Гай Юлий Орловский
Ричард Длинные Руки – властелин трех замков

Пес – не монах, его я решил взять сразу, как только увидел, что графу он не нравится. Мы въехали в замок, слуги увели коней, а мы вчетвером, включая пса, поднялись в графские покои. Марквард велел принести вина, я отказался, но слуги все равно быстро собрали на стол все великолепие из посуды, что скопилась у графа: серебряные и золотые тарелки, золотые чаши с драгоценными камнями, высокие кубки с вделанными в края россыпями рубинов, всякие золотые статуэтки, которые нельзя приспособить ни под солонки или перечницы, ни под светильники, а созданные только для пылевглазопускания.

Граф хлопнул в ладоши снова, через некоторое время в дверях в полумраке появилась стройная, почти худая женщина, я почему-то решил, что она испанка. Медленно и грациозно прошла по залу по прямой, но мне казалось, что ее тело струится, как бегущая по камешкам темная ночная вода, села в кресло, явно предназначенное для нее, взгляд темных, миндалевидных глаз диковат, словно она из тех времен, когда по земле ходили боги, смотрит вроде бы прямо, но что видит из-под этих настолько длинных ресниц, что на них может сесть воробей?

Черные как смоль волосы падают на спину ровным водопадом, лишь где-то на уровне лопаток сколоты продолговатой серебряной заколкой. Полные губы кажутся темными, оттого ярче сверкнули зубы, когда не то улыбнулась, не то что-то сказала молчаливому слуге, вставшему за спинкой кресла. От розовых мочек к плечам опускаются простые серебряные серьги, на что я сразу обратил внимание: люди такого ранга могут носить бриллианты, оправленные в золото. Если же серебро, то непростое серебро.

Я следил, как она беседует со слугой, тот слушает со всей почтительностью, я слов не слышал, только смотрел, как двигаются ее почти сливовые губы, поблескивают зубы, только глаза не меняют выражения, как и лицо, спокойно-равнодушное. Потом она откинулась на спинку кресла, легко забросила ногу на ногу, не свойственный здешним женщинам жест, прикрыла глаза, отчего тень от ресниц укрыла пол-лица.

– Моя дочь, – произнес наконец граф, он наблюдал за моим лицом, чуть улыбнулся. – Женевьева Лира Рэд, если полностью, а так – Женевьева. Друзья зовут ее Жени, но таких мало. Я вижу, вы от нее не в восторге. Однако мужчины не могут отвести от нее глаз! Так что пора ее в приличное общество…

Я повернулся, встретил его прищуренный взгляд.

– Вы нас видите впервые. Не рискованно ли доверять драгоценную дочь незнакомым людям? Уж не говорю про сто золотых монет и двух прекрасных коней! Да, кстати, понадобится еще и мул для моего спутника.

– Мул?

Я кивнул в сторону молчаливого Кадфаэля, монах вообще старается выглядеть тенью.

– Моему спутнику духовный сан не велит ездить на коне.

Он развел руками.

– Мул будет. А золото… Что золото? Дело наживное. Золото лишь показывает, что я достаточно могущественный человек. Кони… да, кони – ценность, но наш край – лучшее на земле место, где лучшие на свете кони. И от этих жеребцов, что предлагаю вам, уже подрастают молодые жеребята. И вот только дочь – настоящее сокровище, вы правы. Однако я прожил долгую жизнь… намного дольше, чем вы можете представить, и научился отличать людей, которым можно верить.

Я поклонился, еще до конца не убежденный, злясь на себя, что взваливаю на себя обузу в виде женщины.

– Ладно, повозка во дворе?

– Уже запряжена, – сказал он быстро. – Все это не стоит вашего внимания. Вам нужно будет только ехать поблизости. И проследить, чтобы коляска въехала в ворота замка герцога. Можете даже не заезжать сами! Я же сказал, это моя родня.

Я покосился на Кадфаэля, на этот раз на его лице отчаянная мольба, чтобы согласился, ведь христианин должен помогать другому христианину, тем более когда в уплату идут чудесные кони, все знают, что во всем королевстве нет лучше коней, чем у Маркварда.

