выпали, и доедать. Тут я его и застал за этой работой.
Да, пчёл жалко, зря скормил пчёл и рамки, с вечера нужно было караулить. «Кому ты что доказывал? Я дал ему шанс попробовать импульс тока и уйти с миром, бог видел. Зверь есть зверь, Петро, и не нужно его очеловечивать. К тому же голод не тетка, ему или с голода умереть, или от пули…» Сколько шатунов будет бродить вокруг охотников по капканам в этом году?
Вечером я уже к семи часам сидел в кресле на настиле и ждал его. И ожидать пришлось недолго. В 19.20 он нарисовался от протоки. Шёл быстро, прямо к медвежьему улью. Никакой тебе осторожности, вот только возле сентябринок остановился на секунду. Я не успел выстрелить в лоб – он их раздвинул лапами и тут же перепрыгнул через них. Ещё 2—3 шага, и вот она, оградная проволока. Он делает на ходу поворот вправо и быстро идёт рядом с ней. Я был погружён весь в прицел и не дожимал спуска, дрожь в руках от волнения. Но вот крыша настила начала прятать его голову и шею, и я лихорадочно дожал спуск, вроде по сердцу. Ружьё громыхнуло, вскинулось. Видел, что Миша рванул вперёд, как и шёл. Ещё слышал несколько тяжёлых прыжков – и тихо. Я начал ровно дышать, вслушивался в тишину, ожидал минут 10 его прощальную песню. Но тихо, ни всплеска воды в протоке, ни треска кустов, и песни нет. Всё так быстро и неожиданно, на всё про всё ушло 5—6 секунд. Вот только в теле адреналин бушует. Может, промазал? Так уходят не раненые… Посидев ещё минут 15, я успокоился. Необычно, так редко бывает, да и промазать я не мог. Может, ниже сердца пуля прошла, он овладел собой и ушёл тихо. Но всё равно в грудь за лапой, сегодня второй раз не пойдёт. Нужно бросать караулить и идти спать. И не согнать его, если затаился до утра.
Рано утром я с ружьём на плече подошёл к тому месту, где он находился во время выстрела. Вот она, шерсть, рублена пулей. Вот он рванул землю под лапами, побежал мимо кустов жимолости и повернул к протоке. Я прошёл мимо кустов жимолости, взял ружьё в руки. Здесь трава скошена, всё хорошо видно. И я смотрю всё вперёд к протоке. После как-то глянул за кусты вправо. И меня как током ударило. Медведь лежал метрах в 7 от меня, сразу за кустами. Вот и я был беспечен, как и он. Он лежал ровно по ходу, как и бежал. И поза неживого. Я понял всё мгновенно, и напряжение упало. Помер на бегу ещё вчера, потому и не пел.
Когда я его вскрыл, картина была неприятная. Тело имело запах разложения, он ещё живой уже разлагался. Не было и жиринки на кишках. Печёнка была жёлтая, цвет необычный, рыхлая. Рвалась и протыкалась под пальцами (как солидол или разогретый пластилин). Желчный пузырь был пустой и тоже разорвался. Мне стало их всех жаль… Видел бы всё это тот, кто лишил их дома и еды…
В тот год я пчёл поставил в омшаник пораньше. Несколько охотников после охотничьего сезона рассказывали, что охота удалась, соболь шёл на приваду, вот только шатуны бродили почти до Нового года. Встречи на охоте с шатуном (не набравший жира медведь и потому не залёгший спать в зиму) всегда опасны.
Рассказ Рыбалченко
Бывают у людей случаи, когда их жизненный путь подходит к перекрёстку трёх дорог, как в той сказке. И хотя звездочёты говорят, что всегда в таких случаях есть выход, но он меняет судьбу. Просто смена жизненного пути. А может, и смерть, всяко может закончиться, но жизнь изменится.
Вот какую историю рассказал Рыбалченко В.
С охотучастка собрались выезжать с Постновым на новогодние праздники. Я немного торопился, чего-то мельтешил. Когда подходил к барачку, ружьё повесил на заднюю стенку на улице. А когда уже ехали, вспомнил, что забыл да ещё и не разрядил. И дома ещё вспоминал. Когда заехали опять, подбросил меня Степан к барачку, я выгрузился на дороге, а он уехал дальше в свой барачек. Подхожу, снимаю ружьё оставленное, слава богу, на месте висело. Дверь в барачке настежь открыта. Захожу – и шок, ничего не соображу. Всё валяется вокруг, на полу и везде, изодранная постель, изгрызенные банки консервные, мучная пыль, остатки макарон в щелях полов, стекло от банок, все патроны валяются прокусанные, патронташ изжёван, ну всё разбросано, испорчено, погрызено, и не расскажешь. Я оторопел – и только рюкзак снимаю, слышу какой-то шум, хруст снега. Поворачиваюсь к двери, и вот он, с открытой красной пастью медведь, уже почти на пороге – бурый. Я успел выстрелить в лоб, не приложив приклад к плечу, благо, что ружьё в руках было. Он рухнул на пороге. Вот она, судьба. Никто не верит в неё. Кто подтолкнул меня забыть патрон в ружьё?.. В зимовье у меня больше патронов не было целых, да и не успел бы я зарядить.
