П. С. Пущин
Дневник 1812–1814 годов. Дневник 1812–1813 годов (сборник)

2 августа. Пятница.

Лагерь в 30 верстах от Смоленска, по дороге от Рудни. Наш 5-й корпус имел возможность выступить лишь в 4 часа утра, прошел с. Шеломец, дошел до своих прежних стоянок у Приказ-Выдры и прошел далее по Смоленской дороге. Грязь и невыгодность идти в хвосте большой колонны очень затянули поход. Мы достигли нашей стоянки только поздно вечером в полной темноте. В продолжение целого дня какая-то женщина шла с нашей колонной и говорила тем, кто ее спрашивал, что она принадлежит генералу Лаврову. Все удовлетворялись таким ответом, пока один шутник не вздумал за ней ухаживать и в порыве страсти сорвал головной убор, из-под которого показалась мужская голова. Оказалось, что это был шпион; его отправили в главную квартиру.

3 августа. Суббота.

На местах. Вчерашнее происшествие со шпионом заставило меня быть осмотрительнее. Заметив сегодня какого-то субъекта, одетого по-городски, который прогуливался по нашему лагерю и расспрашивал, где стоянка великого князя, я его арестовал и отправил к дежурному. Слышна пальба со стороны Смоленска.

Битва под Смоленском и ее последствия

4 августа. Воскресенье.

Вместо утренней зари забили тревогу. Сигнал к выступлению – и мы выступили в 9 часов утра. Наш корпус направился к Смоленску и, не доходя до Смоленска 5 верст, своротил влево и раскинул лагерь на дороге к Поречью побатальонно, имея город прямо против нашего фронта. Целый день шло сражение у Смоленска, в котором неприятель наступал по дороге от Красного. Мы достигли наших позиций только к 10 часам вечера при лунном свете. Г-жа Б. прислала мне очень хороший маленький фонарь, которым я впервые сегодня воспользовался.

5 августа. Понедельник.

Сражение возобновилось с рассветом, бой происходил у городских стен. Дрались ожесточенно. Все части войск постепенно выступили, и к вечеру в резерве остался только наш корпус, стоявший на своих позициях по дороге к Поречью. Интересуясь ходом сражения, я отправился в Смоленск к тому месту, где происходил самый ожесточенный бой. Восхищаясь отвагой и мужеством наших войск, я все-таки пришел к печальному заключению, что нам придется скоро уступить город. Я видел храброго генерала Дохтурова^[83] в самом опасном месте под сильным перекрестным огнем в воротах Смоленска. Улицы предместья были запружены трупами, меховыми шапками французских гренадер и разными частями вооружения. Это было наглядное свидетельство того, что неприятель несколько раз врывался в предместье и каждый раз был откинут нашими войсками. Вскоре показался пожар в нескольких частях города и продолжался дольше, нежели самое сражение, которое к ночи прекратилось, но заменилось пушечной стрельбой, не прекращавшейся всю ночь. Смоленск еще был наш. Гвардейские егеря заняли предместье на правом берегу Днепра.

6 августа. Вторник.

Когда мы проснулись, город весь был в пламени. В 9 часов утра получен приказ отступать. Наш корпус, отойдя по дороге к Поречью 9 верст, остановился, поставил ружья в козлы и отдыхал до 7 часов вечера. Выступив вновь, корпус прошел еще несколько верст по дороге к Поречью и, пройдя место, на котором ночевал 29-го числа, остановился на ночлег в Прудище. Все очень скверно обедали за неимением хлеба.

7 августа. Среда.

На рассвете 5-й и 6-й корпуса отправились по дороге на Дорогобуж и остановились в 70 верстах от этого города. Солдатам позволили раздеться, а кавалерии – расседлать лошадей.

8 августа. Четверг.

Продолжая отступать, наш корпус выступил в 1 час ночи с 7-го на 8-е. Сделал 45 верст, перешел на левый берег Днепра у Пневы по понтонному мосту и остановился на Устроме. Вся 1-я армия двинулась по этому направлению. Мы очень обрадовались стоянке у реки и накупались вдоволь.

