Пьер Маэль
Остров Робинзонов

Pierre Maёl. «Robinson et Robinsonne», 1895

© ООО «Издательский дом «Вече», 2014

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2018

Сайт издательства www.veche.ru

Пьер Маэль. Остров Робинзонов

I. Под экватором

– Где мы? – спросила женщина голосом, полным отчаяния.

– В Божьей власти, – спокойно ответил мужчина.

Баркас затерялся в безбрежном океане. Волны кидали его из стороны в сторону, то поднимая, то захлестывая в пучине. В нем находилось пятнадцать человек, которые тесно жались друг к другу. Матросы пали духом и бросили бесполезные весла, болтающиеся теперь в медных уключинах. На скамейках сидели две женщины, юноша лет шестнадцати-семнадцати и девушка, немного моложе его. Морской офицер в форменной фуражке с галуном стоял, скрестив руки, готовый с гордостью встретить смерть. Вероятно, он был капитаном корабля, с которого отчалил баркас. Именно он был тем, кто твердо ответил на жалобный возглас пассажирки.

Лодкой больше не управляли. Ударившей в нее волной снесло руль вместе с рулевым, и теперь этих несчастных, потерпевших крушение, кидало туда и сюда по воле волн.

Вдруг среди оглушительного рева расходившейся стихии послышался другой, характерный шум, сухие удары, заглушавшие все остальное, – яростный вой буранов, разбивавшихся об утесы на берегу. Один из матросов машинально проговорил:

– Земля!

Но он не успел произнести следующее слово. Целая гора водяной хляби опрокинулась на баркас, и он исчез в кипящей пене. Драма пришла к роковой развязке: море поглотило свою жертву. Поверхность страшного водоворота была пуста. Люди без крика пошли ко дну.

Но нет. Море уничтожило не всех.

Одно человеческое существо еще оставалось в живых, продолжая бороться. Чья-то голова поднялась над черной водой и белой пеной. Две мужественные руки судорожно работали, поддерживая молодое, сильное тело. Земля была совсем близко, в исполинские волны врезалась мрачная скала. Руки пловца отчаянно уцепились за нее, он пополз по скользким, липким уступам и с нечеловеческими усилиями добрался до вершины. Тут силы оставили его, и он упал ничком на землю.

Но обморок длился недолго. Море не могло уже добраться до пловца. Под палящим солнцем, лучи которого временами пронизывали последние тучи стихавшей бури и сушили камни, где он нашел спасение, несчастный очнулся. Он добрел до конца усыпанного каменными глыбами перешейка, соединявшего этот мыс со скалистой массой, и увидел перед собой крутой берег, изрытый пещерами и опоясанный местами низменной полосой мелкого песка.

Дальше песчаный берег доходил до зеленой полосы, где легко было различить деревья. У подножия леса блестели лагуны стоячей воды, странно отливавшей и подернутой мелкой рябью; над ними поднимался белый туман от постоянного испарения миазмов. Вот все, что можно было окинуть взором с высоты мыса, по которому с трудом передвигался потерпевший крушение.

Это был не кто иной, как юноша, сидевший в баркасе.

Страшное потрясение, вызванное недавней катастрофой, до такой степени ошеломило его, что в нем заявлял о себе пока лишь один неукротимый инстинкт самосохранения. Благодаря этому инстинкту юноша употребил нечеловеческие усилия, чтобы добраться до берега. Избежав ярости моря, он не избавился от последствий произошедшего. Оказавшись на пустынном берегу, в незнакомой стране, не рисковал ли он погибнуть от голода и жажды, от нападения диких зверей, скрывавшихся в лесах, которые виднелись вдалеке, а пожалуй, и от руки человека больше, чем от зубов лютого зверя? Судьба хотела, может быть, только продлить его агонию.

Выбившись из сил, он опустился на песок, но палящее солнце не дало ему отдохнуть. Земля, высыхая на его теле, исцарапанном об острые камни, невыносимо жгла кожу. Молодой человек встал, тяжело дыша; его мучила сильная жажда, он окинул взглядом печальную местность вокруг. Вода в лужицах в некотором отдалении показалась ему свежей, ключевой. Юноша рванулся туда, охваченный лихорадкой, безумием неутомимого желания. Вдруг к нему вернулась память вместе с сознанием случившегося.

Буря стихала в открытом море, и отлив увлекал громадные волны, которые только что бились о скалу, куда они выбросили несчастного. Теперь они бушевали метров на сто ниже. Продержись баркас еще несколько минут, и он мог бы невредимо пристать к берегу и высадиться в этой уединенной бухточке со всем своим экипажем.

