Павел Басинский
Подлинная история Константина Левина

Кстати, именно так понимает Левина старый князь Щербацкий, когда сравнивает его с Вронским: «Я вижу человека, который имеет намерения серьезные, это Левин; и вижу перепела, как этот щелкопер, которому только повеселиться».

С князем не поспоришь. У Левина действительно «серьезные намерения». Он хочет жениться на Кити и запереть ее в деревне. В том единственном пространстве, где он чувствует себя на своем месте. И сделать из Кити идеальную жену, какой он себе ее представляет.

Но какой он ее себе представляет?

В романе прямо говорится, что Левин видит в своей будущей жене свою мать. Которой он или совсем не знал, или едва помнит:

[о]: Левин едва помнил свою мать. Понятие о ней было для него священным воспоминанием, и будущая жена его должна была быть в его воображении повторением того прелестного, святого идеала женщины, каким была для него мать.

Не будем заниматься любительским фрейдизмом. Скажем проще. Любовь Левина к Кити действительно духовная, а не телесная. Но именно поэтому он любит… не Кити. В романе говорится, что Левин поочередно влюблялся во всех трех дочерей Щербацких. Но две старшие по мере взросления выходили замуж. Ему, строго говоря, было все равно, на ком из них жениться. Левин был влюблен не в них, а в дом Щербацких, который в его представлении более всего отвечал его идеалу семейного дома. И вот, когда выбора уже не осталось, он делает предложение Кити.

В его глазах она само совершенство! Но не потому что в реальности она само совершенство, а потому что в его представлении она обязана быть такой. Какой была его мать. Которую он то ли совсем не знал, то ли едва помнит.

Мать Левина дважды была замужем. Первый раз – за каким-то Кознышевым, второй – за каким-то Левиным. От первого брака родился сводный брат Константина и Николая Левиных – Сергей Кознышев. Мы не знаем, что за люди были их отцы. В романе и в черновиках об этом нет ни слова. Мы ничего не знаем о матери Сергея, Николая и Константина, о ней нет ни слова ни в черновой рукописи, ни в окончательной редакции.

Что мы получаем в результате?

Левин, он же Ордынцев, придумал себе невесту и будущую жену из образа несуществующей и никогда не существовавшей в реальности женщины. Да, это «платонизм» в высшей степени, и неслучайно во время обеда со Стивой в ресторане «Англия» Левин упоминает «Пиры» Платона. Но он очень жестокий в отношении конкретной девушки. Как только в этот образ вторгается какой-то Удашев, он же Вронский, Ордынцев с Левиным начинают нервничать и всех вокруг ненавидеть. В том числе и Кити. Пока Кити не отказала Левину, его самооценка в сравнении с ней была крайне низкой. Она была для него недосягаемым идеалом…

Но вот она отказала ему:

[о]: Кити встала за столиком и, проходя мимо, встретилась глазами с Левиным. Ей всею душой было жалко его, тем более что она жалела его в несчастии, которого сама была причиною. «Если можно меня простить, то простите, – сказал ее взгляд, – я так счастлива». «Всех ненавижу, и вас, и себя», – отвечал его взгляд…

Не оттого ли Левин почти всем «неприятен»? Не потому что он хорош, а другие – плохи. Он просто неприятен. И самое ужасное, что он знает об этом.

Настоящим антагонистом Левина в романе является не Вронский. Вронский – его соперник в любви, а это разные вещи. Настоящий антагонист Константина Левина – Стива Облонский.

Глава третья
Левин и Стива

Первая встреча Стивы и Левина – это не только обмен любезностями между старыми приятелями, но и своеобразный «батл» двух разных характеров. И даже – жизненных философий.

Первые главные персонажи, которые появляются в начале романа, – это Стива, Долли и Левин. Анна пока только мелькает на заднем плане – в телеграмме, которую получил от нее Стива.

