Соня, уйди! Софья Толстая: взгляд мужчины и женщины – Павел Басинский

Я увидела могилу Льва Николаевича, и меня в первую же минуту пронзила мысль о вечности. Ощущение абсолютного единения со всем, что было до и будет после тебя. И абсолютного одиночества человеческой души. Сколько бы привязанностей мы на земле ни имели – душа каждого человека все равно остается одинокой, такой она задуманаОн действительно никогда не будет – и не сможет – принадлежать одной-единственной женщине, будь она хоть семи пядей во лбу или раскрасавицей. Он будет принадлежать миру и искусству, толстовцам, многочисленным детям, поклонникам литературного таланта и духовным последователям. Она останется приземленной женщиной, мечтавшей когда-то о любви, духовном единении и прочном союзе. В мыслях – той же тоненькой, юной девушкой, соблазняющей взрослого, зрелого мужчину, графа и писателя. Он будет витать в облаках мысли, сюжетах книг, идеях, высших сферах философии и религии, валяться периодически в хандре. мучаться желудком, говорить обидное и подкалывать, не забывая писать красивые письма в разлуке, обижать без злого умысла, стараться быть искренним и этим же часто и ранить. Она будет до поры до времени прощать все во имя той силы любви, скрепившей когда-то два таких разных, абсолютно непохожих сердца…Хотя, справедливости ради, и признаем, что в историю литературы супругой классика могла войти совсем другая Берс. Не Софья Андреевна, а ее старшая сестра Лиза, даже работавшая вместе со Львом. Он умел очаровывать женщин, те сходили с ума, а он продолжал искать идеальную. Нашел лишь в свои тридцать четыре. Юная Сонечка и станет той первой и единственной, на которой после бурной молодости в борделях захочется жениться.Брак будет долгим, временами – безмятежно-счастливым и идиллическим. О, эти красивые письма супругов друг к другу, сколько в них нежности… Но чаще и под конец брак станет проклятым мучением для обоих. В «Крейцеровой сонате» он со всей ясностью выскажет свои взгляды на брак – такие книги действительно пишутся кровью и слезами.Весь этот змеиный клубок проблем, который ожидает всех молодых людей, вступающих в брак, Толстой и показывает в «Крейцеровой сонате». Он как бы говорит: дети мои, вы выходите не на райский луг, а на минное поле, и эти мины начнут взрываться на следующий день после свадьбы. Вам нужно быть к этому готовыми, а если не готовы, то лучше и не женитесь, а сохраняйте девственность. А если женились, то несите этот крест смиренно, рожайте детей, воспитывайте их и не ждите от жизни бесконечных удовольствий.

То же самое говорит апостол Павел: в идеале лучше не жениться, но если начинаешь «разжигаться» (похоть), то лучше – женись, но один раз на всю жизнь. Такого же убеждения придерживался ТолстойВ этом союзе не получится духовного родства. Противоположности не притянутся – разойдутся еще больше.На смену угасшей плотской любви придет пустота, положившая начало концу, душераздирающей драме и безумию. Брак, оказавшийся на руинах, кажется, не в силах спасти уже ничего.Книга шокирует, отрезвляет, очаровывает одновременно. Сложно устоять перед вихрем чувств, обрушивающихся со всей силой на неподготовленного читателя. Попеременно восхищаешься многообразием удивительных фактов из семейной жизни русского классика (видно, что авторы книги провели колоссальную кропотливую работу, спасибо им за такой познавательный экскурс). Восхищение неожиданно сменяется отвращением и даже брезгливостью, когда перед нашим взором машут грязным бельем, повторяя как мантру: «Мы же не ханжи». Мы действительно не ханжи, но к чему мне знать, где именно прошла первая брачная ночь супругов, что это добавит в мое восприятие гения русской литературы? Отвращение сменится уважением к русской женщине, сумевшей подарить уют и тепло семейного очага такому непростому человеку – творческие люди, они все такие. Сумевшей мудро поставить себя на второе место. Угождать. Быть идеальной хозяйкой. Всегда милой, очаровательной, довольной всем. А ведь у нее умерло пять маленьких детей.На смену уважению приходит удивление. Насколько же по-разному мужчина и женщина понимают одни и те же события. Вся книга построена по этому принципу диалогов (писалась, кстати, она во время карантина 2020 года и представляет собой своеобразную переписку). Женский взгляд, разумеется, мне более понятен и приближен, какой-то он родной. А вот мужской часто становился в этой книге для меня откровением. Басинский часто остер, бескомпромиссен в своей оценке тех или иных поступков супруги великого творца.Главным же достоинством книги считаю ее психологизм, глубинное исследование основ брака. Из-за чего в семье случаются размолвки, как быстро спадает первое очарование партнером после свадьбы, что влияет на отношения двоих, можно ли попытаться спасти союз, из которого ушла страсть… Это довольно дотошный разбор мельчайших событий жизни, собранных авторами из дневников и переписки Толстых, с их анализом и следствиями: вот здесь Софье не хватило женской мудрости, а тут сам Лев был неделикатен с молодой женой и т.п. Мне это психологическое погружение даже напомнило в чем-то книгу Михаил Зощенко – Перед восходом солнца (присмотритесь, любители покопаться в загадках человеческой психики).Сложно выставить оценку биографической книге – поставить чьей-то жизни четыре или пять с минусом. Это была долгая. противоречивая, многогранная жизнь, в том числе и семейная. Было много грязи, но было вместе с тем и много хорошего, светлого, чистого. Он был мудрым человеком, Лев Толстой, мудро подходил и к выбору жены – одной на всю жизнь. Оттого так долго и искал, так долго не женился. Повезло ли в итоге? Думается, отчасти да: в ее лице он действительно нашел опору и поддержку (последние годы жизни – не в счет).Ей повезло чуть меньше. Она ведь никогда не была для него музой: редкий и штучный товар, это призвание не для каждой. Она была лишь той, кто пыталась подарить счастье. Ее ли вина, что со Львом они понимали его совершенно по-разному! Она действительно пыталась по мере сил быть идеальной спутницей, даря тепло и покой. Она была рядом до конца. Несбывшиеся надежды на семейное счастие пошли прахом, но воплотились в другом: в человеческой памяти, в музее-усадьбе, в чувстве сопричастности великому (она, именно она была рядом с гением, когда он создавал бессмертную «Анну Каренину» или великую «Войну и мир»), в многочисленных потомках ветви Толстого, рассеянных сейчас по всему свету.Истории судеб гениев читать не менее увлекательно, чем их художественные романы. Яркая история любви и ненависти Софьи и Льва тоже наверняка останется в веках… А душа, душа останется одинокой, сколько бы привязанностей у нас не было на земле…