Увы! судьба решила иначе. Из пятнадцати несчастных, бывших в лодке, четырнадцать утонули; только один спасся от гибели по какой-то особенной милости Провидения.

Молодой человек вспоминал то, что произошло. Его веки горели от морской воды и нестерпимого солнечного блеска. Он сложил руки, и слезы ручьями хлынули из его глаз.

– О, мой бедный, дорогой отец! – с громким рыданием говорил он. – Жив ли ты? Не разбилась ли и твоя лодка, как наша? О, моя малютка Жанна, моя дорогая сестра! Ты только что была возле меня, в моих объятиях. Где же ты теперь? Почему Господь не спас нас обоих или не дал нам погибнуть вместе? Тогда мы не были бы разлучены.

Но юноша не двигался с места, продолжая рыдать, сломленный горем, хотя незадолго перед тем он боролся с бурей.

Но вдруг несчастный стряхнул с себя это оцепенение. Обезумевший, потерявший голову, он опять побежал по берегу, к морю, снова погружаясь в жестокую стихию, которая отняла у него все; подвигаясь вперед по мере того, как она отступала, с горькими жалобами и громкими воплями он требовал вернуть ему дорогих существ, похищенных ею.

– Отдай мне моего отца! – кричал он. – Отдай мне мою сестру! Где они?

Море не слушало его, оно, напротив, как будто смеялось над ним, выбрасывая на песчаный берег бесчисленные предметы. То были ящики, куски дерева, обломки снастей, весел, исковерканного железа и меди – доказательства катаклизма, уничтожившего большой корабль, на котором недавно находился молодой путешественник. В каких-нибудь ста или двухстах метрах влево он увидел тела утопленников.

Мальчик остановился, не смея двинуться дальше. Большие птицы, белые и черные: чайки, фрегаты, альбатросы, – с пронзительными криками кружились над трупами, готовые поделить между собой страшную добычу.

Тогда юноша сказал себе, что среди мертвых может оказаться его сестра. А он не мог допустить, чтобы хищные птицы растерзали ее тело, и направился в ту сторону.

При виде человека хищники разлетелись. Тогда он подошел к ближайшему утопленнику и решился взглянуть на него.

Это был капитан. Странное совпадение, рядом лежала женщина, которая последней разговаривала ним!

Жалость и благоговейное чувство наполнили душу мальчика.

Он не мог предать земле останки, но, по крайней мере, хотел защитить их от нападения прожорливых хищников. Вокруг него были только скалы. Он поочередно перетащил оба тела во впадину утеса, которая показалась ему более надежной, затем положил их рядом и, опустившись на колени у ног покойников, сотворил молитву, после чего завалил отверстие огромными камнями. То была, правда, могила на открытом воздухе, но туда уже не могло проникнуть ни одно животное.

После совершения печального обряда им овладело страшное изнеможение. Невыносимый зной, жгучее действие соленой воды, смертельная жажда изнуряли его силы и отнимали энергию. Он чувствовал, что близок к смерти.

Но еще раз его оживила мысль о сестре.

Он подумал о той, чье кроткое личико будет разбито об эту проклятую землю, чьи прекрасные, открытые навек глаза с остановившимся взглядом не увидят больше ни неба, ни нападения отвратительных пернатых. Он не мог выдержать представлявшейся ему ужасной картины. Что было сделано им сейчас для чужих, то он хотел сделать и для сестры.

– О, моя Жанна! Моя Жанна! – плакал юноша. – Я хочу, чтоб и ты покоилась, защищенная от всякого осквернения. Господь, может быть, соединит нас. Пожалуй, и я в свою очередь умру возле тебя.

Он вскочил с лихорадочной поспешностью и заметался, как безумный, по берегу.

Вдруг оглушительный гам привлек его внимание. Он доносился с мыса, где молодой человек сам ступил на твердую землю. Сотни птиц, с ожесточением борясь за что-то, чего нельзя было рассмотреть, затеяли яростную битву. Он видел, как они поднимались и опускались густой тучей по ту сторону скалистого выступа, вдавшегося в море.

Должно быть, там происходило нечто отвратительное, и хищники, может быть, терзали несчастный человеческий труп. Молодой человек почувствовал жестокую муку при мысли, что это тело, оскверненное таким образом, могло оказаться останками Жанны.

Бросившись туда бегом и перепрыгивая по скользким камням, он достиг оконечности мыса.

Тут юноша остановился еще раз. Его сердце дрогнуло, и он едва перевел дыхание.

Крик… Да, ему послышался как будто человеческий крик. Он насторожил слух. Раздался жалобный вопль, отчаянный зов, громкий и раздирающий. То был женский, почти детский голос, и молодому человеку почудилось, будто бы он узнает его. Увлеченный безумной надеждой, юноша побежал еще быстрее.