Я сдвинул плечами.

– Не уверен, что поступаю верно, но… согласен. Мы беремся доставить вашу дочь.

Он повернулся к двери, крикнул зычно:

– Хриндра!.. Хриндра!

В комнату вошла грузная темноволосая женщина с крупным суровым лицом, по-своему красивая, если кому нравятся решительные и полные достоинства бульдоги. Смуглое лицо кажется белым в сравнении с иссиня-черными бровями вразлет, темным пушком над губой, огромные, как дыни, груди выпирают из-под темной кофты, черная юбка скрывает ноги до самого пола.

Она сразу смерила меня подозрительным взглядом, губы сомкнулись в тонкую линию. Я ощутил раздражение, но смолчал.

– Хриндра позаботится о моей дочери, – пояснил граф.

Кадфаэль по-христиански поклонился, а я спросил:

– Это как же?

– Неприлично отправлять молодую девушку одну, – пояснил граф. – Тем более в компании одних мужчин.

– А она ездит верхом? – поинтересовался я.

– Повозка достаточно просторная, – объяснил граф. – Четверка коней с легкостью потащит хоть скалу!

Я покачал головой:

– Нет. Вы сказали, что ваша дочь прекрасно держится и в седле. Если тащиться только с повозкой, то придется выбирать всегда объездные пути, хорошие дороги. А вдруг случится такое, что повозку придется оставить?

Он покровительственно усмехнулся.

– Вы человек предусмотрительный. И осторожный! Это хорошо. Но я плачу и за неудобства.

Кадфаэль посмотрел на меня удивленно и вместе с тем умоляюще. Похоже, я в его глазах веду себя совсем не по-паладиньи.

Я сказал холодновато:

– Вы попросили оказать вам услугу. Я, по мере сил, готов был оказать. Извините, я недооценил ее размеры. Извините, вынужден отказаться.

Не дожидаясь ответа, я коротко поклонился, кивнул Кадфаэлю, чтоб не отставал, а то здесь и куры загребут, пошел к двери. Кадфаэль догнал на пороге, сказал жарким шепотом:

– Брат паладин, вы держитесь странно! Я уже не говорю про сто золотых монет, которые можно пожертвовать церкви!.. Кстати, можно было бы выжать еще десять… а то и двадцать! Но вы отказали в помощи юной девственнице…

Я отмахнулся.

– Девственнице?

– Ну да!

– Ты и это заметил, скромняга?

– Я думал, что вы тоже рассмотрели ее серьги!.. Отказать в помощи женщине… я от вас не ожидал.

– Женщина и не пикнула, – напомнил я. – Может быть, ей вовсе не хочется уезжать. Может быть, у нее тут куча любовников, с которыми развлекается, не теряя девственности… Да-да, и так бывает, грамотный ты наш! Все, что мы слышали, – это доводы ее отца, который мне как раз и не понравился!

А про себя подумал, что и сама дочка графа не понравилась. Мне больше по вкусу голубоглазые блондинки с пышным бюстом и полными губами, а эти испанки того и гляди зарежут, как Кармен бедного тореадора Хозе.

– Я еду на турнир, – объяснил я. – Там получу больше. А если будем сопровождать двух баб в повозке, что тащится, как черепаха, то не успеем и к закрытию.

Мы спустились по лестнице, а когда шли через широкий двор, сверху появился, свесившись через перила, граф. Я сделал вид, что не слышу его настырный голос, увещевающий, уговаривающий, взывающий и призывающий договориться. Но я сказал себе, что это деловые люди договариваются, а я – рыцарь, более того – паладин, рыцарей хоть понять можно – за баб-с дерутся, а тут вовсе за абстрактные идеалы вроде чести, совести, благородства, верности!