Ох, мне кажется они стоили друг друга! Он, с его гипертрофированной совестливостью, и она, с ее гипертрофированным представлением о «чистоте». Ему бы попроще невесту, а ей бы попроще жениха. Но тогда о их совместной жизни не было бы написано столько статей и книг.Давно планировала вернуться к творчеству Павла Басинского, рассказывающего о семействе Льва Толстого, но данная книга меня скорее разочаровала из-за ощущения некого повтора ранее прочитанной информации. Кажется, что авторы несколько «смухлевали» и под видом новой книги продается почти то же самое, что я уже изучила в Павел Басинский – Лев Толстой: Бегство из рая . Из аннотации мне казалось, что Софья Андреевна получит тут ведущую роль, да и писатели проведут подробное сравнение дневников, покажут нам 2 взгляда на одну и ту же ситуацию, но Басинский и Барбаняга на мой взгляд, недостаточно углубились в документальные источники, новой информации для меня было мало. Вообще, как мне кажется, получилось, что ведущая роль тут у Басинского, а Екатерина Барбаняга лишь подает нужные реплики, чаще всего соглашаясь с ним или изумляясь открывшимся данным, так как «плавает» и в знании прошлой эпохи, и в биографии семейства Толстого (по крайней мере обладает не бо́льшими знаниями, чем обычный читатель мемуаров Софьи Андреевны или Татьяны Андреевны Кузминской) Этакие Шерлок и Ватсон, при том, что Ватсон нужен лишь для того, чтобы Шерлок мог продемонстрировать свой интеллект перед читателем. Вот и Басинский, при всем уважении к нему, играет здесь роль Шерлока и хотя мне до сих пор кажется, что он старается занять нейтральную сторону в конфликте Толстых, все же видно – больше симпатизирует он Льву Николаевичу. Возможно, объективно все так и было, как рассказывает Павел, но я брала данную книгу с желанием узнать взгляд с другой стороны, понять лучше Софью Андреевну, но желаемого не получила.Мы с вами не докажем друг другу никакой своей «правды», потому что одной правды нет. Есть правда Софьи Андреевны и есть правда Толстого, и вопрос лишь в том, чья правда ближе и понятнее вам и мне. Но, отбрасывая личные впечатления, стоит сказать, что если это первое ваше знакомство с «тайной брака Толстых», то книга – весьма подходящее чтение. Достаточно подробно расскажут авторы о том, какими были будущие супруги накануне своего «романа», в какой семье они воспитывались, какими характерами обладали.цитатыЭта черта ее характера осталась у нее на всю жизнь. Она сама сознавала в себе эту черту и писала мне в одном из своих писем:

«И видна ты с этим удивительным, завидным даром находить веселье во всем и во всех; не то, что я, которая, напротив, в веселье и счастье умеет найти грустное».

Отец знал в ней эту черту характера и говорил: «Бедная Сонюшка никогда не будет вполне счастлива».Но Сонечка росла в семье, где нравы строились на религиозных основах. Понятие о сохранении невинности мысли и тела культивировалось – даже письма писать кавалерам после шестнадцати лет нельзя. И вдруг осознать, что секс при вступлении в брак становится обязательным элементом жизни… Понимаете – обязательным, а не добровольным. Это разрыв шаблона! Проблема Сони еще в том, что она была… немного сказочницей. Она иногда верила в то, что рисовало ей воображение. И в этом идеальном мире, которым она грезила, между мужчиной и женщиной не было ничего «животного», были гармония душ и нежность легких касаний.Семейная жизнь с Львом Николаевичем усугубила это представление. В дневниках он яростно осуждал половые желания и культивировал мысль о греховности секса, а в жизни был пылким любовником, получавшим наслаждение от физической близости с женой. Она много раз отмечает это в Дневнике и не понимает, как такое возможно. Она считает это признаком лицемерия. Она не права, но это другой вопрос. У них разные психотипы. Это противоречие в жизни с Толстым ее совсем запутало. Надо любить секс или ненавидеть его? В итоге Софья Андреевна выбрала этот вопрос «чистоты» в качестве своего знамени в борьбе с мужем, которое несла всю жизнь.свернутьПриводя отрывки из дневника Толстого, Басинский поведает и о вспыхнувшей любви уже состоявшегося мужчины и писателя, о его сомнениях, что его чувства взаимны, о том, стоит ли жениться вообще.цитатыСоня! Все сходится к ней!

Но тут у меня возникает вопрос. Если он, как глубокий психолог, сразу разгадал трех сестер, то его женитьба на Соне должна была стать результатом не душевного порыва, а веления рассудка. Столько перебрал «невест», всех «просчитал», от всех отказался, в том числе и от Лизы. Но тогда почему у него внезапно вспыхивает невероятная любовь к Соне? Ведь о любви к ней, причем какой-то сумасшедшей, на грани суицида, он начинает писать в дневнике, когда возвращается из Башкирии, и семья Берс по дороге к дедушке Исленьеву в село Ивицы заезжает в Ясную Поляну. И там происходит сцена, после которой можно сказать: «Участь его решена!»12 сентября. Целый день шлялся и на гимнастике. Обедал в клубе. Я влюблен, как не верил, чтобы можно было любить. Я сумасшедший, я застрелюсь, ежели это так продолжится. Был у них вечер. Она прелестна во всех отношениях. А я отвратительный Дублицкий. Надо было прежде беречься. Теперь уже я не могу остановиться. Дублицкий, пускай, но я прекрасен любовью. Да. Завтра пойду к ним утром. Были минуты, но я не пользовался ими.Я робел, надо было просто сказать. Так и хочется сейчас идти назад и сказать все и при всех. Господи, помоги мне.

