полная версия

Павел Александрович Новиков
Полное собрание сочинений. Том 2

– Можно я сумочку заберу? У меня там…

– Да, пожалуйста.

Майор подал сумочку.

– Спасибо.

– Да не за что.

– Даша, опоздаешь,– послышался голос матери.

– Ой, правда, ну что ж, до свидания.

– Ага, до свидания.

Майор вернулся к работе.

– А она ничего,– заулыбался Борька.

– Угу.

Минут пять они молча вставляли одну из рам.

– А он кто?

– Кто?– не понял Борька.

– Ну, этот как его? Данилыч твой.

– Да так, мелочь какая-то, в налоговой работает.

– Ничего себе мелочь. Ты посмотри, какой у него в квартире ремонт сделан.

– Да уж, не слабо.

– На одну зарплату такого не сделаешь.

– Ну, так надо думать.

– Да-а.

– Чего?

– Это надо же, вот жизнь пошла, вор на воре.

– Капитализм,– с умнейшим видом заметил Борька.

– Да при чём здесь капитализм? Дебилизм это, а не капитализм; у нас и при коммунистах крали не меньше, только не так видно всё было.

– Да, ты прав. Подай-ка мне молоток.

Майор подал молоток и снова принялся подгонять рейку.

– Была б моя воля, всех бы таких вот пересажал.

– Да не так-то это просто, ты ещё попробуй, докажи.

– Да это же и дураку понятно.

– Может быть, и понятно, но всё равно не доказано.

– Вот посадить бы так одного – другого, остальные сразу бы попритихли. Ну, помучаются эти несчастные малость, зато какая польза городу.

Борька пожал плечами.

– Дай рейку… Не по закону это, неправильно.

– Зато потери минимальны, а выгода максимальна.

– Потери,– Борька усмехнулся,– Майор, мы не на войне, какие ещё потери?

– Да ладно тебе, не придирайся к словам, ты ж понимаешь.

– Понимаю, понимаю. Давай раму.

Майор вышел в комнату.

– По мне, так лучше пусть один человек страдает, чем десять.

– Да это ясное дело, но закон есть закон, здесь уж ничего не попишешь.

– Да не о законе речь, закон здесь не при чём.

– Где «здесь»?

– Везде. Вопрос в другом, в…

– Иди, подержи.

– Давай, давай…

– Вот так…

Вторая рама была поставлена.

– Развелось сволочи всякой, а всё почему? Потому что власти нормальной нет.

– Да так уж и нет?

– Не, ну есть, конечно, есть, но какая-то… Всё ищут, ищут, пытаясь доказать очевидные вещи, а кому это на пользу? Только этой же сволочи. Ты хоть одного расстреляй, покажи свою власть, сразу же насколько тише станет! А то ведь даже смертную казнь отменили! Ну, куда это годится?

– А ты как хотел? Мы живём в цивилизованной стране.

– Это не цивилизованность, а тупость. Пусть десятки дохнут, но без очевидных доказательств я их убийцу не посажу. Дурдом.

– Дурдом,– согласился Борька.– Давай третью. Держи… А если посадишь невиновного?

– Ну, я же не говорю – сажать первого встречного; только тех, кто уж точно виновен, только доказательств нормальных нет.

– А может…

– Не может. Да даже если и «может», главное, что будут бояться, а значит, будет меньше преступлений. Жизнь десятерых в любом случае стоит одного.

– Да это и ежу понятно.

– Вот именно, так что…

– Всё!

– Да?

– В лучшем виде,– Борька отряхнул руки и слез с табуретки,– красота.

Майор осмотрел работу.

– Нормально.

– А то!

– Это надо обмыть.

– Само собой. Я ща по делам метнусь и через часок у тебя.

– Угу.

– Ну всё, пошли за деньгами.

Вечером к ним присоединился Дмитрич, уже пожилой человек, некогда интеллигент, как он сам говорил, а теперь просто пенсионер, которому бабка не давала пить.

– Ну, чё, Дмитрич, наливай, раз принёс.

– Сей момент.

– Борька, я там огурцы достал, возьми в холодильнике.

Борька достал литровую банку и быстренько её открыл.

– Где это ты достал?

– Калым был, бабулька угостила.

– Поехали.

– Давай.

Выпили.

– Ух, хороши,– поморщился Дмитрич.

Майор тоже сжевал маленький огурчик.