9 августа. Пятница.

Лагерь у Усвятья. Выступив в 9 часов утра, остановились возле Усвятья в огромной долине. Это когда-то было поле сражения, на котором погибло много народа в сражении русских с поляками. Граф Полиньяк^[84] спросил одного пленного французского офицера, давно ли он из Франции. «Всего три дня», – ответил тот. Граф изумился, тогда француз повторил: «Конечно, три дня, разве Смоленск не принадлежит Франции?»

10 августа. Суббота.

Все предвещало сражение на позиции при Усвятье. Приказ быть готовым отдан. В 3 часа дня, только что мы подались несколько назад, чтобы занять позиции, получен приказ выступить в сумерки. Не доходя пяти верст до Дорогобужа, нас остановили, раздеться не позволили и приказали ждать новый приказ, который так и не получен. Здесь нас нагнали наши вьючные лошади. Я очень обрадовался, увидав своего кучера, разыскавшего мою лошадь.

11 августа. Воскресенье.

Проснувшись, я был удивлен, что мы на том же месте, хотя солнце было высоко. 2-я армия, занимавшая позиции позади наших, проходила, чтобы идти впереди нас, поэтому мы не могли двинуться, пока она не прошла, что длилось до 8 часов утра. Мы заняли снова наши позиции, покинутые нами накануне в 3 часа; очевидно, что лучше было нас оставить спокойно выспаться. К 7 часам вечера слышна была пальба в авангарде, поэтому пришлось переменить позиции и перейти на дорогу в нескольких верстах от прежней позиции. Нас разместили очень неудобно – фронтом ко 2-й армии, а тылом к неприятелю. Ожидается генеральное сражение.

С 12 по 15 августа. От понедельника до четверга.

В понедельник я как дежурный постоянно передавал полку приказания быть готовым к выступлению для перемены позиции. Такое неопределенное положение продолжалось до 8 часов вечера, когда, наконец, мы двинулись, но только не для перемены позиции, а совершили 12-часовой переход по дороге от Дорогобужа на Вязьму. Проходя в понедельник вечером через Дорогобуж, мы были поражены печальным видом, в котором мы его нашли. Город был совершенно пуст. Мы застали только одну женщину с тремя детьми, она убежала из какой-то деревни, занятой сначала французами, а потом разоренной и ограбленной казаками. Несчастная женщина была вся в слезах. Мы дали ей немного денег, за что она была нам очень благодарна. Пройдя всю ночь с понедельника на вторник, мы остановились в 30 верстах от Дорогобужа, простояли до 6 часов вечера и снова продолжали наш путь в том же направлении. В 2 часа ночи со вторника на среду мы раскинули лагерь, не доходя 25 верст до Вязьмы.

Здесь мы получили приказ главнокомандующего днем больше не идти, но по странной случайности с нами поступали всегда наоборот. Его высокопревосходительство приказывало стоять на местах – мы шли; приказывало идти – мы стояли, наконец, если нам объявляли, что мы вступим в бой, то, наверное, мы не сражались. Вследствие этого мы перестали верить приказам, получавшимся от Барклая де Толли, и на этот раз мы тоже не поверили. На самом деле выступили 14-го числа в 8 часов вечера на всю ночь с 14-е на 15-е число. Привал сделали в 1 час ночи. Лука сообщил мне печальное известие, что одна из моих лошадей (у меня было две) сбежала. Это была моя любимая лошадь, которую вдобавок поцеловала г-жа Б. в день моего отъезда из Пулкова. Я очень дорожил этой лошадью, поэтому выругал Луку и весь день был в дурном настроении. 15-го утром мы были в Вязьме, прошли город и, сделав еще две версты, раскинули лагерь на Московской дороге. Вследствие того, что главнокомандующий не давал нам никаких обещаний, мы были покойны целый день.

16 августа. Пятница.

Наконец нам удалось провести ночь на местах. В 1 час дня получен приказ выступить, направляясь на Москву. В 10 верстах от Вязьмы и в 29 верстах от Теплухи мы остановились. Слышна пальба у Вязьмы и виден пожар в ней. Великий князь опять нас оставил.

