Павел Николаевич Сочнев
Размышлялки. Радуга, саксофон, Шарик и другие
Витька, Иваныч, Юрка – юморист и я.
Взаимоотношения в нашей бригаде были сложные и разнообразные. Их широкий спектр начинался от непринуждённых дружеских отношений, до откровенного выживания. Дальше идёт мордобитие и прочее, так вот, этого в бригаде не было. Мои отношения с разными людьми в разной обстановке охватывали почти весь этот спектр.
С некоторыми отношения были стабильно дружеские, например, с Юркой. Коммуникабельный, благожелательный, бесконфликтный, работоспособный и обладающий абсолютным чувством юмора.
Витя и Иваныч. Здесь обратная полярность. Они оба были Викторами и оба Иванычами, но один постарше (Иваныч), а второй помладше (Витя). Оба сварщики. Один варил очень хорошо, а у второго тоже был шестой разряд.
Оба пытались смотреть на меня свысока, у обоих получалось, но недостаточно высоко как им хотелось. Моя молодость, борзость, наличие беспокойного серого вещества в черепной коробке и язык, который, как я знал из курса анатомии, был у меня без костей. А в спине кости были, но гнулись настолько плохо, что можно сказать – не гнулись совсем. Нет нагнуться я мог, а вот прогнуться, до сих пор не получается. Мешают какие-то мелкие, не заметные со стороны моральные принципы. И продать их не кому, и отказываться жалко. Дожил же с ними до сорока (2005 г). Привык. Может, и дальше проживу. Хоть что-то своё есть. Да, чуть не забыл, у меня тоже был шестой разряд и ещё корочки машиниста бульдозера Комацу. Это выше разряда, это бульдозерист – импортник. Как среди водителей пилоты формулы 1.
Как то, я тихо мирно лопатил на Комацу снег на территории полевого городка. Вдалеке от меня и «шаговой» близости от городка возвышался туалет. Почему туалет. Потому что положено – где городок, там должен быть обязательно туалет. Почему возвышался – потому что был двухэтажный. На первом этаже скапливалось то, что принесли, а на втором устраивались те, кому было что оставить в туалете. Система необычно – непривычная, но по северным условиям, вполне функциональная.
Что и кто в туалете я не знал, а там задумчиво восседали Юрка и Иваныч. Юрка, управившись и выходя уже из туалета как-то сочувствующе сказал Иванычу «Ты бы поосторожней, а то Пашка обещал тебя с говном смешать, как бы чего не вышло». Иваныч стал, по возможности ускорять процесс избавления от шлаков. Но быстро, тем более у сварщиков, это не получается. Во-первых, это условно контролируемый процесс, а во-вторых ещё более слабо управляемый, и у сварщиков, работающих в неимоверный холод с раскалённым (расплавленным) металлом, одежды больше чем у капусты листьев. Снимается она быстро, а одевать надо последовательно и подробно. Можно забыть одеть трусы и тогда на трассе придётся устраивать стриптиз, пытаясь добраться до того слоя где произошла ошибка. Конечно, никто не возбудится, но посмеются вволю.
Пока Иваныч ворочался, Юрка, спустившись на землю, подошёл ко мне и попросил обваловать (насыпать вокруг туалета высокие сугробы (валики)) туалет, дескать дует очень. Просьбы трудящихся, для меня важнее всего и, захватив кубометра четыре – пять снега, я потолкал его к туалету. То, что там кто-то находится, я не знал. И аккуратно, насколько это возможно сделать сорока пятитонным бульдозером, засыпал одну из стен снегом. Туалет лишь слегка покачнулся. Совсем не опасно. А Иваныч, просвещённый Юркой и с напряжением слушавший приближающийся грохот бульдозера, не успел полностью упаковаться и, как только почувствовал, что туалет наклоняется под напором «стали и …», стремглав выскочил из туалета и, поскользнувшись на ступеньках, слетел, скользя по ним не совсем одетой частью тела. Я сначала с удивлением, а потом с нескрываемым (а как это скрыть в стеклянной кабине?) весельем наблюдал, как он, придерживая руками сползающие штаны (много разных и тёплых) как-то грозно поглядывая на меня, почти бегом преодолевал расстояние между туалетом и городком.
