Ольга Володарская
Мемуары мертвого незнакомца

Глава 3

Вот и знакомый двор. Точно такой же, как раньше, ни капли не изменился. Те же балкончики, веревки с бельем, крутые деревянные ступени, по которым ночью подниматься крайне рискованно, потому что света во дворе как не было, так и нет. Рассматривая его сейчас, поздним вечером, Давид подсвечивал себе фонариком на телефоне.

«Интересно, кто из старых жильцов до сих пор здесь живет? – подумалось ему. – Наверное, те, кто не умер, поразъехались, и теперь двор населяют люди, которых я не знаю?»

Но тут взгляд его упал на балкон прямо над аркой. На нем стояла ножная швейная машинка «Зингер». Он очень хорошо ее помнил. А еще лучше – хозяйку машинки тетю Розу. Их двор был многонациональным, как и весь Тбилиси. В нем жили и русские, и грузины, и армяне, и евреи. Тетя Роза относилась к последним. Называла себя представителем Богом избранного народа, но ни разу не посетила синагогу, находящуюся всего в десяти минутах ходьбы от их дома. Больше всего времени она проводила на своем балконе за машинкой. Строчила на ней с утра до вечера, болтая с соседями, ругая дворовую детвору, сплетничая с продавцами мацони, приносящими во двор новости со всех близлежащих улиц. Свой «Зингер» тетя Роза никогда не убирала с балкона. Зимой закрывала колпаком и укутывала полиэтиленом. А по весне, распаковав, протирала, смазывала, собственноручно отлаживала. Тетя Роза ухаживала за машинкой с таким трепетом, как некоторые за домашними животными. Сейчас «Зингер» стоял на балконе расчехленный. Значит, тетя Роза до сих пор живет в доме и все еще дееспособна. А ведь ей, по его подсчетам, лет девяносто.

Давид сделал несколько шагов по направлению к лестнице, что вела в правое крыло здания. Последний раз он ступал на нее двадцать лет назад. Тогда он спускался, покидая родной дом. А теперь поднимался, чтобы туда попасть…

Если ему, конечно, откроют!

Дато ждал сюрприз. Дверь оказалась новой, железной, вполне современной, а не такой, как раньше, деревянной, с намалеванным краской номером и ручкой, сделанной из согнутого гигантского гвоздя. Давид остановился возле нее и прислушался. Тихо. И окна темные. Наверняка никого нет. Потому что тот, кто по предположению Дато обитал в квартире, был совой и не мог спать в столь ранний час. Он ложился в два, три утра, а сейчас нет еще и полуночи.

И все же Давид постучал. Именно постучал, а не позвонил. Та-та-та-та, так он всегда колотил в дверь, будучи ребенком.

Вдруг из квартиры донесся грохот. Значит, в ней кто-то есть!

Через секунду дверь распахнулась, и Дато увидел на пороге своего старшего брата. Он тер локоть и морщился от боли.

– С испугу ударился о стену, – сообщил Зура. – Задремал только, а тут стук!

– Привет, брат.

– Здравствуй.

– Можно войти?

Зура кивнул и посторонился.

Вот так обыденно встретились братья после долгой разлуки.

Зураб запер дверь, подошел к настольной лампе и зажег свет. Дато смог рассмотреть обстановку комнаты (дверь во вторую была закрыта). Она тоже почти не претерпела изменений с тех пор, когда он был здесь в последний раз. Мебель та же и на прежних местах. Только телевизор на тумбе другой, да вместо допотопного радиоприемника на подоконнике стоит раскрытый, но «спящий» ноутбук.

– Присаживайся, – сказал Зура и указал на стул. – Я сейчас…

Он вышел на балкон и вернулся с бутылкой и парой яблок. Молча достал с полки стаканы и разлил по ним спиртное. В нос Давиду ударил запах домашней чачи.

