Ольга Володарская
Наш грешный мир

Ева

Красота изменчива…

Большинство женщин утрачивает ее со временем.

Есть те, которые с годами становятся лучше. Их сравнивают с дорогим вином.

Ева Шаховская не относилась ни к тем, ни к другим. Она была хороша и девочкой, и девушкой, и став зрелой женщиной, по праву гордилась своей красотой. В этом Ева пошла в бабушку, княжну Шаховскую. Та до семидесяти лет оставалась невероятно привлекательной и кружила головы мужчинам, годящимся ей в сыновья…

Еве в этом году исполнился сорок один год. Возраст не критичный, а все же… пятый десяток. Да, времена Бальзака прошли, и в двадцать первом веке сорокалетняя женщина считается еще довольно молодой. Однако все Евины приятельницы-одногодки скрывали свой возраст и прочно сидели на «уколах красоты». Выглядели они изумительно, на тридцать пять максимум, но все как-то одинаково. Шаховская, глядя на их гладкие лица со странно растянутыми в застывших улыбках ртами, радовалась тому, что не поддалась стадному чувству и осталась верной обычным кремам от морщин. Бабка ее, покойница, считала лучшим средством для поддержания кожи в тонусе простоквашу. Ева ею нет-нет да тоже пользовалась. А еще ходила на массаж. Вот и все. А неглубоких мимических морщинок не стыдилась. Как и возраста. Когда спрашивали, сколько ей, честно отвечала: «Сорок один». Приятельницы ахали и закатывали глаза.

Сегодня Ева выглядела не лучшим образом. А все из-за недосыпа. Времена, когда она после бурных ночей оставалась свежей, как майская роза, прошли. Теперь Ева щадила свой организм, опасаясь того, что он отомстит ей синяками под глазами и отечностью. Даже крепкие напитки практически перестала употреблять. Хотя раньше любила выпить, особенно настоящей перцовки. Она и сейчас иногда позволяла себе излишества. Но только если знала, что следующий день сможет провести дома, не показываясь на люди с помятой физиономией. Причиной сегодняшнего недовольства собой была, впрочем, совсем не перцовка. А двенадцатичасовой перелет из Америки. Бедная Ева вынуждена была сидеть в «экономе» и не смогла сомкнуть глаз. Билетов в бизнес-класс не оказалось, а в Москву нужно было попасть срочно. Пришлось соглашаться на «эконом» и сидеть в ужасном кресле, да еще между двумя не самыми приятными людьми. Ева пыталась поменяться местами с кем-нибудь из бизнеса-класса, козырнув своим именем, но никто не согласился. А один дядя еще и обидел вопросом: «Ева Шаховская? Не знаю такой!»

Не сказать, что это был сильный удар по самолюбию, но приятного мало. Еще три года назад ее имя гремело, песни звучали, как говорится, из каждого утюга, а сейчас есть те, кто уже и не помнит Еву Шаховскую. Слава так же легко ускользает, как и красота, и если последняя осталась верна ей, то первая…

Увы, нет!

Успокаивало одно: из шоу-бизнеса Ева Шаховская ушла сама. Спустилась с музыкального Олимпа по доброй воле, а не была скинута вниз, как многие, в том числе ее брат Денис. Он же Дусик для своих и Дэнис для публики. Как певец брат был востребован только до тех пор, пока спал с продюсером. Тот вкладывал деньги в своего любовника, и оба были довольны. Но наигравшись с Дусиком, покровитель потерял к нему интерес. Без мощных финансовых вливаний безголосый и откровенно гомосексуальный Дэнис был никому не интересен. И пусть до самой вершины он так и не добрался, но падал стремительно и драматично. Отбил себе все мозги, из-за чего пошел на преступление. Желая озолотиться, Дусик чуть не убил человека. И, ожидаемо, сел в тюрьму. Выйдя, снова ввязался в криминальную историю, и снова ради денег, способных вернуть его в шоу-бизнес. Но в этот раз все закончилось плачевнее – его убили. Это было семь лет назад. И о певце Дэнисе за это время никто не вспомнил. Будто и не было его.

А сколько еще таких «однодневок», канувших в Лету… Сотни, если не тысячи.

