Отфрид Пройслер
Крабат, или Легенды старой мельницы

Незнакомец с петушиным пером

На мельнице в Козельбрухе было семь жерновых поставов. Шесть работали постоянно, седьмой же – никогда. Поэтому его называли «мёртвый жёрнов».

Поначалу Крабат думал, что у жёрнова сломана втулка или ещё что-нибудь, но, подметая как-то утром пол, увидал под ним немного муки. Приглядевшись получше, он заметил остатки муки и в ларе. Будто выгребали её впопыхах. Может, «мёртвый жёрнов» работал ночью? И кто-то молол потихоньку, когда все спали? А может, не все спят так крепко, как он?

Ну да! Ведь парни явились сегодня утром к завтраку бледные, с тёмными кругами под глазами. Сидели вялые, украдкой позёвывали. Теперь это отчетливо всплыло в памяти.

Есть о чём задуматься…

Любопытство жгло его. Он взобрался по железным ступенькам к бункеру. Следов зерна там не было. Однако что-то рассыпано по полу. На первый взгляд – мелкая галька. Внимательно присмотрелся – нет. Это зубы! Зубы и осколки костей!

Ужас охватил мальчика. Крик вырвался из груди и застрял в глотке.

Вдруг, выросши словно из-под земли, рядом возник Тонда. Он взял мальчика за руки: «Что ты ищешь наверху, Крабат? Спускайся, пока Мастер не заметил. И забудь что видел. Слышишь, забудь!»

Как только Крабат почувствовал землю под ногами, всё пережитое этим утром в нём улеглось и замерло.

В середине февраля ударил крепкий мороз. Каждое утро приходилось скалывать лёд со шлюзов. По ночам, когда мельничное колесо стояло, он намерзал на лопастях толстой коркой. Надо было и её вырубать. Но опаснее всего был лёд, нараставший на лотке. Чтобы не остановилось колесо, приходилось то и дело по двое спускаться в жёлоб и разбивать там лёд; работа не из приятных, но Тонда следил, чтобы никто не отлынивал.

Когда же очередь дошла до Крабата, Тонда спустился вниз с ним. «Для мальчонки, – сказал он, – это слишком опасно, может что и случиться». Парни с ним согласились. Только Кито по обыкновению нахмурился. А Лышко усмехнулся:

– Случиться может с каждым, кто не остережётся!

Случайно или нет, но тут как раз появился глупый Юро с вёдрами. Он нёс похлёбку свиньям. Проходя мимо Лышко, нечаянно споткнулся и облил его помоями. Лышко разразился руганью, а Юро завопил:

– Ой, ой, ой! Не сердись, Лышко! Я сам себя готов высечь! Как же от тебя теперь нести будет! И всё я! Ой, ой, ой, бедные мои свинки! Остались без похлёбки!

Крабату теперь часто приходилось ездить с Тондой и другими подмастерьями в лес.

Сытый, тепло одетый, в меховой шапке, низко надвинутой на лоб, он не унывал даже в лютый мороз. Хорошо катить в санях по зимнему лесу!

Они валили деревья, очищали от веток, распиливали, складывали в штабеля, оставляя зазоры между стволами, чтобы получше просушить, а уж будущей зимой перевезти на мельницу, обтесать и пустить на балки, брусья, доски.

Так проходила неделя за неделей. В жизни Крабата ничего не менялось. Кое-что, правда, его удивляло. Странно, например, что к ним не приезжают крестьяне с зерном. Может, окрестные жители их избегают? Но ведь жернова мелют день за днём, в амбар засыпают ячмень, овёс, пшеницу. А может, мука, текущая днём в мешки, ночью опять превращается в зерно? Вполне возможно…

В начале марта погода резко изменилась. Подул западный ветер, нагоняя серые тучи.

– Пойдёт снег, чуют мои кос-ти, – бурчал Кито.

И правда, пошёл снег. Но вскоре мохнатые мокрые снежинки превратились в капли дождя и отчаянно забарабанили по крыше.

