Оливия Штерн
Дракон с королевским клеймом

Но когда она спустилась в холл, застала там такую картину, что все слова – да и мысли – куда-то делись.

Тавилла, нахохлившись, с недовольным видом стояла у лестницы и тоже на все это смотрела.

А у входной двери топтались два аривьенских гвардейца, а с ними был еще какой-то оборванный, грязный и взлохмаченный субъект с повязкой на пол-лица. Он даже не стоял – просто уселся на полу, а гвардеец занимался тем, что пинками заставлял его подняться.

Вельмина набрала воздуха в грудь и выкрикнула:

– Что здесь происходит?

Один из гвардейцев, тот, что просто стоял рядом, поспешно повернулся на голос, расплылся в приторной улыбке.

– А, госпожа де Триоль! Мы это… извольте принять подарок от герцога Ариньи.

– Я не принимаю подарков от незнакомых мужчин, я только что овдовела, – отчеканила Вельмина. И откуда только голос взялся! Но она разозлилась. В самом деле, хотя бы каплю уважения…

– Вам бы лучше его принять, – ответил, нимало не стесняясь, гвардеец, – или этого малого просто вздернут как приспешника королевы. Или отрубят руки как попрошайке. Когда его взяли, он так и не смог объяснить, кто и откуда и чем занимался в пригороде. А его светлость, стало быть, делает доброе дело, отдавая его вам. Просил передать, что вот вам рабочие руки…

– Мне нечем платить, – вставила Вельмина.

– Так и не надо. Он ваш теперь, полностью. До тех пор, пока не соблаговолите отпустить на волю, но лучше бы не отпускать, потому что так он точно попадет на виселицу или на плаху. В Аривьене закон суров к бездельникам и лиходеям.

– Мой? – ошарашенно выдохнула Вельмина. – Я не понимаю…

– Ваш раб то есть. Это его светлость просил передать. Каллиграфы уже ему клеймо поставили, а я вот, колечко вам передаю, хе-хе, чтобы у этого парня дурных мыслей не возникало.

Он подошел к Вельмине и протянул ей тяжелый перстень из стали.

– Извольте, госпожа де Триоль. Если не будет слушаться, просто начинайте командовать. Он не сможет противиться.

– Но…

Вельмина осеклась. Ей хотелось кричать и закатить истерику. Не нужно ей все это! На кой ей раб? Что за дикость? А еще говорят, что цивилизация! Да и не было такого при королеве… Что ей делать с этим оборванцем? Да и вообще, что значит подобный подарок? Издевательство?..

А потом посмотрела на сидевшего на полу бедолагу. Он тихонько раскачивался из стороны в сторону, и было видно, что на плече грязная порванная рубашка прилипла к свежей ране, обширному ожогу.

«Если я сейчас откажусь, его просто убьют. Или покалечат еще больше, чем есть, – подумала Вельмина. – Но если я приму этот подарочек, то буду обязанной наместнику».

– Берите, – сердито сказал гвардеец, все еще протягивая металлический перстень. – Дармовые рабочие руки. Это всегда хорошо.

– В самом деле, – выдавила Вельмина, – куда уж лучше!

Перстень лег в ладонь холодной тяжестью, и точно так же тяжело сделалось на сердце.

– Передайте мои благодарности его светлости герцогу Ариньи, – с трудом проговорила она.

– Всенепременно передам, госпожа де Триоль, – кивнул гвардеец и, уже обращаясь к товарищу, прикрикнул: – Идем, что уставился? Мы приказ выполнили, наше дело маленькое.

Вельмина нашла в себе силы проводить гвардейцев до дверей, все еще сжимая в кулаке перстень. Сама закрыла тяжелые створки и только потом обернулась и посмотрела на «подарочек». Оборванец все так же сидел на полу, его плечи мелко тряслись, и Вельмине показалось, что он смеется.

– Не вижу причин для смеха, – сказала она сердито, – лично мне совсем не смешно. Я не просила его светлость о чем-то подобном. У меня даже в мыслях не было, сколь богата его фантазия!

Оборванец не ответил. Вельмина обошла его по кругу, чтобы заглянуть в лицо, – и, заглянув, отпрянула. Та половина лица, что не была скрыта под повязкой, была багровой, словно и ее опалило. И оборванец не смеялся, нет. Из его единственного глаза, обожженного, покрасневшего, текли слезы, и он беззвучно рыдал, до крови прокусив губу.

