Павел Михайлович Рубченко
Багровый восход

Часть первая. Мысль и действие

Глава первая

Здравствуй, путник! Долог же был твой путь. Присаживайся у моего костра, дай отдых своим ногам. Моя похлебка скоро будет готова – ее хватит на нас обоих. Солнце уже зашло за горизонт, и впереди – долгий вечер и темная ночь.

Позволь старику рассказать тебе одну историю! О, нет, это не очередная выдумка о борьбе добра со злом. Это нечто другое. Она о том, что и самому темному, порой, не чужда человечность. А люди, вопреки всему – не безнадежны, и есть личности, которые совершенно осознанно, не колеблясь, могут пожертвовать собой, за одну только возможность спасти другого человека. Что же ты качаешь головой? Да, такое бывает! Не все то – правда, что напоказ. Чаще всего, истина умело, сокрыта за ложью.

Правдива эта история, или нет – решать тебе. Я же, постараюсь поведать тебе мой рассказ во всех деталях. Чтобы воображение твое, само наполняло ее своими образами. Ты готов?

Началось это снежной зимой, в самый канун Рождества…

…Пятидесятые годы двадцатого века, где-то в деревенской глуши.

Высокий и очень худой старик в темной, широкополой шляпе стоял на пригорке над маленькой речушкой. За его спиной скрежетал замороженными ветвями густой лес. Злой ветер нещадно трепал полы черного плаща незнакомца, развивая его длинные, ниже плеч, совершенно седые волосы. Бесстрастное лицо без бровей, не выказывало ни малейшего неудобства от пронизывающего ледяного ветра, гоняющего по небу серые тучи.

Маленький юркий снегирь, с красной грудкой, уселся на ветку ближайшего дерева, и внимательно наблюдал за происходящим.

В вытянутой руке, старик держал за хвост большого, величиной с крупную собаку, рыжего кота. Кот дергался, пытаясь освободиться, но рука, словно в тисках, зажала его хвост намертво. Туша зверя весила совсем немало, но старика это совсем не беспокоило. Он держал кота на весу без каких-либо усилий.

В один момент рыжий изловчился и цапнул острым, длинным железным когтем по запястью державшего.

– Баюн! – сухо сказал человек в черном.

Из порезанного запястья брызнула кровь. Ветер резво сносил капли в сторону, не давая им упасть на снег. Тут же глубокая рана затянулась, словно ее и не было! Остались только потеки быстро сворачивающейся крови. Кот обреченно повис, покачиваясь и опустив передние лапы.

– Господин, простите, я…

– Кот!

– Виноват, да! Я виноват! Зима холодная выдалась! Живности и так немного. Ветер все следы заносит, охотится невозможно!

Харя кота-переростка, представляла собой странную смесь пушистой мордочки настоящего кота и лица человека. Его рот с широкими белыми, ровными зубами растянулся в подобострастной улыбке, глаза же, с вертикальными зрачками ненавидяще, но с опаской смотрели на державшего его человека.

– Люди. Ты опять?

Кот воинственно встопорщил длинные усы и посмотрел снизу вверх:

– Два алкаша деревенских, и дурак один, бабу свою замордовал донельзя. Да остальные только вздохнут с облегчением! И баба тоже. А дети его, может, людьми вырастут…

– Не лукавь, хвостатый! Чем тебе четвертая жертва, послушник церковный не угодил? Парень только начинал жить.

Зверь сложил мягкие лапы на груди:

– Святой водой меня, шельмец, окропил. Гад, понимаешь!

– Он тебя видел? – незнакомец наклонил голову набок.

– Наверное, – буркнул Баюн, – знаете, как бок жгло? Несколько дней заживало. Вот!

Он показал когтем на свой левый бок, где и правда красовалась засохшая и почерневшая корка, как после сильного ожога. Старик поджал губы. «Обычный человек увидел кота-Баюна! Как такое возможно? – он нахмурил лоб. – Люди с таким видением не рождались уже очень давно, а этот жирный его просто съел!»

– Хвост оторвать? – деловито осведомился он.

