Павел Корнев
Ревенант

Граф Хирфельд ничего отвечать не стал. Стуча каблуками по ступеням лестницы, мы спустились на первый этаж и вышли на улицу, где нас дожидались уже взнузданные лошади. На этот раз магистр-управляющий двумя охранниками не ограничился и взял в сопровождающие полдюжины бойцов. Как видно, поездки по темным улочкам вызывали беспокойство отнюдь не только у меня одного.

Ворота распахнулись, и мы выехали в ночь. Ущербная луна заливала тянувшуюся меж оград и живых изгородей дорогу серебристым сиянием, изредка впотьмах мелькали тусклые отсветы огней, а людей навстречу поначалу не попадалось вовсе. И лишь когда пригород остался позади и отряд поехал меж двухэтажных домов, с соседних улочек начали доноситься визгливые завывания скрипок и гул нестройного хорового пения, запахло подгоревшей стряпней, замелькали тени припозднившихся горожан. На перекрестках неярко мерцали заправленные дрянным маслом фонари, несколько раз слышалась перекличка ночной стражи. Иногда приходилось ехать через погруженные во мрак кварталы, но никто не посмел задержать вооруженных до зубов сеньоров и там.

Центр Лёнинцгена оказался вымощен брусчаткой, копыта лошадей звонко зацокали по мостовой. Улицы до предела сузились, верхние этажи домов едва ли не смыкались над головами, луна потерялась за скатами крыш, стало темно; не спасали даже горевшие на углах домов светильники. Впрочем, граф Хирфельд прекрасно ориентировался в родном городе и быстро вывел нас из каменного лабиринта к набережной канала, коим в свое время отделили дальнюю часть мыса от большой земли.

Попасть на ту сторону оказалось делом не столь уж и простым. Для начала магистр предъявил полученный вместе с письмом от королевского прокурора пропуск, затем лейтенант королевских мушкетеров – а несли службу на мосту именно эти бравые вояки, – долго выискивал какое-то подтверждение в толстенном фолианте, и в итоге пропустил только меня и графа. Остальным пришлось дожидаться нашего возвращения у моста.

Магистра-управляющего такой исход вовсе не порадовал, но протестовать он и не подумал. Мы пересекли канал и поехали по узкой и весьма извилистой улочке. Окрестные строения будто тянулись к небу, и луна окончательно затерялась за островерхими фронтонами, крытыми черепицей скатами крыш и башнями. При этом всюду горели фонари, и светло было едва ли не как ясным днем.

На многих перекрестках стояли караулы королевских мушкетеров, и все же граф недовольно хмурился; он даже откинул полу плаща, заранее высвободив из-под нее рукоять пистоля, которого прежде я у него не замечал.

– Ждете неприятностей?

– В нашем славном королевстве благородному человеку невозможно не иметь двух-трех кровников, – ответил граф.

– Здесь кругом солдаты!

– Они станут глухи и слепы, если только кто-то облеченный влиянием попросит их об этом. Такое случается нечасто, но это не повод забывать об осторожности. Кёнелиен безопасен лишь для тех, кому благоволят при дворце. А кто знает, как там решили разыграть вашу карту?

Мне сделалось не по себе, и я тоже расстегнул фибулу плаща.

– Кёнелиен? – уточнил между делом, поправляя ножны со шпагой.

– Королевский остров, – пояснил граф Хирфельд, кинул на меня быстрый взгляд и рассмеялся. – Спокойствие, магистр! Полагаю, для начала нас все же выслушают…

Так оно и вышло. Нет, не в части «для начала», а в том смысле, что до резиденции королевского прокурора мы добрались без всяких заминок, да и в приемной нас мариновать не стали, пусть там и дожидались аудиенции полдюжины посетителей. Не иначе ночные приемы здесь были делом обычным.

Барон Аренкас оказался пожилым сеньором с крючковатым носом, сединой в короткой бородке и едва ли не налысо остриженной головой; роскошный парик лежал на краю заваленного бумагами стола. За стоявшей в углу конторкой сгорбился клерк, личный секретарь спешно выкладывал перед королевским прокурором какие-то документы, а тот, не отрываясь от бумаг, перевернул песочные часы и коротко скомандовал:

– Говорите!