* * *

Первой очнулась Тавилла. Она рассеянно поправила чепец – всегда так делала, пребывая в растрепанных чувствах, – затем разгладила передник и громко сказала:

– Ну и жмот.

А вот Вельмина все не могла собраться с мыслями и понять, что же делать дальше. Стальной перстень жег ладонь, и она бы его выбросила, но как тут выбросишь, когда в доме – нищий, израненный и больной, но который может быть и опасным для одной женщины и двух, считай, стариков.

Тавилла в ответ на непонимающий взгляд Вельмины сварливо пояснила:

– Щедрый мужчина никогда бы не сделал такого подарочка, госпожа. Щедрый мужчина прислал бы хорошего плотника и сам оплатил его услуги. А с этим что делать? Великие Пять! Да у него небось вшей полно. Или помрет в нашем доме, попомните мое слово, помрет.

– Подожди, – Вельмина постепенно оживала, – с этим надо что-то делать… Не знаю, правда, что. Давай, напишу наместнику, что он мог бы прислать сразу и лекаря…

– А одежда? Вы только посмотрите, – причитала Тавилла, – лохмотья! У него даже нет одежды. Что ему, голым здесь ходить? Нет, госпожа, жмот – он и есть жмот!

Мужчина затих, успокоился, потом, все еще сидя на полу, повернулся к Вельмине и посмотрел на нее так, что стальное колечко само вспорхнуло на палец. Во взгляде оборванца – а теперь еще и собственного раба Вельмины – полыхала такая ненависть, что она невольно попятилась. Но затем заставила себя шагнуть вперед, ближе, еще ближе, невзирая на предостерегающее шиканье Тавиллы. Остановилась так близко от мужчины, что он при желании мог бы протянуть руку и дернуть ее за подол платья.

– Послушай, – тихо сказал Вельмина, – я не просила о таком подарке. И я могу тебя отпустить, хоть сию минуту. Ты только скажи, у тебя есть дом?

А сама смотрела в единственный уцелевший воспаленный и заплывший кровью глаз. Похоже, этого человека били, причем нещадно, а еще он побывал в пожаре – лицо отекшее, распухшее и похоже на багровую подушку.

Наконец мужчина мотнул головой. Идти, похоже, ему было совершенно некуда.

– У тебя есть родные?

Половина лица скривилась так, что стало ясно: и родных у него нет.

– Хорошо, – Вельмина кивнула, – вернее, ничего хорошего здесь нет, но… если тебе некуда идти, ты мог бы пожить здесь. Я тебя вылечу, а взамен ты поможешь мне навести в доме порядок. Когда нас с мужем арестовали по приказу королевы, здесь много чего испортили.

Кажется, он хмыкнул, горько и одновременно презрительно. Интересно, что бы это означало?

– Ну так что, согласен? – все же уточнила она.

– Госпожа! – сдавленно пискнула Тавилла. – Что вы…

Но Вельмина не слушала экономку, она смотрела на сидящего перед ней человека.

– Если тебе не нравится мое предложение, ты можешь уйти хоть сейчас. Я отдам тебе перстень, – добавила она.

Нищий незамедлительно протянул руку ладонью вверх. Ах вот как? Ничего тебе не нужно, лишь бы не чувствовать себя несвободным?

Она пожала плечами.

– Хорошо. Бери перстень и уходи. Прямо сейчас.

Стянула массивный ободок с пальца и положила его в раскрытую ладонь. По краю ладонь тоже была обожжена, кожа взялась пузырями.

– Госпожа! – умоляюще воскликнула Тавилла.

– Молчи, пожалуйста. Мне не нужен раб, пусть даже это щедрость наместника. И если этот человек знает, куда может пойти, то пусть идет. Я не буду задерживать.

В это время в холле появился Солветр с ружьем наперевес, и Вельмина с грустью подумала, что ружье в руках дворецкого становится традицией в этом доме.

– Ты свободен, – все же сказала она нищему, – иди.