Интересно, что роман «Анна Каренина» начинается не с измены жены мужу, а с измены мужа жене. Стива просыпается утром на диване в кабинете, а не в супружеской постели. Затем происходит разговор Стивы с Долли, который ничем хорошим не заканчивается. Потом Стива едет на службу. И тут возникает Левин…

Но сначала о Долли и Стиве…

Характер Долли по-настоящему пока не раскрывается. Он раскроется позже, во время разговора с Анной и примирения со Стивой. И даже еще позже – в ее имении Ергушово, где будет дивная сцена с купанием детей и разговором с крестьянскими бабами. И еще позже – когда Долли отправится к Анне в имение Вронского и по дороге будет много размышлять о своей судьбе, сравнивая ее с судьбой Анны. И тогда мы прочувствуем глубину и сложность характера Долли.

Но пока – это просто жена, униженная своим мужем.

Единственная деталь, которая позволяет нам немного проникнуться глубиной страданий Долли и понять, что она не только обманутая жена, но и оскорбленная мать, скрывается вот здесь:

[о]: Степан Аркадьич был человек правдивый в отношении к себе самому. Он не мог обманывать себя и уверять себя, что он раскаивается в своем поступке. Он не мог теперь раскаиваться в том, что он, тридцатичетырехлетний, красивый, влюбчивый человек, не был влюблен в жену, мать пяти живых и двух умерших детей, бывшую только годом моложе его.

Таким образом, Долли в начале романа 33 года. По нынешним временам совсем молодая женщина. При этом у нее родилось семеро детей, из которых двое умерли в младенчестве. Если даже она вышла замуж в 18 лет (возраст ее сестры Кити в начале романа), она беременела и рожала от Стивы строго каждые два года.

Жене Толстого Софье Андреевне в 1873 году, когда он начал работу над «Анной Карениной», было неполных 29 лет, то есть она была даже младше Долли. Она прожила с мужем десять лет, но у них уже было пятеро детей: Сергей, Татьяна, Илья, Лев и Мария.

В отличие от Долли характер Стивы Облонского Толстой раскрывает в самом начале романа – широкими мазками или, лучше сказать, жирными линиями, как опытный художник смело набрасывает на бумаге первые образы своей будущей картины:

[о]: Степан Аркадьич в школе учился хорошо благодаря своим хорошим способностям, но был ленив и шалун и потому вышел из последних; но, несмотря на свою всегда разгульную жизнь, небольшие чины и нестарые годы, он занимал почетное и с хорошим жалованьем место начальника в одном из московских присутствий. Место это он получил чрез мужа сестры Анны, Алексея Александровича Каренина, занимавшего одно из важнейших мест в министерстве, к которому принадлежало присутствие; но если бы Каренин не назначил своего шурина на это место, то чрез сотню других лиц, братьев, сестер, родных, двоюродных, дядей, теток, Стива Облонский получил бы это место или другое подобное, тысяч в шесть жалованья, которые ему были нужны, так как дела его, несмотря на достаточное состояние жены, были расстроены.

Здесь уже многое сказано о Стиве. Талантлив, но ленив. Не богат и женился, вероятно, отчасти по расчету. Впрочем – и по любви, ведь сестры Щербацкие были очень привлекательны. Но это и неважно. В широкой натуре Стивы любовь и расчет легко уживаются, чего нельзя сказать о его товарище Левине, для которого жениться по расчету унизительно. У Стивы много родственников, в том числе влиятельных. Впрочем, это и понятно – князь! (Позже мы узнаем, что он – из рода Рюриков.) Но хорошую должность он получил через мужа сестры. Это было проще всего. Каренин стоит на вершине служебной лестницы, а Стива из всех жизненных путей выбирает наиболее легкий.

Что еще?

Шесть тысяч жалования в год – это много? Весьма и весьма. Скажем так, это генеральский оклад – 500 рублей в месяц. Но не губернаторский (1 000 рублей). Тем более не министерский (1 500 рублей), как у Каренина. При этом врач до революции получал порядка 80 рублей в месяц, а учитель старших классов – 100 рублей.