17 августа. Суббота.

Лагерь у Царево-Займища. Барабан поднял нас в 3 с половиной часа ночи, когда мы менее всего этого ждали. Мы немедленно двинулись, и скоро мы прошли за Теплуху 8 верст. Там, не доходя Царево-Займища, где находился Главный штаб армии, мы остановились в боевом порядке побатальонно. Князь Кутузов,^[85] назначенный главнокомандующим всеми армиями, прибыл сегодня.

18 августа. Воскресенье.

Лагерь у Гжатска. Перед выступлением из Царево-Займища мы надеялись увидеть в нашем лагере князя Кутузова, но, не дождавшись его, в 12 часов получили приказ выступить. В восемь с половиной часов вечера мы уже прошли четыре версты за Гжатск и раскинули лагерь. Гжатск – красивый маленький городок. Постройки большей частью деревянные, выстроенные с большим вкусом. Больно и обидно сознавать, что эти изящные постройки в самом непродолжительном времени станут добычей огня.

19 августа. Понедельник.

На местах. В арьергарде слышна пальба. Князь Кутузов посетил наш лагерь. Нам доставило большое удовольствие это посещение. Призванный командовать действующей армией волей народа, почти против желания государя, он пользовался всеобщим доверием.

20 августа. Вторник.

Лагерь в 21 версте от Гжатска. Несносный барабан поднял нас в 3 с половиной часа ночи. Корпус немедленно выступил все в том же направлении по дороге к Москве. Мы остановились в 8 с половиной часов утра на 41-й версте от Гжатска.

21 августа. Среда.

Лагерь при Колоцком монастыре.

Бородино

22 августа. Четверг.

Наш корпус выступил до 6 часов утра, вошел в Московскую губернию и в 10 часов утра раскинул лагерь у Бородино. Ожидаем нападения неприятеля на эти позиции. Слышна сильная пальба в авангарде. Стало известно, что вчера французский отряд в 200 человек напал на крестьян князя Голицына в лесу, куда они от него спрятались. Крестьяне отбили атаку эту, убили у неприятеля 45 человек, а 50 взяли в плен. Замечательно, что даже женщины дрались с ожесточением. Среди убитых одна девушка 18 лет, особенно храбро сражавшаяся, которая получила смертельный удар, обладала присутствием духа и силой настолько, что вонзила нож французу, выстрелившему в нее, и испустила дух, отомстив.

23 августа. Пятница.

На местах.

24 августа. Суббота.

Левое наше крыло под начальством князя Багратиона завязало сильное сражение, которое продолжалось до ночи.^[86] Пока шло сражение, в нашем лагере служили молебен о ниспослании благословения Божия нашим войскам и о даровании нам победы в предстоящем сражении. Я как дежурный получил приказ разрешить солдатам снять ранцы и развернуть шинели.

25 августа. Воскресенье.

В 11 часов утра мы переменили позиции. Егеря заняли аванпосты, остальная часть корпуса подалась несколько влево и вперед всего версты на полторы. Мы находились против неприятеля в полном бездействии. Я лично отправился вперед на большую батарею, чтобы осмотреть неприятельские позиции. Местность была достаточно открыта, и с возвышения можно было разглядеть большую часть обеих армий. Они стояли лицом к лицу и как будто замерли. Генерал Левенштерн,^[87] которого я застал на батарее, приказал дать выстрел из орудия. Ядро прорезало воздух, прошло между неприятельскими часовыми, но ответа не последовало на этот вызов.

26 августа. Понедельник.