Он кое-как поднялся, и Вельмина с содроганием поняла, что он едва держится на ногах. Наверное, он и так сильно пострадал, а еще его били гвардейцы. Подволакивая ногу, мужчина медленно двинулся к двери, протянул вперед руки, словно пытаясь дотянуться до той единственной преграды, что разделяла его и свободу… А потом внезапно просто упал, сложился, как деревянная кукла. Потерял сознание. Стальной перстень выпал из раскрывшейся ладони и звонко покатился по каменному полу, подпрыгивая.

– Да проглотит меня Бездна! – с чувством сказала Тавилла. – А я ведь предупреждала, что он сдохнет в нашем доме, а нам потом его еще и хорони. Хорош подарочек-то!

– Мне совершенно непонятно, зачем Ариньи это сделал, – пробормотала Вельмина. – Зачем дарить мне умирающего от ран человека?

– Да жмот потому что!

– Наверное… Давайте перенесем его в лабораторию.

– Что?! Госпожа, да что ж вы… что вы там задумали?

Вельмина через силу улыбнулась побагровевшей экономке.

– Тебе ведь не хочется его хоронить за наш счет? Значит, его надо лечить. Мне кажется, раз он пришел сюда своими ногами, то не все еще потеряно.

Солветр наклонился и подобрал перстень. Рассмотрел его, а затем молча вручил Вельмине. Она так же молча надела его на палец.

* * *

В лабораторию оборванец попал на старом, латаном-перелатаном одеяле. Его перекатили туда и тащили по полу. Втроем, хоть Тавилла и пыталась Вельмину прогнать, мол, нечего госпоже руки марать. Потом она все равно Вельмину прогнала, когда дело дошло до снятия грязных повязок и того, что с большим трудом можно было назвать одеждой. Когда повязки были сняты, а Тавилла даже снизошла до того, чтобы оборванца слегка отмыть от грязи и засохшей крови, Вельмину позвали снова.

– Ну вот, госпожа, – сварливо сказала Тавилла, указывая на распростертое на полу тело, – вот он, подарочек наместника-то. Тьфу.

Выразилась Тавилла довольно мягко. В глубине ее близоруких глаз читались куда как более цветистые выражения.

Под повязками оказались рваные раны. И еще ожоги, да такие сильные, что кожа слезла, виднелось голое мясо. То, что ниже пояса, Тавилла прикрыла холстиной – «незачем госпоже смотреть на все это». И на бедре своим видом пугала глубокая рубленая рана, кровь запеклась. В самом деле, странно, как он вообще на ногах держался. Неужели Ариньи не видел, что он отправляет в качестве подарка вдове умирающего?

Вельмина подвинула низкий стульчик и села рядом с раненым. Махнула рукой Тавилле.

– Все, иди. И спасибо вам. Я бы сама не справилась.

– Было бы ради чего справляться, – сварливо заметила экономка, но было видно, что благодарность ей приятна.

Хлопнула дверь лаборатории, и Вельмина осталась в тишине, один на один с раненым. Несколько минут она рассматривала искореженное, обожженное тело. Потом заметила на животе, прямо по центру, странное синее пятно. Она наклонилась ближе и удивленно моргнула при виде изображения королевского герба, которое было загадочным образом помещено под кожу, да еще и переливалось в свете ламп так, словно изображение нанесли черным перламутром. Королевское клеймо… Вельмина помянула Бездну, и на миг ей сделалось так жутко, что зубы застучали. Она с силой стиснула кулаки. Так, успокойся. Ничего плохого не происходит. Вернее, конечно, ничего хорошего тоже… Но ведь этот человек совершенно беспомощен.

И Вельмина продолжила осмотр и, к собственному удивлению, нашла еще кое-что любопытное помимо клейма на плече. Сквозь вздувшиеся волдыри на груди мужчины проглядывал еще какой-то знак, тоже оставленный под кожей – и тоже явно какой-то герб. Но из-за ожогов Вельмина смогла разглядеть только часть темно-зеленого оттиска.

– Как интересно, – пробормотала она, – да на тебе, дружище, места свободного нет. Весь покрыт печатями.