– Господин, пощади, му-ур-р-р! – в голос замурчал каннибал. – Не буду больше! Не буду, правда.

– Не будешь. Надеюсь, ты насытился, потому, что это было последнее мясо, которое ты пробовал в этом веке. Теперь переходишь на растительную еду! Витамины помогут быстрее залечить твою рану.

Кот гневно дернул лапой, но старик продолжал говорить, глядя на него своими синими, полными опасности и холода глазами:

– Ослушаешься – заплатишь за каждый грамм человеческого мяса, мясом своим.

Он улыбнулся, показывая острые зубы, и улыбка эта, не сулила коту ничего хорошего. Тот снова неподвижно повис. Даже усы обмякли.

Ветер донес обрывки звуков со стороны недавно замерзшей речки. Кто-то кричал. Усатый навострил большие уши, а незнакомец нехотя повернул скуластое лицо. Снегопад скрывал происходящее вдали, но обоим это совершенно не мешало.

Старик отпустил хвост. Кот упал головой в сугроб, и нелепо задергал лапами и хвостом, пытаясь вырваться из снежного плена. Рядом уже никого не было. Только глубокие, ребристые следы от сапог на снегу.

***

Тишка задержался после школы, играя с ребятами в снежки, и напрочь позабыл мамин наказ возвращаться домой до метели, которая ожидалась во второй половине дня. Все-таки получив увесистый шлепок плотным снежком в щеку, он остановился и запоздало заметил, что ветер усилился, и дорога домой по сугробам будет еще тем испытанием.

Закинув на спину потертый ранец, он помахал на прощание одноклассникам и помчался домой. «Только б мама отцовский ремень не нашла! – крутилось у него в голове. – Надо же, как вовремя я его спрятал!» Он с разбегу перепрыгнул невысокий сугроб и остановился: дорогу занесло снегом; злой ветер не останавливаясь, набрасывал новые порции белого крошева. Мороз начинал больно щипать за щеки и нос.

«А если по берегу, у реки? – он задумался, притопывая. – Это, конечно, большой крюк, но там почти нет сугробов и можно выйти, как раз к соседским огородам, а там до дома рукой подать!» Воодушевленный неожиданным выходом из, сказалось бы, «безвыходной» ситуации, Тихон побежал к речке.

Теперь ветер дул в спину, будто подталкивая вперед. Мальчишка, насколько мог быстро пробежал по самому берегу, и уже собирался подниматься к огородам, когда сквозь гул ветра услышал то ли крик, то ли вой. Он обернулся, осматриваясь вокруг. Перед тем как снег запорошил глаза, он увидел темное пятно на замершей реке и… чью-то фигуру в нем! Фигура отчаянно махала руками и что-то кричала, то скрываясь, то вновь появляясь из проруби!

Тихона бросило в жар, он сам едва не закричал. «Что делать? Что делать?» – вертелась в голове одна и та же мысль. Мальчик замешкался, соображая. «Надо позвать взрослых!» Он уже бросился бежать в сторону огородов, но тут же разум словно ошпарило кипятком: «человек утонет, пока он будет бегать!» Секунды неумолимо летели вперед, словно пришпоренные грубым извозчиком кони.

«Мама говорила, что нельзя подходить к краю проруби!» – последнее, о чем подумал Тихон, и побежал на помощь. Еще не до конца осознавая, что ему делать, мальчик начал сматывать с шеи связанный мамой длинный шарф. Пробегая мимо одинокой высохшей сосны, он зачем-то прыгнул на самую низкую ветвь, в его локоть толщиной. Сухая ветка хрустнула и обломилась под его весом. Наскоро обмотав середину ветки шарфом, он туго, как мог, затянул узел.

Ветер, словно поставил себе задачу: усложнить и без того опасную ситуацию, и задул с новой силой. Тихон, не добегая до проруби, остановился и, размахнувшись, закинул ветку с шарфом как можно ближе к барахтающейся фигуре. Человек уже не кричал, только махал руками.

– Держись! Эй! – кричал Тихон. – Держи ветку! Держи ее!

Оголенную шею нещадно холодило.