– За встречу! – поднял стакан Зура и, не чокнувшись с братом, выпил. Дато последовал его примеру. – Закуси! – Он протянул ему яблоко. Давид схватил его и вгрызся зубами в сочную мякоть. Давно он не пил таких крепких напитков – в чаче было не меньше шестидесяти градусов.

– Как дела? – спросил он.

Зураб пожал плечами. Затем проговорил:

– А ты изменился.

– Ты тоже…

Давид помнил старшего брата худощавым, хоть и ширококостным, с растрепанными волосами русого цвета и светлым мечтательным взглядом. Теперь Зураб стал мужчиной с мощными сутулыми плечами и округлым животом, натянувшим трикотаж майки. На голове короткий седой ежик. Залысины. Глаза тоже изменились. Стали свинцовыми: потемнели и утратили блеск. Когда Зура смотрел из-под сросшихся бровей, взгляд его казался не угрюмым, как когда-то, а враждебным.

– Я постарел, знаю, – буркнул Зура и плеснул в стаканы еще чачи.

– Да я не об этом…

Хотя брат прав, он постарел. Густая седина, глубокие морщины добавляли ему пять, семь, а то и десять лет, и Зура выглядел не на свои сорок два, а на пятьдесят.

– А ты все как мальчишка, – хмыкнул он. – Да красивый такой… Что с носом сделал?

– Сломал, пришлось оперировать.

– Кольца на пальце не вижу. Не женат?

– Нет. А ты?

– Смеешься? – криво усмехнулся Зура. – Кому я нужен? – Он поднял стакан и поднес ко рту, но Давид остановил его:

– Постой, а тост?

– На хрен! – по-русски рыкнул брат и опрокинул в себя чачу.

Дато сделал небольшой глоток и отставил стакан. Пить он больше не хотел. И так за сегодняшний день влил в себя дикое количество алкоголя, да еще и разного намешал. Завтра голова будет чугунной.

– Как ты живешь, брат? – спросил Давид.

– Нормально.

– Все пишешь?

– Нет.

– Даже для себя?

– Тем более для себя. На продажу я бы написал. Да никому это не нужно.

– Чем же на жизнь зарабатываешь?

– Грузчик я.

Так вот откуда литые мышцы! Раньше-то Зура тяжелее кисти ничего в руках не держал.

– Много пьешь? – полюбопытствовал Давид. Живот у Зураба был характерный. Такие обычно не у обжор вырастают, а у любителей алкоголя. Особенно пива.

– Не так чтобы очень… Как все!

– С каких пор тебя стало это устраивать?

– Что именно?

– Быть таким, как все.

Он не ответил, вместо этого выпил.

– Надеюсь, ты не хочешь здесь переночевать? – спросил Зура после.

– Нет. Я остановился в отеле.

– В пятизвездочном, конечно.

– Нет, в четырех…

Давил встал, подошел к дивану, над которым висела картина. Море, горы и парусник, плывущий по лунной дорожке и готовый с ней слиться. Сунув руки в карманы, Дато стал всматриваться в морской пейзаж. В детстве он мог подолгу этим заниматься. А все потому, что постепенно картина оживала. Кораблик начинал скользить по волнам, растворяясь в лунном свете, и скрывался за горизонтом или… взмывал в небо?

Сейчас волшебства не произошло. Воображения взрослого не хватило для этого. Но Давид отметил про себя, что пейзаж все равно ему нравится. Хорошо написан.

– Больше не рисуешь? – бросил он через плечо.

– Нет.

– Зря. У тебя талант. Мог бы продавать картины на улице. Я видел: на площади Свободы сидят художники со своими работами. Помнишь, я толкал там твои пейзажи? Только тогда площадь носила имя Ленина. Но меня гоняли менты. Теперь же все официально, насколько я понимаю…

Зура молчал, и Дато обернулся, чтобы посмотреть ему в лицо. Но тот стоял спиной к нему. Давид решил, что снова пьет. Зураб стоял у стола, оперевшись на руки. Голова опущена на грудь. Плечи подрагивают…

Плачет?