Но нужно было что-то делать. Об этих знаках она обязательно расспросит потом…

И Вельмина занялась делом. Сперва она взяла немного крови мужчины – кровь обязательно должна присутствовать как один из ингредиентов. Затем, полистав справочник «Алхимия живого», собрала все необходимые составляющие раствора и занялась изготовлением субстанции, которая должна была закрыть раны и ожоги. Из мыслей не шел и тот прискорбный факт, что человек этот до определенного момента мог идти в таком-то состоянии и что состояние это просто катастрофически ухудшалось. Поэтому Вельмина взяла еще несколько капель крови и капнула в пробирку с индикатором, который должен был показать, нет ли привязки жизненных сил этого человека к какому-нибудь предмету извне. Привязка обнаружилась сразу: стеклянно-прозрачный индикатор окрасился в пурпур. Становилось все интереснее, и Вельмина занялась изготовлением еще одного раствора, который должен был попросту запечатать утечку жизненных сил в теле мужчины.

Когда оба раствора были готовы, Вельмина наполнила ими два шприца, а затем, присев на тот же стульчик, по очереди ввела растворы мужчине в вену. Делала она это в первый раз, и нащупать крупную вену оказалось непросто. Прикусив губу, Вельмина несколько раз промахнулась, но затем все-таки попала – и выжала поршень шприца до упора. Медленно, так, чтобы раствор попадал в кровь малыми дозами. То же проделала и со вторым шприцом, и затем прижала к проколам свернутую марлю и подержала, чтобы ранки закрылись.

– Ну, вот и все, – сказала Вельмина, скорее, себе, потому что мужчина по-прежнему не приходил в себя.

Однако спустя несколько минут появились обнадеживающие изменения: дыхание его выровнялось, сделалось глубже, а жуткая краснота ожогов начала бледнеть.

Вельмина, не удержавшись, снова посмотрела на тот, зеленый, герб на груди. По прежнему ничего не разобрать… Но это ничего. Если у этого человека есть хоть капля признательности, может, он и сам что-нибудь о себе расскажет? Одно было ясно: вряд ли это безродный нищий. Он явно выдавал себя не за того, кем был на самом деле, но почему-то Вельмину это больше не пугало. Она как будто помедлила перед тем, как босиком ступить в холодный ручей, а потом решилась и шагнула вперед.

Она поднялась со стульчика, выглянула из лаборатории: старый Солветр дремал под дверью, сидя в принесенном кресле.

Вельмина позвала его, и дворецкий тут же уставился на нее мутным со сна взглядом.

– Давайте оттащим его в гостевую спальню, – попросила Вельмина, – он уже не умрет. Нет больше причины умирать. А раны затянутся. И вшей на нем нет.

* * *

Она просидела у постели неизвестного подаренного ей мужчины до вечера. То и дело трогала его лоб, опасаясь сильного жара, и время от времени щупала пульс на смуглом запястье. Вельмина осторожно брала большую и тяжелую руку в свои, прижимала пальцы там, где звучали отголоски биения сердца, и, поглядывая на хронограф на цепочке, отсчитывала тугие удары. Поначалу она даже испытывала что-то вроде неловкости оттого, что сидит рядом с совершенно обнаженным незнакомым мужчиной, и не только сидит, но и трогает его, но потом убедила себя, что в этом нет ровным счетом ничего неприличного или пошлого. В конце концов, она его вытащила практически из Бездны, а теперь нужно просто следить за состоянием.

Вслушиваясь в тихое размеренное дыхание, Вельмина старалась думать о том, что теперь, когда ее выпустили из тюрьмы и Аривьен попросту поглотил соседнее королевство, жизнь не будет слишком отличаться от того, как она жила до этого. Даже если не получится вернуть счета де Триоль, она что-нибудь придумает. Продаст часть драгоценностей. Потом нужно будет обязательно узнать, где похоронили Кельвина, и поставить там надгробие. Что-нибудь изысканное, Кельвин был большим поклонником резьбы по камню. Ну а там… Теперь она была вдовой и могла позволить себе многое, например начать изготавливать омолаживающие снадобья и продавать их всем желающим. А еще – Вельмина тут же постаралась отбросить эту мысль подальше – возможно, к ней кто-нибудь посватается. Вот этого не хотелось. Или наоборот, хотелось – Вельмина и сама не понимала. Поймала себя на том, что осторожно поглаживает кисть мужчины, крепкую, перевитую синими венами. У Кельвина были совсем другие руки, тонкие, музыкальные. А тут… Если схватит такой ручищей, мало не покажется.