– Вот был у меня, помнится, случай в Афгане,– Майор заулыбался, видимо вспоминая эту историю.– Я тогда ещё лейтенантиком бегал. Короче, заявляемся мы в один аул, ну, посмотреть, что там к чему. А то, понимаешь, повадились нас обстреливать. Как ночь, так начинают, мы уж и вертолёты вызывали горы прочесать, и отряд высылали, и караулили… Не можем отловить, и всё тут. А они ж хитрые, заразы; помнится…

– Майор, не отвлекайся.

– Ну да. Так вот, думаем, что делать? В общем, решили на всякий случай в аул этот съездить, мало ли, вдруг там чего найдём. Ну, облазили всё, как положено, ничего тогда не обнаружили, а сержантик один нашёл у какого-то деда не пойми откуда взявшуюся там банку вот таких же огурцов, ну и с собой её прихватил, конечно же. Едем обратно. И только мы отъезжаем, ещё километра, наверное, не проехали, как раз! Засада, долбить нас начинают. А там ещё место такое было, с одной стороны склон, с другой лесок. Вернее даже не лесок, так, кусты больше, да камни. А нас, значит, с обеих этих сторон обложили, и давай… Ну, что делать? Бой принимать? Из машин же выпрыгнуть не успеешь, перестреляют, да и прятаться где? А долбят ещё так, патронов не жалеют, четверых тогда…

– Майор, короче.

– Короче, мы газ в пол и дёру оттуда. А я ещё впереди, в БТРе ехал. Это ещё спасибо, у них гранатомёта не было, а то я сейчас бы не с вами бы сидел, а с апостолом каким-нибудь,– Майор припомнил, о чём говорил.– А, так вот, мы, значица, прём на полном ходу, БТР трясёт весь, шатает, пули свистят… Ребята все в автоматы вцепились, боятся, необстрелянные ж ещё, а сержант тот автомат бросил, в банку эту вцепился как в родную, аж костяшки побелели, а сам сидит, от страха трясётся…– Майор не выдержал и рассмеялся.– Не, ну все, главное, автоматы держат, а он…

– Чё, правда, что ли?

Майор вытер слезу.

– Правда, а как же?– Майор ещё пару раз хихикнул.– Вот было…

– Да-а.

– Борька, что сидишь-то?

– Заслушался.

Борька разлил самогон по стаканам.

– Понеслась душа в рай.

Выпили.

– У-ух,– поморщился Майор.– Да, было время, веселуха одна, а сейчас…– он махнул рукой.– Даже слов нет. Да и армия тогда была, не сравнить с сегодняшней.

– Это точно.

– А мой внук в армию вообще никак. Говорит, лучше палец указательный отрежу, но в армию не пойду.

– Да он же, вроде, малый нормальный, крепкий.

– Крепкий, а в армию всё равно силком не затянешь.

– Во народ пошёл, да, Дмитрич? Вспомни, в наши-то времена? Да что б в армию не пошёл… Засмеют же, на всю жизнь позор.

– Ага.

– А ща…

– Не говори. Вот у меня племянник тоже,– решил вмешаться Борька,– мордоворот, каких поискать ещё, а от армии косит: мол, язва у него, а сам с бандюками какими-то связался, чуть ли не на разборки с ними уже ездит. А вот шёл бы в армию, глядишь, человеком бы стал.

– Не, Борь, это не дело, это надо с ним что-то решать. Влезет, не вытащишь же.

– Да я знаю, Дмитрич, а что поделаешь? Работы же нормальной нет, а этих поразвелось…

– Да.

– Куда только менты смотрят?

– Да что менты? Вон дел сколько ведётся, а попробуй, докажи? Не подкопаешься.

– Это да, есть такое. Хотя бы даже Иващука того же взять.

– Вот именно. Они ж…

– Да отстреливать их надо,– влез в разговор Майор.– Одного – другого грохнуть, в момент успокоятся.

– Не, Майор, это тоже не метод.

Борька принялся за наполнение стаканов.

– Почему же? По-моему, лучше этого метода ничего и быть-то не может.

– Нет, нет и ещё раз нет,– помотал головой Дмитрич.– Это ж тоже люди.

– Люди, согласен.

– Это же несправедливо: почему это кто-то должен понести слишком суровое наказание, а кто-то, который этого, может быть, даже больше заслуживает, будет гулять? Так нечестно.

– Не, это, конечно, ты всё правильно говоришь, но относительно,– Майор подчеркнул последнее слово.

– То есть?

– То есть…

– Майор, давай.

– Ща объясню.

Выпили.

– То есть с точки зрения закона и даже с точки зрения частностей, это действительно несправедливо, а вот для общества,– Майор многозначительно поднял палец,– для общества лучше, наверное, и некуда.