Вообще ни чайника, ни кастрюли целой, ни сковородки и продуктов. А был запас продуктов, не поверишь, одного сала банок 5, на два сезона бы хватило. Не вытащить медведя самому и дверь не закрыть. И я пошёл к Степану.
Нужно сказать, что это был его последний сезон охоты. Может, так совпало. А я бы сказал, жизнь сменила русло. Это и было распутье…
Мне как-то проще было. Тоже, видимо, ангел помог. Я шёл проверять капканы по тропе. И вдруг в животе рези. Повесил рюкзак на сук и отошёл от тропы по ветру метров 20 в сторону. Не успел и штаны надеть – хруст снега. Смотрю, катит косматый по тропе следом за мной. Тощий, в инее и сразу на рюкзак бросился. Я схватил ружьё, оно рядом стояло, и мгновенно выстрелил пулей и тут же картечью. И хорошо, подвезло, одна картечина меж позвонков угодила и обездвижила. От той пули, первой, он бы ещё успел мне штаны на голову надеть.
Пчелосезон 16-го года
Весна, поздняя или ранняя, но всегда сулит радость и великие надежды. И всё плохое забывается. Всё с нового листа, живёшь беспечно и не ждёшь ничего плохого. Я выставил пчёл в апреле, они хорошо облетелись. Сразу сторожа не поставил, потому что ночи бывают морозными почти до мая, и прибор отказывается работать из-за конденсата. Да и медведи редко появляются до мая. А зима для них выпала голодная, много отмерло. Так что я понадеялся на бога, и сам оплошал.
8 мая мы с Чуровым добрались до пасеки, и благодушное настроение пропало. Картина – горькая и обидная до слёз. По пасеке с краю валялась часть крышек, подкрышников, ульев, рамок, утеплений, горстки замёрзших пчел и т. д. Всё это затоптано и измазано в грязи. Сердце учащённо билось, и в голове шумело от обиды и злости. Я насчитал 5 ульев, под ноль уничтоженных, а ещё несколько раскрытых и поваленных. Горечь и жалость к пчёлкам, вот тебе и перезимовали зиму…
Вроде по следам два медведя, а может, и три, всё затоптано. Прайд (семья), решил я, где-то перезимовали, в орехово-промысловой зоне Мельничного, шли на свою территорию и обнаружили пасеку. Да и как один мог сожрать столько мёда за одну ночь? Ну, минимум 50 кг. Одному можно не только запеть от кайфа, а и лопнуть. А то, что жрали только прошедшей ночью, сомнений не было.
Ночью я дежурил. Ночь тёмная, ветер крутил, дым падал на землю, и тянуло его в сторону их подхода на запад по тропе. Могли меня сразу вычислить. И всё равно, ни треска ветки, ни шорохов до четырёх часов ночи не было. Я всё ждал, горевал и настраивался на встречу. Холодно ночью. Переход, думал я, большой переход в свои владения после зимы, отъелись и пошли. Но где они перезимовали и на чём набрали жира на зиму? И куда пошли, а может, и вернутся или нет? Когда вернутся? Сколько мне придётся дежурить, мёрзнуть? Да, с такими воевать трудно. В 4 часа ночи я пошёл отсыпаться. После я ещё две ночки прокоротал в кресле. И никаких шорохов. Прошёл днём по дороге за пасекой, взад и вперёд метров по 500. По ней следы видать хорошо. Прошлой ночью на ней отпечатки одного крупного медведя, свежие, ночные. Буквально в 150 метрах прошёл мимо пасеки и потянул по дороге в верха ключа Белого. Это подтверждало мою мысль: переход тех, кто выжил, проходивших в верховья осенью. Идут на свои места. Чуров не пострадал и рвался домой. У него тоска и безделье, что там его 4 улья. Он слоняется по пасеке, то на койку, а то курит и чаи гоняет. Меня это раздражает. И я решил: включу сторожа (пастуха), отвезу это «счастье» его жене, пусть нервы мотает ей, и быстро вернусь на пасеку. За побитые горшки сражаться мне, он не помощник, три раза у него медведи пасеку съедали под ноль. Вот он и прилип ко мне. А сейчас толком и разводить не хочет.