– Что же ты, держись! – кричал он, видя, что человек и не пытается зацепиться за спасительную соломинку.

У мальчика уже зуб на зуб не попадал. «Почему он не держится? Почему?» Он уже разглядел, что попавшим в беду был Володька. Толстый и глупый мальчуган, от которого не было спасения ни в школе, ни на улице. Даже взрослых, он злил своим скудоумием и медлительностью. Самому Тихону тоже когда-то перепало тумаков от него. Наверное, толстяк решил покататься на коньках как всегда, но не учел, что за ночь река не успела промерзнуть на нужную толщину по всей площади. И сейчас, Тихону предстояло сделать тяжелый выбор.

Вытянув из проруби ветку, он осторожно подошел ближе, примерился к длине шарфа, и воткнул ее в сугроб, наметенный ветром, недалеко от проруби. Наподдал сверху ранцем с книжками, вбивая поглубже, рискуя разделить участь будущего утопленника. Шум взбиваемой руками воды прекратился. Тихон оглянулся: Володьки не было на поверхности. Вскрикнув, мальчишка бросил ранец и, держась за другой конец шарфа, прыгнул в прорубь.

Словно тысячи иголок впились в лицо, шею, руки. Дыхание перехватило. Холод обжег тело сквозь одежду. Длины шарфа хватило не намного. Тишка повис под водой с поднятой рукой. От ужаса и холода хотелось кричать, и как можно скорее покинуть воду. Он дернул рукой, всплыл, глотнул воздуха и снова опустился под воду. Время неумолимо отсчитывало моменты жизни. Видимость была хорошей, и он заметил бесформенное, темное пятно под собой.

Течение здесь никогда не было сильным, а глубина редко уходила за четыре метра. Но маленькому смелому мальчику это показалось непреодолимым препятствием. Он снова всплыл, глотнул воздух и заметил, что уже плохо чувствует свое тело. «Шарф! Его нужно отпустить!» – безумная мысль, словно острейшим мечом разрезала разум пополам.

Тихон ушел под воду, чуть помешкав, отпустил шарф и начал погружаться. Почти сразу он увидел тело Володи. Тот широко раскрыл глаза и рот, и глядел на него, будто не веря, что его кто-то спасет. Большой пузырь воздуха показался из его рта, и поплыл наверх. Легкие Тихона начинали гореть. Он обхватил туловище незадачливого конькобежца и попытался всплыть. Намокшие валенки и пальтишко тянули вниз. Как мог, быстро избавившись от них, мальчик сгреб в охапку утопающего, оттолкнулся от каменистого дна и начал всплывать.

Светлый кругляш света никак не хотел приближаться. Наконец, рука пробила поверхность воды, не встретив сопротивления! Вынырнув, Тихон закашлялся. Морозный воздух вновь наполнил его легкие! Ухватившись за край шарфа, он, покачиваясь на воде, перехватил спасенного поудобнее.

– Приходи в себя, ты! – он едва мог раскрыть онемевшие губы. – Ты, эй! Слышишь меня, очнись уже!

Он попытался похлопать его по щеке, но не вышло. Володя камнем шел вниз, стоило только его отпустить. Только теперь до мальчика дошел весь ужас его положения! Тихон закричал. Не по-детски сильно и громко.

– Мама! ПО-МО-ГИ-ТЕ! Ма-ма!

Отчаянно барахтаясь в ледяной воде, на грани угасающего сознания, сквозь вой беспощадного ветра, до мальчика отчетливо донеслось:

– Не бросит! – сухой, будто старый ворон закаркал, голос.

– Бросит, Господин, мур-р-р! – противный и гнусавый голос вторил ему, словно как если бы нетрезвый кот вдруг заговорил.

– Надо верить. Эти могут, когда хотят.

– Не бросит – потонет! Видите, уже посинел?

– Помогите мне! – отчаянно прошептал Тихон, и перед тем, как его сознание окончательно окутала тьма, он увидел высокую фигуру в черном плаще и высоких сапогах. Возле него, какое-то непонятное, большое рыжее пятно с хвостом.

– Кащей! Он нас видит! – заверещало пятно.