– Почему же?

– А насколько тогда спокойнее станет? Сколько жизней будут целы? Сколько судеб? Этот несчастный, ну или парочка таких «примеров», в любом случае стоят десятков других жизней.

– Правильно, Майор, правильно,– согласился Борька.

– Нет, я не согласен. Они ж тоже люди, они ж…

– Да что ты хоть привязался к этим «людям»?

– Ну как же так? Лишить жизни одних невиновных ради жизни других невиновных?

– Не, Дмитрич, ты куда-то не туда думаешь. Какие ж они невиновные? Я же говорю о тех, о которых и так всё прекрасно известно, только доказать невозможно.

– Тем не менее,– не унимался Дмитрич,– ты вот поставь себя на их место.

– Не буду. Я ни в чём не виноват, я в принципе не могу быть на их месте.

– Но всё равно.

– Да что «всё равно»? Да хрен с ними, ну пусть помучаются, пусть по отношению к ним это и будет малость несправедливо, зато насколько другим людям станет легче! Понимаешь?

– Не, обожди, обожди…

– Ну что ты…

– Лично я вообще думаю, что пример из этого выйдет хреновый, да ещё и ненадолго. Так что потери здесь в любом случае будут больше выигрыша.

– Не, ну тут я с тобой вообще не согласен.

– Во все времена…

– Да какие ещё времена, Дмитрич? Лично я, на собственном опыте…

– Не, Майор, я тебя, конечно, уважаю…

– Мужики, мужики, хорош спорить,– Борька пододвинул к ним стаканы.– Давай.

– Угу.

Выпили.

– Не, Дмитрич, неправ ты.

– Да нет в этом никакого толку, одна несправедливость.

– Какая хоть здесь несправедливость? Это же…

– Такие меры…

– Да что ты…

– Не, ну что это такое, в конце концов?– всё больше начинал злиться подполковник Дубов.– Это получается, нас уже и в грош не ставят?

Старлеи Буров и Антипов молчали.

Остальные следователи тоже сидели, опустив головы, и утешались только тем, что не они сейчас докладывают.

Подполковник Дубов был человеком старой закалки, а потому деликатностью не отличался.

– Ну, едрить вашу мать, что молчите?

Старлей Буров решил принять удар на себя.

– Ну да, теряем мы авторитет, да и народ наглеет, но сейчас же – это не тогда…

– Да какая разница когда?! Поразвели бандюков.

– Товарищ подполковник, да какие это бандюки, скажите тоже; так, алкаши да наркоманы.

– А вы думаете, мужику какому-нибудь очень важно, кто его грохнет, мафиози или алкаш?

– Неважно, конечно, но ведь надо учесть…

– Товарищ подполковник,– решил вставить Антипов,– все ж беды не от того, что мы их плохо ищем, а от того, что улик нормальных хрен найдёшь, народ умный пошёл.

– Да бросьте вы, Антипов, какие ещё улики? Если и ежу ясно, кто и что сделал, так…

– Сейчас просто так не очень-то посадишь.

– Ну, вы как маленькие, честное слово,– забавно всплеснул руками подполковник.– Ваша цель какая? Наказать преступника, а не обескуражить его неопровержимостью доказательств, так?

Все кивнули.

– Вот месяца три-четыре назад было у вас дело этого… как его? Синюшина. Дураку ж было ясно, что он убил, да и вёл он себя нагло, а вы…

– Но это же…– снова хотел оправдаться Антипов, но Дубов жестом показал, что сейчас он говорит.

– Соседка видела, как он приперся к нему вечером, так? Так. На стакане и на бутылке его отпечатки, так? Так.

– Но на ноже-то отпечатков нет, да и крови на Синюшине не было.

– Велика проблема ножик протереть.

– Да и соседи показали, что он припёрся домой часов в одиннадцать, а Конев умер между двенадцатью и часом, так что…

– Да Конев-то умер от потери крови! Вот он и помирал час, это же очевидно. Да и морду вы этого Синюшина видели? Ясно же, что врёт.

– Но у него есть алиби; на оружии убийства его отпечатков нет; крови тоже нет, признаваться не стал, и что тут сделаешь?

Подполковник стукнул кулаком по столу.

– Опять двадцать пять! А через две недели, между прочем, его взяли за грабёж, сторож, кстати, еле жив остался, инвалид теперь, а посадили бы его тогда, жил бы сейчас этот сторож спокойненько и не бегал бы по больницам. Вот и думайте после этого.