13 сентября. Каждый день я думаю, что нельзя больше страдать и вместе быть счастливым, и каждый день я становлюсь безумнее. Опять вышел с тоской, раскаянием и счастьем в душе. Завтра пойду, как встану, и все скажу или застрелюсь.

14 сентября. 4-й час ночи. Я написал ей письмо, отдам завтра, то есть нынче 14. Боже мой, как я боюсь умереть. Счастье, и такое, мне кажется невозможно. Боже мой, помоги мне.свернутьБудет тут описано, как юная Соня кружила головы и влюбляла в себя разных кавалеров, в том числе разбила сердце кадету Поливанову, с которым была тайно помолвлена.цитатыИ получается, что Толстой выбрал момент для предложения в тот день, когда в доме был Поливанов. В своих воспоминаниях Софья Андреевна пишет, что второй после истерики Лизы была истерика Поливанова, и тоже в девичьей комнате. Поливанов неоднократно упоминается в дневнике Толстого, и хотя он пишет, что не испытывает ревности к нему, но это, очевидно, не так. Потом этот Поливанов будет еще и держать венец над головой Сони во время венчания, и Софья Андреевна напишет в мемуарах: «Поливанов испил чашу до дна».

Все это напоминает «любовный роман», но если так и было на самом деле, то это очень жестоко и с его, и с ее стороны. Не только в отношении Лизы, но и в отношении этого мальчика.свернутьКонечно, не обошлось без обсуждения того злосчастного дневника добрачных похождений Толстого, который он дал невесте изучить перед свадьбой, «заложившего бомбу» в основание их брака.цитатыЧто происходит? Опять его ранний дневник, который он опрометчиво дал ей прочитать перед свадьбой? Да, это было его ошибкой. Но ведь это тупик, в который она сама себя загоняет! Его молодость никогда не будет ей принадлежать! Она что, этого не понимала, когда выходила замуж за 34-летнего мужчину? И даже если бы в его молодости не было других женщин, было бы что-то другое, что ей уже никогда не будет принадлежать. Странная логика! Я отдала тебе себя всю, а ты мне себя всего не отдал. Ты не отдал мне свою молодость. Но Толстой же не волшебник!

Знаете, как это называется? Деспотическая любовь. Отдай мне себя всего, до капли, до последней клеточки, до последней извилины твоего головного мозга! Отдай мне свою молодость! Отдай мне всего себя, как я всю себя тебе отдала! А если это невозможно, я буду страдать, страдать, страдать!

Все начало Дневника – это выражение страдания, причем страдания от невероятной любви, но, простите, какой-то ненормальной любви. «Я бы его задушила от любви!» «Если б я могла его убить, а потом создать нового, точно такого же, я и то бы сделала с удовольствием!» Это я и называю деспотической любовью. И она – невыносима для мужчин такого психотипа, как Толстой.Да, я с вами согласен. Рассматривая внимательно эти два противоречивых характера – Толстого и Софьи Андреевны, я затрудняюсь сказать, кто из них был более «штормящей» личностью. Толстой, при всех его кульбитах, был человеком, который в основу всего ставил Разум. В этом плане он был прямым наследником века Просвещения, как и его дед, Николай Сергеевич Волконский, блистательно изображенный в «Войне и мире» в образе старого Болконского. Все иррациональное Толстого скорее отвращало. Отсюда его болезненное отношение к половой связи и похоти, которую невозможно контролировать разумом. Если бы Соня была постарше и если бы она – сейчас скажу смешную вещь – не была бы девушкой, она бы иначе прочитала его ранний дневник. Это на самом деле дневник монаха, который почему-то живет не в монастыре, а в миру.Дневник Толстого, который он начинает писать в Казани в 1847 году восемнадцатилетним юношей, открывается словами о том, что он болен гаонореей и находится в университетской клинике. Болезнь он получил в публичном доме, а в публичный дом его привели старшие братья. Но первый же его визит к проститутке закончился его истерикой со слезами. Если внимательно читать ранний дневник Толстого, то видно, как он реально страдает от своих «грехов». Как ему невыносимо гадко об этом думать.Это я к тому, что, когда Софья Андреевна писала свои воспоминания, она уже должна была бы это понять, совсем другими глазами взглянуть на молодость Толстого, с которым уже прожила к тому времени сорок с лишним лет, и он ни разу не дал ей повода усомниться в своей исключительной чистоте в этих вопросах.Отношение Толстого к половым отношениям и блуду как монаха лично меня просто умиляет. Может, это действительно было трудно постичь Софье Андреевне? То есть она, допустим, не совсем поняла, что его ранние дневники – это не попытка зафиксировать наслаждение и вспоминать о нем, а такой инструмент самобичевания. Если она воспринимала его ранние похождения как то, что на всю жизнь для него остается предметом приятных воспоминаний, то она и ждала продолжения? Воспринимала его как «самца», который вот-вот, но точно должен сорваться на какой-нибудь деревенской бабе или, не дай бог, изменить ей с кем-то из их круга. Не столь страшно само ужасное, как ожидание этого ужасного.П.Б./ Закон Эдгара По. Страшно не то, что происходит, а то, что может произойти. Страшен не сам страх, а ожидание страха.

К.Б./ Подсознательно она его поставила в один ряд с типичным мужчиной того времени и ждала подвоха. В этом, как мне кажется, истоки ее ревности. Изменить изначальные координаты в ее мнении о нем было с годами намного сложнее.свернутьИнтересно было читать и про первые супружеские годы, про счастье, которое испытывали молодые супруги, про то, как скучали в разлуке и постоянно обменивались письмами, если вынуждены были расстаться.цитатыЕще до венчания Толстой предложил будущей жене три варианта их ближайшей совместной жизни.