Граф Хирфельд нервно сглотнул и попытался обрисовать ситуацию, но вельможа тут же нацелил костлявый указательный палец на меня.

– Хочу услышать рассказ из первых уст! – объявил хозяин кабинета и предупредил: – Рёгенмар находится вне пределов моей юрисдикции, начинайте сразу с инцидента на постоялом дворе. Какие претензии высказали вам братья-герхардианцы?

Тонкая струйка песчинок беспрестанно сыпалась из верхней колбы в нижнюю, поэтому пришлось импровизировать.

– Никаких претензий высказано не было, ваша милость. Братья не сказали мне ни слова. – Прокурор нахмурился, и я спешно добавил: – Со мной общался официал ордена, некий сеньор де ла Вега. Он потребовал незамедлительного возвращения в Сваами, а, получив отказ, попытался настоять на своем силой. Ничего не оставалось, кроме как воспрепятствовать этому беззаконию.

– А обвинение в чернокнижии?

– Послужило формальным оправданием агрессии и было высказано уже постфактум. К тому же осмелюсь напомнить вашей милости, что ученое сословие неподсудно…

Хозяин кабинета досадливо отмахнулся, заставив меня замолчать на полуслове.

– Чего добивался тот официал? – спросил барон Аренкас. – Как думаете, магистр, в чем заключается интерес ордена?

Я развел руками.

– Полагаю, на столь вопиющее нарушение закона упомянутого мной официала подтолкнуло стремление получить для ордена некие политические преференции в Сваами. Грубейшая подтасовка улик, лежащих в основе моего обвинения в убийстве маркиза Альминца, позволяет заподозрить в нечестной игре отдельных представителей ордена Герхарда-чудотворца, но это лишь догадки и предположения.

– Только глупец оставит в теле жертвы клинок с дарственной гравировкой в свой адрес, – понимающе улыбнулся барон. – Но едва ли глупец сумел бы избежать ареста, ведь так?

Я лишь склонил голову в знак согласия и не сдержал облегченного вздоха, когда королевский прокурор откинулся на спинку кресла и объявил:

– В экстрадиции сеньора вон Черена отказать!

Но радость оказалась преждевременной.

– Вместе с тем, – продолжил хозяин кабинета, – орден Герхарда-чудотворца должен иметь возможность обосновать свою позицию и подтвердить выдвинутые обвинения или отказаться от них в случае, если нападение совершили самозванцы.

У моего спутника при этих словах натуральным образом вытянулась физиономия.

– Ваша милость, неотложные дела требуют немедленного отбытия магистра вон Черена в империю!

Королевский прокурор глянул в ответ с нескрываемой усмешкой.

– Все в ваших руках, граф. Поговорите с приором. Уверен, его высокопреподобие прислушается к доводам разума и не станет тянуть с ответом. До этого момента сеньор вон Черен не должен покидать пределы города. На этом все!

Граф Хирфельд попытался было выдавить из себя протест, но свирепый взгляд хозяина кабинета заставил его проглотить возражения, поклониться и попятиться к выходу, незаметно потянув меня за собой.

Я и не думал противиться. Разбирательство обвинений в связях с запредельем – сущие пустяки в сравнении с мучительной казнью без суда и следствия, коей неминуемо обернулась бы моя высылка в великое герцогство Сваами.

Глава 2

1

Разбудил пристальный взгляд. Всегда полагал такое невозможным, но прежде мне и не доводилось спать в обществе чем-то обозленной ведьмы. Контролировала свой дар Марта пока что не самым лучшим образом, незримую стихию так и перетряхивали отголоски переполнявших девушку эмоций.

– Ангелы небесные! – проворчал я, разлепляя глаза. – Теперь-то что?

Сидевшая у изголовья кровати ведьма неопределенно передернула худыми плечами, подтянула одеяло к шее и ничего не ответила.

– Обучение? – с обреченным вздохом предположил я.

– Ты обещал! – напомнила девчонка.

– Сегодня приступим помаленьку, – нехотя сказал я.