Для помещика средней руки Левина потратить в ресторане за обед 14 рублей – неслыханная сумма! А Стива расстается с этими деньгами легко. Впрочем, он все делает легко. Легко продает за бесценок купцу Рябинину лес жены и так же легко собирается продать ее приданое имение в конце романа.

Легкость – вот, на первый взгляд, самая главная черта Стивы. Он легко изменяет жене, но и легко кается перед ней. В «Подлинной истории Анны Карениной» я писал, что Стива счастлив, потому что не испытывает чувства вины. Это не совсем так. Стива искренне считает себя виноватым перед женой, и он не фальшивит, когда вымаливает у Долли прощение. Но так же легко изменит жене снова.

Он принадлежит к породе женатых мужчин, которые легко сочетают в себе искреннюю любовь к семье с похождениями на стороне. Они свято уверены, что никакой грязи оттуда они в свой дом не приносят. И порой это действительно заботливые мужья и отцы. Стиву обожает его старшая восьмилетняя дочь Таня – ровесница сына Анны Сережи. И здесь вновь возникает странная параллель между Стивой и Толстым. К началу работы над романом старшей дочери и любимице Толстого Танечке было 9 лет.

Цитата из романа:

[о]: Девочка, любимица отца, вбежала смело, обняла его и, смеясь, повисла у него на шее, как всегда, радуясь на знакомый запах духов, распространявшийся от его бакенбард. Поцеловав его, наконец, в покрасневшее от наклоненного положения и сияющее нежностью лицо, девочка разняла руки и хотела бежать назад; но отец удержал ее…

– Что мама? – спросил он, водя рукой по гладкой, нежной шейке дочери.

Если забыть о том, что случилось в доме Облонских, какая трогательная семейная сцена! Нежный отец. Любимая дочь. Забота о жене.

Но самое удивительное, что известие о том, что Долли открыла его измену, поразила Стиву едва ли не больше, чем Долли – сам факт его измены:

[о]: Неприятнее всего была та первая минута, когда он, вернувшись из театра, веселый и довольный, с огромною грушей для жены в руке, не нашел жены в гостиной; к удивлению, не нашел ее и в кабинете и, наконец, увидал ее в спальне с несчастною, открывшею все, запиской в руке.

 

Записка! Это и есть то ненужное, что не должно было оказаться в доме Стивы. Вина Стивы, по его мнению, не в том, что он изменил жене, а в том, что изменил ей с бывшей гувернанткой, которая воспитывала их с Долли детей. И вот тогда: «Все смешалось в доме Облонских».

Стива «влип». В налаженном механизме его измен жене случился какой-то сбой. Пока m-lle Roland жила в их доме, Стива «не позволял себе ничего», по известному принципу опытных ловеласов: не занимайся этим, где живешь и где работаешь. Но потом он все-таки допустил ошибку… Нельзя вступать в отношения даже с бывшей гувернанткой:

[о]: Боже мой, что я сделал! Долли! Ради бога! Ведь… – он не мог продолжать, рыдание остановилось у него в горле.

Невозможно не поверить в искренность его раскаяния. Но в чем? А в том, что он нарушил стерильность отношений между домом и тем, что находится на стороне. Собственно, Долли, при всей ее наивности в этих вопросах, тоже это прекрасно понимает:

[о]: – Ты пойми меня. Быть уверенной вполне в своем счастии, и вдруг… – продолжала Долли, удерживая рыданья, – и получить письмо… письмо его к своей любовнице, к моей гувернантке. Нет, это слишком ужасно! – Она поспешно вынула платок и закрыла им лицо. – Я понимаю еще увлечение, – продолжала она, помолчав, – но обдуманно, хитро обманывать меня… с кем же?… Продолжать быть моим мужем вместе с нею… это ужасно! Ты не можешь понять…

– О нет, я понимаю! Понимаю, милая Долли, понимаю, – говорила Анна, пожимая ее руку.