– Знаешь, – обратился Андруш к Кито, – заведи-ка себе лучше квакушку. На твои кости нельзя положиться.

Ну и погодка! Дождь лил всё сильнее и сильнее, сменялся градом, потом снегопадом. Снег снова таял… От потоков воды и таяния льда вздулся мельничный пруд. Пришлось под дождём бежать к шлюзам, закрывать, подпирать брёвнами.

Выдержит ли плотина такой напор?

«Если это продлится ещё три дня, – думал Крабат, мы потонем тут вместе с мельницей».

Но к вечеру шестого дня всё стихло. В лучах заходящего солнца, глянувшего в разрывы туч, на мгновение вспыхнул чёрный мокрый лес.

Ночью Крабат увидел сон, будто на мельнице взметнулся пожар.

Парни вскочили с нар, с грохотом несутся вниз по лестнице. А Крабат всё лежит и лежит, не в силах сдвинуться с места. Вот уже пламя охватило балки, слышен треск, искры падают ему на лицо. Он вскрикнул…

Крабат трёт глаза, зевает, оглядывается. Где парни? Одеяла откинуты, простыни скомканы. На полу – куртка, в углу – шапка, шарф, пояс… Он ясно видит всё это в свете красного пламени, врывающегося в слуховое окно…

Может, и вправду горит мельница?

Крабат бросается к окну, распахивает его, высовывается. И видит тяжело нагруженную повозку, стоящую во дворе мельницы. Брезентовый верх её почернел от дождя. В повозку впряжена шестёрка коней. На козлах человек с высоко поднятым воротником, в шляпе, надвинутой на лоб. Весь в чёрном, только петушиное перо на шляпе светится красным светом. Словно пламя, развевается оно на ветру – то взметнётся, то почти затухает. Свет пера озаряет мельницу.

Подмастерья снуют между повозкой и домом, сгружают мешки, тащат их к мельнице, возвращаются за новыми. И всё это молча, в лихорадочной спешке. Ни окрика, ни ругани, лишь прерывистое дыхание грузчиков да время от времени возница нет-нет и щёлкнет кнутом над их головами. И тут будто порыв ветра подхватывает ребят, они начинают носиться с двойным усердием. Старается и сам Мастер. В обычное время он и пальцем не шевельнёт на мельнице, а теперь надрывается вместе с подмастерьями.

И вдруг он исчез во тьме. Нет, не передохнуть пошёл, как подумал было Крабат, бросился к пруду, отвалил подпорки, открыл шлюзы.

Вода хлынула в лоток, со скрипом тронулось колесо, резво завертелось. Сейчас должны вступить жернова. Но заработал лишь один постав. Грохот его незнаком Крабату, он исходит из дальнего угла мельницы.

Грохот усиливается, к нему добавился шум и треск дробилки. Всё слилось в глухое завывание.

Крабату вспомнился «мёртвый жёрнов». По спине побежали мурашки.

Между тем работа во дворе продолжалась. Вот уже повозка разгружена. Наступил перерыв, но ненадолго. Сутолока возобновилась. Теперь мешки тащили к повозке. То, что в них было раньше, возвращалось перемолотым.

Крабат попытался пересчитать мешки, но его одолел сон. Однако с первым криком петуха он проснулся, теперь уже от стука колёс. Незнакомец в повозке, нахлёстывая коней, правил к лесу. И странное дело, тяжело гружённая повозка летела по лугам, не оставляя следа на мокрой траве.

Закрыли шлюзы, остановилось колесо. Крабат шмыгнул в постель, натянул на голову одеяло. Подмастерья, шатаясь, взбирались по лестнице. Усталые, измученные, они молча разбрелись по постелям. Только Кито пробурчал что-то про чёртову живодёрню и новолуние – будь оно трижды проклято!

Утром Крабат с трудом поднялся с нар. Голова гудит, во всём теле слабость. За завтраком он украдкой поглядывал на ребят. Они казались заспанными и утомлёнными, угрюмо молчали, давясь кашей. Даже Андруш не был расположен к шуткам, уныло ковырял ложкой в тарелке. После еды Тонда подозвал Крабата:

– Ты нынче скверно провёл ночь?