Молчание.

– Я же не говорю сажать всех направо и налево, я просто хочу справедливости, разве это много? Вот капнули бы на свитер того же Синюшина немного крови Конева и всё, даже с экспертами договариваться не надо. И что, это, по-вашему, было бы несправедливо, неправильно? Кому вы этим своим «гуманизмом» услугу оказываете? Этим сволочам? Они вам спасибо не скажут. А вот обычные люди… Сами видите.

Возразить было нечего.

Дубов выдержал паузу и продолжил уже более спокойным голосом.

– Вот я у вас спрашиваю, разве это несправедливо? Вы поймите, что мы должны, прежде всего, отыскивать и наказывать преступника, всё остальное формальности. Всех этих алкашей, нариков, бандюков… их же вообще ни за что сажать можно; они ж на хрен никому не нужны, только жить мешают, а вы развели тут… Вот вы дали слабину раз – другой и всё; они ж это чувствуют, наглеют.

– Наглеют, это точно.

– Вот. Так что надо показывать, за кем сила.

– Но ведь так тоже нельзя.

– Антипов, вам бы адвокатом быть, а не следователем. Ну, вот почему нельзя? Дураку ж ясно, что вот он преступник, так почему он гуляет? Не по правилам, да? Надо ждать, пока он ещё кого-нибудь грохнет, чтоб по правилам было, а если и второй раз так не получится, так ещё ж может быть и третий, и четвёртый… Это, по-вашему, лучше? Это по правилам?

Умел всё-таки Дубов доказывать свою точку зрения.

– Да даже и не в том дело,– продолжал он,– не это сейчас самое главное. Главное, что шваль сейчас всякая наглеет. Наглеет,– ещё вкрадчивей повторил он.– Вот одного отпустили, другой подумает: раз того не наказали, значит и мне можно, а потом другой уже на этого посмотрит и тоже; цепная реакция, так?

– Так.

– А страдают порядочные люди; алкаш же алкаша вряд ли будет грабить.

– И что же делать?

– Что делать? Показать, кто в доме хозяин. Если совершил преступление, то всё, от наказания не уйдёшь. Посадить одного – другого лет на двадцать, чтоб никаких смягчающих, тогда будут знать; враз утихомирятся. А то, как в прошлом месяце юнец пятнадцатилетний, наркоман, чуть тётку из-за семисот рублей не грохнул, и что? Условно и на лечение. Конечно, кто ж так закон уважать будет? Так?

Все вновь одобрительно кивнули.

– Вот и поразвелось… Думают, что или не докажут, или в худшем случае посадят на пару годиков, а так проучить бы парочку, преподнести пример… Тогда ещё будут думать, а стоит ли.

– Но ведь это…

– Да. Да, наказание может быть излишне суровым, но вы подумайте, скольких вы этим людей спасёте.

Все опять молчали.

– Так что, господа сыщики, надо брать быка за рога, надоело уже терпеть. Один, может быть, и излишне сурово наказанный урод в любом случае стоит здоровья, а то и жизни, десятков нормальных людей. Да будь он хоть вообще ни в чём не виноват… Это же арифметика, это очевидно. Очевидно же, Антипов?

– Очевидно, товарищ подполковник.

– Вот и хорошо. Так что, надо действовать, хорош сопли жевать, – Дубов откинулся на спинку кресла.– Всё, идите, работайте.

Майор достал из шкафчика баклажку самогона, где-то на треть отпитую, и поставил на стол скромную закуску.

Сели.

– Ну что, Майор, разливай по первой.

– Да лей побольше, что ты…

– Не боись, вся наша будет.

Майор разлил и они, чокнувшись, залпом выпили свои стаканы.

– У-ух,– поморщился Дмитрич,– где ж вы такую достаёте?

– Места знать надо.

Дмитрич помотал головой и достал пачку «Примы».

– Слыхали, вчера опять разборки были.

– Где?

– На пустыре, за Прокуровкой.

– А, да там это чуть ли не ежемесячно.

– Ты так это говоришь, как будто там не люди умирают, а детишки играются.

– Они знали, на что шли.

– Во-во,– поддакнул Борька.

– Но тем не менее…

– Брось,– махнул рукой Майор и поставил стаканы в ряд.– Это их проблемы, главное, чтоб нормальных людей не трогали.

– Как будто, они не люди.

– Ну, опять ты… Чикатило тоже был человеком, но это его не оправдывает.

– Но ведь…

– Не, Майор прав. Это их проблемы, и они знали, чем всё это может обернуться.