Святые небеса! Вот же навязалась на мою голову!

Ведьма глянула с явственно читавшимся в серовато-льдистых глазах сомнением, через голову стянула ночную сорочку и прямо на голое тело надела принесенное служанкой темно-синее платье, болтавшееся на ней словно на вешалке. Девчонка отошла к висевшему на стене зеркалу и попыталась привести в порядок волосы, но особо в этом не преуспела, слишком уж неровно были обстрижены серебристые пряди. Пришлось прятать их под чепец, и настроения это Марте нисколько не улучшило.

– Долго мы здесь пробудем? – спросила девчонка, старательно затягивая шнуровку платья.

– Кто бы мне это сказал, – поморщился я, оделся и отправился в уборную. Умылся, полюбовался на неровно отросшую щетину и решил, что без визита цирюльника никак не обойтись; самому оформить это убожество в некое подобие бородки нечего было даже и пытаться.

Марта разбудила ни свет ни заря, еще даже толком не рассвело, и лучи встающего солнца только-только начали заглядывать в окна особняка и подсвечивать алым плывущие по небу облака. Маэстро Салазар еще спал, а вот Уве успел продрать глаза и бледной тенью кружил по гостиной в поисках съестного. Без толку – все вчерашние объедки унесла вышколенная прислуга.

– Сейчас распоряжусь насчет завтрака, – пообещал я и присмотрелся к слуге. – Ты как?

Уве пожал плечами.

– Я в порядке, магистр.

Он тут же приложил к губам носовой платок, тщетно пытаясь скрыть рвущий легкие кашель, и я нахмурился.

– Отвары пьешь?

Школяр кивнул. Я задумчиво поскреб щеку и сказал:

– Заняться тебе все равно нечем, так что после завтрака поможешь натаскивать Марту.

Уве глянул на меня с нескрываемым сомнением.

– Действительно полагаете, магистр, это хорошей идеей?

– Учить девчонку или привлекать к этому тебя?

Школяр неуютно поежился и все же на попятную не пошел.

– Первое, магистр. Но и второе – тоже.

– Первое не твоя забота. Ей теперь так и так дорога в университет, ничего не попишешь. Что касается второго, то уверен, что не нуждаешься в дополнительной практике сам?

Бледное лицо школяра прояснилось.

– А-а-а! – понимающе протянул он. – Понял. Можете на меня положиться.

– Нисколько в этом не сомневался, – холодно заявил я, спустился на первый этаж и напомнил дворецкому о завтраке, заодно сообщил о своем желании переговорить с хозяином особняка.

– Распоряжусь накрыть на стол незамедлительно, – пообещал слуга. – Его сиятельство высказывал намерение переговорить с вами перед отъездом на службу, следуйте за мной.

Граф оказался ранней пташкой; куда больше журавля на гербе ему подошел бы жаворонок. Он уже закончил разбирать подготовленные секретарем бумаги и готовился отбыть в отделение Вселенской комиссии, поэтому разговора не вышло. Магистр-управляющий скомканно уверил меня, что сегодня же встретится с приором герхардианцев, но, судя по кислому тону собеседника, сам он нисколько не верил, что это принесет хоть какой-то результат.

– Обвинения в чернокнижии просто смешны! – заявил я в сердцах.

Граф Хирфельд оспаривать этого утверждения не стал.

– Все так, магистр, – вздохнул он. – Но вот убийство четырех братьев – это уже не шутки. С учетом юридических проволочек формальное разбирательство может затянуться на месяцы, а от меня требуют переправить вас в империю незамедлительно.

– Монахи не имели права проводить арест и напали первыми! Герхардианцы ничего не добьются апелляцией к королевскому правосудию!

– Будут тянуть время в попытке сохранить лицо, – предположил граф Хирфельд. – Что-то еще, магистр?

Я попросил пригласить к нам цирюльника и портного, после справился о возможности выбраться в город для маэстро Салазара.

– Ваши слуги вольны поступать как им вздумается, – ответил хозяин особняка, – а вот вас, магистр, настоятельно прошу не покидать имения. Возможны провокации.