В воспоминаниях о детстве старшей дочери Толстого Татьяны Львовны Толстой-Сухотиной (той самой Танечки) одни из самых проникновенных страниц посвящены ее английской гувернантке Ханне Терзей – дочери садовника Виндзорского дворца. Как и m-lle Roland, она оставила свою родину ради заработка в России (видимо, садовникам главной резиденции британских монархов платили не густо) и страдала от разлуки с родиной и родными. Но детей Толстых она полюбила как своих.

«Приехавши в нашу семью, – пишет Татьяна Львовна, – Ханна сразу стала жить так, как будто для нее все ее прошлое оставалось навсегда позади, а все интересы ее жизни переносились в нашу семью».

«Вымывши в ванне Сережу, Ханна по старшинству посадила после него меня».

«Одно время Ханна давала нам на ночь по маленькому кусочку лакрицы. Мы это очень любили».

«Иногда наша Ханна уезжала к сестре (в Англию. – П.Б.) или в Тулу к знакомым англичанам, которых отыскал для ее развлечения папа, и тогда Варя (двоюродная сестра Тани. – П.Б.) ночевала с нами в комнате со сводами и кольцами. Уезжая, Ханна давала Варе наставления о том, как с нами обходиться, что позволять и что запрещать».

«Ханна уехала из нашего дома, когда мне пошел девятый год. И с ее отъездом кончилось мое детство и кончилось то безоблачное счастье, которым я жила до тех пор».

Конечно, в доме Облонских не было такой идиллии, если m-lle Roland все-таки уволили. Но отношения между гувернантками и детьми в русских дворянских семьях были тесными и близкими. Ведь дети проводили с ними порой больше времени, чем с родителями. В этих отношениях была особого рода телесная тактильность и душевная доверительность. Пока Долли хлопотала по хозяйству, француженка, по сути, заменяла детям мать…

Вот почему Стива так раскаивается в своем грехе. И вот почему Анна прекрасно понимает Долли.

Но Стиву простят. Простит Анна. Простит и Долли. Наверное, простит и француженка, судьбу которой он собирается как-то устроить. Стиву любят. И не за какие-то его выдающиеся качества, а просто за то, что он – Стива. Грешный с ног до головы, но так устроивший свою жизнь, что этот грех не проникает внутрь его души и не калечит ее. Поэтому рядом с ним всем хорошо:

[о]: Степана Аркадьича не только любили все знавшие его за его добрый, веселый нрав и несомненную честность, но в нем, в его красивой, светлой наружности, блестящих глазах, черных бровях, волосах, белизне и румянце лица, было что-то, физически действовавшее дружелюбно и весело на людей, встречавшихся с ним. «Ага! Стива! Облонский! Вот и он!» – почти всегда с радостною улыбкой говорили, встречаясь с ним.

Толстой ироничен в отношении своего персонажа, но все-таки и сам любуется им. Насколько он будет суров и придирчив к Левину, настолько он благодушен к Стиве. Известно, что главным прототипом Стивы стал близкий друг Толстого московский вице-губернатор Василий Степанович Перфильев (1826–1890). Приезжая в Москву до женитьбы и после, Толстой останавливался в доме Перфильевых. Перфильев был женат на дочери троюродного дяди Льва Толстого скандального дуэлянта и картежника Федора Ивановича Толстого («Американца»), выведенного в комедии Грибоедова «Горе от ума» и «Евгении Онегине» Пушкина. Перфильев был посаженным отцом на свадьбе Толстого и Сонечки Берс, так же, как Стива Облонский на свадьбе Левина и Кити.

Сходство Стивы и «Васеньки», как иронически называли Василия Степановича в семье Толстых, отмечали разные люди: А.А.Фет, С.Л.Толстой, Т.А.Кузминская… Но сам Толстой старался это сходство не афишировать. Перфильев был несколько обижен на то, каким он был выведен в романе.