– Во-во,– поддакнул Майор,– работали б как все, были бы живы.

– А если нормальной работы нет?

– Да сейчас много кто не работает, однако ж далеко не все идут в бандиты, так ведь?

– Так, но…

– Мужики, давай.

Выпили.

– Здесь, я думаю, больше даже не их вина, а вина государства.

– А государство-то здесь при чём? Оно приказа убивать не давало.

– Но все условия…

– Мужики, да какая разница, кто и почему, главное, чтоб нас не трогали.

И Майор и Дмитрич только улыбнулись такой простоте.

– Это, конечно, верно, но чтобы нас не трогали, с этим надо как-то бороться, а государство…

– Да что ж ты привязался к этому несчастному государству?

– Государство виновно, что создало такие условия, а значит, оно же теперь и должно создать другие условия, чтобы можно было честно зарабатывать, чтобы воровать не хотелось.

– Чушь! Чем больше денег, тем больше воруют, это аксиома.

– Не, Майор…

– А что, не будут воровать, что ли? На халяву, да ещё и с таким «наказанием» как сейчас, какой дурак не захочет нормально подзаработать?

– Верно.

– Все эти условия– это не решение.

– А что же тогда решение?

– Ты знаешь мою точку зрения. Наказания надо строже делать; наказывать их надо, а не направлять на путь истинный. Расстрелять одного-другого…

– Майор, ну мы же цивилизованные люди…

– Вот и мучайся тогда со своей цивилизованностью. А так – покажи, что власть есть, так покажи, чтоб все заткнулись, и всё. Ни один же дурак под топор не полезет.

– Это только всех озлобит.

– Это всех успокоит.

– Не, Майор, правда, это же не война,– в этот раз Борька был солидарен с Дмитричем.

– Эх, была б война, я давно бы уж всех перестрелял, без суда и следствия.

– Не, ну так нельзя; а если кто-то там не заслуживает такого наказания, а ты «расстрелять», это же…

– Да что ж ты…– всплеснул руками Майор.– Заслуживает. Да даже если и…

– Давай.

Выпили.

Майор зажевал кусочком хлеба и достал из пачки сигарету.

– О чём я там?

– Расстрелять ты там кого-то хотел.

– А, да. Так вот, даже если он и не заслуживает смерти, всё равно одна сволочь стоит десятков нормальных людей.

– Ну, не десятков, конечно.

– Да так уж и не десятков? Сколько у нас за год убийств?

– Ну не всех же один убил, а наказывать вы хотите именно одного и…

– Зато остальные заткнутся, вот в чём суть. Сколько жизней в таком случае может…

– Это…

– …сохранить эта одна несчастная смерть?

– Майор, ты давай разливай лучше.

– Борь…

– Ты разливай, разливай.

Майор не любил, когда его перебивают, но стаканы всё-таки налил.

– Поехали.

Выпили.

– Но это не метод,– продолжил Дмитрич,– так ничего не исправишь.

– Ой, Дмитрич… Только так и можно что-либо исправить.

– Нет, нельзя.

– Да что ты…

– Нельзя, я тебе говорю.

– Дмитрич!

– Ну что…

– Мужики, мужики…

– Ладно, расскажу я вам одну историю. Я это ещё никому не рассказывал, да и вы помалкивайте, ясно?

– Само собой.

– Был у меня случай на войне…

– Это война.

– Да какая разница? Разве что острее всё, ярче, суть-то одна.

– Ну ладно, ладно.

– Дмитрич, не перебивай.

– Да я уже молчу.

– Вот и молчи.

– Да я…

– Так вот.

Все замолчали.

– Так вот, был у меня случай на войне. Послали меня командовать одним там блокпостом, а там, на этом блокпосту, чуть ли не каждый день то прибьют кого-нибудь, то ранят, короче, ужас, да и только, а по соседству с этим блокпостом стоял аул, и всем было ясно, что боевики-то все из аула из этого, а доказать никто ничего не может. Нападут на колонну, через десять минут дома, через пятнадцать всё уже попрятано, и ходят все как ни в чём ни бывало. А командир, который до меня там был, тоже вроде вас– всё правды добивался. Его, кстати, в конце концов пристрелили. А я-то тогда с характером был, крови не боялся, проблем тоже, это сейчас меня жизнь пообтесала, а раньше…

– Майор, не отвлекайся.