Бородинский бой. В 5 с половиной часов утра наш корпус был под ружьем и продвинулся несколько вперед. Мы построились побатальонно в боевом порядке. На рассвете послышались пушечные выстрелы. Наша позиция была в кустарнике. Гвардейские егеря вскорости к нам присоединились. Кавалерия и наша 2-я бригада (полки Измайловский и Литовский) отделились влево. Кавалерия сделала несколько блестящих атак, пехота, построившись в каре, отбросила несколько больших атак неприятельской кавалерии. Егеря же наши, присоединившиеся к нам утром, заслужили порицание за свою небрежность и невнимательность на аванпостах и благодаря этому неприятель нанес им большой ущерб, они потеряли много людей, не причинив почти никакого вреда французам. Наша бригада, полки Семеновский и Преображенский, находилась в продолжении 14 часов под сильным огнем неприятельских батарей. Она выдержала стойко с невозмутимым хладнокровием, каким должны обладать отборные войска. К вечеру неприятель настолько уже имел успехи, что пули его стрелков долетали до нас, но, несмотря на это, мы сохранили наши позиции и остались на ночь на занимаемых нами местах. Из моей роты выбыли 35 человек.^[88]

27 августа. Вторник.

Мы занимали поле битвы до двух часов ночи с понедельника на вторник. Затем наша бригада направилась к Можайску, где присоединилась к остальной части корпуса и остановилась бивуаком позади города. Увидав литовцев,^[89] я поспешил справиться об участи брата Николая. Одни говорили, что ему оторвало ногу, другие – что он только ранен пулей. Это последнее сообщение подтвердилось. Первое же сообщение имело тоже некоторое основание, так как действительно оторвало ногу моему дальнему родственнику, тоже Николаю.^[90] К 6 часам вечера вновь слышна была пушечная пальба в арьергарде.

28 августа. Среда.

В ночь со вторника на среду мы снова выступили в 2 часа и, пройдя от Можайска 19 верст по Московской дороге, остановились бивуаком. Канонада, которую мы слышали издалека, к вечеру приблизилась, но нас все-таки не тронули с места. Генерал Платов, командовавший арьергардом, донес, что неприятель еще далеко, а потом совершенно неожиданно завел его к нашим позициям, вследствие чего князь Кутузов вынужден был поспешно отойти с главной квартирой.^[91]

29 августа. Четверг.

Мы шли с 2 часов ночи до 9 часов утра и остановились за 63 версты от Москвы. Генерал Платов устранен от командования арьергардом.

Москва

30 августа. Пятница.

Бивуак у Вяземы. Вчера арьергард имел большое дело.^[92] Мы были готовы каждую минуту выступить, но мы выступили только в 1 час ночи с четверга на пятницу. Шли до 11 часов утра 30-го числа и остановились в 35 верстах от Москвы у Вяземы, очень красивой дачи. Я заснул в 6 часов вечера. Ночные переходы нас сильно изнурили.

31 августа. Суббота.

Выступили в 4 часа утра, остановились в 6 верстах от Москвы. Вид нашей первопрестольной столицы произвел на нас такое впечатление, что каждый из нас желал победить или умереть у ее стен. Каждый из нас горел желанием спасти наш священный город, наш русский богатырь.

1 сентября. Воскресенье.

В 4 часа ночи мы переменили наши позиции, заняв их в двух верстах от города Москвы, упираясь правым флангом к большому тракту. Получив разрешение отправиться в Москву, которую я никогда не видел, я отправился туда обедать. Город был почти пуст. Осталось только немного простонародья. Дядя мой^[93] тоже выехал, поэтому я не мог получить сведения о положении брата Николая. Пообедав очень скверно в Лондонском трактире на Тверской, одной из главных улиц Москвы, я возвратился в лагерь через Дорогомиловскую заставу.

2 сентября. Понедельник.

К нашему удивлению, в 4 часа утра мы двинулись на Москву, вступили через Дорогомиловскую заставу, а вышли через Владимирскую. Население, почти все пьяное, бежало за нами, упрекая, что мы покидаем столицу без боя. Многие присоединились к нашим колоннам, чтобы уйти до вступления неприятеля. Это зрелище щемило наши сердца. По выходе из города мы перешли на Рязанскую дорогу и, пройдя по Рязанскому тракту 17 верст, остановились. Во время похода я увидел брата Николая. Рана была неопасная; он отправлялся в Касимов. У него бедро прострелено пулей, поэтому нужно обратиться к хирургу для лечения. Я встретил также Авдулина,^[94] выехавшего из Петербурга 26 августа. Он видел перед своим отъездом моих сестер и г-жу Б., мне доставило удовольствие поговорить с ним о наших общих знакомых.