Впрочем, буквальное сходство между Стивой и Перфильевым отрицал и сын писателя Сергей Львович Толстой, наиболее глубоко изучивший историю прототипов «Анны Карениной»: «Общее с Облонским у него было: склонность к удовольствиям и комфорту, добродушие, некоторый либерализм, благовоспитанность и так называемая порядочность. Но такие черты были свойственны и другим представителям высшего круга дворянства, привыкшим к роскоши, разорявшимся и по необходимости поступавшим на службу».

Стива – «образ собирательный», считал Сергей Львович Толстой. В нем отразились и черты нескольких представителей князей Оболенских (не отсюда ли фамилия Облонский?), и некоторые другие лица. Но, на мой взгляд, вообще роль прототипов в случае со Стивой не так важна, как в случае с Левиным и Кити.

За что все любят Стиву – вот что важно!

В Стиве было что-то, «физически действовавшее дружелюбно и весело на людей, встречавшихся с ним». Здесь ключевое слово: физически. Давайте наконец произнесем это. Стива – абсолютно антидуховное существо. Душевности в нем через край, но духовности – ноль целых ноль десятых. И дело даже не в том, что он (как, впрочем, и Левин в начале романа) не верит в Бога. Сама по себе категория духовности противопоказана его совершенной физиологии. Она здесь не нужна, она – лишняя. Как записка к m-lle Roland, найденная Долли. Любая попытка придать его образу хоть какие-то духовные черты (например, заставить его задуматься о смысле жизни) испортила бы совершенный физический и душевный организм, который вызывает эмпатию у всех, кто имеет дело со Стивой.

В ситуации с француженкой Стива прошел по краю пропасти. Если бы он впал в глубокое раскаяние и хотя бы на секунду почувствовал глубину страданий жены, он бы погиб.

Есть такой незыблемый для любого романа принцип, который называется «арка героя». Герой в начале романа и в конце не может быть одним и тем же. Стива – единственный очень важный персонаж романа, который нарушает этот принцип и не меняется от начала текста до его конца. В конце он такой же, как и в начале. И в этом, как ни странно, состоит загадка его личности.

Ведь Стива – важный участник всех событий романа, связанных с его родной сестрой. На его глазах с самым близким ему человеком происходит драма, перерастающая в трагедию. Чтобы спасти сестру, он уговаривает зятя Каренина взять вину измены на себя. До этого он принимает участие в новом витке отношений Левина и Кити. В конце романа он собирается продать имение жены, то есть, по сути, разорить семью. Стива знакомит Анну и Левина.

Но характер его при этом не меняется. Никак. Это то, что называется «как с гуся вода». Правда, мы не знаем, что происходит со Степаном Аркадьевичем после того, как Анна бросается под поезд. Но что-то подсказывает, что и это страшное событие не поменяет внутреннего строения души Стивы. Во всяком случае, он не станет другим человеком. Как Вронский, который в начале романа – блестящий офицер и светский щеголь, а в конце – душевная развалина, человек, который желает поскорее умереть. Как муж Анны, который в начале романа – сухарь и педант, а в конце – перестрадавший, всех простивший и поднявшийся до духовной высоты человек, нежно любящий дочь Анны, рожденную от Вронского, и взявший ее на воспитание. Не говоря уже о Кити, из глупенькой девочки ставшей мудрой женщиной и матерью. Все, кто группируются вокруг Анны, в конце романа становятся другими людьми. Кроме Стивы Облонского.

Если бы Стива был глуп, он был бы невыносим. Нет более невыносимого зрелища, чем глупый и самовлюбленный человек. Но Стива и не глуп, и не самовлюблен. За это его уважают на службе:

[о]: Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых, в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной в нем на сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газетах, но той, что у него была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они ни были, и, в-третьих, – главное – в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.