Меньше всего мне хотелось заполучить нож в спину, поэтому я уверил собеседника, что не имею никаких планов на этот счет, и вернулся в наши апартаменты. Микаэль к этому времени уже проснулся, занял место за столом и злобно зыркал на слуг налитыми кровью глазами. Впрочем, на Уве и Марту он смотрел с едва ли большей теплотой, да и при виде меня лишь поджал губы, не подумав поздороваться. Дурное настроение маэстро объяснялось тем простым фактом, что к завтраку не подали ни вина, ни любых иных горячительных напитков.

– Похмелишься в городе, – успокоил я помощника.

Микаэль глянул на меня свысока, зло кинул вилку на фарфоровую тарелку и без малейшей заминки на одном выдохе выдал:

– Сушит глотку мертвой хваткой утра злобное явленье, шарит пальцами в глазницах, потроха узлами вяжет. Ну скажите, право слово, как же тут не похмелиться, если шаг до табурета и петля под люстрой манит, легкий выход обещая?!

Я указал на дверь его комнаты.

– Вперед. Там тебя заждались. Будут рады.

Маэстро Салазар хрипло рассмеялся.

– Филипп! Ты же изучал словесность, неужто позабыл о гиперболах и аллюзиях?

– Гиперболы и аллюзии хороши как приправа, а не как основное блюдо.

– Темнота! – только и бросил Микаэль.

Завтрак прошел в теплой и дружеской атмосфере. Никто не произнес больше ни единого слова.

Когда прислуга унесла грязную посуду, Марта попыталась было напомнить о недавнем обещании позаниматься с ней, но я лишь отмахнулся.

– Позже! – затем обернулся к насупленному Микаэлю, весь завтрак которого составил единственный тост с кусочком сыра, и попросил: – Разузнай, что сможешь, о нашем гостеприимном хозяине и здешней миссии герхардианцев. Только на вино не налегай и не вздумай ввязаться в дуэль.

Маэстро Салазару точно было что ответить на мои увещевания, но он наступил на горло собственной гордости и напомнил:

– Лучше всего языки развязывает звонкая монета.

– Спорное утверждение, – пробурчал я, сходил в комнату и выложил на стол все свои кошели.

Грядущий визит портного должен был изрядно их облегчить, пришлось напомнить подручному о жемчуге маркиза Альминца.

Микаэль ухмыльнулся и выудил из-под камзола бархатный мешочек с приметным вензелем, вышитым золотой нитью. Со стороны де ла Веги было весьма любезно подкинуть мне столь ценную улику…

Я задумчиво хмыкнул и разгладил пальцами вензель маркиза Альминца. Улика, значит?

Маэстро Салазар оценил охватившую меня задумчивость и подался вперед.

– Филипп, ты сейчас похож на кота перед крынкой сметаны! Выкладывай, что на уме!

– Прежде чем идти к ювелиру, купи коричневый бархатный берет с фазаньим пером и серьгу с зеленой стекляшкой. Поищи с зажимом, чтобы мочку не прокалывать. Ну или проколи – тебе виднее. Весь жемчуг не продавай, оставь пару штук, и мешочек тоже придержи…

Микаэль сразу все понял и фыркнул.

– Думаешь, кто-то спутает меня с де ла Вегой?

– Для местных все южане на одно лицо, не переживай. Главное, беретом шрам на лбу прикрой и про серьгу не забудь. Сейчас придет цирюльник, объясню ему, как именно тебе укоротить усы и щетину в намек на бородку оформить.

– Усы – что? – уставился на меня маэстро Салазар, раздувшись словно индюк. – Укоротить?! Ты в своем уме, Филипп?! Это просто неприлично!

– Четверть вырученной за жемчуг суммы оставишь себе, – подсластил я пилюлю.

Микаэль мигом успокоился и выставил встречное условие:

– Половину! Четверть и так по праву моя!

– Треть! – легко пошел я на не слишком значительную уступку и предупредил: – Только обязательно оформи купчую на имя Сильвио де ла Веги…

– Это ведь не его настоящее имя!