– Жанна! – кричал он сам, прыгая и падая между скал. – Жанна! Это я! Подожди, я сейчас!..

Действительно, храбрый мальчик мчался во весь дух, поднимая порою с земли валуны, чтобы швырять ими в зловещих птиц, но ему не удавалось попасть в них; юноша старался, по крайней мере, спугнуть хищников. Те разлетелись во все стороны.

Он влез на скалу. Крик боли и радости сорвался с его губ при виде неожиданного зрелища, которое представилось ему. Застряв между двумя каменными глыбами, бледная как смерть, но еще живая, с распущенными волосами, с бессильно повисшей правой рукой, молодая девушка лет пятнадцати защищалась, как могла, левой рукой от покушений крылатых врагов. Два альбатроса, с особенным остервенением наступавших на нее и успевших изранить в кровь нежное белое тело своими могучими клювами, грузно поднялись в воздух в ту минуту, когда мальчик показался вблизи, но не раньше того, как пущенный им камень переломил одному из них крыло.

Страшная птица упала на землю, но была все еще опасной. Молодому человеку было не до того, чтоб довершать свою победу над ней.

Он бросился к сестре и торопливо поднял ее с ужасного ложа из острых камней.

– Как милосерд Господь! – вырвалось у него. – И ты спасена! И ты жива!

Но когда он схватил ее, может быть довольно неосторожно, молодая девушка пронзительно вскрикнула.

Тут он понял всю беспомощность бедного ребенка. Море с такой силой выбросило ее на скалы, что она сломала себе правую руку; потому-то Жанна и не могла отбиться от птиц.

С бесконечными предосторожностями брат освободил ее и тихонько повел к песчаной отмели, не переставая повторять в экстазе:

– Жива! Ты жива! О, Боже мой! Боже мой!

Когда они вышли на ровное место, Жанна понемногу пришла в себя. Она как будто пробуждалась от долгого сна.

Ее глаза печально устремились на брата, бледная улыбка заиграла на губах.

– Жан, – прошептала она.

В ее чертах можно было прочесть, что она делает усилия, чтобы собраться с мыслями; в ней происходила мучительная борьба между мрачными тенями кошмара и проблесками сознания; она находилась пока только на рубеже ужасного пробуждения. Ее душевная деятельность еще не совсем восстановилась.

Между тем Жан хлопотал возле нее. Надо было во что бы то ни стало перевязать девушке сломанную руку, причинявшую ей сильную боль, и как-нибудь наложить лубки вокруг сгиба у кисти.

Оба они насквозь промокли, однако палящее солнце осушило их одежду, но бедные дети страдали от его жгучих лучей, оставаясь с непокрытой головой. Подняв глаза, Жан увидел, что оно недалеко от зенита. Должно быть, наступал полдень.

Молодой человек повел сестру к скалистому берегу, изрытому пещерами. Там, по крайней мере, они могли укрыться в тени. Он уложил ее на кучу сухих морских водорослей, которые собрал, чтобы устроить нечто вроде постели. Сам же он, быстро сплетя две толстых веревки из морского растения фукуса, сделал себе род незатейливого головного убора и побежал на низменный берег, откуда притащил два ящика из некрашеного дерева и длинный, герметически закрытый футляр из толстой кожи. Все эти предметы недолго оставались в морской воде и не успели пропитаться ею. Жан громко произнес:

– Кто знает, что находится в этих ящиках? Дай Бог, чтобы там оказались сухари.

Он вспомнил, что в кармане его фланелевой матроской блузы должен быть здоровый нож, купленный на Канарских островах, когда их корабль «Сен-Жак» заходил в Лас-Пальмас. Жан торопливо обыскал себя; нож, настоящее оружие, с клинком в восемнадцать сантиметров длиной, шириной в три сантиметра у основания, оказался в кармане. Жан обнажил клинок и смело принялся отдирать крышку первого ящика.

Бог видимо покровительствовал бедным детям. В ящике оказались не корабельные сухари, но целый запас лакомств, какой способна сделать только англичанка, и, несмотря на боль в руке, Жанна не могла не вымолвить с грустью:

– Бедная миссис Эллиот, она не успела всего доесть.

Миссис Эллиот была именно та из двух женщин, тело которой, выброшенное на отмель, было наскоро похоронено Жаном. Бедные дети, с невинной веселостью их возраста, чуть не расхохотались при воспоминании об угловатом существе, которое целый день жевало что-нибудь, никогда не думая предложить самого маленького кусочка своим спутникам.