Стива – тонкий психолог. Он умеет найти подход к любому человеку, даже к таким сложным личностям, как Левин и Каренин. С ним легко не только потому, что он – славный малый, но и потому, что он знает, чувствует, как разговаривать с тем или иным человеком. Он деликатен – а это редкая и ценная душевная черта. Приехав к Левину охотиться, он ничего не рассказывает ему о Кити не потому, что ему все равно, а потому что знает тяжелый, обидчивый характер своего друга и ждет вопроса от него.

Можно еще много говорить о достоинствах Стивы, но не это главное. «Анна Каренина» не «роман нравов», а глубокое философское произведение. И вот центральный вопрос, который задает Толстой через образ Стивы: насколько вообще люди нуждаются в духовности? Скажем еще точнее: зачем нужен Бог и зачем нужна религия?

Подойдите к Стиве с сакраментальной фразой, которую приписывают Достоевскому (хотя ни он, ни его герои такого не говорили): «Если Бога нет, то все дозволено», – он сильно удивится, потому что увидит здесь отсутствие логической связи между двумя частями предложения. «Если Бога нет, то…» – что? (А если Он есть, то – что?) Если «все дозволено…», то – что? Что Бога – нет? А если не «все дозволено…», то – что? Что – Бог есть? Почему?

Интересно, что, исключив категорию духовности из своей жизни и являясь чистой воды эпикурейцем, Стива – куда более воцерковленный человек, чем Левин. Левин даже не знает о том, что перед венчанием необходимо говеть и исповедаться. Стива – знает. Положим, он знает это потому, что когда-то венчался с Долли. Но именно Стива устраивает Левину встречу со старым священником, разговор с которым окажется очень важным для духовного развития Левина. Стива знает и тонкости церковного развода, о которых почему-то не знает высокодуховный Каренин, услышавший о них от своего адвоката. Спасая сестру, Стива берется быть посредником между Анной, ее мужем и духовной консисторией. Это, разумеется, не говорит о том, что Стива глубоко воцерковлен. Это говорит о том, что он знает, как практически устроен этот мир, в том числе и в религиозном плане. Поэтому там, где его зять, сестра и Левин тычутся во все стороны, как слепые котята, Стива находит для каждого верный практический путь.

В сущности, если бы Стива «дожал» Анну и Каренина, доведя их до выгодного для сестры развода, никакой трагедии в конце романа не случилось бы. Кстати, так и было в одном из вариантов черновиков «Анны Карениной». Каренин взял вину измены на себя… Они с Анной развелись… Анна уехала с Вронским в его имение… И там они обвенчались.

Но Стиве пришлось умыть руки. Духовные люди не ищут легких путей в жизни, как он. Они страдают. И мучают других.

Как это делает Каренина. И как это делает Левин.

На первый взгляд, Константин Дмитриевич Левин, с какой стороны на него ни посмотри, – единственный исключительно положительный герой романа. В отличие от других главных персонажей, он трудится на земле, а не проматывает имение своей жены, как Стива. Не живет в долгах, задерживая деньги портным, как Вронский. Он не пьет и не курит. Он страстный физкультурник, живущий по принципу «в здоровом теле здоровый дух». Он не имеет дела с гулящими женщинами. В вопросе брака расчет для него ничего не значит. Левин готов своим трудом содержать свою будущую семью, что в итоге и делает. Он умен. Он много читает – причем сложные научные и философские труды – и сам пишет какую-то книгу о национальном характере русского сельскохозяйственного рабочего. Он надежный человек, о чем говорит старый князь Щербацкий, предпочитая Левина в качестве жениха для своей дочери.

Наконец, он почти безгрешен.