3 сентября. Вторник.

На местах. Сообщение о вступлении французов в Москву возбудило всеобщее негодование и такой ропот между нами, что многие офицеры заявили, что если будет заключен мир, то они перейдут на службу в Испанию.

4 сентября. Среда.

Лагерь у Кулакова, возле Мячиковского кургана. Выступили в 3 часа ночи, все по направлению к Рязани. Раскинули бивуак у Мячиковского кургана на Москве-реке. Вечером слышали сильную, но непродолжительную канонаду.

5 и 6 сентября. Четверг, пятница.

Лагерь у Подольска. В 4 часа в четверг нас заставили снова идти, и на 10-й версте от Кулакова нам приказали своротить вправо от большого Рязанского тракта, и в этом направлении пошли форсированным маршем. Шли всю ночь с 5-го на 6-е и остановились только в 9 часов утра в пятницу в Подольске, маленьком городке, расположенном на Московско-Тульском тракте. Во время этого перехода я учинил бегство. Сон меня одолевал до такой степени, что я не мог дальше выдержать. В 1 час ночи я уехал вперед и, добравшись до первой деревни, крепко заснул. Проснувшись только в 6 часов утра, я был приятно удивлен, что весь наш корпус остановился тоже вблизи этой деревни, приютившей меня на ночлег.

7 сентября. Суббота.

На местах. (Пройдя Подольск.)

8 сентября. Воскресенье.

Лагерь при д. Красная Пахра. Шли с 4 с половиной часов утра до 1 часу пополудни. Продолжая маневр на левый фланг, мы сошли с большого Тульского тракта и проселками перебрались на Калужский тракт, на который вышли у Красной Пахры. Чудный помещичий дом. Неожиданное счастье выпало сегодня на мою долю. Счастье это может оценить тот, кто знаком с бивуачной жизнью. По расположению корпуса на бивуаках вышло так, что моя рота очутилась у самой деревни. Воспользовавшись этим обстоятельством, я занял квартиру. Правда, жилище было без окон и дверей, но все-таки это была комната; лучшие были заняты генералами, на что я не мог претендовать.

9 сентября. Понедельник.

На местах. К моему счастью, я разыскал другую комнату, несравненно теплее. Все офицеры батальона провели весь день у меня, что доставило мне большое наслаждение.

10 сентября. Вторник.

Для перемены позиции мы передвинулись назад по Калужскому тракту на две версты. Главная квартира осталась на Красной Пахре. Это движение не имело никакого стратегического значения, а вызвано как будто специально для того, чтобы мне причинить неприятность, лишив меня квартиры.

11 сентября. Среда.

На местах. Канонада, нами слышанная, оповестила нас о деле, которое имел наш арьергард. Приказано быть готовым к бою.

12 сентября. Четверг.

На местах.

13 сентября. Пятница.

На местах. Вдали виден пожар. Горит Москва. Вечером показалось небесное явление. Я лежал в моей палатке, когда Лука позвал меня, чтобы мне его показать. Это была огненная полоса, остроконечная, подымавшаяся над заревом пожара, и скоро исчезла бесследно. Очевидно, что это следствие пожара, но тем не менее не переставали толковать, что оно предзнаменование чего-то, но хорошего или дурного – не решали.

14 сентября. Суббота.

Опять в 8 часов утра перемена позиций на одну версту вправо.

15 сентября. Воскресенье.

Лагерь у Бабинки, возле Воронова. В 3 с половиной часа ночи наш корпус выступил, продолжая отступление по Калужскому тракту, и остановился в Бабинке, не доходя Воронова. Я сильно прозяб и под предлогом повидать генерала Дохтурова, поместившегося в селе со штабом, пошел к нему обогреться.

16 сентября. Понедельник.

Опять получен приказ быть готовым к бою. Наша кавалерия кинулась вперед, но скоро возвратилась, и мы остались на местах. После обеда я снова отправился к Дохтурову, у которого и заночевал.