– Брат! – окликнул его Дато. – Что с тобой?

Зураб обернулся. Глаза сухие, рот искривлен…

Он смеялся!

– Ты ничего не понимаешь, да? – заговорил он. – Как мы тут жили все это время и как сейчас живем? Свалился со своей радужной планеты в скафандре, сшитом из лепестков-лейблов, и думаешь, ах, как тут здорово! А тут не здорово, инопланетянин! Здесь под зеленой травой выжженная войной земля, за красивыми фасадами – руины, за улыбками людей боль…

– Все же зря ты перестал писать, – спокойно заметил Дато. – Скафандр из лепестков-лейблов – сильно сказано. Опять же твоя любимая тематика – фантастическая. Ты остаешься верен любимому жанру. Только об одном забыл, брат, ты тоже мог улететь с этой планеты на другую. И сделать ее радужной. У тебя было больше шансов, чем у меня.

– Зачем ты приехал?

– Соскучился по родному городу…

– Не в Тбилиси – сюда! – грубо перебил его брат.

– Ты не дал мне договорить, – поморщился Дато. – Я соскучился по родному городу, улице, дому, двору, квартире. По прошлому своему… – И добавил с запинкой: – Частью которого являешься ты…

– То есть ты был уверен, что застанешь меня здесь?

– Нет. Ты мог быть где угодно. Но я знал, что еще год назад ты проживал в этой квартире.

– Откуда?

– Я долго готовился к поездке сюда. Морально, я имею в виду. Но как только планировал ее, сразу какие-то дела наклевывались. Их можно было отложить. Но я хватался за них, чтобы найти причину не поехать. В прошлом году я решил и забронировал билеты. А еще попросил одного из своих друзей-грузин, не потерявшего связи с родиной, узнать, кто сейчас живет в нашей квартире. Сообщили, что ты. Спросили, хочу ли я узнать подробности о тебе. Я ответил отрицательно. Думал, что у тебя все хорошо.

– У человека, живущего в такой хибаре, разве может быть все хорошо? – фыркнул Зура.

– Я не знал, что тут все по-прежнему. Наша улица – одна из артерий сердца Тбилиси. То есть район – супер. Дом старинный. Над аркой даже мозаика девятнадцатого века сохранилась. Это офигеть, как круто, жить в историческом центре в доме дореволюционной постройки. В Москве, как и в тех европейских столицах, где я бывал, это могут себе позволить только богатые люди. Я думал, тут все отреставрировано, перестроено, обновлено в техническом плане. Как на Руставели, например, или у бань. Я прогулялся по улицам. Красота кругом.

– Я не зря сказал, что за фасадами скрываются руины, – пожал мощными плечами брат и вернулся к основной теме разговора. – Почему же ты не приехал в прошлом году? Опять струсил?

– В тот раз нет. Не получилось реально.

Зураб даже не стал делать вид, что поверил. Он сел за стол и выпил еще чачи. Дато видел, что он вливает ее в себя через силу, не получая удовольствия, хлещет виноградный самогон. И ведь не законченный алкаш. Те пьянеют мгновенно. А Зураб чуть захмелел и продолжает накачиваться…

Неужели приезд брата так его взбудоражил?

– Я скоро уйду, – сказал Дато. – Но хочу спросить перед этим…

Густые брови Зуры взметнулись вверх.

– Если б я захотел остаться у тебя, ты бы меня выгнал?

– А… Вот ты о чем… – Он покосился на бутылку, но пить не стал. – Выгнать не выгнал бы, но… Убедил бы тебя тут не оставаться.

– Причина?

– Мне тебя положить некуда. Знаю, по законам гостеприимства я обязан уступить тебе постель, а сам лечь на полу, но у меня спина надорвана, ей комфорт нужен.

– А что с остальными кроватями? Их было три.

– Две, деревянные, я давно сжег, когда мы тут без света и тепла сидели.

– А железная?

– Занята.