– А, ну да. И вот однажды нападение на колонну. Ну, пока приехали, боевиков, конечно же, уже и след простыл, ну мы в аул, обыск там и всё такое, и находят, значит, мои ребятки в погребе у одного деда пацана, лет семнадцати, наверное, а пацан этот раненый, пулевое ранение, кровь прям…

– Короче.

– Короче, пристрелил я его вместе с тем дедом перед всем аулом.

Все молчали.

– И что же потом?

– Потом? Тишина, спокойствие, ни одного нападения. И что, по-вашему, я не правильно поступил? Я убил всего одного урода, ну двух, хотя этот второй, кстати, сам был виноват, зато сколько жизней наших ребят я сохранил? Разве это не правильно? Разве десятки наших молодых пацанов не стоят этих двух уродов? Стоят, ещё как стоят. В конце концов, это – элементарная математика. Вот только так и надо бороться со всякой там сволочью. Это очевидно, это правильно, и никто не переубедит меня в обратном.

Сейчас Дмитрич даже и не знал, что сказать.

Борька поднял стакан.

– Давай, за справедливость.

– …так что не надо, я свои права знаю,– Мирошкин вызывающе посмотрел на Антипова.

Буров хотел было сказать что-нибудь нехорошее в адрес подозреваемого, но почему-то передумал.

– Свободен.

– До свидания.

Мирошкин уверенно вышел из кабинета.

– Во охренел!– всплеснул руками Буров.– Его, того гляди, посадят, а он ещё…

– Да кто его посадит? У нас же, по сути, никаких нормальных доказательств, одни догадки; может, это и вообще не он сделал.

– Может и не он,– вынужден был согласиться Буров,– но всё равно, не нравится он мне.

– За то, что не нравится, пока не сажают.

– Не, ну по таким нары точно плачут. Правильно Дубов говорит, если знаешь наверняка, то и нечего бумажки перебирать.

– Ну, насчёт этого типа мы наверняка не знаем.

– Насчёт этого– да, но отдельных личностей я бы расстрелял вообще без суда и следствия.

– Во ты беспредельщик, оказывается,– улыбнулся Антипов.

– Да ладно уж, беспредельщик. А то, например, не ясно, что Терентьев главный бандюк у нас в области.

– Да это все знают.

– Вот именно, что все знают, а доказательств нет и всё, ничего не сделаешь. А так, если бы можно было просто так взять и посадить, кому от этого хуже стало бы? Только ему, а сколько б народу вздохнуло с облегчением?

– Верно, всё верно.

– И этот,– Буров кивнул в сторону двери,– неужели ты думаешь, что он чист? По морде же видно, что с пелёнок ворует, а ещё права качает! Тоже взять бы его…

– Нельзя, ибо на то оно и право,– Антипов поднял указательный палец, – правосудие.

– Если жалеть каждую сволочь, сомневаться в каждом преступнике, любить всех, что у нас тогда будет?

– Что?

– Анархия, хаос.

– Да,– согласился Антипов и перевернул прочитанный листок.

– Нужно думать не масштабом индивидуальности, а масштабом общества. В конце концов, преступника сажают, чтобы оградить его от общества, а не от него самого. А то, что одному не нравится… Если так нужно всем остальным, изволь.

– Ну, это если виновен, а если нет?

– Я же не говорю по каким-нибудь там доносам сажать? Просто иногда нужно и схитрить, пожертвовать ради большего малым.

– Существуют границы…

– Границы-то, конечно, существуют, но если для всеобщего блага их нужно перейти, то в этом нет ничего зазорного. Как ни крути, а счастье людей в любом случае стоит несчастья одного человека.

– Не стоит…

– В кого ж ты такой филантроп? Вот была б моя воля, вышел бы сейчас на улицу, нашёл бы пару первых попавшихся нариков и пристрелил бы их на виду у всего народа; и ещё сказал бы, что вздумает кто побаловаться, с тем сделаю тоже самое.

– Ну, ты вообще…

– Ты только представь, насколько бы тогда преступность снизилась!

Антипов снова улыбнулся.

– Да уж, ну ты и размечтался.

– Может смертью этих двух уродов, которым и самим-то, наверное, жить надоело, я спасу жизни десятков людей?

– Может.

– Разве это того не стоит?

– Стоит, стоит.

– Счастье– это спокойствие, а спокойствие– это порядок, так что, чтобы был порядок, надо показывать силу, а иначе и будет так…

– Верно, верно,– Антипов снова перевернул страницу и посмотрел на Бурова.– И вообще, тебе брехать не надоело? Делом бы, что ли, каким-нибудь занялся.

– Уж и поговорить нельзя.

– Да ты…

Телефон.