17 сентября. Вторник.

От безделья, на которое мы были обречены на стоянке, я отправился к Дохтурову играть в карты и жестоко поплатился – проиграл все деньги.

18 сентября. Среда.

Опять приказ приготовиться к бою, и опять ничего. Остались на местах. Я опять был дежурным по дивизии. Это обязанность полковника, но, так как полковников осталось мало, капитаны их заменяли. Сомов^[95] пришел ко мне обедать, а я получил письма из Петербурга, что меня очень обрадовало.

19 сентября. Четверг.

Лагерь в Спасском. Выступили в 3 часа ночи, остановились в 10 часов утра, сделав 13 верст – все по направлению к Калуге! Как только пришли в Спасское, представился мне некий г. Левин. Он выехал из Петербурга 8-го числа и привез мне письма от сестер моих, чем меня очень обрадовал.

20 сентября. Пятница.

На местах. Арьергард имел довольно значительное дело.

Тарутино

21 сентября. Суббота.

Войска выступили в 5 часов утра. Погода была чудная, давно не было такой погоды. Наш корпус, продолжая отступать, прошел 12 верст все по тому же Калужскому тракту, перешел Нару и остановился между Тарутиным и Леташевкой. Главная квартира кн. Кутузова тоже передвинулась сюда.

22 сентября. Воскресенье.

Было сражение в арьергарде,^[96] ожидаем генерального сражения, так как мы будем ждать здесь неприятеля, который, по-видимому, желает подвинуться вперед.

23 сентября. Понедельник.

Отслужено молебствие о ниспослании благословения к предстоящему бою, к которому мы приготовились. Вечером получен приказ потушить все огни в лагере, так как должен был прибыть французский генерал, генерал-адъютант граф Лористон,^[97] к князю Кутузову.

24 сентября. Вторник.

Ничего нам не известно о вчерашнем свидании. Князь Волконский,^[98] прибывший прямо от государя в главную квартиру, присутствовал при свидании. Некоторые уверяют, что будет заключен мир.

26 сентября. Четверг.

Разнесся слух, что французы грозят атаковать нас, однако, по принятым обычаям, во время переговоров парламентеров приостанавливаются военные действия. Мы взяли несколько пленных.

27 сентября. Пятница.

Получены письма из Петербурга, которым я очень обрадовался. Дома уже знали, что в сражении 26 августа я не ранен.

28 сентября. Суббота.

Мы пока сидим спокойно на местах, но о наших партизанах нельзя того же сказать. Они постоянно делают вылазки, причиняют противнику много вреда и берут много пленных; фельдфебель моей роты, произведенный всего несколько дней в офицеры,^[99] сегодня у меня обедал. Нельзя себе представить, как он был смущен оказанной ему честью. Меня это очень смешило. (Фельдфебель Иван Алексеев в 1848 году в чине штаб-офицера состоял надзирателем экзерциргауза в Инженерном замке.)^[100]

29 сентября. Воскресенье.

Наши парады до сего времени проходили без всяких церемоний, но сегодняшний приказ объявил нам перемену, видно, педантизм берет верх.

30 сентября. Понедельник.

Вырыли в земле ямы для устройства солдатам бань.

1 октября. Вторник.

Холод давал себя чувствовать, поэтому я решил соорудить барак, который был готов через три часа. Основание было опущено в землю на аршин, а котелок прекрасно отапливал. Я был счастлив настолько, насколько можно было быть в нашем положении. Получен приказ не отлучаться никому из лагеря ввиду предстоящего выступления, следовательно, предстояло расстаться мне с моим прекрасным жилищем.

2 октября. Среда.

Вчерашний приказ повторен опять сегодня. Однако через несколько часов разрешили солдатам идти в баню. Наступила очередь идти моей роте, и, так как у меня было два офицера, я предложил Чичерину вести роту. Он не согласился, сказавшись больным, и я был вынужден сам идти с людьми. Между мной и Чичериным произошел полный разлад. Наши бани были в Тарутине. Я был поражен, увидя через 15 дней село совершенно разрушенным. По возвращении в лагерь мне сообщили, что я награжден орденом Св. Владимира^[101] за Бородинское сражение. Сомов приезжал специально из главной квартиры сообщить мне об этом.