– Да как сказать… Я ведь не надрывался, как вы, только смотрел. Почему вы меня не разбудили, когда приехал этот… с пером? Всё вы от меня скрываете. А ведь я не слепой, не глухой… Да и не пришибленный!..

– Никто так и не думает, – прервал его Тонда.

– А зачем же тогда вы играете со мной в жмурки? И как вам только не надоест!

– Всему своё время! – тихо сказал Тонда. – Скоро узнаешь всё и про Мастера, и про мельницу. День этот наступит раньше, чем ты думаешь. А пока потерпи!

Кш-ш, на шест!

Последняя пятница перед Пасхой. Ранний вечер, но над Козельбрухом уже висит бледная пухлая луна. Подмастерья собрались в людской, а усталый Крабат поднялся наверх, решив пораньше лечь спать. Даже сегодня пришлось им работать. Хорошо, что наконец-то наступил вечер и можно отдохнуть!

Вдруг он слышит своё имя, как тогда, во сне, в кузне на сеновале. Только теперь этот плывущий по воздуху голос ему хорошо знаком.

Крабат приподнимается, садится, прислушивается.

– Крабат!

Крабат начинает одеваться.

И тут слышит своё имя в третий раз. Он торопится, бредёт на ощупь к двери, открывает. Внизу, в сенях, свет, голоса, стук деревянных башмаков. Его охватывает беспокойство. Он медлит, затаив дыхание. Потом берёт себя в руки и быстро сбегает вниз по лестнице, прыгая через ступеньки.

Подмастерья столпились в конце коридора. Все одиннадцать. Дверь Чёрной комнаты открыта настежь. Мастер сидит за столом, как тогда, в первый раз. Перед ним толстая книга в кожаном переплёте. Как и тогда, на столе череп, на нём горящая красная свеча.

Только теперь Мастер не бледен… Да и что вспоминать об этом, сколько времени прошло!..

– Ближе, Крабат!

Крабат стоит у порога. Он больше не чувствует ни усталости, ни головной боли, не слышит ударов своего сердца.

Мастер на мгновение останавливает на нём взгляд, потом поднимает левую руку и, обратившись к подмастерьям, произносит:

– Кш-ш, на шест!

Шурша крыльями, пронзительно каркая, над головой Крабата проносятся одиннадцать воронов. Оглянувшись, он не видит больше подмастерьев. А вороны уже разместились на жерди в углу Чёрной комнаты, смотрят на него… Мастер поднимается, тень его падает на Крабата.

– Вот уже три месяца, как ты на мельнице, – говорит он. – Ты выдержал испытание, Крабат, и теперь ты не просто ученик. Теперь ты мой ученик!

Он подходит к Крабату, левой рукой касается его левого плеча.

Крабат, содрогнувшись, чувствует, как начинает сморщиваться, сжиматься. Тело его уменьшается, на нём появляются перья, вытягивается клюв, растут когти. Он застывает на пороге у ног Мастера, не осмеливаясь поднять взгляд.

Мельник осматривает его, потом хлопает в ладоши:

– Кш-ш, на шест!

Крабат, ворон Крабат, расправляет крылья, готовясь взлететь. Взмах! Ещё взмах!.. И вот он летит. Влетает в комнату, пролетает над столом, касаясь крылом книги и черепа, и, опустившись рядом с одиннадцатью воронами, крепко вцепляется в жердь.

Мастер тем временем поучает:

– Знай, Крабат, ты принят в школу чернокнижия. Здесь не учат читать, писать и считать. Здесь обучают искусству искусств. Видишь книгу, скреплённую цепью? Это Корактор – Чёрная книга. Видишь, у неё чёрные страницы и белые буквы? В ней все заклинания, какие есть на свете. Один только я могу её читать, потому что я – Мастер. Вам же – тебе и другим ученикам – читать её запрещено. Если ослушаешься, я всё равно узнаю. И не пытайся. А не то плохо тебе придётся. Ты меня понял, Крабат?