Первый вариант – остаться жить в Москве, рядом с родителями, сестрами и братьями Сони, чтобы она не прерывала так резко общение с ними. Второй – поехать за границу. Третий – отправиться в Ясную Поляну. И Соня, не раздумывая, выбирает третий вариант. Но почему? Я могу понять ее нежелание оставаться в Москве. Во-первых, обиженные Лиза и Поливанов, которые будут ей постоянным наглядным укором. Во-вторых, она, с ее решительным характером, желает, что называется, головой в омут. Сразу – в новую жизнь с мужем.

Когда мы с Львом Николаевичем говорили о будущем, он предлагал мне избрать, что я хочу, то есть где хочу быть после свадьбы: остаться пожить в Москве с родными, или ехать заграницу, или прямо на жизнь в Ясную Поляну. И я избрала последнее, чтоб сразу начать серьезную семейную жизнь.Все-таки не «страдальческий» элемент был главным в жизни этой семьи в первые пятнадцать лет. Толстой в дневнике пишет об этом, как о «неимоверном счастье».Это письмо насквозь пропитано скрытыми, а иногда и явными упреками. Что значит «ты обо мне не думай, делай что хочешь» и «нечего просить тебя, чтоб ты мне писал обо всем подробно»? Что-то есть в этих фразах из разряда детских манипуляций: «Я совсем не хочу это вкусное, сочное яблоко, мама, и все-таки жаль, что ты мне его не дашь…» Такие письма не успокоят адресата, а только усилят его тоску и тревогу.В этот же период письма Софьи Андреевны пестрят натуралистическими подробностями болезней детей, чем явно пугают супруга. И вот, собственно, причина моей досады: ответные письма Льва Николаевича – «высший пилотаж» в обращении с женщиной. Вот его письмо из Москвы от 2 декабря 1864 года, которое он не пишет, а надиктовывает, потому что не владеет правой рукой.Милая моя Соня, нынче вечером получил твое огорчительное письмо и ни о чем другом не могу писать и думать, как о том, что у вас делается. Я тебя и ночью все во сне видел и всего боюсь за вас; главное не ослабевай, не приходи в отчаяние, согревай живот, не давай лекарств, но привези доктора, непременно привези, хоть не для того, чтобы давать его лекарств, но для того, чтобы надеяться и услышать его успокоения; я знаю, как это нужно, пошли непременно, но все уже поздно будет, теперь уже прошло 4 дня. Я скоро приеду, не могу жить без тебя, но я не поеду теперь, пока не узнаю, чем кончился понос (у сына Сережи. – К. Б.), который меня мучит. Оспа (речь о детской прививке. – К. Б.) ничего, это и все наши сказали. Когда думаю о том, что может случиться, то находит ужас, и потому стараюсь не думать. Одно, что утешает меня, это то, что по всему тону письма твоего видно, ты не в духе, и я утешаю себя мыслью, что ты сама себе преувеличиваешь и потому невольно мне…

Прощай, моя милая, душечка, голубчик. Не могу диктовать всего. Я тебя так сильно всеми любовями люблю все это время. Милый мой друг. И чем больше люблю, тем больше боюсь.Если судить по письмам, кто же кого любит больше и кто лучше умеет выражать эту любовь? Тут, на мой взгляд, 1:0 в пользу Толстого. Но в близком общении, я так понимаю, все было наоборот? Объясните мне, что происходит? Может, это какая-то ролевая игра?Но загадка состоит в том, что так они переписывались всю жизнь во время разлуки. Почти каждый день по письму от него и от нее! Письма подробные, настолько подробные, что даже немного утомляют читателя. И это нельзя объяснить иначе, чем тем, что не только она, но и он нуждался в ее непрерываемом «присутствии», хотя бы через письма.Но пока и мне многое не понятно и многое смущает, как и вас. В том числе и тон ее ранних писем.У меня от них создается впечатление, что когда он куда-то уезжал, у Сонечки начиналась просто паника, какой-то ее «арзамасский ужас». В апреле 1864 года Толстой уехал в имение Пирогово по делам брата и сестры, которые в это время находятся за границей. Уехал ненадолго, скоро вернется. И вот она пишет ему:

…Сережа (первый ребенок. – П. Б.) стал хрипеть, ему заложило грудь, и на меня нашел такой страх, я по обыкновению начинаю теряться и бояться. А без тебя еще страшнее и хуже. Употреблю все средства против простуды, Бог даст не опасно. А ужасно, ужасно трудно мне и грустно, и страшно без тебя. Теперь он спит, а я беру на себя и всё тебе описываю. Вчера, как ты уехал, я себя выдержала и не плакала. Но вдруг у меня будто бы стало очень много дела, я хлопотала, бегала, суетилась, хотя нынче, спроси, что я делала, – я не знаю. Больше возилась с Сережей и с рук его почти не спускала. Гулять не ходила, а вечером вязала. Когда же пришла в свою комнату и хотела, было, ложиться, так мне вдруг стало скучно, что я просидела два часа, писала, да не пошла́, плакала, и всю ночь потом почти не спала. А когда заснула, всё видела какие-то страшные сны и пугалась и просыпалась.

Я все могу понять. Он уехал из Ясной Поляны. До этого у них родился болезненный ребенок, она боится за его здоровье, за его жизнь. Но почему такая паника?Зачем ему вся эта информация? Я могу объяснить это только одним: ей нужно, чтобы он ни на секунду не забывал о своем доме, о ней, ребенке и всех обитателях дома. Чтобы мысленно он продолжал находиться не в Пирогове, а в Ясной.Ее панику я даже, допустим, могу понять. Ей непривычно без него, она в растерянности. Но вот этого понять не могу. Это ведь очень тяжело, когда тебя так, простите, «грузят» на расстоянии. Когда ты чувствуешь тотальную психологическую зависимость. Когда ты ни на минуту не можешь мысленно отвлечься от жены, от дома. И ведь он не на курорт уехал, а по неотложным делам своей родни. Ну оставь ты его в покое на несколько дней!