– Нет, – серьезно сказал Жан, – не надо смеяться! Бог спас нас обоих, а эта бедная женщина умерла. Она здесь, вблизи нас, – прибавил он, указывая рукой на углубление в скале, куда положил тела англичанки и капитана парохода.

– Ах! – вскрикнула молодая девушка. В порыве набожности она подняла правую руку, чтобы перекреститься, но рука бессильно упала, и крик боли сорвался с ее судорожно искривленных губ.

– Постой, постой, моя малютка Жанна, – с живостью подхватил брат. – Я сейчас сделаю тебе перевязку.

С удивительной аккуратностью, прежде чем исследовать ящик, Жан вырезал из деревянной крышки пять узких дощечек, равных длине руки от локтя до кисти, и оскоблил их для гладкости. Потом, подняв крышку внутреннего ящика из жести, юноша вытащил оттуда великолепный черносливный кекс в тройной полотняной обертке. Молодой человек взял одну из этих оберток, разорвал ее на ровные полоски и ловко, точно искусный фельдшер, забинтовал руку сестры до кисти. Затем он с той же ловкостью наложил на переломленную кость пять деревянных дощечек, чтобы забинтованная рука оставалась совершенно неподвижной.

– Как бы то ни было, – говорил он во время перевязки, – для нас большое счастье, что мы дети доктора. Не будь этого, как бы я мог помочь тебе, Жанна?

– Бедный папа, – вздохнула Жанна со слезами на глазах.

Жан кончил свое дело. Он нежно обнял сестру и поцеловал ее в лоб.

– Не плачь, Жаннета, милосердый Господь, спасший нас, мог также спасти и нашего отца. Видишь ли, я уверен, что он выпутался из беды еще лучше нашего. Вспомни, что папа отплыл в большой лодке с помощником капитана, по крайней мере, двадцатью минутами раньше нас, а ведь «Сен-Жак» обменивался сигналами с одним пароходом, шедшим с юга.

– Да, это правда, – прошептала девушка, перестав плакать. – Может быть, их взяли на борт.

Бедняга Жан не очень верил тому, что говорил, но ему хотелось успокоить сестру.

– Готово, – сказал он, продев забинтованную руку в петлю из полотняного бинта, завязанного на шее девушки. – Теперь ты не будешь страдать, и через три недели все заживет.

– Через три недели? – опять вздохнула Жанна. – Если мы не умрем до тех пор.

– Зачем умирать? – попробовал пошутить молодой человек. – Может быть, тебе этого хочется, а мне – совсем нет!

– Мой бедный Жан! Что же с нами будет на этом берегу? Чем мы будем питаться?

– Да вот… хоть этим для начала, – отвечал он, развертывая черносливный кекс, что снова заставило улыбнуться Жанну.

Тем же самым ножом мальчик отрезал два порядочных ломтя и подал сестре тот из них, который был больше.

Она принялась за него с отличным аппетитом своего пятнадцатилетнего возраста, разгулявшимся от свежего морского воздуха и вынужденного купанья.

Утолив голод, они стали рассуждать более здраво, что не помешало, однако, Жанне повторять с тоской:

– Что с нами будет? Что с нами будет? Мы остались ни с чем в неизвестной стране, пожалуй, даже на пустынном острове.

Жан принужденно рассмеялся.

– Пустынных островов больше нет, моя милочка. Последний из них Жюль Верн подарил своим американцам, упавшим с воздушного шара. Ты сама напомнила мне о том несколько дней назад.

– Да, – продолжала молодая девушка, – но под именем пустынного острова я подразумеваю какой-нибудь далекий край, населенный только ужасными дикарями, которые станут нас обижать, а пожалуй, даже убьют и съедят.

– Ну, вот еще выдумала! – подхватил юноша тем же беззаботным тоном. – Тебе известно, что теперь нет больше дикарей в настоящем смысле слова, кроме нескольких кочующих племен на берегах Африки или Южной Америки.

– А если мы попали как раз на один из этих берегов?

– Но уж во всяком случае не на африканский.

– Откуда ты это заключаешь?

– Выслушай хорошенько. Последнее вычисление, сделанное капитаном, обнаружило, что мы находимся под пятьдесят первым градусом западной долготы и под вторым градусом северной широты. Значит, этот берег лежит на запад от парижского меридиана и, следовательно, принадлежит к американскому материку.

– Ты думаешь? Буря продолжалась три дня, и наш несчастный корабль трепало во все стороны. Кто может поручиться, что мы не очутились теперь на каком-нибудь пункте Гвинеи или Конго?