– Не важно. Он пользовался им – это главное. И да! В идеале стребуй с ювелира вексель или долговую расписку на имя все того же де ла Веги. В городе наверняка есть представительства Банкирских домов Золотого Серпа, арендуй ячейку в одном из них, оставь в ней мешочек с парой жемчужин и получи деньги.

Маэстро понимающе хмыкнул. Я ответил недоброй ухмылкой, хоть пока еще не знал наверняка, кого и как наведу на купчую и мешочек с приметным вензелем. Но за этим дело точно не станет! Вот тогда и начнет обрастать уликами моя собственная версия убийства маркиза Альминца. В затеянную сеньором де ла Вегой игру вполне можно играть вдвоем, и мы еще посмотрим, кто из нас более ловкий шулер!

2

Долго в приподнятом настроении мы с Микаэлем не пробыли. Маэстро Салазара безмерно расстроили последствия визита цирюльника, меня с небес на землю спустил портной. И если обстриженные усы помощника отрастут без каких-либо дополнительных усилий, то золото в кошелях само собой не прибавляется. Помимо дорожного платья и мужского костюма для Марты пришлось потратиться и на Уве. Заказал ему новые штаны, шерстяной жилет и пару сорочек, так что сумма итогового счета получилась более чем существенная.

– Не стоило, магистр, – проворчал смущенный этими тратами школяр, но я лишь отмахнулся. Если куртку удалось худо-бедно оттереть от крови, то распоротая и заштопанная рубаха потеряла всякий вид; ей была прямая дорога в половые тряпки.

– Ты клерк Вселенской комиссии и вид должен иметь соответствующий! – напомнил я, выкладывая на стол изрядно полегчавшие кошели. От выданных некогда архиепископом Фредриком двадцати пяти талеров не осталось ни пфеннига, ладно хоть из врученных им же голдгульденов я потратил всего три, да еще удалось сберечь пяток далеров из тех, которыми откупился мэтр юриспруденции в Рёгенмаре. И вот еще…

Я отвлекся на подступившую к столу Марту и нахмурился.

– Чего тебе?

– Ты обещал…

– Хватит! – рявкнул я. – Не видишь, я занят?! Не стой над душой!

Девчонка обиженно поджала губы и отошла, но мне было не до сантиментов, в голове шел подсчет наших сбережений. К уже высыпанному на стол золоту и серебру добавилось вознаграждение за решение проблемы с разгромленной таверной, и финансовое положение понемногу перестало видеться исключительно в мрачных тонах. Магистр Кирг до выплаты моей доли нелепыми медными квадратиками опускаться не стал, а полсотни марок – это ни много ни мало два десятка талеров имперской чеканки. Итого по приблизительным подсчетам расставленные в столбики серебряные и золотые кругляши тянули на семьдесят талеров. С точностью до крейцера привести разнокалиберные монеты к единому знаменателю мог разве что профессиональный меняла, но какой-никакой опыт в этих делах у меня имелся; если ошибся, то не слишком сильно.

Семьдесят талеров! Невероятная сумма для семейства кметов, но не для четверки путешественников, которым предстоит пересечь всю империю с запада на восток. К тому же не стоило забывать о срезанных краях и естественных потертостях, да еще после пристального изучения я распознал в двух побитых жизнью марках фальшивки: из-под стершегося слоя серебра проглядывала медная основа.

– Магистр!

На этот раз от подсчетов меня отвлек Уве. Он выложил на край стола учебник по работе с магическим жезлом, немного помялся и сказал:

– Он мне больше не нужен. Хочу продать и рассчитаться за одежду.

Учебник был снабжен весьма подробными иллюстрациями; даже потрепанный и зачитанный едва ли не до дыр, он стоил никак не меньше двух дюжин талеров, но я не успел освоить и половины описанных в книге техник, поэтому лишь коротко бросил:

– Забудь! – впрочем, сразу смягчился и продолжил уже не столь резко: – Уве, это моя обязанность – обеспечивать тебя всем необходимым, понимаешь? Если нужны деньги, я выкуплю у тебя учебник, но лучше не сейчас. Хорошо?

Пусть виду я постарался и не подать, но готовность слуги расстаться с самым дорогим своим имуществом произвела неизгладимое впечатление.