– Понял! – каркает ворон Крабат, удивлённый, что может говорить, хоть и хриплым голосом, но всё же внятно и без труда.

До Крабата и раньше доходили слухи о школах чернокнижия. Больше всего их было, по рассказам, в Нижних Лужицах. Но он считал всё это небылицами, какие встарь рассказывали при лучине за прялкой. И вот нежданно-негаданно сам угодил в такую школу на мельнице. Похоже, об этой мельнице идёт молва по всей округе. И все обходят её стороной.

Однако долго раздумывать ему не пришлось. Мастер вновь уселся за стол и принялся читать вслух Корактор. Медленно, нараспев, раскачиваясь взад и вперёд:

– «Это искусство высушить колодец так, чтобы уже на другой день в нём не было ни капли воды. Сперва запасись четырьмя высушенными на печи берёзовыми кольями. Каждый в три с половиной пяди длиной, в большой палец толщиной. Расщепи один конец на три части и заостри каждую. В полночь огороди колодец кольями. Отсчитай во все стороны света по семь шагов от середины колодца и всади каждый кол в землю. Проделай всё это молча, трижды обойди колодец и произнеси, что здесь написано…»

Дальше следовало заклинание – набор непонятных слов. Они звучали красиво и складно, но как-то жутко, словно предвещая беду. Потом Мастер стал повторять всё сначала:

– «Это искусство высушить колодец…»

Трижды прочитал Мастер текст и заклинание всё тем же тоном, нараспев, раскачиваясь взад и вперёд, закрыл книгу, помолчал и обратился к воронам:

– Я научил вас, – заговорил он уже своим обычным голосом, – новому приёму тайной науки. А ну-ка, посмотрим, как вы запомнили. Начинай! – Он ткнул пальцем в одного из воронов.

– «Это искусство… высушить колодец так… чтобы уже на другой день… в нём не было ни капли воды…»

Мельник указывал пальцем то на одного, то на другого, и, хотя при этом не называл имён, Крабат догадывался, кто это, по тому, как тот отвечал. Тонда говорил спокойно и обдуманно, Кито – с плохо скрытым раздражением, Андруш, как всегда, бойко, Юро повторение давалось с трудом, он то и дело сбивался. Скоро Крабат узнал всех.

– «Это искусство высушить колодец…» – Каждый повторял заклинание, кто бегло, кто запинаясь. Пятый, девятый, одиннадцатый…

– А теперь ты! – обратился Мастер к Крабату.

Крабат вздрогнул, запнулся:

– «Это искусство… искусство… колодец…» – И замолчал. Не мог вспомнить, что дальше. Не мог, да и всё. Теперь его Мастер накажет… Но Мастер был спокоен.

– В следующий раз, Крабат, обращай внимание на слова, а не на голос. Не забывай, что здесь, в моей школе, никого не принуждают учиться. Запомнишь, что я читаю, – пойдёт тебе на пользу, не запомнишь – тебе же хуже. Подумай об этом!

Дверь отворилась. Вороны прошелестели по воздуху. В коридоре они вновь приняли человеческий облик.

Крабат и сам не заметил, как опять превратился в мальчика. Когда же он поднялся вслед за другими по лестнице, ему показалось всё произошедшее дурным сном.

Знак тайного братства

На следующий день, в канун Пасхи, работать не пришлось. После завтрака многие поднялись наверх вздремнуть ещё часок.

– И ты, Крабат, тоже иди, – сказал Тонда. – Поспи про запас.

– Про запас? Как это?

– Узнаешь. Ложись и спи как можно дольше!

– Ладно, пойду. Извини уж, что всё спрашиваю.

На чердаке кто-то завесил оконце тряпкой – в полумраке скорее заснёшь.

Крабат улёгся на бок, спиной к окошку, уткнул лицо в ладони.

Он спал, пока его не разбудил Юро:

– Вставай, Крабат! Стол накрыт!

– Уже обед?

Юро, смеясь, сорвал тряпку с оконца.