Ледяная тьма поглотила пространство вокруг.

Глава вторая

Наши дни.

Жаркий огонек уютно потрескивал в камине, наполняя просторную комнату теплом и светом. За окном, сквозь морозные узоры, можно было разглядеть разноцветные новогодние гирлянды, щедро развешанные по деревьям у дороги. Так было по всему центру города. Люди куда-то спешили: спешили на работу – доделать годовой отчет, принять последних в этом году пациентов, развезти оставшиеся посылки и письма. Спешили домой – наряжать дом, квартиру, елку или… жену. Готовить салат, горячие блюда и десерты. Закупать оптом подарки, чтобы всем хватило, и никто не чувствовал себя обделенным. Всем хотелось праздника. Люди жили в предвкушении чего-то загадочного, волнующего и очень приятного.

Среди этой предпраздничной суеты, в комнате с камином, царила тихая и спокойная обстановка. Два человека, два старика сидели в удобных, резных креслах ручной работы, у небольшого стола; перед ними была шахматная доска, искусно вырезанная из дерева, с такими же резными фигурками. Худой, словно сидящий на строгой, многодневной диете, седовласый старик, казалось, напряженно думал над следующим ходом. Его оппонент, плотного сложения, одетый в опрятный шерстяной костюм, немного устаревшего, но все еще добротного покроя, пыхтел курительной трубкой. Пронзительно-серые глаза, лукаво смотрели на доску, оценивая ситуацию.

– Не хочешь меня поздравить? – дед в пиджаке надсадно кашлянул, поднеся ко рту платок. – Кстати, тебе шах!

Кащей – а это был он – не глядя сделал знак пальцем. Из затененного угла комнаты выскочил маленький, бородатый человечек, подбежал к стопке поленьев у камина, схватил одно объемное полешко и кинул его в огонь. Пламя затрещало с новой силой. На потолке комнаты заиграли причудливые тени. Человечек убежал так же быстро и тихо, как появился.

– Ваш Новый год не имеет для меня никакого значения. Ты знаешь.

– Забыл! Эх ты… – протянул старик в пиджаке. – Прорубь, зима, два окоченевших мальчика. Уж ты-то должен помнить!

– Да-да. Припоминаю… Вам мат, юноша! – Кащей убрал вражеского слона и поставил на его место ферзя, сковав короля противника.

– «Припоминаю!» – дед зашелся кашлем. – Я каждый год, как второй день рождения праздную! Холод терпеть не могу с тех пор. Особенно воду ледяную. Бр-р!

– Славь своего Бога, что хоть что-то можешь чувствовать, – наставительно шелестел голосом колдун, – это наибольший дар, после свободы воли, который у вас есть. Незаслуженно.

– Годы прошли, – усмехнулся Тихон Анатольевич, – а ты все такой же – ни капли самоиронии. Как ты живешь?

– День за днем, – Кащей махнул ладонью, фигурки взлетели вверх и встали на доску, каждая на свое место. Будто были примагничены.

– А я вот думаю, размышляю каждый год, примерно в это время: что было, если б вы с Баюном меня не нашли тогда? И холодею от страха.

– Экзорцистам не положено испытывать страх, – конь резво прыгнул через пешку.

– Страх, как и другие эмоции – это то, что отличает нас, от таких как вы. И от животных. Мы боимся, мы не знаем, когда уйдем в мир иной, о котором понятия не имеем, и мы живем. Не так долго как вы, но более полно. Каждый эпизод по-своему ценен и неповторим. И тем богаче и здоровее человек, чем больше у него таких неповторимых, ярких моментов в жизни. Тем больше он человек. Жизнь – череда замечательных моментов, сцена для героических поступков! Хоть и сама является лишь моментом для кого-то.

– Что же дал тебе риск, погибнуть ради человека, которого ты даже терпеть не мог? – Кащей поднял свои слабо мерцающие глаза на хозяина квартиры.