Святые небеса! Ох уж мне этот юношеский максимализм!

Уве принял ответ как должное и пожал плечами.

– Как скажете, магистр. Я просто подумал…

– Просто подумал? Это от избытка свободного времени, – заявил я и потребовал: – Принеси жезл!

После ранения Уве строго-настрого запретили усердствовать в работе с небесным эфиром, поэтому он лишь недоуменно захлопал глазами.

– Зачем?

– Неси! – потребовал я и позвал: – Марта! Иди сюда!

Ведьма быстро вышла в гостиную и с интересом уставилась на меня. Я указал ей на дальнюю стену и потребовал:

– Встань там и начинай медитировать, – а когда вернулся Уве, велел ему переложить жезл в левую руку и построить магический щит размером два на два локтя. – Только не накачивай его силой, – предупредил я школяра, когда тот на пробу махнул волшебной палочкой. – Просто сплети эфирную основу!

– А-а-а… – опешил школяр. – Но…

– Во-первых, тебе нельзя перенапрягаться.

– Я уже в порядке! – возразил Уве и немедленно закашлялся.

– Во-вторых, на сегодня твоя первоочередная задача – разработка левой руки. Поэтому никакой накачки щита силой, уяснил?

Школяр растерянно кивнул и принялся неловкими движениями создавать основу плетения. Работай он десницей, сотворил бы столь немудреное защитное заклинание в несколько касаний эфира, а так умудрился порвать две нити и не до конца затянуть ключевой узел, поэтому был вынужден развеять щит и начать все заново. Прежде Уве держал волшебную палочку в левой руке лишь во время фехтовальных поединков с маэстро Салазаром, а там было не до тонкой работы, оперировать приходилось едва ли не чистой силой.

Пока мои подопечные занималась приготовлениями к уроку, я ссыпал разложенные на столе монеты в кошели и унес их в спальню, а взамен прихватил невзрачный томик «Размышлений о нереальности нереального» Алфихара Нойля, откинул его обложку и полюбовался затейливым экслибрисом. Стоило бы вырвать первую страницу и спалить ее во избежание проблем с законом при возможном обыске, но преступным было обладание еретическим сочинением само себе, поэтому с этим решил не торопиться.

– Все готово, магистр! – объявил Уве.

Я оторвался от книги и скомандовал Марте:

– Расплети основу щита!

Девчонка недоуменно захлопала глазами, пришлось снизойти до объяснений:

– Кто говорил, что не умеет преодолевать магическую защиту? Так упражняйся, пока есть время!

– Но я действительно не умею!

Я поднял руки и пошевелил пальцами.

– Вперед!

Марта подошла к Уве, замерла в нескольких шагах от школяра и неуверенно поежилась. Я не задействовал истинное зрение, поэтому не мог оценить структуру использованного слугой плетения, но едва ли то было слишком сложным, и все же попытка разрушить чары оказалась неудачной. Сверкнула тусклая вспышка, ведьма отшатнулась и принялась дуть на обожженные пальцы.

– Филипп? – обернулась она ко мне.

– Действуй! – приказал я.

Но без толку. Следующие три подхода завершились столь же болезненными выбросами силы, как и первый.

Поначалу Уве самодовольно улыбался, затем не выдержал и обратился ко мне:

– Магистр! Подобным образом повлиять на чужое плетение невозможно!

В серых глазах Марты стояли слезы. Она пришла к аналогичному выводу, но признавать невозможность выполнить данное наставником поручение не спешила. Стояла, молча хлопала ресницами и собиралась с решимостью повторить попытку, пусть даже та и была обречена на неудачу.

Пришлось несколькими тягучими вдохами погрузиться в легкий транс и оценить структуру щита, дабы подсказать Марте наиболее простое решение проблемы.

– Не пытайся рвать нити, без должной подготовки из этого ничего не выйдет. Просто распусти плетение.

– Но как? – в один голос выдали мои подопечные.

– Так же, как распускают вязаные вещи. Отыщи конец эфирной нити!