Антипов снял трубку.

– Да… Угу… Угу… Едем.

– Что там?

– Труп.

– Поехали.

– Бор-ря, наливай.

– Тю-тю.

Майор приподнял голову и попробовал открыть глаза. В бутылке действительно было пусто.

– Не понял.

– Нету.

– Бор-ря, сходи.

– У меня рубля три.

– Чёрт,– Майор снова опустил голову и засопел.

Антипов поздоровался с Буровым.

– Ну что там с экспертизой?

– По делу Тимофеевой Дарьи Сергеевны?

– Угу,– Антипов сел за стол.

– Звонили, сказали, что всё готово, скоро занесут.

– Ясненько.

Буров покачал головой.

– Нет, ну есть же уроды. Молодая, красивая девка, и вот так взять и грохнуть, и из-за чего? Из-за каких-то десяти несчастных штук!

– Да никто её не собирался убивать, просто слишком уж она сопротивлялась. Скорее всего.

– Да, скорее всего.

– Видел какие ранения? Беспорядочные, да ещё и в область живота, кто ж так убивает, если умышленно? Умышленно, подкрались бы, раз, два и всё, а это… Псих какой-то.

– Да уж, что псих– это точно. Алкаш, нарик или больной какой-нибудь, кто ещё на такое способен?

– Уроды,– повторил Буров,– ну долбанул бы раз в морду и всё, убивать-то зачем?

– Они безбашенные, ради дозы или бутылки на что угодно пойдут.

– Да он ещё и, скорее всего, сам не понимал, что делает.

– Понимал, не понимал, а человека убил.

– Угу.

– Ты, кстати, с родителями разговаривал?

– И что?

– Было б что, я бы тебе, наверное, сказал.

– Действительно.

– Единственное, в чём я практически уверен, так это то, что грабитель знал, когда у неё зарплата, но это…

– Да уже что-то; всё-таки хоть как-то, но круг подозреваемых сужается.

– Угу.

– Нужно будет, нужно будет…– Буров углубился в свои мысли и замолчал.

Несколько минут они просидели в тишине.

– Здорово мужики!– ввалился в кабинет довольно тучный сержант и положил какие-то бумаги на стол Бурова.

– Что?

– Экспертиза.

– Чудненько, чудненько,– Буров взял в руки листы.

– Ну ладно, я пошёл, бывайте.

– Ага.

Сержант вышел.

Антипов подсел к Бурову.

– Ну что?

– Три проникающих ножевых ранения в область живота… Длина ножа… Ладно, это потом. Та-ак, под ногтями ничего интересного, чужих волос и прочего не обнаружено… Зато на сумочки нашлись пальчики.

– Так, так, так, интересно.

– Что ж он так неумно? Угу… И принадлежат они некоему господину Соломину. Год назад морду кому-то набил, в КПЗ сидел… Не судим.

– Адрес есть?

Буров перевернул листок.

– Есть.

– Принёс?

Борька разулся и молча прошёл на кухню.

Майор, кряхтя, слез с дивана и прошёл следом.

– Во-о, ну давай, наливай.

– Совсем хреново, да?

– Вроде того.

– Да мне тоже что-то…

– Палёная, видимо, вчера водка была.

– А ты что хотел за тридцатник? Ну на, подлечись.

Майор залпом выпил полстакана самогона и занюхал рукавом.

– Хоть бы хлебушка, что ли, достал.

– Ща.

Майор достал кусок ещё позавчерашнего хлеба и сало.

– А стакан? Вот эгоист.

Майор снова нехотя встал и поставил на стол ещё один стакан.

– Боря, ты первым обозвал меня эгоистом.

– Ну и что?

– Да так, просто. Я вот всю жизнь для людей, для себя же ничего не сделал, вот живу… Я и инвалидом-то стал, таких как ты защищая.

– Ладно, хорош, надоел уже. Давай.

– Понеслась душа в рай.

Выпили.

– Это ты, конечно, молодец, Майор,– Борька начал медленно пережёвывать кусочек хлеба.

– А как же иначе? Какой смысл для себя-то жить? Всё равно ж помрёшь.

– А для кого ж тогда?

– Что «для кого»?

– Ну, жить для кого, ради чего?

Майор пожал плечами.

– Ради людей, ради общества, ради государства. Это вечно, ради этого стоит и убивать, и самому умереть.

– И ты бы умер за «людей»?

– Ну и что ты лыбишься?– обиделся Майор.– Я кровь и свою, и чужую ради этого проливал, к смерти я всегда был готов.