– У меня был выбор, ты прав, – Тихон пригладил редкие, непослушные волосы на голове, – я выбрал – и не жалею. Я не знаю, как тот паренек распорядился своей жизнью. Каким он стал человеком. Пожалуй, повторись такая ситуация, я бы вновь так сделал. Я мог и хотел так сделать! Выбор делает нас теми, кто мы есть. Делает людьми. Или нелюдями. Тебе-то что? Играл бы с другим упрямым стариком!

– Ты хотя бы стараешься выиграть. Безрезультатно, конечно, – колдун втянул воздух острым, крючковатым носом, – но каждый раз используешь другой подход. Словно есть хоть малейшая вероятность того, что ты сможешь выиграть у стража Лунного чертога из Подземного Мира.

Тихон усмехнулся в пышные усы:

– Знаешь что? – он уверенно вывел ладью на середину поля. – Однажды, я это сделаю!

Глаза Кащея едва заметно замерцали зеленым огоньком. Он не собирался рассказывать Тихону, что тот самый Володя, мальчик, едва не утонувший в проруби, не дожил и до двадцати лет. Однажды, он поспорил на весьма крупную сумму денег с другими ребятами, что успеет перебежать рельсы прямо перед самим поездом. Проспорил.

Неведомый бородатый человечек вновь подбросил полено. А за окном начался снегопад, как в тот раз. Как в тот год.

Глава третья

Тихон открыл глаза. За окном было еще темно. Он посмотрел на потолок: недалеко от угла комнаты расползалось мерзкое желтое пятно. «Осенью чинил крышу, – с досадой подумалось ему, – и вот опять…» С кряхтением перевернулся на другой бок. «Почему Андрей не звонит? Полгода ни слуху, ни духу!»

Дети Тихона Анатольевича давно разъехались по городам, и, даже, по другим странам. Внуки уже подросли, но они почему-то редко виделись. Андрей – его старший – говорит, что вокруг него, какая-то странная аура: кажется, что все хорошо. С ним тепло и приятно, и, в тоже время, как-то неспокойно. Будто встретил доброго старого друга, он тебе рад, улыбается, но ты знаешь – у него при себе заряженный пистолет и стреляет он очень метко.

Звонок будильника прервал грустные мысли. Тихон медленно сел, опустил ноги на пол и зашарил ими в поисках тапочек. Только тут до него дошло, что звенел не будильник, а смартфон на прикроватной тумбочке. Он натянул на нос очки – номер не был ему знаком.

– Слушаю! – он окончательно растер слипшиеся ресницы.

–Вы? Это я… Вы не знаете… Я мама Алеши!

Тихона прошибло плохое предчувствие. Ему редко звонили с хорошими новостями. Что ж, он сам выбрал такую жизнь.

– Да, здравствуйте! Что у вас случилось?

– Он… он, – в трубке послышался плач. – Понимаете, я и к доктору, и к психиатру… Ничего! Не помогают ни таблетки, ни порошки. Бесполезно все это!

Женщина снова заплакала. Тихон потер переносицу.

– Когда это началось?

– Уже с полгода. Сначала думали – придуривается, шутит. У них так принято сейчас, у молодежи. Пранкеры, кажется, называется. Вот. Сейчас совсем невозможно: то фекалиями стены измажет, знаки какие-то рисует; то кричит целый день на непонятном языке, я не понимаю его! Совсем! Знакомая – фельдшер, сказала, что это латынь. Латынь! Не знаю уже, что и думать. Мужу моему, знакомый с работы, номер какой-то дал, телефонный. Мы позвонили – там дали ваш номер, и сказали, что нужно верить. Я ничего не понимаю!

В трубке послышались рыдания.

– Постойте, я понял! Женщина! Как вас зовут?

– Анжелика!

– Вот что, Анжелика, расскажите подробнее, он – сильный парень?

– Не очень. Был, не очень. Недавно, дядю Славу своего, за плечи поднял, и откинул в другой угол комнаты! Больше центнера так легко поднял, как сумку с продуктами. И материт всех! Такие проклятия на родных кричит – передать страшно!

– Понимаю, понимаю. Он крещеный? Священника приглашали?

Дама помолчала. Затем всхлипнула и продолжила:

– Нет, не крестили. Как-то не до того было. Все работа, переезды…

– Стало быть, парень ни во что не верит. А занимается чем?