– Так у тебя… Кто-то?.. – Дато указал на закрытую дверь соседней комнаты.

– Да.

– Что ж… Мне пора.

– Не спросишь, кто занял нашу мальчишескую спальню?

– Думаю, это не мое дело.

– Ошибаешься. Это дело и твое тоже.

– Не понял…

– Сейчас поймешь.

С этими словами Зураб шагнул к двери и открыл ее.

Это была их детская… Дато помнил каждый ее сантиметр. Именно сантиметр, потому что комната была крайне мала. Десять квадратных метров от силы. В квартире Давида сейчас ванная больше, и ему в ней порой не хватает места. А в детской они обитали когда-то втроем. И каждый сантиметр имел значение. Например, Зура мечтал иметь отдельный стол, чтоб рисовать за ним, он был согласен даже на табурет. Если усесться на пол, то можно удобно разместиться, и братья не будут ему мешать (они делали уроки за одним столом, постоянно толкаясь локтями). Не хватало сантиметра, чтобы стол вошел между кроватями, а другого свободного пространства не было.

Но сейчас в комнате оказалось довольно много места. В ней осталась одна кровать и письменный стол, тот самый, за которым они толкались локтями. На нем вместо книг, альбомов и всякого хлама, таскаемого в дом Гиоргием, грудой были навалены вещи: одежда, рюкзак, какая-то котомка весьма потрепанного вида. На кровати же лежал мужчина. А Дато подумал, что у Зуры девушка ночует.

Он вопросительно посмотрел на брата.

– Не узнаешь? – спросил тот.

Дато присмотрелся к мужчине. Лампы они не включали, однако благодаря свету, попадающему из соседней комнаты, лицо можно было рассмотреть. Черты правильные, привлекательные. Но общее впечатление не самое приятное. Лицо уж очень сильно осунувшееся, напряженное даже во сне. Как будто человека, лежащего на кровати, терзают какие-то страшные воспоминания или физическая боль, не отпускающая ни на миг. Дато не знал, кто это.

– Да, я тоже не узнал сначала, – сказал Зура. – Хотя он не сильно изменился. Даже волос не растерял, хотя мы думали, что он будет лысым.

У спящего были светлые кудри: то ли от природы белокурые, то ли седые.

– Да приглядись ты! – рассердился Зура.

Но Давид, как ни старался найти в мужчине знакомые черты, не смог. Устав ждать его прозрения, Зура воскликнул:

– Это Гио, твой младший брат!

И тут Давид узнал брата, хотя Гиоргий изменился кардинально. Да, черты прежние, волосы, но выражение лица… Оно было таким открытым раньше, таким радостным и… чистым! Лицом человека, не знающего бед, ненависти, боли. Без печати страдания…

… Чистым, как белый лист бумаги.

А Зураб, как настоящий художник, смог мысленно стереть все мрачные мазки, что нанесла на него жизнь, и увидеть его прежним… Незамаранным.

– Где он был все эти годы? – спросил Давид.

– Не знаю.

– Не спрашивал?

– Спрашивал, конечно. Но Гио не помнит, у него амнезия.

– Совсем ничего?

– Практически. Только некоторые картины прошлого. Например, вспомнил, где жил. И пришел сюда. Но имя свое забыл, как и фамилию. Меня не узнал.

– Когда он пришел?

– Позавчера. Я услышал стук в дверь, открыл, а на пороге он. Секунду я смотрел на незнакомца, пока не узнал в нем младшего брата. Я так обрадовался! Полез обниматься, а он как шарахнется от меня… Испугался. Я стал успокаивать его, сказал, что я его старший брат. И он вдруг задумчиво проговорил: «Да, кажется, у меня были братья…»

Зураб говорил довольно громко, и Давид побоялся, что он разбудит Гио. Поэтому приложил палец к губам, призывая поутихнуть, но тот отмахнулся:

– Он не проснется! Я дал ему снотворное.

– Зачем?

– Он не может нормально спать. Стоит ему задремать, как он вскакивает с криком. Какие-то кошмары мучают.