Вспомнив о том, что наверняка процессы регенерации уже идут полным ходом, Вельмина поднялась со стула и, склонившись над несчастной своей собственностью, осторожно отогнула край простыни. Уж очень хотелось посмотреть, что там за зеленый герб у него на груди. Отогнула – и замерла, не веря своим глазам. Ее снадобье сработало даже лучше, чем можно было предположить: обожженная кожа слезла, а под ней наросла новая – и даже не тоненькая розовая пленочка, какая бывает обычно после ожогов, а совершенно нормальная, здоровая кожа. И под этой кожей малахитовой зеленью поблескивал летящий орел, несущий в когтях извивающуюся змею. Герб правящей династии Аривьена. Вельмина сдвинула простыню ниже – а на животе, сразу под грудиной, красовался герб Селистии, что примечательно – змея, в тугих кольцах душащая орла.

– Бездна знает что, – пробормотала Вельмина.

И, сама не зная зачем, провела ладонью по новой гладкой коже, под которой даже сейчас ощущались тугие мышцы. В этот миг тихо скрипнули дверные петли, и Вельмина воровато отдернула руку. Не хватало еще, чтобы ее застали за тем, что она беззастенчиво щупает незнакомца.

В дверях появилась Тавилла.

– Там это, – сердито сказала она, – жмот ваш приехал, госпожа. В дверях топчется, желает вас видеть.

И сразу стало неприятно. Вот ведь странно: пока Вельмина сидела рядом с медленно исцеляющимся мужчиной, то чувствовала себя как будто бы на своем месте. Лишь только появился Ариньи – ладони мгновенно вспотели, а грудь словно обручем стянуло.

– А нельзя ли передать ему, что я занята? – пробормотала Вельмина, торопливо натягивая простынь до четко очерченного подбородка. Мельком отметила, что отек почти спал с лица, и что второй глаз, который до этого был под повязкой, почти не пострадал, и что слипшиеся стрелками темные ресницы… придают незнакомцу совершенно трогательный и беззащитный вид… от которого почему-то сердце забилось чуточку быстрее.

– Я говорила, – Тавилла покачала головой, – но этот надутый индюк объявил, что никуда не уйдет и вас дождется. С букетом явился, между прочим.

Вельмина обреченно вздохнула.

– Понятно. Тогда я попрошу тебя посидеть здесь до моего возвращения. Вдруг он проснется?

– Только если с ружьем, – буркнула Тавилла, – кто знает, что у него на уме?

– Я тебе… перстень оставлю. К тому же, когда он придет в себя, будет не сильнее котенка…

Тавилла фыркнула.

– Знаем мы этих котят! Ладно уж, посижу. Идите, госпожа, только вы уж, пожалуйста, будьте осторожны. Вы хоть замужем пять лет и прожили, а совершенно мужчин не знаете.

– Это точно, – вздохнула Вельмина.

Мужчин она не знала совершенно.

* * *

…И один из них, когда она вышла в холл, с преувеличенным вниманием рассматривал портрет Кельвина де Триоля, где хозяин дома был изображен в охотничьем костюме и в окружении своры борзых.

Дэррин Ариньи был одет роскошно: камзол, переливающийся как павлинье перо, темно-синие штаны, заправленные в высокие, до блеска начищенные ботфорты. За спиной он держал пышный букет садовых гортензий – в этот момент Вельмина с грустью подумала, что первый и последний букет Кельвин подарил ей на свадьбу. А еще, что вышла к гостю она в том же самом синем платье, в котором ездила во дворец, а потом еще и занималась изготовлением препаратов… Вон, капнула на рукав, и теперь там выбеленное пятнышко. А следом со скоростью молнии в голове пронеслась мысль и о том, что если бы она, Вельмина, не была такой никчемной, пугливой и жалкой, то, быть может, Кельвин все-таки предпочел мужскому именно ее общество. Но она была именно такой: воспитанной в строгости девушкой, мало что знавшей о жизни, никчемной, пугливой и жалкой, и с этим ничего не поделаешь, а теперь вот сам наместник пожаловал, да еще с букетом, и совершенно непонятно, чем все закончится.

Печаль была в том, что Ариньи ей не нравился. Совершенно.

Но Вельмина все же взяла себя в руки, подошла и присела в приветственном поклоне.

– Ваша светлость… Удивлена, что вы здесь.

Несколько мгновений Ариньи молча смотрел на нее, а затем – так же молча – протянул букет.