3 октября. Четверг.

Я обедал у Сомова в Леташевке и едва возвратился к себе в барак, как был получен приказ одеваться. Казалось, выступление было неизбежно, но оно не последовало. Вместо этого получен другой приказ – приготовиться назавтра к смотру.

5 октября. Суббота.

С раннего утра мы были под ружьем для смотра. Генерал еще не успел до нашего батальона доехать, как пошел сильный дождь, очень кстати, чтобы разогнать несколько нашу лень. Нам приказали возвратиться в бараки. После обеда, получив официальное извещение о моем награждении, я позаимствовал орден Св. Владимира у старшего офицера и, надев его, был очень доволен. Вскоре был получен новый приказ, из которого мы узнали, что нам предстоит атаковать неприятеля или, вернее, мы должны напасть врасплох на французский авангард, который под начальством неаполитанского короля^[102] занимал позиции по той стороне Нары подле Тарутина. Вследствие этого наш корпус выступил в 10 часов вечера и, пройдя Тарутино, остановился, необнаруженный неприятельскими постами. На этих позициях мы поставили ружья в козлы. Нам разрешили лечь, не производя шума и не разводя огня, чтобы дождаться рассвета.

6 октября. Воскресенье.

Атака. Наступление началось с 6 часов утра, когда неприятель менее всего его ожидал. Генерал граф Орлов Денисов^[103] со своими казаками совершенно его опрокинул. Генерал Беннигсен^[104] напал на левый фланг, а мы наступали на центр. Мы почти не встречали сопротивления и наступали все время безостановочно. Французы не выдержали и к 12 часам дня кинулись в лес. Легкие войска преследовали их, а наш корпус остановился для отдыха. Мы лишились в начале сражения генерала Багговута,^[105] его ядром перерезало пополам. Взято много французов в плен и 33 пушки. Полагают, что они лишились двух генералов, из которых один взят в плен, а другой убит.^[106] Во время привала я ходил осматривать французский лагерь. Валялось много лошадей палых, у которых были вырезаны ляжки, вероятно для пищи. По всему видно, что эти господа не обладали избытком продуктов в противоположность нам под Тарутином. В 5 часов вечера наш корпус возвратился в свои бараки. Радость была всеобщая. Солдаты пели всю дорогу. Я с удовольствием увидел свой барак и с легким сердцем заснул крепко.

7 октября. Понедельник.

Отслужили благодарственный молебен по случаю вчерашней победы. Еще взяты 500 пленных, между которыми генерал Дери. Я затеял перестроить мой барак, и так как хотелось допустить некоторую роскошь, то одну ночь пришлось потерпеть и спать под открытым небом.

8 октября. Вторник.

Утверждают, что французский парламентер был у князя Кутузова.^[107] Мой барак закончен; вышел очень хорош, можно зимовать в нем.

9 октября. Среда.

Смотр, которому помешал дождь 5-го числа, состоялся сегодня. Холод уже дает себя чувствовать.

10 октября. Четверг.

Когда есть необходимое, является желание допустить некоторую роскошь. Сегодня моему бараку придан особый нарядный вид. Его убрали сосновыми ветвями, а у входа поставили два столба вместо колонн. Вышло очень красиво. Не успел я вдоволь налюбоваться своей затеей, как все части войск стали выступать, и уверяют, что наш корпус тоже выступит. Мои труды, значит, пропали даром.

11 октября. Пятница.

Наконец, в 3 часа дня мы покинули наш лагерь под Тарутином, где мы простояли 20 дней, в течение которых изобилие пищи и хорошие бараки сильно подкрепили войска, частые смотры выправили их и пополнили все недочеты в корпусах. Наш корпус двинулся через Леташевку и Угодский Завод, шел до поздней ночи, пока тьма не вынудила нас остановиться. Пришлось спать под открытым небом, так как не разрешили раскинуть бараки.