– Болтался, паразит, с разными. И из полиции вызволяли, и аварии устраивал. Пьяный…

Старик покачал головой.

– Где он сейчас?

– Пришлось… – женщина снова готова была разрыдаться, – правда, он хороший мальчик, поверьте!

– Он дома?

– Дома, да. В своей комнате. Мы с мужем…мы привязали его к кровати.

На том конце разразилась настоящая истерика.

– Я понял вас, Анжелика! Вы слышите? Давайте так: диктуйте ваш адрес, а я навещу вас послезавтра.

– Да? А вы сможете? То есть, я хотела сказать, вы приедете и что-то сделаете? Вы нам поможете?

– Бог поможет. Я приеду, держитесь и ничего не бойтесь – оно крепчает от страха людского.

– Поскорее, я прошу вас, сил уже никаких не осталось!

Женщина продиктовала свой адрес. Тихон нажал на отбой и глубоко вздохнул:

– Что, покой нам только снится? – весело спросил он вслух и тряхнул головой. – Неужели Еремей снова не согласиться?

***

На следующий день, Тихон Анатольевич пришел в церковь. Отец Еремей уже заканчивал службу. Только заметив его, приходской священник помрачнел. Они вышли во двор, и зашагали по скрипучему снегу.

– Когда ты угомонишься? – проговорил тучный Еремей. – Я говорил тебе, что это незаконно?

Тихон кивнул.

– А ты что?

– Двух чертей после того выгнал. Такого пинка им дал – ты б видел!

Священник перекрестился три раза, и прочел молитву:

– Тихон, Тихон! Боюсь я за душу твою. А если помрет, не дай Бог, кто из них? Тебя по судам затаскают. В колонии, с твоим здоровьем – билет в один конец!

Старик сощурился, глядя на золотые купола церкви. Еремей покачал головой. Прошло несколько минут, прежде чем молчание прервалось.

– Архиерей не даст своего одобрения. Он и раньше тебя недолюбливал, а теперь…

– Всех любить надо! – почему-то у Тихона Анатольевича было замечательное настроение. – А то ведь, несерьезно: этого люблю, того недолюбливаю. Он ведь понимает, что я делаю?

Еремей качнул окладистой бородой.

– Такие дела отлагательств не терпят. Архиерей, еще месяц будет все «за» и «против» взвешивать. Люди ведь, в самый последний момент со мной связываются. Если вообще какие-то меры принимают, – Тихон заложил руки за спину. – Есть тип людей, которые предпочитают не замечать, что происходит с их родным человеком, или близким другом. Мол, само пройдет! Представляешь? И человек этот погибает в страшных мучениях.

Снег искрился на солнце, слепя глаза. Они подошли к высоким резным воротам.

– По-христиански это?

– Все так, Тихон. Прав ты, конечно! – священник посмотрел ему в глаза. – Да и ты пойми: нет других, таких же, как ты. Шарлатанов – пруд пруди; настоящих профессионалов – днем с огнем. Да еще политика эта, не для людей вовсе, и бюрократия… сам понимаешь.

– Бывает такое, когда не просто сложно, а невозможно переносить процесс физически и психологически. Видел когда-нибудь беса, с тебя ростом?

Священнослужитель споткнулся на ровном месте. Большой крест на его груди звякнул цепочкой.

– Я их вижу, тварей этих. Говорил тебе, и повторю: мы не одни. И то, что ты там читаешь, в зале, имеет большую силу. Напиши архиерею задним числом, придумай что-нибудь.

– Посмотрим. Что еще с тобой, неугомонным делать? А сила молитвенного слова, и без твоего экзорцизма известна!

– Но, только я это использую, здесь и сейчас, и буду продолжать, пока живу. Люди слабы. Пороку легче поддаться, чем свет в себя впустить. Ты примешь исповедь?

Священник повернулся к нему:

– Я после твоих откровений, спать не могу целыми днями!

– Попробуй спать по ночам! – Тихон Анатольевич задорно подмигнул старому знакомому.