– Госпожа де Триоль… – Он прочистил горло. – У меня выдался свободный вечер. Могу я пригласить вас на прогулку?

Вельмина поднесла гортензии к лицу, вдохнула волшебный, тонкий, пьянящий аромат. Ну надо же! Наместник принес ей букет, приглашает на прогулку, а ей и не очень-то хочется, на самом деле с куда большим удовольствием она бы вернулась в лабораторию и посмотрела, как там ее подопечный.

– Я благодарна за цветы, ваша светлость, – ответила она наконец, – но будет ли это приличным, совместная прогулка? Я ведь только недавно овдовела. Возможно, в Аривьене более свободные нравы, но здесь мы привыкли жить несколько по-иному…

– Да бросьте, – Ариньи склонился к ее лицу, заглядывая в глаза, – у вас был слишком неудачный брак, чтобы долго быть в трауре. И не смотрите на меня так, мне рассказали все и про всех. Ну и, наконец, я подписал указ о возврате вам счетов вашего покойного супруга. Вам не кажется, что я достоин награды?

– Но мне нечем вас наградить, – твердо ответила Вельмина, хотя это стоило ей ох каких усилий. Очень хотелось развернуться и убежать от Ариньи куда-нибудь вглубь дома… Но разве от такого убежишь?

– Мне будет довольно вашего общества, – ответил он, – полно вам. Выходите, повозка ждет.

Коротко обозначив поклон, Ариньи вышел прочь, а Вельмина так и осталась стоять с букетом, вдыхая изысканный аромат. Затем, опомнившись, она заметалась по холлу.

– Солветр! Солветр, иди-ка сюда!

И, едва дворецкий появился на пороге холла, вынырнув из темного коридора, Вельмина всучила ему цветы:

– Поставь их в воду, будь добр.

А сама метнулась в смежную гостиную, к зеркалу, торопливо приглаживая выбившиеся из прически локоны.

Оглядела себя – низкорослая, костлявая и смуглая. Только жемчуг и спасает. Зачем она такому видному мужчине, как Ариньи?

Но делать было нечего, и Вельмина мужественно двинулась к выходу.

…Это оказалась новенькая самоходная повозка, за рулем которой никого не было. Ариньи медленно мерил шагами тротуар, а как только Вельмина вышла, заулыбался, словно довольный котяра. Его улыбка тоже Вельмине не понравилась, но она, помня о счетах и подаренном букете, подошла к нему.

– Вот и ладно. – Ариньи нервным жестом провел рукой по гладко зачесанным волосам. – Позвольте, помогу вам разместиться.

– Вы сами поведете экипаж? – только и спросила Вельмина.

– Конечно. В Аривьене у меня была коллекция таких экипажей, от одноместных до самых крупных, с тремя диванами.

Он подал руку, и Вельмина, опираясь на нее, забралась по откидной лесенке и уселась в пухлое кресло рядом с креслом возницы. Ариньи сложил лесенку ловким нажатием на какой-то рычаг, а сам попросту запрыгнул на свое место. Вельмина с интересом рассматривала устройство повозки. Такие штуки завезли в Селистию именно из Аривьена, и придумали их именно там – потому что в Аривьене в основном занимались алхимией неживого и преобразованием веществ, тогда как в Селистии была повальная мода на трансмутацию живых тканей. Дальше всех в своих изысканиях продвинулась королева, сделав из человека настоящего дракона. Кому-то из мэтров удалось превратить человека в волка, и один мэтр так и застрял в этом состоянии: теперь он жил в зоологическом саду Нижней Пантеи, и на него указывали детям, мол, вон до чего довела наука.

Прямо перед креслом возницы – Вельмина попросту не знала, как еще назвать человека, управляющего таким аппаратом, – из деревянной панели торчала горизонтальная рейка, обшитая кожей, а из пола вырастала целая гроздь рычагов с блестящими полированными рукоятками. Судя по тому, как уверенно легли пальцы Ариньи на один из рычагов, управлять повозкой он собирался именно ими.

– Вы ездили на этом раньше? – все же спросил он, чуть снисходительно.

– Ездила, – честно ответила Вельмина, но промолчала, что и езда ей не сильно-то нравилась.