В романе мельком упоминается какой-то «грех» Левина, который случился с ним в молодости, но ничего внятного об этом не говорится. Если Левин не посещал публичных домов, как он признается Стиве, то можно предположить, что этот грех произошел с крестьянкой в его имении. Однако Толстой не развивает эту тему. Возможно, потому что она была бы слишком болезненной для его жены. До брака с Софьей Берс у Толстого была связь с замужней крестьянкой Аксиньей Базыкиной, которая родила ему внебрачного сына. Софья Андреевна знала эту историю, сталкивалась с Базыкиной и ее ребенком, когда поселилась в Ясной Поляне, и страшно ревновала мужа. Софья Андреевна помогала ему в работе над «Анной Карениной»: ночами переписывала черновики и подсказывала какие-то детали, важные для создания женских образов.

В очерке об С.А.Толстой Максим Горький проницательно заметил: «Нам неведомо, что и как говорила жена Льва Толстого в те часы, когда он, глаз на глаз с нею, ей первой читал только что написанные главы книги. Не забывая о чудовищной проницательности гения, я все же думаю, что некоторые черты в образах женщин его грандиозного романа знакомы только женщине и ею подсказаны романисту…»

Но именно поэтому ввести в свой роман сюжет с Аксиньей Толстому было невозможно. Его жена и помощница этого бы не перенесла.

А жаль! Этот сюжет сделал бы образ Левина куда человечнее, сняв с него глянец исключительной положительности. Но Толстой приберег этот сюжет для повести «Дьявол», которую написал в начале 80-х годов и двадцать лет (!) прятал рукопись от жены в обшивке кресла. В начале 1900-х рукопись все-таки была обнаружена, и Софья Андреевна, как пишет в своих записках личный врач Толстого Душан Маковицкий, устроила автору грандиозный скандал. К тому времени греху Толстого было уже более полувека. А когда он писал «Анну Каренину», это была сравнительно близкая история.

Сюжета с условной Аксиньей катастрофически не хватает в последней части романа, где рисуется почти идиллическая картина семейного счастья Кити и Левина. Размолвки между ними носят ничтожный характер, а ревность друг к другу не имеет под собой никаких серьезных оснований. Она безгрешна (не считать же грехом ее давнее увлечение Вронским?), и он – тоже почти безгрешен. Это, наверное, хорошо для жизни, но плохо для романа.

Итак, Левин, в отличие от Стивы и Вронского, – это исключительно положительный тип. Но зададим себе вопрос: кто его любит? И кого любит сам Левин?

Стиву? Стиву любят все. Братьев Николая и Сергея? Это – дела родственные. Еще есть родная сестра, которая живет за границей и финансовыми делами которой занимается Левин. Но она ни разу не появляется в романе.

К тому же отношения между тремя братьями весьма сложные. Старший Сергей к Николаю относится с презрением, а к Константину – снисходительно. Николай ненавидит Сергея, а Константина любит, но болезненно, с обидой на то, что братья лишили его доли имения матери, вернее, не позволили распоряжаться им по его усмотрению. К тому же Николай сгорает от чахотки, а его родной брат физически совершенно здоров и пышет силой и энергией. Братского общения между ними не получается. Константину тяжело встречаться с братом, и он делает это не столько по искренней любви, сколько по нравственной обязанности. В свою очередь, Николай вынужден сравнивать себя с братом, и – со всех сторон – не в свою пользу. Это вызывает у него раздражение и ведет к ссорам, которые он провоцирует. И даже перед смертью Николай испытывает симпатию скорее к Кити, которая за ним ухаживает, а не к брату, который с ужасом смотрит на умирающего и даже не может этого от него скрыть…

Еще Левин любит Кити. В традиционном понимании романа их брак – счастливый (остановимся пока на этом). Сцена объяснения Левина в любви и нового предложения руки и сердца с помощью начальных букв, написанных мелком на ломберном столике, стала уже классикой сентиментального жанра.