– Ха-ха! Обед! Солнце заходит! Эх ты, соня!

В тот вечер подмастерья обедали и ужинали разом.

Еда была особенно вкусная и сытная, словно на праздник.

– Ешь побольше, Крабат! – посоветовал Тонда. – В другой раз поесть доведётся не скоро!

В сумерках в людскую вошёл Мастер. Все встали в круг, он – в середине. Начали считаться, словно для игры в прятки. Только слова «считалки» звучали очень уж странно… Сперва Мастер вёл счёт слева направо, потом справа налево. Первым вышел Сташко, вторым – Андруш. Они молча покинули круг и удалились.

Мастер начал счёт заново. Теперь жребий пал на Мертена и Ханцо. За ними ушли Лышко и Петар. Последними остались Крабат и Тонда.

Медленно и торжественно повторил Мастер неведомые слова, потом движением руки отпустил и их.

Тонда сделал знак Крабату следовать за ним. Молча спустились с крыльца мельницы, молча подошли к сараю.

– Подожди-ка минутку!

Тонда вынес два одеяла, одно протянул Крабату. Пошли вдоль мельничного пруда, в сторону Шварцкольма. Когда до-шли до леса, была уже тёмная ночь. Крабат старался ни на шаг не отставать от Тонды. Окрестности были ему как будто знакомы. Казалось, он здесь уже бывал когда-то. Ну да, зимой… Он шёл тогда на мельницу и чувствовал себя таким одиноким… Как давно это было! Неужели прошло всего три месяца? Даже не верится…

– Шварцкольм! – кивнул Тонда.

Меж деревьев мелькнули огни деревеньки. Но Тонда свернул направо. Сухая песчаная тропинка вела через кусты, мимо одиноких деревьев, к полю. Здесь на просторе небо казалось шире и выше от блеска звёзд.

– Куда мы идём? – не удержался Крабат.

– Увидишь.

Свернули на полевую тропку, ведущую мимо деревни, вышли на дорогу, уходящую в темневший невдалеке лес.

– Скоро придём, – сказал Тонда.

Взошла луна, осветив всё призрачным светом. Наконец они вошли в лес. Здесь у поворота дороги, в тени могучих сосен, притаился деревянный крест. Старенький, побитый ветром и непогодой, без надписи и украшений.

– Много лет назад здесь погиб человек, – сказал Тонда. – Говорят, он валил сосну… Но, по правде сказать, никто уже толком не помнит, как это было.

– А зачем мы сюда пришли?

– Так угодно Мастеру. Пасхальную ночь все мы, по двое, должны провести под открытым небом – там, где кто-нибудь умер не своей смертью.

– А что нам здесь делать?

– Разожжём костёр, завернёмся в одеяла и будем сидеть до рассвета, а потом – увидишь.

Они не давали костру сильно разгораться, боясь, что огонь заметят в деревне. Тонда ломал сухие ветки, собранные на опушке, иногда спрашивал мальчика, не замёрз ли тот, наказывал ему подбросить хворосту в костёр.

Мало-помалу разговор смолк. Крабат попытался было его возобновить:

– Послушай, Тонда!

– Ну?

– Так всегда в школе чернокнижия – Мастер читает из Корактора, а уж ты не зевай, запоминай?..

– Да.

– Не думал я, что так учатся колдовству!

– Так и учатся.

– А Мастер здорово рассердился, что я невнимательно слушал?

– Да нет, не так уж.

– В другой раз я постараюсь всё запомнить. Как ты думаешь, смогу?

– Конечно.

Разговор явно не клеился. Видно, Тонде не хотелось говорить. Прислонившись спиной к кресту, он сидел прямо и неподвижно, устремив взгляд куда-то вдаль, за деревню, в простор освещённого луной поля.

Крабат тихонько окликнул его, но тот не ответил. Мальчику стало как-то не по себе. Краем уха он слыхал, будто некоторые люди знают тайну, как выпорхнуть из себя и блуждать невидимкой, оставив пустую оболочку. А что, если и Тонда выпорхнул из себя? Может, он, сидя здесь, у огня, бродит на самом деле где-то там, далеко-далеко…

Крабат без конца менял положение, опирался то на один, то на другой локоть, следил, чтобы костёр горел ровным пламенем, ломал и подкладывал ветки и сучья. Только бы не заснуть!