Но самое интересное, что не ОНА, а ОН задает регистр этой переписки своим первым письмом из Пирогова. Оно тоже огромное, и в нем он описывает чуть ли не каждую минуту своего пребывания в имении брата и сестры.

Зачем?!Только она сама это не очень-то понимала, и поэтому, возможно, в ее Дневнике 60-х годов звучит такая обида на мужа. И только уже в мемуарах, написанных сорок лет спустя, она вдруг осознает: он просто не умел обращаться с женщинами. В Дневнике она напишет об этом еще жестче: он не умел любить, не имел этой привычки, не было соответствующего воспитания.свернутьА так же, как «штормило» героев, про приступы ревности и обиды, про верность, которую (хоть и принято некоторыми почему-то считать Толстого развратником), Лев Николаевич хранил 48 лет брака.цитатыКонечно, у Софьи Андреевны в характере была, наряду с нежностью и покорностью, врожденная властность. Такой дикий коктейль! Ее то в одну сторону заносило, то в другую, и, не умея найти баланс, она мучила этим и себя, и мужа. Но она не предполагала, что это будет вызывать бури в нем самом. У нее было одно, по сути, желание, как сейчас модно это называть, – чтобы «взяли на ручки». То есть успокоили, посмотрели бы на вещи ее глазами и приняли бы хоть на один час, хоть только на словах – ее заботы на себя.Я бы отметила и другое в характере Софьи Андреевны – иногда отсутствие чуткости. Она была женщиной, абсолютно настроенной на мужчину, вот каждую минутку готова была подстелить ему перинку, угадать его желание выпить кофе, следила за мельчайшим изменением в его здоровье. Она была стопроцентной евангелической Марфой. И как и Марфе, ей иногда не хватало чуткости понять, в какой момент надо поставить «на паузу» бытовое и посмотреть вглубь себя. В какой момент надо оставить мужа с самим собой, не придумывая его мысли о ней за него самого, и пойти заняться чем-то для своей души. Увлечься этим, и даже не заметить, как он вернулся и уже целует ей ручки, соскучившись.Я клянусь вам: за сорок восемь лет их семейной жизни он ей ни разу не изменил. Самое смешное, что в это почему-то никто не верит. Даже филологи, доктора наук, когда я им это говорю, смеются: «Да ладно! Не гони! Конечно, изменял!» Не изменял. Жизнь семьи Толстых была слишком прозрачна. Она описана в дневниках и мемуарах не только самого Толстого и его жены, но и их детей, Татьяны Кузминской, друзей семьи, яснополянских крестьян и других свидетелей. Нигде нет ни одного намека на измену с его или с ее стороны. В этом вопросе давно нужно поставить точку и не заниматься бессмысленными и вредными домыслами.И вот бы ей написать в своих мемуарах: «Господи, какая я была глупая тогда! Как я не понимала, какой редкий мужчина мне достался!» Ничего подобного. Обида, ревность и опять страдания!Я сейчас скажу нечто, крайне обидное для женщин, но я должен это сказать. Вот мы акцентируем внимание на том, что Софья Андреевна родила 13 детей, а беременной была 15 раз. Да, в моей мужской голове это не укладывается, в моих глазах она – просто мать-героиня. Но! Ее муж в этом плане, конечно, не герой, смешно и говорить. Однако есть и другое обстоятельство. Она постоянно беременная. Он биологически сильный мужчина и очень страстный, кстати. Вокруг, прямо скажем, доступные крестьянки. Не изменял.свернутьПро многочисленные беременности и роды, про кормление грудью детей и про ведение хозяйства Софьей Андреевной.цитатыСтранно, что он даже не поощрял меня никогда ни в чем, не похвалил нигде ни за что. В молодости это вызывало во мне убеждение, что я такое ничтожное, неумелое, глупое создание, что я все делаю дурно. С годами это огорчало меня, к старости же я осудила мужа за это отношение.

(С. А. Толстая. «Моя жизнь»)

Та-дам! Видите теперь, Павел, как опасно для мужчины может быть простое неумение выразить похвалу? А вот вам от меня вопрос на засыпку. В Дневниках за 1867 год Софья Андреевна пишет: «Сознание служения гению и великому человеку давало мне силы на все». Как вы оцените эту запись? Достаточно ли было Софье Андреевне одного «сознания служения»?Как бы Толстой ни страдал от непонимания ею его новых духовных взглядов, он не мог без нее обойтись. Так она устроила его жизнь. Каждое утро, проснувшись, он реально нуждался в ее помощи и поддержке. Чтобы миндальный кофе с калачом уже ждали его в определенном месте. Чтобы на завтрак, обед и ужин ему подали что-то вегетарианское. Чтобы в болезни ему была оказана помощь и вызван нужный врач. И так далее, и так далее....показан эпизод из жизни еще не старого Толстого. Однажды ночью он заблудился на лестнице собственного дома в Ясной Поляне, потому что у него погасла свеча. Он вдруг страшно испугался. Что он закричал? «Люди! Люди!» «Эй, кто-нибудь!» Ничего подобного. Толстой закричал: «Соня! Соня!» И этот эпизод мне больше говорит о неразрывности этих двух людей, чем что бы то ни было.Но, служа гению, она сумела сохранить и свою личность. Этого не смогли сделать «толстовцы», которые растворялись в его личности, в его величии. А ей, которая жила с ним бок о бок почти пятьдесят лет, это удалось.Как ей это удалось? Как из милой, невинной Сонечки Берс получилась такая сильная женщина, которая определенно влияла на Толстого и без которой его сегодня невозможно представить?