…Ева в очередной раз вспомнила кошмарный перелет и нахмурилась. Если верно говорят, будто радость жизнь продлевает, а негатив укорачивает, то она потеряла как минимум неделю. Добравшись до дома, она немного поспала. Потом приняла контрастный душ, выпила кофе. Если бы не одно очень важное мероприятие, она провела бы остаток дня иначе. Заказав из ближайшего ресторана русской кухни разносолов, уселась бы перед телевизором с графином ледяной водочки. В пижаме, маске для волос и со слоем жирного крема на физиономии. Затем, сытая и чуть пьяная, повалялась бы в ванной. А потом допила бы водочку и улеглась в кровать с берушами в ушах и неуложенными волосами.

Но Ева прилетела в Москву специально для того, чтобы попасть на торжественный вечер в Дворянском собрании. Давно, еще в конце девяностых, Ева по праву заняла место среди его членов. Тогда это было модно, и многие нувориши запросто скупали грамоты, подтверждающие их якобы благородное происхождение. Зачастую эти новоявленные «дворяне» были просто-напросто братками, прадедушки которых жгли и разоряли помещичьи усадьбы. Истинные дворяне таких презирали, забывая о том, что сами аристократы едва ли наполовину. И это в лучшем случае. Тот же основатель Собрания, граф Бестужев, был рожден простолюдинкой из глухого села. Пусть и хорошо образованной, благодаря тому, что в СССР крестьянским детям везде была дорога. В Еве же «голубая кровь» разбавилась сильнее. Истинной аристократкой была лишь бабка. Но зато с какой родословной! По матери Анненкова, по отцу Шаховская. Два именитых рода объединились, чтобы на свет появилась Элеонора. Если бы не революция, бабка могла стать чуть ли не самой завидной невестой Российской империи. И титул, и богатство. Все при ней. А если прибавить к этому ее невероятную красоту… А потом приплюсовать шарм, обаяние и хитрость…

Да бабка могла бы императрицей стать, если б захотела!

Ева унаследовала бабкину красоту и фамильные черты Шаховских. И даже имя бабка ей сменила: с простецкой Ефросиньи на изысканную Еву. Элеонора родила сына Эдуарда от Петра Новицкого, выходца из поповской семьи, тот тоже женился на самой обычной девушке, и на свет появились Фрося с Дениской. А потом Ева поменяла и фамилию, гордясь наследием предков. А о ближайших родственниках – простолюдинах просто не упоминала.

Но сегодня на вечере в Дворянском собрании она будет представлять не Шаховских, а Анненковых. Из Парижа в Москву прилетел князь Евгений, прямой потомок декабриста Ивана Александровича. Его прадед в семнадцатом году прошлого века эмигрировал во Францию и воссоздал там Дворянское собрание по образцу петербургского. Его дело продолжили сыновья, а потом внук и правнук. Евгений на исторической родине бывал, но ребенком. И вот решил посетить Россию в сознательном возрасте. Еву, как представительницу рода Анненковых, очень просили присутствовать при встрече дорогого гостя. И она не отказала. Даже согласилась на перелет в «экономе» – не столько, чтобы уважить предводителя дворянства, графа Бестужева, сколько желая познакомиться с дальним родственником…

С близкими у Евы отношения как-то не складывались.

До начала приема оставался час. Немного, но этого времени должно хватить на сборы и дорогу. Благо Собрание располагалось в километре, и Ева намеревалась пойти пешком, так быстрее будет. Обычно она опаздывала, когда на пять минут, а, бывало, и на час. Но на этот раз решила явиться вовремя, вспомнив о том, что точность – вежливость королей.

Стоя у зеркала, Ева приводила в порядок волосы и радовалась тому, что ей идут строгие прически. На сложную укладку времени не оставалось, и она сделала высокий пучок. Но чтоб прическа не смотрелась скучно, украсила волосы старинным серебряным гребнем. Купила Ева его на блошином рынке Мадрида, наметанным глазом определив ценную вещь. Уж в чем в чем, а в антиквариате и украшениях она разбиралась как никто. Даже подумывала открыть шоу-рум со старинными вещицами, но пока руки не доходили.