– Бедняга.

– Да, жизнь его не щадила. На теле шрамы. Голова пробита в двух местах. Очень худой.

– Документы при нем есть?

– Нет.

– А что в мешке и рюкзаке?

– Барахло одно. Такое ощущение, что он по помойкам собирал более-менее целые вещи. Но выбросить все это он не дает.

– Давно он спит?

– С пяти вечера. Я как пришел с работы, так ему таблетку и дал.

– Ты проверял, с ним все в порядке?

– А что с ним будет?

– Как-то уж очень спокойно он спит для человека, мучимого кошмарами.

– Снотворное сильное.

– Я тоже принимал его после аварии. Но, когда спал, все равно ворочался и постанывал.

Давид сделал шаг по направлению к Гиоргию, но Зура остановил его.

– Не надо. Разбудишь еще! А мне хотелось бы спокойно поспать. Он же не даст.

Но Дато не стал слушать брата и подошел к кровати. Гиоргий спал, поджав под себя ноги и сложив на груди руки. Голова опущена на грудь. Спина согнута…

Поза зародыша.

В детстве он спал, широко раскинувшись. Будто загорает, подставляя тело под ласковые солнечные лучи. А еще улыбался, даже когда болел, потому что ему всегда снились радостные сны. Он любил по утрам рассказывать их братьям. И Зура написал фантастический рассказ о мальчике, который своими радужными снами спас мир от Апокалипсиса.

Дато опустился на корточки, заглянул в лицо Гио. Очень бледное. Но морщин нет. То есть это не они «замарали» его лицо…

– Ну, что? Все в порядке? – окликнул его Зура. – Пошли тогда. Мне спать пора. Я встаю рано.

– Секунду.

– Завтра приходи. В пять.

– Он не дышит, – сказал Дато, склонившись над братом.

– Брось!

– Он мертв, Зура. – Коснувшись пальцами шеи, добавил: – И уже остыл.

– Выходит, пришел домой умирать? Чувствовал, что конец близок?

– Я так не думаю, – возразил Дато, встав и обойдя кровать.

– Ты не видел его живым. Он был как полутруп. Какая-то смертельная болезнь явно его точила.

– Возможно, но умер он не от нее.

– Откуда ты знаешь?

– Включи свет, пожалуйста.

Комната тут же осветилась.

– А теперь подойди и взгляни на тело.

Зураб приблизился к кровати. Дато молча указал на спину брата. Войдя в комнату, они не видели ее. Гиоргий лежал лицом к двери. Когда Давид приблизился к кровати, не сразу рассмотрел то, что бросилось бы в глаза, если б в комнате было светло. А именно: кровавые пятна на светлой простыне.

Теперь, когда Зура включил свет, он мог точно сказать, откуда вытекла кровь. Из ран на спине младшего брата. Их было несколько. Все огнестрельные.

– Его что? Убили? – хрипло пробормотал Зура.

– Да. И, похоже, я знаю – кто.

– И кто?

– Ты, брат…

Глава 4

Прошлое…

Он мчался по проспекту Руставели на своем Казбеке. Ветер свистел в ушах. Давид, набрав скорость, распрямил ноги, раскинул руки и ехал стоя, подобно всаднику из цирка. Их с классом водили на представление, и Дато так впечатлили джигиты, лихо скачущие по арене на своих жеребцах, что ему сразу захотелось стать таким же. Но коня у него не было, и Давид решил научиться проделывать трюки на своем велике. Пока ему удавалась только езда без рук и стойка. Но он намеревался научиться «гарцевать» на своем Казбеке, поднимая его на дыбы, и перепрыгивать через преграды точно так, как циркачи на скакунах.

Давид долетел до здания театра, дальше дорога шла немного под уклон, и он собирался проехать по инерции еще метров сто, а затем лихо развернуться. Но тут из-за колонны, поддерживающей мощный козырек над крыльцом, вынырнула девочка. Дато едва не сшиб ее. Хорошо вовремя заметил и затормозил. Благо, это у него отлично получалось. Он умудрялся резко останавливаться и не падать с велика.