Мягкий толчок где-то под ногами – и повозка неторопливо покатилась по улице. Вельмина запоздало сообразила, что ее наверняка увидят соседи и знакомые и на следующий день вся Пантея будет знать о том, что маркиза де Триоль не соблюдает траур, а сразу же бросилась на шею наместнику, но было поздно что-то менять. Поэтому она спокойно сидела и смотрела по сторонам – на вечернюю улицу, на фигурно стриженные малахитовые кипарисы, на светлые фасады домов и затейливые ограды. Над Пантеей повисли сумерки, и небо было нежно-лиловым, каким оно бывает только по весне, и на клумбах алыми мазками распускались тюльпаны, и кусты жасмина уже были усыпаны белыми звездами. Вельмина вдохнула поглубже и невольно улыбнулась. После королевской тюрьмы даже воздух казался невероятно вкусным.

– Куда мы едем? – спросила она у Ариньи.

– Я позволил себе заказать столик в «Звезде Пантеи».

– Что обо мне потом скажут, ваша светлость?

– Дэррин, – сердито поправил он, – мне будет крайне приятно, если вы перестанете тыкать мне в лицо этой «светлостью». И, честно говоря, плевать я хотел, что потом скажут… Но скажут ли? Местные аристократы будут молчать, потому что понимают, что хозяин поменялся и что они целиком и полностью зависят от того, будет ли новый хозяин к ним благосклонен.

«Понятно», – подумала Вельмина, а вслух спросила:

– Зачем вы подарили мне раба… Дэррин? Разве в Аривьене до сих пор есть рабство?

– Конечно, есть. И, полагаю, это правильно. В рабство в основном попадают преступники или банкроты. Кроме того, банкрот может продать в рабство кого-нибудь из своей семьи, и даже необязательно до конца жизни. По-моему, все справедливо.

– Но зачем вы подарили мне умирающего раба? Вы же видели…

Тут Дэррин фыркнул.

– Умирающего? Хотел бы я быть таким умирающим! Его пока скрутили, он одного нашего парня помял так, что тот теперь в госпитале с переломанными ребрами, а другому сломал руку. Пусть скажет спасибо, что я его не вздернул сразу же! Впрочем, – он покосился на Вельмину, – если он будет валять дурака и плохо работать, вы можете его мне вернуть. Я его повешу.

Вельмина промолчала. Все сводилось к тому, что тот мужчина, который сейчас спал в гостевой спальне, был попросту к чему-то – или к кому-то – привязан, и когда привязка разорвалась, он и начал умирать.

– Он жутко обожжен, – несмело сказала Вельмина. – Где вы его нашли?

– В пригороде шатался. Да и ерунда все это, он здоров и силен как бык. Если вас так беспокоит его здоровье, могу вам лекаря вызвать, пусть осмотрит.

– Не надо. Я сама все сделала.

– Так вы еще и лекарь? Ну надо же!

Вельмина хотела сказать, что она – немножко алхимик, но почему-то не стала. В конце концов, Ариньи она совсем не знала, чтобы откровенничать.

Между тем они подъехали к «Звезде Пантеи», роскошному особняку, фасад которого выходил на первую линию от реки, а балконы соответственно на реку, с видом на Верхнюю Пантею и кружевной шпиль дворца. Ариньи учтиво подал руку, помогая спуститься, и решительно повел внутрь.

Шагая сквозь главный холл, Вельмина понимала, что краснеет: на нее смотрели, она это чувствовала. Потом стало еще хуже: выяснилось, что Ариньи заказал столик даже не в общем зале, а в отдельном кабинете с балконом и с видом на Верхнюю Пантею. То есть получалось, что они будут ужинать наедине. Что делать? О чем с ним разговаривать? Не сидеть же в тишине, уплетая поданные блюда?

Вельмина села за стол, великолепно сервированный. Взгляд заполошно метнулся, обегая комнату, наткнулся на широкий диван. Вельмина нервно схватила вилку. Поймала тяжелый взгляд Ариньи и уставилась в пустую тарелку.

– Да что с вами? – спросил он. – Что-то не так?

– Нет-нет, все так, – запинаясь, пробормотала она.

– Тогда какой Бездны?..

Вельмина оторвала взгляд от белого фарфора и твердо посмотрела на Ариньи.