Молодой человек рассмеялся на этот раз совершенно искренно и поцеловал сестру.

– Ха, ха, вот как ты рассчитываешь! Ай да непогрешимый географ! Знаменитая исследовательница неведомых стран! Значит, ты не ориентировалась? Не смотрела на солнце?

– Зачем? – несколько вяло спросила Жанна. – Какую пользу принесло бы мне это?

– Ах, моя милая, это показало бы тебе, что солнце у нас на восточной стороне, а берег, где мы находимся, простирается от севера к югу. Куда мы ехали? В Буэнос-Айрес, не правда ли? Ну так если солнце зайдет со стороны материка, в чем мы убедимся через два часа, это послужит доказательством, что мы находимся в Америке; с берегов Африки мы увидали бы, что солнце садится в море.

– Если только мы, – упрямо возразила Жанна, – не попали на обратную сторону какого-нибудь полуострова.

– На африканском берегу нет полуостровов.

– Или если мы не находимся на западе какого-нибудь острова в Атлантическом океане. Например, на острове Святой Елены.

Приведенное доказательство было довольно основательно, тем не менее Жан отрицательно тряхнул головой.

– Это невозможно. Тогда надо допустить, что торнадо унес «Сен-Жака» больше чем на тысячу миль к юго-западу. Кроме того, такое предположение было бы самое благоприятное для нас.

Они замолчали, немного опечаленные безотрадной перспективой.

Жанна принялась потихоньку плакать. Чтобы не дать заметить сестре собственной тревоги, молодой человек вышел из пещеры и снова направился к берегу, где море обнажило песчаную отмель, шириной по крайней мере в два километра.

Когда он вернулся, то нашел Жанну успокоившейся и даже спящей. Томительная жара оказала свое действие на бедную девушку, измученную усталостью. Благодетельный сон смежил веки Жанны. Она спокойно спала на своей постели из сухих водорослей.

Жан не стал тревожить ее, хотя его беспокоило, что сестра спит в мокрой одежде. Увы! Этому горю нечем было пособить. Сам он испытывал то же неудобство, поэтому, когда несколько минут спустя молодая девушка проснулась после короткого отдыха, брат сказал с оттенком грусти, под видом напускной веселости:

– Что меня тревожит, Жанна, так это мысль, что мы не можем возобновить нашего гардероба.

Она встала, и они прогулялись по берегу. Это немного восстановило ее силы. Молодые люди миновали ряд скал, заграждавших берег слева, но едва они прошли какую-нибудь сотню метров по расстилавшемуся дальше болотистому грунту, окаймленному озерками стоячей воды, как Жан схватил за руку сестру, не пуская ее дальше.

– Зачем нам останавливаться? – спросила она. – Что такое ты увидел?

Вместо всякого ответа юноша протянул руку, указывая на стоячие воды лагуны, где необозримая живая изгородь корнепусков омывала свои древовидные корни.

Тут Жанна заметила, что под этими странными деревьями что-то копошилось, между тем как ее обоняние поразил сильный запах мускуса.

– Мы попали бы здесь в очень неприятную компанию, – прошептал Жан. – Эта лагуна кишит кайманами.

Они вернулись обратно в очень унылом настроении, Жанна робко заметила:

– Время близится к ночи, как же мы проведем ее?

Брат указал ей на подобие тропинки, поднимавшейся на крутой берег, огибая его и доходя до пещеры, метров на десять выше первой, как будто она представляла верхний этаж.

– Вот здесь, – сказал он, – мы будем в безопасности. Я перенесу туда наши запасы и устрою постель из сухих водорослей. Господь поможет нам. Завтра с зарей мы попытаемся осмотреть наши владения.

Он помог сестре подняться по довольно крутой и неровной дорожке и ввел ее в превосходную пещеру. Высотой она оказалась примерно пять метров, шириной – около восьми, а глубиной вдвое больше этого. Вход в пещеру был наполовину загражден глыбами, и при небольшом старании легко было загородить его совершенно, соорудив из других камней стену в человеческий рост, тем более что вход был довольно узким.

Оставив в пещере сестру, Жан спустился снова и принес оба деревянных ящика, а также кожаный футляр. С неистощимым терпением он сделал шесть таких переходов, что позволило ему притащить в пещеру четыре или пять охапок сухих водорослей.

Солнце скрывалось теперь за высоким берегом. Начался морской прилив. Бедные дети, затерянные в пустыне, обратились с горячей молитвой к Богу. Потом Жан положил у себя под рукой нож, обнял сестру и стал засыпать не раньше, как почувствовал, что голова Жанны отяжелела на его плече. Они молились с полной верой в Бога, и Господь оберегал детей.