Нескрываемое веселье было настолько искренним, что на глаза навернулись слёзы. Юрке тоже было весело, это он мне потом сказал, а сейчас он серьёзно и смотрел на происходящее и пожимал плечами.
Выговор я получил от улыбающегося бригадира на следующее утро. Ему тоже было смешно, жаль, что не видел, но порядок должен быть вот и выговор. Самыми грозными при вынесении выговора были Иваныч и Витя.
Второй, наверно смешной, случай произошёл между мной и Витей. Будучи слегка ограниченным, в свободомыслии, он был неплохим исполнителем, но на работе же не только работают, но и общаются. Так вот, пообщаться с Витей было почти не о чём, но он не пил. Это важно. Я думаю, что со мной можно пообщаться и я тоже очень часто (почти всегда) не пью. А в тот вечер, оставшись в полевом городке я напробовался разнообразных сортов «горилки» и, увидев, что все остальные или уж спят, или не спят, но говорят очень плохо (а поговорить хотелось очень) двинулся к Вите. Зайдя и извинившись, я объявил ему о своём решении. Удивлённый, столь необычным визитом он задал вполне логичный вопрос «А почему ты раньше избегал общения?» В ответ родилась следующая фраза «Я сегодня напился настолько, что мой интеллект, опустившись ниже уровня городской канализации, сравнялся с твоим и мы можем пообщаться на равных» (диалог записан со слов Вити). Как было сказано выше, мордобитием в бригаде не занимались, поэтому Витя взял меня как-то аккуратно и, донеся до кровати, уложил спать. На следующий день он дословно рассказал о своем подвиге и о том, что, не смотря на гнев, он совершил благородный поступок – в морду не дал, спать уложил.
Бригада хохотала, действительно интеллект находился если не на описанном уровне, то где-то очень близко, потому что я ушёл от бригады в очень слабой памяти и довести кого-либо в таком состоянии физически и морально не мог…
И опять про Юркины шутки.
Надо было объехать трубу. Точнее – кусок почти готового трубопровода диаметром пол метра и длинной… в общем – очень длинный кусок. Стоял март, снега ещё было полно, но солнце уже припекало вполне по-весеннему. Труба лежала метрах в двадцати от дороги, дорожная насыпь была крутая и высокая. За трубой была выкопана траншея, а земля (песок. На севере нет земли – там песок) лежали за траншеей и мне надо было объехать несколько километров трубы, чтобы с дальней от дороги стороны траншеи начать её засыпать. Вот, в принципе, и все технологические тонкости.
Солнышко греет, бульдозер покачивается – лепота. Где-то далеко впереди стоит звено изолировщиков. Трубы мажут и обматывают, чтобы их на дольше хватило. Этим звено и занимается. В общем, звено стоит, а работники, сев на кочки и рулоны плёнки, откинулись на трубу и греются. Как я уточнял, между трубой и дорогой – метров двадцать, ширина бульдозера Т 130 с отвалом – не больше четырёх метров. Места хватает всем, и изолировщикам погреться и мне проехать. Подъезжаю ближе. Юрка, что-то рассказывает, вдруг все (кроме Юрки) вскакивают и быстр перебравшись через трубу и перепрыгнув траншею, забираются на земляной (песчаный) вал. Что их всполошило? Проводив меня настороженными взглядами и, увидев, что я объехал трубу и приближаюсь с другой стороны, они как зайцы бросились обратно. Чтобы между мной и изолировщиками было как можно больше преград – труба, траншея вал.
Не придал этому особого значения, а Юрка потом мне рассказал. Увидев приближающийся бульдозер, он стал рассказывать почти реальную историю о том, что я, не заметив на буровой собаку, переехал её. И потом я долго отнекивался, и никто бы не узнал, но Юрка всё это видел, и даже предупреждал меня, но я, как специально, направил бульдозер на бедного пёсика. Фантазёр. Собака дохлая была, но не мной перееханая и лежала не на дороге, а в стороне, на снежном валике. И проехали мы совсем мимо. И несмотря на то, что у меня плохое зрение, а собака была белая, я её видел. Но рассказ в Юркиной версии был более прикольным, особенно своим эффектом. Все знали, что он любит пошутить, и солнышко грело, и шевелиться было неохота. А жить хотелось ещё больше. Смешно было только Юрке. Он, наверное, и сейчас любит пошутить. Человек с абсолютным чувством юмора.