К.Б./ Павел, но она ведь этого и хотела! Выходя замуж за Льва Толстого, величину которого она уже тогда сознавала, она именно этого и хотела: быть ЖЕНОЙ гения, стать важным органом в его организме, как второе сердце. Она выполнила очень большую, тяжелую работу для того, чтобы достичь этой цели. Софья Андреевна делала эту работу ежедневно, с первого дня замужества до последнего дня своей собственной жизни. Это ее главный подвиг. Какой бы вопрос перед ней ни вставал, сколько бы страданий внутри ни копилось, как бы ей ни хотелось «встать и уйти», она помнила о главном: он – гений, а она – его жена. Эта потрясающая преданность и сделала из Сонечки Берс – Софью Андреевну Толстую.Она сама горела «Войной и миром», ей страшно нравился этот роман, его герои и героини, она внутри себя проживала их жизни в не меньшей степени, чем сам автор. Уверен, что в эти моменты Толстой не раз говорил себе: «Эге! Это я удачно женился!» Жаль, что вслух он это Сонечке говорил не часто.Не могу без содрогания читать место в мемуарах Софьи Андреевны, где она кормит грудью сына Андрюшу, и врач умоляет ее бросить его кормить своей грудью, потому что у нее «сосцы отвалятся», а она все-таки продолжает.свернутьО жене гения, о помощи в творчестве тут тоже будет достаточно информации. Меня удивило описание того, что Толстой собирался развестись с женой из-за того, что она «устала рожать» – хотелось бы прочесть об этом подробнее, увидеть, в каких выражениях сам Толстой это описывает, так как у меня возникло некое сомнение, что интерпретация Басинского верна (при том, что всем известна консервативность Толстого, его неприятие разводов).цитатыОн скажет Бирюкову, что ездил в Оптину говорить со старцем Амвросием о своих семейных проблемах.

Вам не кажется странным, что мужчина хочет поехать в монастырь к знаменитому старцу, чтобы обсуждать с ним возможный развод с женой? Ведь когда Софья Андреевна только заикнулась о том, что она устала рожать, Толстой стал буквально угрожать ей разводом. Мне не понятна и жестокость его поведения, и это странное желание побывать в Оптиной, чтобы обсудить с Амвросием свою ссору с женой. Или я чего-то не понимаю?То есть у нас налицо конфликт интересов. Эти интересы завязаны на догматах Церкви, которая половые отношения готова оправдывать только рождением детей. Это вопрос серьезный. Учитывая религиозные настроения Льва Николаевича в то время – его желание посетить старца Амвросия именно с этим вопросом вполне логично. Когда врач рекомендовал ему воздержаться от постов по состоянию здоровья, он поехал в Троице-Сергиеву лавру за разрешением этого вопроса – то есть за получением благословения на скоромную пищу.свернутьОпишут писатели и то, как разошлись супруги во взглядах на жизнь после «духовного переворота», как Софья Андреевна размышляла о том, стоит ли обратиться к царю, чтобы Льва Николаевича признали сумасшедшим, так как боялась репрессий для всей семьи из-за «отступника».цитатыГлавное, чего она ему не простила, – это то, что в начале 80-х годов он бросил писать художественные вещи и занялся, по ее мнению, какой-то мутной религиозной философией. Причем она была уверена, что эта философия никому не нужна, что это просто «придурь» его такая очередная. Но тут она жестоко ошиблась. Именно религиозная философия сделала Толстого всемирно знаменитым, а не его романы.И вот теперь объясните мне поведение в этот момент его жены. Ведь она была близка к тому, чтобы отправиться к царю, пасть ему в ноги и объявить мужа сумасшедшим, чтобы он не раздал все их имущество нищим, что он действительно хотел сделать. И она прямо намекнула ему об этом. И Кузминская в этой ситуации повела себя не лучшим в отношении Льва Николаевича образом. Почитайте его пьесу «И свет во тьме светит…». Там есть и Софья Андреевна, и ее сестра, и ясно изложены позиции обеих. Кончается пьеса тем, что главный герой (сам Толстой) собирается уйти из дома. Так Толстой предсказал свой будущий «уход».Мне жалко Софью Андреевну, но мне безумно жалко и Толстого в этот период! Когда весь мир против тебя, да еще и семья против тебя – как тогда жить?Ответить на ваш вопрос как раз несложно. Софья Андреевна очень любила своего мужа, но хотела видеть его таким, каким «приняла» в 1862 году. На те духовные изменения, которые с ним происходили, а они случились не в одночасье, она не то чтобы закрывала глаза, но… Она их… боялась. И дело, конечно, не только и даже не столько в его разрыве с Церковью. Что-то она не пеняла брату мужа Сергею Николаевичу, который двадцать лет не ходил в церковь и не причащался, так что даже духовная консистория прислала к нему делегацию с требованием причаститься. Это ведь нужно было делать в обязательном порядке раз в год. Так Сергей Николаевич «делегатов» просто выгнал из дома, да еще и написал возмущенное письмо брату в Ясную Поляну, и, я думаю, Софья Андреевна его читала.Когда Толстой стал открыто выступать против Церкви, он автоматически стал преступником, потому что Россия была религиозным государством, как, например, сегодня Иран. Как вы думаете, что сделают в Иране с человеком, который будет выступать против существования мечетей и медресе? Мало ему не покажется! Так и Толстого могли «укатать» хоть на Соловки. Кстати, «толстовцев» наказывали очень жестоко. У них отнимали детей и отправляли в самые бедные монастыри как сирот. Их сажали в тюрьмы, ссылали в Сибирь. Но Толстого не трогали. Такой была политика царя и Победоносцева: лучше Толстого не трогать, слишком знаменит, весь мир протестовать будет.

считаю, что в результате Софья Андреевна поступила мудро. Она не пошла на последний конфликт с мужем, не стала жаловаться царю и вытерпела период, после которого он пошел на компромисс. Но при этом, став хозяйкой Ясной Поляны, она взвалила на себя еще один крест. И за мужем нужно ухаживать, и детей кормить и воспитывать, и за хозяйство отвечать. У нее началась очень трудная жизнь, а Лев Николаевич как бы отряс прах от ног своих и продолжал жить в Ясной Поляне. У него были своя спальня, свой кабинет, своя библиотека. И при этом его жена должна была еще и чувствовать себя виноватой – не пошла за мужем.Так что в результате этого компромисса Софья Андреевна приобрела дополнительную головную боль.свернутьУпоминает Басинский и о «сценах», благодаря которым Софья Андреевна манипулировала мужем и часто добивалась желаемого.цитатыПотом приведенная домой, она лежит практически при смерти, и Лев Николаевич суетится и зовет докторов.