Жезлом осуществить столь искусное воздействие было чрезвычайно сложно, но истинные маги способны воздействовать на незримую стихию собственными руками, а пальцы – инструмент несравненно более тонкий, нежели любая волшебная палочка. Самым сложным для Марты оказалось отыскать кончик нити, а потом она дернула ее, и плетение рассыпалось.

– Ух ты! – только и выдал изумленный школяр.

– Создавай щит заново! – сказал я, возвращаясь за стол. – Но не меняй структуру и не накачивай ее силой.

– Но если затянуть финальный узел…

– Внесешь изменения, когда она начнет разрушать щит за два удара сердца! – отрезал я и погрузился в чтение.

Уве и Марта упражнялись до самого обеда. Школяр изощренно прятал кончик эфирной нити, ведьма выискивала ее и разрушала плетение, но пока что и близко не приблизилась к заявленным мной «двум ударам сердца». Возилась она всякий раз куда дольше, чем дал бы ей время в реальной схватке мало-мальски опытный противник.

Мой слуга особенно не утруждался, большей частью используя стандартные слабосильные схемы, и даже так к концу занятия его лицо раскраснелось, а лоб покрыли бисеринки пота. Я внимательно изучил его эфирное тело и после трапезы выгнал на свежий воздух, наказав гулять по имению никак не меньше часа. За время его отсутствия я попытался поставить Марте технику работы с незримой стихией, но особыми успехами девчонка похвастаться не могла. Если воздействовать на чужие чары у нее получалось отлично, то сплетать эфир должным образом ведьма почти не умела. Мешало отсутствие полноценной теоретической базы и проблемы с самоконтролем.

– Медитации! – наставительно произнес я по окончании занятия. – Не пренебрегай медитациями!

А после с разрешения дворецкого отослал Уве и Марту в библиотеку графа, велев брать книги для чтения по своему усмотрению. Сам же вернулся к изучению «Размышлений о нереальности нереального», и, надо сказать, слог досточтимого Нойля вкупе с заковыристым почерком переписчика очень скоро начал вгонять меня в сон. С четверть часа я клевал носом, затем сдался и прямо в верхней одежде завалился на кровать. Еретический трактат был не особо объемен, ознакомление с ним не займет много времени, а вот послеобеденный сон – это святое.

3

В итоге я проспал до самого вечера; сказались накопившаяся усталость и нервотрепка последних дней. Вчера, как услышал об отказе в экстрадиции, сразу от сердца отлегло, а сегодня на свежую голову сообразил, что меня и жернова правосудия Грахцена замечательно перемолоть могут. Окажется у приора черно-красных влияния при дворе больше, нежели у магистра-управляющего здешнего отделения Вселенской комиссии, и начнут нам кишки мотать судейские. В переносном смысле – мотать, но так и так приятного мало. Да и Сильвио де ла Вега условностями закона не ограничен, мало ли какую пакость выкинет? С мишенью на спине жить – приятного мало…

Так что встал я не особо отдохнувшим и отнюдь не в лучшем расположении духа, а вот Микаэль из города вернулся в меру пьяным и не в меру веселым. С собой он притащил пару кувшинов вина; не забыл и про меня, презентовав небольшую бутылку грушовицы.

– Скоро полнолуние, помню-помню! – заговорщицки подмигнул бретер и кинул на стол солидно звякнувший кошель, после добавил к нему еще два. – Сделал все, как обговорили.

– И даже больше! – ворчливо заметил я, сунув палец в новую прореху плаща подручного. Рассекший ткань удар не пропорол бок, пожалуй, лишь чудом.

– Филипп, ты не представляешь, какие они тут нервные! – беспечно рассмеялся маэстро Салазар.

Я его легкомысленного тона не подхватил и холодно хмыкнул.

– Да неужели?

– Сам я на дуэль не нарывался, если ты об этом! – ответил Микаэль и потребовал: – Деньги пересчитай!

Не на шутку разобидевшись, маэстро откупорил один из кувшинов, наполнил бокал вином и немедленно его вылакал, и не подумав угостить меня.

– Налей! – пошел я на мировую, поскольку вразумлять помощника было пустой тратой времени; горбатого могила исправит.