Собравшись за рекордное для роскошной женщины время, Ева прошествовала в прихожую. Перед тем как покинуть квартиру, бросила взгляд в большое овальное зеркало. В него еще бабка смотрелась, когда жила в этой квартире. А внучка наблюдала за ней и восхищалась. Элеоноре тогда было гораздо больше, чем Еве сейчас, но выглядела она лучше многих сорокалетних. В школе родительницы поначалу принимали ее за мать маленькой Фроси. А одноклассники девочки в разговорах называли бабку леди Лина. Голубоглазая блондинка, стройная, элегантная, всегда с иголочки одетая Элеонора на самом деле выглядела как истинная леди. Еве хотелось надеяться, что и она от бабки не отстает. Вот только отражение в зеркале не спешило с ней соглашаться. Нет, внешне она была копией бабки: голубоглазая, белокурая, стройная. Одета «с иголочки» и с некоторых пор весьма элегантно, хотя раньше предпочитала откровенные наряды с неизменным декольте. Вот только на леди никак не тянет…

«Ты как щенок из помета уличной шавки, на которую взобрался породистый пес по недосмотру хозяина, – как-то выплюнула Еве в лицо бабка. – И пусть экстерьер взяла от родителя с родословной, но нутро-то не спрячешь! Как есть дворняжка!» Это было обидно. Особенно потому, что Элеонора много лет твердила Еве-Ефросинье о том, что именно в ней сосредоточились все фамильные черты Шаховских и Анненковых. Но когда бабка с внучкой разругались, Ева в одночасье превратилась в «дворняжку» и «потомство уличной шавки».

А все потому, что Элеоноре никогда не нравилась жена сына Эдика. Она называла ее деревенской дудоней. И не разрешила бы разлюбезному чаду на дудоне жениться, если бы не разочаровалась в нем самом. Дело в том, что дворянский внук и сын весьма достойного отца трижды оказывался в тюрьме. «Откинувшись» после первой трехлетней отсидки, он и женился. Элеонора понимала, что шансов заполучить достойную, по ее мнению, жену у сыночка нет. Потому дала добро на брак. Но когда сын получил второй срок, прокляла его. А его детей после кончины «деревенской дудони» забрала себе.

…Воспоминания о бабке разбередили душу. Ева глянула на себя еще раз. Может и хорошо, что она не точная копия Элеоноры? В самой-то бабке никакого внутреннего благородства не было. Властная, непримиримая, жесткая, она походя разбивала мужские сердца, рушила браки и отнимала жизни. На старости лет вообще сбрендила, втянув ближайших родственников в дикую игру по поиску фамильных сокровищ^[2]. А в результате погибли люди, в том числе ее внук Дусик. Благородство от происхождения не зависит, тут людская натура правит. А у Евы она не хуже Элеонориной. Да, она не святая. Грешила и грешить будет, но ангелочком прикидываться, как бабка, не собирается.

– В аду вместе гореть будем, – процедила Ева и, отогнав прочь воспоминания о старой ведьме Элеоноре, покинула квартиру.

* * *

Не опоздать не получилось. А все из-за приставал. Сначала к ней прицепился попрошайка, потом усатый джигит, в кепке-аэродроме и усыпанных бриллиантами часах «Ролекс» (прибыл в Москву прямиком из девяностых, не иначе), а в довершение тучная бабенка в цветастом трикотаже, желающая получить автограф. Именно она сильно задержала Еву. Сначала долго искала листочек и ручку, потом рассказывала, как тяжело ей живется в поселке под Калугой, восхищалась обновленной Москвой, в которой не была пятнадцать лет, потом радовалась встрече с Евой Шаховской. Та отмахнулась бы от тетки, но живы были воспоминания о мужике из бизнес-класса, и захотелось почувствовать себя звездой. Потому и проявила внимание и чудеса терпения. Расписавшись на надорванном билете в Третьяковку, Ева поспешила расстаться с теткой. Странно, своих фанатов она представляла несколько иначе. Ее обожали мужчины всех возрастов и юные девушки, видевшие в ней предмет для подражания.

«Неужто все позабыли? – ужаснулась Ева. – Мужчины вожделеют других, а девочки их же копируют? А Ева Шаховская теперь интересна только замотанным бытом провинциалкам?»

– Наконец-то! – услышала она визгливый голос и встряхнулась. – Ева, дорогая, вы опаздываете!

– Всего на десять минут, – глянув на циферблат усыпанных бриллиантами часов, заметила она.

– Но точность…

– Да, да, помню. Только я княжна, а не королева.

– А выглядите точно как она, – польстил Еве председатель Дворянского собрания граф Бестужев, встречавший гостей у парадного входа. – Но вы и сами знаете. Поэтому водрузили на голову корону…

«Это гребень, – мысленно ответила ему Ева. – Танцовщицы фламенко украшают такими волосы. Мой, наверное, принадлежал любовнице важного синьора, но никак не королеве». А вслух произнесла:

– Дорогой гость, как я понимаю, уже прибыл?