А после полутора суток такой вот яркой борьбы: «И мне, и „Посреднику“ повесть отдана. Но какою ценою!»

Павел, я понимаю, что вы, наверное, в ужасе от таких сцен, но мне хотелось просто хлопать в ладоши после того, как я это прочла, и кричать: «Браво, Софья Андреевна!» Вас поражает ее антиморальное поведение, а меня поражают ее актерские и режиссерские данные. Я циничная женщина? Возможно. Но ведь посмотрите, как нестандартно, как по-романному она решила проблему, и так, чтобы Лев Николаевич эмоционально был вовлечен в нее, и так, чтобы цель была достигнута будто бы его решением.Но самое страшное даже не это. Самое страшное, что в 1909–1910 годах Софья Андреевна неоднократно и последовательно угрожала своему мужу суицидом. Она кричала со второго этажа, что выпила пузырек с опиумом, и несчастный старик, задыхаясь, мчался вверх по лестнице, чтобы помочь ей, отбирал у нее пузырек, а она улыбалась и говорила: «Лёвочка, я тебя обманула».

Это очень страшно, Катя! Жить с близким тебе человеком, который регулярно угрожает тебе покончить с собой, – это невыносимо! Мне жалко Софью Андреевну до бесконечности. Но будем говорить откровенно: вместе с Чертковым они убивали Толстого. Толстой покинул Ясную Поляну не для того, чтобы умереть, а для того, чтобы не умереть во время очередного припадка.Не только в последние годы, но и гораздо раньше Софья Андреевна имела привычку манипулировать мужем с помощью угроз суицида. Мне тяжело об этом судить, но такая манипуляция стопроцентно работает только в том случае, прошу прощения за тавтологию, если «она работает». Одно дело хотеть умереть и уйти от проблем, другое дело «демонстративно хотеть умереть». Это всегда элемент манипуляции. Но не с той позиции, чтобы боль причинить другому ради боли, а чтобы обратить на себя внимание.свернутьЛюбопытно анализируется в книге повесть «Крейцерова соната» и ответ на нее Софьи Андреевны- «Чья вина?»цитатыЭто та же тема, которая была поднята в «Крейцеровой сонате», только увиденная с женской точки зрения. Но не забудем, что «Крейцерова соната» – это монолог больного и душевно разрушенного человека, каким является Позднышев. Однако писал повесть душевно здоровый Толстой. Парадокс повести «Чья вина?» заключается в том, что она как раз написана классическим повествовательным языком, но при этом оставляет ощущение жуткого бреда.Вопрос: почему Софья Андреевна приняла эту повесть мужа на свой счет и загорелась желанием во что бы то ни стало дать ответный бой?

П.Б./ Вопрос… Я не вижу прямой связи между «Крейцеровой сонатой» и семейной жизнью Толстых.

К.Б./ Надо понимать, что она читала ее как замужняя женщина и многодетная мать, которая не давала серьезных поводов мужу для ревности. Здесь очень важен вопрос именно прочтения, потому что это была отправная точка повести «Чья вина?».Катя, я принимаю ваши аргументы, но все равно остаюсь при своем убеждении, что Софье Андреевне не стоило писать это. Не потому, что ей вообще не стоило писать, а потому, что не стоило сражаться с мужем на его поле. Ведь она не просто это написала, но читала вслух гостям в присутствии мужа. Представляю, как мучительно он отводил глаза в сторону! Но нигде, ни словом не осудил жену за то, что она написала: а) слабое художественное произведение; б) изобразила своего мужа насильником, мужланом и бездарным философом-плагиатором. остальные цитаты в комментариях, опять не вместилисьсвернутьИ, конечно, уделят внимание писатели финалу семейной драмы, истории с завещанием и побегу Толстого из дома.цитатыВ октябре 1902 года Софья Андреевна узнала о завещании и была страшно возмущена!

Мне это было крайне неприятно, когда я об этом случайно узнала. Отдать сочинения Льва Николаевича в общую собственность я считаю и дурным и бессмысленным. Я люблю свою семью и желаю ей лучшего благосостояния, а передав сочинения в общественное достояние, мы наградим богатые фирмы издательские, вроде Маркса, Цетлина и другие. Я сказала Л. Н., что если он умрет раньше меня, я не исполню его желания и не откажусь от прав на его сочинения, и если б я считала это хорошим и справедливым, я при жизни его доставила бы ему эту радость отказа от прав, а после смерти это не имеет уже смысла для него.

(С. А. Толстая. Дневник)

Это была ее ошибка! Роковая! Фактически она заявила мужу, что не исполнит его предсмертного распоряжения, которое он считал самым важным. Не откажется в пользу всех от прав даже на те сочинения, которые были написаны им после «духовного переворота». А их он писал, как он понимал, не по своей воле, а по воле Божьей. Это не могло быть объектом продажи.Причины, по которым Софья Андреевна не приняла завещание мужа, объясняются многими обстоятельствами. Во-первых, она обижалась на него и на дочь. Во-вторых, в это время она задумала издание нового собрания сочинений Толстого и вложила в это 50 тысяч рублей. Если бы вдруг Толстой умер и в газетах появилось бы его завещание в пользу всех, Софья Андреевна потерпела бы серьезный финансовый крах. Так она думала, тоже не понимая юридической стороны этого вопроса. Современная женщина проконсультировалась бы с юристом, и он объяснил бы ей, что в случае смерти ее мужа права на его сочинения автоматически перейдут к ней и детям, потому что запись в дневнике и копия с нее, даже и подписанная ее мужем, не являются завещанием. Но Софья Андреевна не была современной женщиной. И она, по сути, начала рубить сук, на котором сидела. Она давила на мужа, раздражала его и, сама этого не понимая, работала в пользу ненавистного ей Черткова.свернутьПодводя итог, если тема брака Толстых кажется вам интересной, то рекомендую данную книгу, она хоть и не полностью снимает все вопросы, но, по крайней мере, пытается показать 2 взгляда на проблему, не выставляя кого-то одного из супругов чудовищем. Читается произведение легко и увлекательно, так что с ним можно приятно провести время и отдохнуть от серьезного нон-фикшена.