Глава 7

На постоялом дворе я седлал Зайчика, пес прибежал на зов, довольный и даже счастливый, что снова с людьми, что может бродить по двору, трогать лапой свинью в луже и никто не бросается от него с истошным криком. Трактирщик вышел нас проводить, невиданное дело, я поблагодарил за снаряжение брата Кадфаэля, спросил, где по дороге заехать к хорошим коневодам, надо купить мула.

Трактирщик начал припоминать, у кого мулы покрепче, вздрогнул, глаза уставились через мое плечо. Я быстро повернулся, со стороны центра города быстро несется в нашу сторону легкая крытая коляска, почти карета, крепкий угрюмый мужик правит четверкой великолепных коней, дверца и окошко коляски закрыты.

Солнце выглянуло из-за тучи, ударило в глаза, но еще ярче заблистала повозка. Я наконец-то сообразил, что она вся от верха до колес отделана золотом. Четверо длинногривых коней впряжены в затейливого вида постромки, на козлах жилистый мужик в кожаных латах, вожжи туго натянуты, удерживая звероватых коней.

Коляска остановилась перед воротами постоялого двора, почти перекрывая нам выезд. Возница слез, в руках скамеечка, поставил на землю и распахнул дверцу.

Показалась мощная фигура графа Маркварда. Одной рукой оперся о косяк, повозка скрипнула и перекосилась, другую лапу опустил на плечо кучера, тот закряхтел и согнулся, а Марквард величественно сошел на землю, сразу заулыбался, раскинул руки.

– Вот видите, дорогой сэр Ричард! Мы вовремя. Ничуть не заставили себя ждать.

Я нахмурился.

– Насколько я помню, мы не договорились.

Он ахнул в притворном удивлении.

– Как это? Я принял все условия. Хриндру оставил в замке, хотя это крайне неприлично отпускать девочку одну, но я верю вашей рыцарской галантности и девственности…

Я сказал раздраженно:

– Кроме меня, есть и другие мужчины. Знаете, сэр Марквард, не пытайтесь воздействовать на мое чувство долга. На мне все обломались: и общечеловеки, и патриоты, и западники, и зеленые, и даже единоросы. Словом, пусть вашу благороднейшую дочь сопровождают другие. Dixi!

Я вставил ногу в стремя, взялся за луку и взобрался на Зайчика. Кадфаэль тоже ухватился за седло, готовясь вскарабкаться наверх и сесть за моей спиной, трактирщик бросился освобождать ворота, Марквард побледнел, приблизился ко мне вплотную, впервые я увидел в его глазах страх.

– Сэр Ричард, – проговорил он почти умоляюще. – Я не хотел тебе говорить… Но здесь моей дочери грозит беда.

Я смолчал, за моей спиной Кадфаэль пробормотал:

– Да почему не проехать пару дней бок о бок с повозкой?

– Или вообще в сторонке, – добавил Марквард искательно, – но держа ее в виду?

Он, ухватившись за стремя, посмотрел на меня снизу вверх с мольбой в глазах. И хотя я подозреваю, дитя своего века, что это только купеческий прием, чтобы втюхать негодный товар, но заколебался, а Марквард, чуя слабину, сделал вид, что вот сейчас рухнет на колени.

– Ладно, – буркнул я. – Но я ничего не обещаю лишнего. Довезу до замка герцога, и все.

– Благодетель! – вскричал он. – Жени!.. Жени, выйди поблагодарить нашего спасителя!

Занавеска в окошке отодвинулась, на миг показалось женское личико. Оно мне показалось миловидным, затем дверка распахнулась, в проеме встала во весь рост крепкая ладная девушка в синем платье до пола, густые черные волосы убраны в затейливую прическу, бледное лицо превратилось в маску ярости, на которой грозно горят крупные глаза лиловой тучи, в их недрах грозно блещут молнии. Она мне показалась мало похожей на ту ленивую красавицу в замке Маркварда, почти засыпавшую в томной неге.

– Отец, – произнесла она сквозь зубы, – уж не продаете ли меня на ярмарке скота?..

Марквард вскричал:

– Жени, не говори так! Я тебя безумно люблю и, конечно, волнуюсь. Итак, сэр Ричард, я доверяю вам свое единственное чадо, свое сокровище!.. Жени, вернись в повозку, больше тебя никто не потревожит.