Пока Микаэль возился с кувшином, я распустил тесемки первого из кошелей и высыпал на стол пригоршню небольших по размеру монет, отливавших благородной желтизной. Разные гербы, разные надписи, но на всех до единого – изображение пророка. Дукаты.

Да оно и понятно: банкирские дома Келуи, Медьяно и Зальяни предпочитали рассчитываться с клиентами именно золотом, которое было на севере в большой цене еще со времен старой империи, а в наши дни безостановочным ручейком текло в руки предприимчивых дельцов с островов Солнечного архипелага. Что удивило, так это вырученная за жемчуг сумма. На первый взгляд в кошеле оказалось никак не меньше пяти дюжин монет.

Микаэль отпил вина и подтвердил мою догадку:

– Жемчуг был отборный, один к одному. Уж не знаю, насколько облапошил меня ювелир, получилось выжать из него по пятнадцать монет за штуку. Итого…

Маэстро Салазар запнулся, припоминая общую сумму, и я подсказал:

– Сто восемьдесят дукатов. Надо было часть суммы взять серебром.

Микаэль только руками развел.

– Ну извини, мог предупредить заранее!

– Не подумал, – вздохнул я и кинул подручному один из увесистых кошелей. – Держи. Твоя доля. Только все сразу не спускай. До Ренмеля путь неблизкий.

Маэстро Салазар отсалютовал мне стаканом, мы выпили вина, и я отсчитал дюжину золотых дукатов, а остальные вернул в кошель и затянул тесемки. После разделил монеты на две равные стопки, намереваясь одарить ими Уве и Марту, и приступил к расспросам.

– Что говорят в городе?

– В городе? – вскинулся Микаэль. – Да это не город, а натуральное змеиное кубло! Ты только посмотри на мой плащ! Посмотри-посмотри! Я ведь никого не цеплял, даже шуточки о бороде мимо ушей пропускал! Точно-точно! Меня зарезать хотели!

– Грабители?

– Какой! – всплеснул руками маэстро Салазар. – Еще до визита к ювелиру зашел промочить горло в одно заведение, и сразу – драка! А ведь не трогал никого и даже косо не взглянул. Я был добр и благостен, поверь!

Я поверил и потому предположил:

– Думаешь, проследили от имения?

– Да нет, говорю же: кубло! – выдал Микаэль и пояснил: – Тут все друг с другом на ножах, понимаешь? Этот твой граф, к слову, от остальных нисколько не отличается. А меня за бретера на чьей-то службе приняли. У южан репутация вполне определенная сложилась, вот и решили на зуб попробовать.

Как оказалось, дворянские семейства Грахцена связывали не только кровные узы, но и кровная вражда. Правящая династия искусно играла на отношениях аристократов, исподволь стравливая их между собой, стычки в городе и даже нападения на чужие родовые гнезда были делом обычным и привычным. Очень условно можно было выделить три коалиции, при этом среди союзников шла ничуть не менее жесткая борьба за власть, просто вместо шпаг и пистолей в ход шли интриги и яды.

– Твой граф… – Микаэль отвлекся хлебнуть вина, вытер губы ладонью и продолжил: – Он из журавлей, но помимо всего прочего его прадед был бастардом тогдашнего монарха, причем бастардом признанным. В нашем хозяине течет королевская кровь.

– Черный святой символ! – Я вдруг сообразил, что именно означает наличие на гербе этого геральдического элемента. – У правящей династии звезда белая, бастарда пометили черной!

– Черной… – с непонятной усмешкой произнес маэстро Салазар. – Помнишь, я говорил, что граф подкрашивает бородку? Так вот, нынешний король, как и все его предки до какого-то там колена, – черноволосые, а магистр – шатен. Приходится бедолаге мучиться с париком и краской, дабы соответствовать венценосным родичам. Печаль-печаль.

Я посмеялся.

– Ничего смешного, – цокнул языком Микаэль. – Только за последний год на имение нападали дважды и было еще несколько стычек в городе. Графа полагают выскочкой, а его выбор ученой стези – проявлением слабости. Нравы здесь простые до безобразия.