Мы все время говорим, что Лев Толстой написал то-то и то-то, но какая доля труда, была вложена во все это его женой? Я всю жизнь была убеждена, что ильфо-петровский, мем про графиню, бегущую лицом, означает утрированную драму в стиле немого кино, где на мертвенно-белом лице черные круги глаз, героиня заламывает руки, красиво изгибает стан, лишается чувств, а потом вот это вот все. И не знала, что это фрагмент подлинной телеграммы журналиста Н.Е.Эфроса в газету «Речь» от 28 октября 1910 года – дня, когда Лев Толстой тайно ушел из Ясной поляны Соавторы возможно читали брошюру «Смерть Толстого», где текст телеграммы приведен полностью, запомнили кусочек про графиню и пруд, после вложили в уста Остапа.В реальных событиях, предшествовавших телеграмме, ничего смешного. Если выбирать между жанрами античного театра, здесь не комедия, а трагедия. Речь о попытке самоубийства Софьи Андреевны, которая нашла записку, оставленную графом. Записку что подвела итог сорока восьми годам брака, в котором была мужу верной женой и преданной соратницей, заботилась о нем, как ни об одном из детей, коих родила тринадцать, пятерых похоронив в раннем детстве. И вот, на седьмом десятке оставлена им и лишена наследства, дети отвернулись от нее, на сердце свинцовая тяжесть, жить незачем и хочется одного – покончить с этой мукой.Утопиться графине не дали, спасли. Уход Льва Николаевича стал роковым для него: в поезде простудился, простуда перешла в воспаление легких и, спустя неделю умер на станции Астапово. Уходил, потому что не мог жить с ней. Без нее не смог жить. Не «Ромео и Джульетта», не «Филемон и Бавкида», а история несчастной по-своему семьи. Прежде счастливой, хотя и не похожей, вопреки началу великого романа, ни на какую другую. Счастливые семьи, знаете ли, тоже счастливы всякая по-своему. В этой счастье цвело, лелеемое ею, пока не вмешались обстоятельства неодолимой силы. Духовные искания Глыбы, матерого человечища не по силам оказались любящей женщине.Все мы довольно много знаем о Льве Толстом и почти ничего, кроме того, что быть женой гения тяжкий крест – о ней. Говорят, что довольно долго бытовало мнение о корыстной истеричке, доставшейся в жены святому человеку. Мне с такой оценкой Софьи Андреевны спознаться не пришлось. Говоря о ней, вспоминали переписанную вручную не то восемь, не то двенадцать раз «Войну и мир»! Тринадцать детей – это ж сколько ей, бедненькой, приходилось родами мучиться, а сколько беременной ходить! Обязательным номером программы шло толстовское распутство, которое графине приходилось терпеть.О последнем: «Неправда, – говорит лучший биограф Толстого Павел Басинский, и я ему верю, – Это был брак, в котором ни один из супругов никогда не изменил другому». Откуда такая уверенность? Есть основания, то было уникальное супружество, совершенно прозрачное. в котором муж и жена писали друг другу длинные письма, вели дневники, после дневники вели дети, жизнь семьи протекала на глазах друзей и знакомых, но главное – не таков был Толстой. А как же добрачный дневник? Это, впрямь, было чудовищной глупостью, дать цветику лазоревому, нежной невесте, прочесть историю своих похотей. Но таким уж он был, бескомпромиссно честным, даже там, где лучше бы промолчать."Соня, уйди" Не биография Софьи Андреевны Толстой, скорее живой разговор о том, какой была женщина, без которой у нас не было бы такого великого писателя каким мы его знаем сейчас. «Анна Каренина» потеряла бы немыслимо обаятельную сцену сватовства Левина к Китти Щербацкой (помните. с буквами?). Да и всей линии Левин-Китти, этой гармоничной антитезы разрушительным страстям Анны-Вронского не было бы, потому что она вся про Л.Н и Сонечку БерсНаташа Ростова тоже не была бы той, которую любим в «Войне и Мире». Детали жизни и домашнего быта Ростовых перекочевали в роман из повести «Наташа», которую Соня Берс написала подростком. Да и само имя, как вы можете видеть. Что, тоже писала прозу? Да, и пусть ставить сочинения Софьи Андреевны рядом с книгами графа было бы смешно, но ее дневник совершенно предвосхитил исповедальную женскую прозу конца двадцатого века и совсем современный автофикшн. Без преувеличений, некоторые страницы читаются как триллер, а над другими обливаешься слезами.Умная, сильная, храбрая, деловая, по-матерински заботливая, бешено ревнивая, нежная и отчаянно нуждавшаяся в ответной нежности, она взвалила на себя воз забот о семье, доме, поместье, детях и безропотно тащила, будучи перманентно беременной. Я знаете, представляла дом в Ясной поляне подобием дворца, с колоннами у входа, высоченными потолками, огромными залами и анфиладой комнат. На самом деле господский дом не маленький и двухэтажный, но для семьи из десяти человек тесноват, а бывали ведь еще гости, жила прислуга, и ни о какой роскоши речь, совершенно точно, не шла. Аскет граф, представьте. писал свои романы, сидя на детском стульчике, обеспечивая минимальную дистанцию между глазами и листом бумаги, он был сильно близорук, а очков не любил.Образ этой удивительной женщины, живой и противоречивый, удалось воссоздать не в последнюю очередь благодаря соавторству, в котором Екатерина Барбаняга выступила носительницей женского взгляда на происходящее. Книга выстроена как диалог, тонкие точные умные реплики Кати идеально дополняют картину. На редкость удачное сотрудничество, браво и спасибо!