Она ожгла меня ненавидящим взглядом, отступила, дверь захлопнулась с такой силой, что повозка едва не рассыпалась. Я помолчал, подыскивая доводы, чтобы отказаться снова, эта вельможная дочь не понравилась еще больше, даже очень не понравилась, если сказать мягко, а если точнее, то я к ней ощутил такую же неприязнь, как и она ко мне.

– Ладно, – ответил я холодно, – в конце концов, всего лишь два-три дня. Хотя раньше я что-то не замечал за собой излишней благотворительности.

Марквард вскинул взгляд, явно хотел напомнить, что сто золотых монет – это не совсем благотворительность, но вздохнул и смолчал. Я поморщился при виде золотой отделки, глупая роскошь утяжеляет повозку, но не успел слова сказать, как с улицы во двор въехали трое всадников, все в легких, но добротных доспехах, шлемы открытые, кольчуги блещут новенькими кольцами. На шлеме одного трепещет синее перо, второй держит в поводу крепкого молодого мула.

Все трое остановились возле телеги с видом охранников. Я нахмурился, не узнать во всаднике с пером на шлеме моего вчерашнего знакомца Клотара трудно, у него великолепный кровоподтек на лбу, один глаз заплыл, я спросил резко:

– Это что? Эти тоже с нами?

Граф сказал быстро:

– Я же сказал, что дам троих надежных людей. Теперь они подчиняются вам, сэр Ричард! Кстати, это вот самый быстроногий мул во всем королевстве!

Кадфаэль с великим вздохом облегчения соскользнул из-за моей спины, и не успел я возразить, как он взобрался на мула и ухватил поводья.

Я скривился, сказал зло:

– Другие сопровождающие без надобности!

– Через три дня они вернутся ко мне, – ответил граф.

Я стиснул челюсти, со спины мула донесся горестный вздох Кадфаэля. Зайчик переступил с ноги на ногу, изогнул шею, смотрит на меня с недоумением. Я потрепал его по холке, от сильнейшей злости не сразу нашел нужные слова, а когда нашел, решил, что и они слишком слабые, чтобы послать Маркварда достаточно далеко, просто повернул коня в сторону ворот.

– Нет. Считайте, что мы ни о чем не говорили.

Он побагровел, но я уже пустил коня к воротам, за спиной послышалось горестное:

– Хорошо-хорошо!.. Но одного человека вы взять обязаны. Должен же я отправить с дочерью хоть кого-то, кого она знает?

Я повернулся, ответил сквозь зубы:

– Но только одного.

– Договорились! – быстро сказал он. – Ганель, Земан – останьтесь!

Из троицы вперед выдвинулся Клотар, самый рослый, самый широкий в плечах. Солнце заблистало на стальной кирасе, а по синему перу проскочили золотые искорки. Конь под ним почти не уступает моему Зайчику в росте, а сам Клотар выглядит опасным бойцом, особенно теперь, когда я ему несколько помял шлем, не снимая с его башки. Над правой бровью лиловеет кровоподтек, глаза опустил, а по его виду ясно, что спиной к нему лучше не поворачиваться. Не здесь, конечно, а там, где окажемся наедине. Или даже не наедине, брат Кадфаэль не в счет.

На этот раз он в полных доспехах, даже шлем рыцарский, с забралом, с плеч ниспадает широкий плащ. Конь крупный, злой, щерит зубы, посматривает по сторонам, кого бы куснуть или ударить копытами.

Кадфаэль наклонился вперед и что-то сказал в длинное оттопыренное ухо мула. Тот фыркнул и кивнул, Кадфаэль светло улыбнулся.

Я сказал резко:

– В путь!..

Марквард некоторое время шел со мной рядом, незаметно передал увесистый мешочек, очень увесистый, я посмотрел с подозрением, но пересчитывать не стал, мы же джентльмены, сунул в седельную суму, потом перепрячу. Марквард отстал, крикнул нам вдогонку:

– Пусть ваш путь будет легким!