– Все так… Дэррин. Но и вы… должны меня понять. Здесь совершенно другие нравы. Меня так воспитали…

– Забитой мышью вас воспитали!

– Пусть, – согласилась Вельмина, – но сразу этого не изменить. И мне непривычно… и даже стыдно идти на ужин с мужчиной, который мне не муж. Тем более что муж только на днях был предан земле…

Ариньи энергично рубанул ладонью воздух, словно отсекая все, только что услышанное.

– Я вас понял, госпожа де Триоль, – резко сказал он, – но поужинать-то вы со мной можете? Кажется, от вас не убудет. А мне приятно. Будем разговаривать. Просто разговаривать, согласны?

Вельмина послушно кивнула.

– Да, согласна. Что бы вам хотелось услышать?

В это время принесли первые закуски, и Вельмина поняла, что не помнит, когда ела в последний раз. Она осторожно подцепила вилкой крупную очищенную креветку из салата и отправила ее в рот. Официант поднес Ариньи запечатанную бутылку вина, тот придирчиво осмотрел этикетку и кивнул. Вельмина была равнодушна к вину. Нет, конечно же, она его пробовала, но вскоре ей стало неинтересно. Взвешивание составляющих алхимических препаратов казалось куда более увлекательным…

– Итак, – сказал Ариньи, поднимая наполненный до краев бокал, – за встречу с прекрасной, освобожденной из темницы маркизой де Триоль!

Вельмина улыбнулась и пригубила вина, в то время как Ариньи свой бокал осушил почти одним глотком и кивнул официанту, мол, наливай еще.

Сложив домиком толстые пальцы, он уставился на Вельмину, пристально рассматривая ее, затем попросил:

– Расскажите мне, как так получилось, что вы оказались замужем за де Триолем? Почему вы его выбрали? Красив был, мм?

Вельмина пожала плечами.

– Все очень просто, Дэррин. В Селистии девушки из богатых, да и не очень богатых семей никогда не выбирают себе мужа. Обо всем договариваются родители. И Кельвин… он приехал однажды к нам и сразу пошел поговорить с отцом. Вот и все. Отцу не было резона отказывать родовитому жениху, так я и оказалась замужем.

– Я надеюсь, ваш муж снизошел к вам хотя бы в первую ночь?

Кровь ударила в голову, и Вельмина поняла, что вот именно сейчас она расплачется от горького и жгучего стыда. Снова все просыпалось в памяти: и то, как ей было невыносимо видеть еще одного мужчину на супружеском ложе, и то, как ей было потом больно и неприятно…

– Я не хочу об этом говорить, – просипела она.

И, не зная, что делать, схватила свой бокал и сделала несколько больших глотков. Теплая волна прокатилась по горлу, а глаза внезапно заслезились. Огоньки свечей поплыли и размазались в полумраке, который должен был быть приятным.

Ариньи, видимо, сообразил, что сболтнул лишнего.

– Прошу прощения, – пробормотал тихо и потребовал третий бокал. – Мне жаль, что у вас все так получилось.

Вельмина покачала головой.

– Вряд ли вам жаль на самом деле. Но я все равно не хочу это обсуждать. У нас не положено выносить отношения с супругом за пределы дома, понимаете? И мне бы хотелось… – тут она вспомнила, чего на самом деле ей хотелось несколько часов назад, – мне бы хотелось хотя бы немного уважения к вдове.

– Как скажете. – Ариньи скривился и принялся за отбивную, чудесную отбивную на подушке из тушеных овощей.

Вельмина тоже ковырнула вилкой свою порцию, но почему-то кусок в горло не шел. Она подумала, что на самом деле имеет право сказать «нет» человеку, который ей не очень-то приятен, а Ариньи ей и в самом деле неприятен, где-то на животном уровне, неподвластном разуму. С точки зрения рационального рассудка, конечно же, Вельмине следовало быть ласковой с наместником, который мало того что обещал вернуть счета, так еще и раба подарил, и букет прекрасных гортензий. Но что-то внутри Вельмины горячо протестовало против общества этого мужчины. Взгляд постоянно искал – и, как назло, постоянно находил все новые черты, которые были Вельмине неприятны. То толстые бледные пальцы, то слишком напомаженные и зализанные назад волосы, то рыхлые щеки, которые того и гляди сползут на воротник-стойку, то объемное брюшко, нависшее над поясом.