– Ну да, ты же…

– Вот именно. Ладно, разливай.

Борька налил и нарезал ещё сала.

– За всё хорошее.

Майор стал совсем уже хороший, на старых-то дрожжах. В таком состоянии он любил вспомнить войну, да и вообще каким он был раньше человеком.

– Эх,– вздохнул Майор и закурил,– не ради того люди сейчас живут, не ради того. Может я просто человек такой, коммунистической закалки, но…

– Это точно.

– Скажи ещё, что я не прав.

– Прав, конечно, прав.

– Ну вот. Вот скажи мне, Борька, чего стоит жизнь человека?

Борька молчал.

– А я скажу: ничего. А жизнь общества? Всего. Вот я, например, и сам ради всеобщего блага сдохну и убью, если надо будет.

– Да, люди требуют жертв.

– Не, Борька, не совсем. Не то, что требуют, просто порою жертвы действительно необходимы.

Затянулось молчание.

Борька в очередной раз налил стаканы.

– Давай.

Майор звучно выдохнул и осушил стакан.

– У-ух, у Голячихи брал?

– Ага.

– Это ты молодец, она говно не продаёт.

– Уж что-что, а места-то я знаю.

– Ещё бы ты не знал!– Майор засмеялся и, долго целясь, наконец, прикурил сигарету.

– Вот нормальный ты мужик, Майор,– Борька тоже был уже неплохой.– Молодец, я тебе прямо скажу, молодец.

– Служу России.

Борька засмеялся и тоже закурил.

– Ради России, ради русских людей, ради всеобщего блага я…

– Да понял я уже, понял.

– Понял?

– Угу.

– Я вот просто хочу тебе сказать…

В дверь позвонили.

– Кого это ты ждёшь?

– Да никого. Мож, Семёныч?

Позвонили ещё раз.

– Ща, ща.

Майор, пошатываясь, направился к двери.

Он неуклюже повернул ключ и открыл дверь.

– Буров, угрозыск,– он показал удостоверение.

– А что такое?

– Вы Соломин Владимр Степанович?

– Я, а что?

– Пройдёмте с нами.

– Ну, как он там?

Антипов сел за стол.

– Дежурный сказал, что ещё спит.

Буров усмехнулся.

– Не, ну это не дело, этак он и до следующего утра спать будет. Давай звони, пусть ведут, какой есть.

– Ты думаешь, он сейчас в состоянии?

– Да пора бы уж. Ты звони, звони.

Антипов снял трубку.

– Серёг, веди нашего спящего красавца.

– Я так и думал, что алкаш какой-нибудь.

– Да уж, люди только на работу встают, а он уже хорош.

– Поразвелось…

– Хотя он майор, участник первой чеченской, в Афгане тоже бывал.

– А сейчас, видимо, спился, на гражданке-то.

– Да, судя по всему.

– Только ряды Российской армии позорит.

– И офицерства.

– Во-во.

В дверь постучали.

– Входи.

В кабинет вошёл сержант и Соломин, с наручниками на руках и помятым, небритым лицом.

– Сажай его.

– Серёг, если что, мы сейчас заняты.

– Ясно.

Сержант ушёл.

– Ну что, господин Соломин, может, сами всё расскажете?

Майор поднял голову и посмотрел на Бурова совершенно ничего непонимающим взглядом.

– Я что-то не понимаю…

– Не понимаешь, да?

– Не понимаю. О чём это ты?

– Не «ты», а «вы» – это, во-первых, а о чём, ты и так знаешь.

Соломин сделал ещё более удивлённое лицо.

– Ну, хорошо. Итак, вы, господин Соломин, обвиняетесь в убийстве и ограблении Тимофеевой Дарьи Васильевны.

– Чего?! В убийстве?

– И в ограблении.

Майор помотал головой.

– Что-то я вас совсем перестаю понимать.

– Ладно, значит, признаваться не хотим, ну хорошо, хорошо.

– Да в чём хоть признаваться-то?

– Во всём.

Антипов тоже решил принять участие в разговоре.

– Вы знали убитую?

– Как её?..

– Тимофеева, Даша.

Майор закрыл глаза, пытаясь вспомнить, где он слышал эту фамилию.

– Ах да, я с Борькой дня три-четыре назад балкон у Васьки Тимофеева стеклил, видел я там одну… Только как зовут – не знаю.

– И там услышали, когда она будет получать зарплату, так?

– Какую ещё зарплату?

– Да что ты…

– Где вы были вчера между одиннадцатью и двенадцатью?