Я пробурчал зло:

– Путь не бывает легким, бывает легкой ноша. Но сейчас не тот случай.

Выехали из города достаточно резво, я на Зайчике впереди, пес весело несется рядом, повозка тащится сзади… хотя это я так, от вредности, на самом деле четверка коней несет резво, только хвосты да гривы стелются по ветру. Клотар держится справа от повозки, чтобы первым оказаться у дверцы, телохранитель гребаный. Кучер, больше похожий на атамана разбойников, посвистывает на козлах, без нужды крутит над головой кнутом, но ни разу не опустил на блестящие конские спины, не за что оскорблять таких великолепных скакунов.

Брат Кадфаэль в арьергарде, глотает пыль со всем христианским смирением. Я старался понять, что я за овца в лаптях, дал себя уговорить, интеллигент вшивый, не могу отказать, а что дальше будет? Надо научиться говорить «нет», как бы ни уговаривали, иначе на такое подобьют, что вовек алименты платить буду незнамо кому.

О Грубере не слышно, но если он еще в городе, то мог заметить наш отъезд. Не мог же заехать в город, быстро купить все необходимое и сразу уехать?.. Впрочем, почему нет?

Клотар дважды отъезжал в сторонку, я дивился, даже не слезает, но он снимал с крюка арбалет, прикладывал к плечу. Любопытствуя, я приотстал, а когда поравнялся с повозкой, у ног кучера лежат подстреленные крупная птица размером с гуся и огромный молодой заяц.

Сам Клотар снова уносится вперед, слева от седла поблескивает отполированным прикладом небольшой арбалет с толстой дугой, очень дорогая и сложная штука. Мой лук в сравнении совсем архаика, все-таки арбалет – дитя науки и техники, передовое слово, а у меня дикарский лук, да еще с примесью непонятной магии.

Я оценивающе посматривал на его арбалет. В моем мире считают, что арбалет бьет мощнее лука, но слишком уж медлителен, однако четыре стрелы в минуту – это не так уж и плохо. Тем более что арбалет бьет железными короткими стрелами, именуемыми здесь болтами, что прошибают железные доспехи, как тонкий картон.

У Клотара с лица не сходит злобное выражение, что и понятно, такие не любят проигрывать, слишком долго походив в победителях и привыкнув быть победителями всегда. А если учитывать, как он умело пользуется арбалетом, то уж точно поворачиваться спиной не стоит.

Дорога тянулась по зеленой равнине, справа и слева глубокие выбоины, словно там прошли колонны танков, иногда в сторонке проплывает кучка деревьев. Иногда ничего необычного, иногда же я, хоть и не знаток деревьев, но мог поклясться, что таких не существует ни в лесах, ни в джунглях, ни в саванах.

– Разве что в лабораториях, – пробормотал я себе. – Моды, моды, модификации… генная инженерия на марше…

Сзади послышался топот, брат Кадфаэль догнал на своем муле, в самом деле скоростное животное, сказал торопливо:

– Там впереди, если чуть левее, нечестивый идол!

– Мы двигаемся к Югу, – напомнил я. – Чего ты ожидал?

– Здесь христианские земли, – возразил он твердо. Я посмотрел на него выразительно, на руки, где шрамы от штырей, Кадфаэль добавил торопливо: – В основном!..

– Я слыхивал, что сохранение мира требует усилий в сто раз больших, чем победа в самом лютом бою.

– С врагом никогда не будет мира, – заявил Кадфаэль твердо. – Никогда!

– Да-да, – согласился я, – Добро победит зло, поставит на колени и зверски убьет.

– Почему зверски?

– Ах да, церковь предпочитает без пролития крови… То-то у тебя вон дубина.

Он сказал, защищаясь:

– Это не моя! Мне ее вместе с мулом дали!

Я проследил за его взглядом, левее у дороги начал вырастать некий обелиск. Зайчик охотно повернул, ветер засвистел в ушах, и когда за спиной послышался дробный стук копыт мула, я уже несколько минут рассматривал странный памятник… если это памятник.