Но в романе есть и другой очень важный, но менее заметный эпизод, когда Долли, принимая Левина в своем имении, пытается объяснить ему, почему ее сестра сначала предпочла Вронского. Задача Долли сложна: вновь свести свою сестру с Левиным после того, как Вронский ее обманул. Но Левин оскорблен и видеть Кити не желает. Приезжая по делам в Москву, он не посещает дом Щербацких и даже не пытается ничего узнать о состоянии здоровья Кити.

«Отчего вы не заехали ни к нам, ни к ним, когда были в Москве?» – спрашивает его Долли. «А что, здоровье ее лучше?» – спрашивает Левин.

Долли прямо и косвенно дает ему понять, что Кити ждет его возвращения.

[о]: Казавшееся мертвым чувство оживало все более и более, поднималось и завладевало сердцем Левина.

– Да, я теперь все поняла, – продолжала Дарья Александровна. – Вы этого не можете понять; вам, мужчинам, свободным и выбирающим, всегда ясно, кого вы любите. Но девушка в положении ожидания, с этим женским, девичьим стыдом, девушка, которая видит вас, мужчин, издалека, принимает все на слово, – у девушки бывает и может быть такое чувство, что она не знает, что сказать.

– Да, если сердце не говорит…

– Нет, сердце говорит, но вы подумайте: вы, мужчины, имеете виды на девушку, вы ездите в дом, вы сближаетесь, высматриваете, выжидаете, найдете ли вы то, что вы любите, и потом, когда вы убеждены, что любите, вы делаете предложение…

– Ну, это не совсем так.

– Все равно, вы делаете предложение, когда ваша любовь созрела или когда у вас между двумя выбираемыми совершился перевес. А девушку не спрашивают. Хотят, чтоб она сама выбирала, а она не может выбрать и только отвечает: да и нет.

«Да, выбор между мной и Вронским», – подумал Левин и оживавший в душе его мертвец опять умер.

Мертвец умер, не успев воскреснуть. Левин все понял. Кити любила Вронского. Но Вронский разрушил ее девичьи мечты о счастливом браке. И тогда на руинах этой мечты опять появляется он, Левин: надежный, положительный, давний друг семьи. Это все замечательно, только выбора у Кити уже нет, как в начале романа, – теперь выбор за Левиным.

И Левин снова приедет в Москву. Снова – зимой. Но уже победителем, после удачной медвежьей охоты, где убьет медведицу, шкуру которой ему доставят прямо в номер гостиницы. Он будет измерять ее аршином на глазах у Стивы, который опять появится, как черт из табакерки, чтобы устроить брак Левина со своей свояченицей. Потом он явится в дом Облонских на званый ужин. И снова сделает Кити предложение. Но не вслух, а мелком начальными буквами, краснея от смущения. Или от гордости? Ведь если Кити второй раз скажет ему: «Этого не может быть», – это будет окончательная катастрофа. Но, возможно, он делает это из деликатности? Ведь и для Кити второй раз вслух отказать Левину, которого она знает с детства, будет мучительно. Так уж лучше с помощью мелка и ломберного столика. Просто такая игра. Он напишет, Кити сделает вид, что не поняла…

Разобраться в этом комплексе переживаний Левина непросто. В отличие от Стивы, он – сложный человек. Постараемся еще раз ответить на вопрос: кто любит Левина? Если не считать братьев и сестры, то в начале романа это только два существа: старая няня Агафья Михайловна и старая охотничья собака Ласка. Толстой недаром подчеркивает возраст собаки. Как и Агафья Михайловна, Ласка провела в Покровском всю свою жизнь. Старый дом, старая няня, старая собака – вот, собственно, по-настоящему близкий круг Левина. Это и есть то уютное пространство, в котором он чувствует себя исключительно хорошо и где ему, как он говорит, «с самим собой не скучно». Да, есть большое хозяйство. Но это – дело. И это – его нравственная обязанность, как он ее понимает. С крестьянами у Левина напряженные отношения, как у всякого хозяина и работодателя. Настоящий покой он находит только в своем старом доме.