– Вот именно! – всплеснул тоненькими ручками граф. Он был невероятно худ и бледен. Носил исключительно костюмы или фраки, а крашенную в черный цвет редкую шевелюру укладывал гелем волосок к волоску. Еве он напоминал Дракулу из мультфильма «Монстры на каникулах». – Пойдемте скорее, мне не терпится вас друг другу представить.

– Мне нужно припудрить носик, – с милой улыбкой сообщила Ева и направилась в дамскую комнату.

Пробыла она там минут пять. Тянула время из вредности. Ей не понравилось, как вел себя Бестужев. Суетился так, будто сам царь-император воскрес и явился на их прием. Подумаешь, князь из Парижа! Правда, по слухам, действительно чистокровный князь. Белоэмигранты первой волны соблюдали чистоту крови и старались заключать браки только в своем кругу, с отпрысками дворянских фамилий. По крайней мере, в семье Анненковых это было принято. Так что Евгений, в отличие от Евы, не дворняжка, а настоящий породистый кобель. Но тем приятнее будет с ним поиграть.

«Соблазню его и брошу, – решила вдруг Ева. – К черту кровные узы. Не дружила с родственничками половину жизни, нечего и начинать…»

Бестужев чуть ли не танцевал джигу от нетерпения. Увидев выходящую из уборной княжну Шаховскую, кинулся навстречу и схватил под руку.

– Почему вы так нервничаете, граф? Не первый заграничный дворянин у нас в гостях, – спросила Ева.

– Евгений особенный.

– Чем же он необыкновенен? – заинтересовалась она.

– Он наследник огромного состояния.

– Серьезно? – Ева остановилась. Графу тоже пришлось притормозить. – И откуда дровишки? Аристократы первой волны если и вывезли фамильные сокровища из России, то все разбазарили в первые годы эмиграции. Заработать капитал на Западе удалось единицам, и Анненковых среди этих богатеев нет.

– А Бернштейны есть.

– Евреи? Не сомневаюсь. Только какое отношение к ним имеет Евгений?

– Арам Бернштейн его отец.

– Тю! Та шо ж ви мне за чистоту крови чесали? – с нарочитым еврейским акцентом пропела Ева.

– Приемный, – терпеливо разъяснил граф. – Бернштейн взял маму Евгения с малым ребенком и воспитывал его как своего. Других детей не народили. Арам умер в прошлом году. Завещал все сыну, но состояние тот получит лишь после женитьбы и появления на свет наследника, не важно какого пола.

– Так он за невестой сюда приехал?

– Именно. Матушка настаивает на том, чтоб Евгений выбирал из своих. Нужна русская девушка благородных кровей. На другую она не согласна, а брак может быть заключен только с ее одобрения.

– Он с мамой приперся? – выпалила Ева и тут же прикусила язык. В благородном обществе грубоватые словечки приравнивались к нецензурной брани.

– Нет, княжна осталась в Париже, – ответил Бестужев, не сдержав недовольной гримасы. – Слаба здоровьем. Но она прислала мне электронное письмо, в котором просила рекомендовать сыну достойных барышень. И если с одной из них у Евгения что-то получится, обещала сделать крупное пожертвование в наш фонд. Сумму оглашать не буду, но поверьте, она более чем впечатляющая.

– Граф, вы что же?.. Хотите свести меня с Евгением?

– Вас? – пораженно переспросил тот. – Нет, что вы. Жениху еще и тридцати нет, а вам… – он помялся, – уже за…

– И что? – напряглась Ева.

– Нет, вы сногсшибательно выглядите! И я, уверен, сохраните моложавость до преклонных лет, – затараторил граф. – Я же знавал вашу бабушку, а вы ее копия… Но, Ева, милая, вы уже зрелая женщина! А князю Анненкову нужна если не дебютантка, то барышня юная, невинная.

– Это вы так решили или его мама?

– Она, – скис Бестужев. – Но я с нею солидарен. Им же детей рожать. А вы, как я понимаю, их не хотите…

Ладно, не сказал «не можете иметь», поморщилась Ева. Все считали, что княжна Шаховская не рожает не потому, что не хочет, а из-за бесплодия.

– Тогда что же вам от меня нужно?

– Содействия. Вы, как родственница, могли бы взять шефство над Евгением. Вы старше, мудрее, можете дать ему дельный совет.