Так проходил час за часом. Звёзды медленно кочевали по бескрайнему небу. Тени деревьев сместились, вытянулись. Похоже, что жизнь начала возвращаться к Тонде. Он глубоко вздохнул, наклонился к Крабату:

– Колокола!.. Слышишь?

С четверга колокола молчали, и вот сейчас, в пасхальную ночь, окрестные деревни, поля и луга огласились глухим гулом и рокотом, а потом мелодичным колокольным звоном.

И с первым же ударом колокола к небу вознёсся высокий чистый девичий голос. Это была старинная пасхальная песня. Крабат знал её и раньше любил подпевать, но сейчас слушал, словно в первый раз в жизни.

К одинокому голосу присоединилось ещё несколько – хор допевал строфу. И снова голос. То чередуясь, то сплетаясь, они пели песню за песней.

Крабату всё это было знакомо. Он знал – под Пасху с полуночи до рассвета девушки ходят с песнями по деревне. Они идут по три, по четыре в ряд, впереди – певунья с самым красивым и чистым голосом. Она выводит мелодию.

Колокола вдали заливаются звоном, девушки поют. А Крабат? Крабат замер у костра, боится шелохнуться. Он заворожён пением.

Тонда подбросил веток в костёр.

– Я любил одну девушку. Её звали Воршула… Вот уже полгода, как она в могиле… Я не принёс ей счастья. Помни: никто из нас, с мельницы, не приносит девушкам счастья. Не знаю, почему это так, и пугать тебя не хочу, но, если кого полюбишь, не подавай виду. Постарайся, чтобы Мастер не заметил и не пронюхал Лышко. Тот ему всё доносит.

– Значит, это они…

– Не знаю. Но она была бы жива, если б я утаил её имя. Я узнал об этом слишком поздно… А ты, Крабат, теперь это знаешь и, если полюбишь девушку, не упоминай её имени на мельнице. Ни за что не открывай его. Никому! Слышишь? Ни наяву, ни во сне!

– Не беспокойся, мне нет дела до девчонок! И не думаю, что когда-нибудь будет!

С рассветом колокола и пение смолкли. Тонда отколол ножом от креста две щепки, сунул их в затухающий костёр и держал, пока они не обуглились.

– Видал когда-нибудь такой вот знак? Смотри!

Не отрывая руки, он нарисовал на песке замысловатый магический знак.

– А теперь ты. Ну-ка, попробуй!

– Ты чертил так, потом так и вот так.

С третьего раза Крабату это удалось.

– Хорошо! А теперь встань на колени перед костром, протяни руку над огнём и нарисуй этот знак у меня на лбу. Возьми вот эту обугленную лучину и повторяй за мной!

Они рисовали знак друг у друга на лбу, и при этом Крабат повторял за Тондой:

– Я мечу тебя углём от деревянного креста!

– Я мечу тебя, брат, Знаком Тайного Братства!

Они поцеловались, потом засыпали костёр песком, разбросали оставшийся хворост и отправились домой.

Тонда вёл Крабата той же дорогой – полем, вокруг деревни, к лесу, окутанному утренним туманом. Вдруг вдалеке возникли смутные очертания процессии, она приближалась – навстречу молча шли друг за другом девушки в тёмных платках с глиняными кувшинами в руках.

– Спрячемся! – прошептал Тонда. – Они несут пасхальную воду. Как бы не испугать их!

Они шагнули в тень изгороди и притаились. Девушки про-шли мимо.

Крабат знал этот обычай: пасхальную воду надо набрать из источника до восхода солнца и молча нести домой. Умывшись ею, будешь красивой и счастливой весь год. И ещё: если несёшь воду в деревню не оглядываясь – встретишь суженого. Девушки в это верят. Кто знает, может, это и правда так, а может, и сказки.