Павел Алексеев
От меня ушли глаза!
Деньги я отправил. Перезвонил прекрасной леди. Странно, не ответила. Наверное, не слышала или забот по горло. Мне знакомо. Когда дедлайн горит, а под больными пальцами трещит клавиатура, никого не хочешь видеть, презираешь телефон. Перед лицом пылает жёлтым маркером статья, в ушах тараторят часы, а за окном давно упала ночь. Сердце скачет, мозг закипает, невежды в социальных сетях донимают. И каждому неверу нужно ответить, указать ему путь, обругать, на уши честное слово повесить.
Вот зараза! Мои глаза уже у кромки леса. Позади высотный город, спрятанный за дымкой ядерных начал. Я бежал по ухабистой дорожке, миновал мусорные горы, едва ли не спотыкался о стекляшки, засеявшие хвойную гущу. Сплавляясь по осклизлым ручьям, видел дно, до которого можно дотронуться. И пытался, но лишь разводил рукой спёртый воздух плесневой комнаты.
Мне было больно касаться лица, век, за которыми теперь мертвела безвестность. В ушах снова кольнуло. Так-так, по телевизору новости, не увижу их, так послушаю. Они мне поведают, каких высот добились наши управленцы. Похвально! За ними я как за горой.
А это что? На макушку упала капля, как смачный плевок. Вновь крыша протекает. Ничего, к зиме подлатают, я им деньги за это плачу. А сейчас потерплю. Африка, вон, терпит, страдает, но выживает. Не понимаю я гневных бездарей, размышляющих о личной выгоде и безутешном комфорте. Умные люди в интервью заявляют, что счастье не в этом. Им уж виднее, ведь они все силы бросают в работу, в дела и заботу о нас. Я постоянно об этом пишу, поучаю других, но в ответ получаю порывы ехидства.
В окно сочилась уличная вонь. Запах с очистных сооружений, нещадно травящий лёгкие. Сколько раз мы с горожанами поднимали сей вопрос, а ответ всегда один: «Граждане и гражданки, воздух чист и не опасен! Дышите на здоровье!» Я покорно сглатывал слова утех, доверяя тяжёлым вздохам говоривших. Другие прыгали с петициями об отставке мэра. Дураки! Им правду говорят, а они готовы свергнуть власть, сменив её на сумасшедших незнакомцев. Те, что есть, клятв ещё не сдержали. Они твердят: вот-вот наступит время, и вознесёмся в рай, а остальные пусть гниют в аду. Я с умными башками солидарен, готов хоть каждого расцеловать, да только не могу поймать. То за закрытыми дверями о чём-то шелестят губами, то на Мальдивах валерьянку пьют, корпя над судьбами рабочего класса.
Не заболел ли я, часом? Озноб колотил, будоражил сознание. В хвором припадке мне казалось, словно хаос поглотил моё дряблое сердце. Оно билось молотом, в стервозной пляске рвалось наружу. Липкая кожа в страхе сжималась, когда перед глазами сухими пучками мелькала трава. Она будто хлестала по лицу, заставляла ёжиться и тихо ругаться. За каменистым бугром появилась изба. В глазах она отражалась безграничным поместьем, обиталищем великана, но в реальности лесничего, совершенно обычного старика, бдящего за покоем дремотной глуши. Он незыблемой фигурой стоял на крыльце, держа за плечом что-то похожее на ружьё.