«В морду бы тебе дать, старый хрыч! – разозлилась Ева. – Ты за кого меня держишь, Дракула ты недоделанный? За вышедшую в тираж тетку, которой больше ничего не остается, как пристраивать дебютанток? Я Ева Шаховская, вечная королева вашего скучного бала…»

Закончить гневную тираду она не успела, так как граф наконец подобрался к сути интриги:

– Вы ведь знаете мою внучку Аллочку? Чудесная девушка, не правда ли? И мила, и образованна, и скромна.

«Так вот где собака порылась! – хохотнула Ева мысленно. – Решил пристроить свою внучку! Засидевшуюся «в девках» тетеху, которую даже милой язык не поворачивается назвать. Дурнушка с юношескими прыщами на двадцатипятилетней физиономии».

– Мне и Аллочку под опеку взять? – насмешливо спросила Ева.

– О, это было бы чудесно! – не уловил ее настроения граф. – В вас столько шарма, а Аллочка, что уж греха таить, подать себя совсем не умеет… Да и перед мужчинами робеет. Но если бы за нее взялась такая женщина, как вы…

– Двое подопечных, это как-то слишком. Вам не кажется?

– Отнюдь. Вы возьмете под одно крыло Аллу, под второе Женю…

– И подтолкну их друг к другу?

– Какая же вы умница, Ева! – чуть не захлебнулся восторгом Бестужев. – Я бы даже сказал, уникум. Вы словно мои мысли прочитали… – Граф так крепко ухватил Еву за локоть, что она поморщилась. – Так что, вы согласны?

– Я подумаю… – ответила она туманно и поспешила высвободиться из цепких, похожих на птичьи, лапок предводителя дворянства. – А теперь пойдемте знакомиться с моим родственником. Теперь уже мне не терпится.

Лакей, в подобающем случаю камзоле, распахнул перед Евой двери в зал. Парадную залу Дворянского собрания украшали гирлянды из флажков. На миниатюрных кусочках ткани множился герб рода Анненковых. Щит из четырех частей, верхняя левая – красная, на ней пробитое копьем сердце. Редкий символ, именно по этой детали Ева и узнала герб своих предков. Остальная символика: звезды, кресты, птицы, попадалась и на многих других гербах.

Вообще-то Ева ветвью Анненковых интересовалась мало. Шаховские были ей ближе. Однако перед приемом освежила скудные знания посредством Интернета. Вспомнила, что декабрист Анненков был отправлен в Сибирь в кандалах. Три года провел в остроге, потом отправился на поселение, пока ему, по ходатайству матери, не разрешили поступить на гражданскую службу. В Сибири Иван Александрович провел тридцать лет. Но в Петербург так и не вернулся – власти не пустили. Как и в Москву. Семья осела в N-ске, где Анненков был выбран уездным предводителем дворянства. В N-ске же Иван Александрович умер и был похоронен.

– Ева, приготовьтесь, – услышала она нервный шепот Бестужева. – Перед вами Евгений, и мы направляемся к нему.

Княжна Шаховская тут же собралась. Будто супергероиня перед атакой, активизировала свои сверхспособности. Как-то: шарм, сексуальность, кошачью грацию, магнетический взгляд… Один из ее бывших любовников говорил, что, включая режим атаки на мужчин, она даже несколько иной запах источает, более призывный и дурманящий.

– Дорогой Евгений, разрешите познакомить вас… – застрекотал предводитель, кидаясь к Анненкову.

Ева осталась на месте, чтобы на расстоянии рассмотреть парижского гостя.

Довольно высокий, крепко сбитый, но не толстый. Белокожий и румяный. Большие карие глаза и каштановые кудри, спускающиеся на лоб. На аккуратном носике редкие веснушки. Хорошенький, отметила Ева. Но совсем не в ее вкусе. Похож на плюшевого медвежонка. И выглядит года на двадцать три. У Евы были любовники и такого возраста, но в них была мачистость. А Евгений – это одна сплошная мимимишность. Такого не в койку тащить хочется, а щекотать, гладить по пузику и умиляться.

И все же Ева не была разочарована. Такого увальня легче будет очаровать, а именно это она и намеревалась сделать. Не Аллочке же прыщавой его отдавать!

Бестужев познакомил родственников. Евгений поцеловал Еве руку. Она одарила его многообещающим взглядом. Он зарделся.

– Не выпить ли нам шампанского? – проворковала Ева.

– С удовольствием, – ответил Евгений с мягким акцентом.

И они, позабыв о предводителе, направились к бару.