Пес, примчавшись со мной ноздря в ноздрю, пошел нарезать кругами вокруг, а я еще не успел даже рассмотреть саму скульптуру, как уже ахнул от восторга при виде пьедестала: стопка книг, очень умело высеченных то ли из розового мрамора, то ли из металла, но впечатление такое, что огромные толстые фолианты сложены аккуратно один на другой… ну, с той аккуратностью, какую могут проявить ученые, то есть кое-как, словом, в художественном беспорядке: чуточку вкривь, вкось, одни толще, другие тоньше, разного размера, от этого стопка книг выглядит удивительно живой.

И существо, забравшееся наверх, выглядит усталым библиотекарем, что не желает себе другого пьедестала, как родные книги. И чем стариннее эти книги, тем дороже, любимее, желаннее.

И тогда, когда всмотрелся в существо, по спине пробежал озноб, а нервы заледенели. Там сидит не человек, даже не млекопитающее. Скорее, нечто вроде спрута или осьминога.

– Это нужно уничтожить, – крикнул брат Кадфаэль яростно. – Это создание рук почитателей Сатаны!..

Я не мог оторвать взгляда от старинного обелиска.

– Знаешь, брат Кадфаэль… Самые непримиримые инквизиторы, что жгли всю империю майя, инков и ацтеков, начали собирать остатки их поверженной культуры. Понимаешь, мы – победители! А этот реликт уцелел от мира побежденных. Христианство – еще и милосердие, не слыхивал? Если повержен, уже не враг.

Вдали по дороге бодро катила повозка. Клотар и возница смотрели в нашу сторону, даже окошко приоткрылось, леди Женевьева Лира Рэд изволила полюбопытствовать, что мы делаем у языческого идола.

– Пойдем, – предложил я. – Не думаю, что я могу сокрушить то, что простояло века… и миллениумы.

Он посмотрел на меня с подозрением.

– Договаривайте, брат паладин. Дескать, если бы даже и могли…

– Такие вещи лучше оставлять недоговоренными, – сказал я мягко. – У нас хватит проблем.

Он некоторое время ехал рядом, теперь повозка маячит впереди, сказал вполголоса:

– Да, это верно. Я поговорил с кучером, он много чего рассказал… Человек словоохотливый. Словом, нам надо оберегать девицу не только чтобы ее не захватил Грубер, но и…

Он замялся, я спросил также шепотом:

– Что?

– Говорят, она по уши влюблена в этого Грубера.

– Что? – повторил я в полной растерянности.

– Так говорят, – ответил он торопливо и выпрямился, всматриваясь в повозку, что вроде бы ускорила движение. – Только поэтому старый граф и отправляет ее отсюда подальше.

Я тоже посмотрел вслед повозке.

– Тогда он прав. Обучить его дочь хорошим манерам в самом деле не мешает. И привить чуточку вкуса.

– Брат паладин, – проговорил он невесело, – боюсь, что придется приглядывать и за нею тоже.

– В смысле?

– Чтоб как-нибудь не сбежала на привале, если этот красавец барон окажется поблизости.

Я стиснул челюсти, огляделся по сторонам. Пока что по сторонам равнина с редкими островками леса, но встречаются и овраги, густо заросшие кустарником. Когда дорога проходит по самому краю, становится неуютно. Но дороги прокладывают осторожные купцы, так что овраги пока что в сторонке. Повозка идет резво, кони прекрасные. Теперь понятно и то, почему отец постарался дать нам самых быстрых коней.

– Боюсь, – сказал я, – в этом случае Грубер уже знает, куда мы везем его невесту.

Кадфаэль зябко повел плечами.

– Да уж… А здесь не в городе, к народу за помощью не обратишься.

– За помощью? – переспросил я. – Народ предпочитает оставаться в сторонке.

Он вздохнул.

– Беда в том, что это Грубер может в этих краях собрать народу немерено. Здесь его земли. Ну, не совсем его, но край здесь пустынный. А он в таких местах – король.