– Смотри, куда прешь! – закричал на девочку Дато. Он очень испугался за нее.

Та часто-часто заморгала. Глаза у нее были небесно-голубые. А ресницы и брови черные, в отличие от рыжеватых волос.

– Чего вылупилась? Ворон, говорю, не считай. На дорогу гляди!

Девочка, на первый взгляд, ровесница Дато, прикусила нижнюю губу. Рот у нее был слишком крупным для узкого личика. И ярким. Он контрастировал с молочно-белой кожей точно так же, как и брови с ресницами.

– Только не реви! – взмолился Дато, ненавидящий девчачьи слезы.

– Я не понимаю, – прошептала девочка по-русски.

– Ты не местная, что ли? – спросил он, перейдя на ее язык. Он знал его вполне прилично. Среди его друзей было два русских пацана. Да и в школе они начали этот язык изучать.

– Нет, мы в Тбилиси две недели назад переехали. Но по-грузински я пока не понимаю. И город знаю плохо. Заблудилась я…

– Где ты живешь?

– На Плеханова.

– Так это недалеко.

– Знаю. Но никак не могу дорогу домой найти. Я без спросу ушла…

– Без спросу? – удивился Дато. Девочка показалась ему настоящей паинькой, такие родителей во всем слушаются.

– Да, – с вызовом ответила она. – Я слышала, что при театре драматический кружок для детей есть. Хотела записаться. Родители обещали меня сводить, но им все некогда. Вот я и не выдержала, одна пошла. Вернее, побежала, пока никого дома нет. А теперь не помню, где он, дом. Стою тут уже десять минут и никак не вспомню, в какую сторону идти.

– Я покажу тебе. – Девочка просияла, рот растянулся до ушей. Настоящая обезьянка. Но Давиду все в ней нравилось, включая улыбку. – Ты записалась в кружок? – спросил он.

– Мне сказали, что грузинский язык знать надо. А меня в русскую школу отдали. И я ничего не знаю по-вашему. Только «хо» и «ара». «Да» и «нет». А мне языком владеть надо, потому что я артисткой стать хочу. А ты кем?

– Наездником. В цирке выступать.

– Здорово! – восхитилась она. – Тебя как зовут?

– Давид. Дато. А тебя?

– Мария. Маша.

– Маш, ты номер дома своего помнишь?

– Да. Сорок.

– Тогда садись на раму, поехали. Домчимся за пять минут.

– Нет, давай не так быстро… Я боюсь!

– Ладно, я потихоньку поеду.

– Может, лучше пешком пойдем?

Давид не стал спорить. Пешком так пешком. Тем более его верный скакун мог в любой момент захромать. Иначе говоря, колесо часто спускало, и не факт, что не сдуется стремительно, едва Маша усядется на раму.

– А вы откуда приехали? – поинтересовался Дато, взяв Казбека «под уздцы» – за руль то есть.

– Из Москвы. Папу моего министром пищевой промышленности Грузии назначили и перевели сюда. Он рад. Мама тоже. Такое повышение! А я здесь несчастна. Все новое, незнакомое…

– Привыкнешь. У нас хорошо.

– Жарко, – вздохнула она тяжело. – Конец апреля, а уже дышать нечем.

– Это только на проспекте. А если чуть выше подняться… – Он остановился, развернулся и показал на Мтацминду. – Была там?

Маша отрицательно мотнула головой.

– Там знаешь, как прохладно? Даже в жару. А вид какой! Хочешь, сейчас туда поедем?

– Нет, мне домой нужно, – неуверенно проговорила она.

– Тебе все равно влетит за то, что ушла без спросу.

– Да, но если я ненадолго задержусь, меня просто отругают…

– А если надолго?

– В угол поставят.

Давид фыркнул. Подумаешь!

– Мы недолго? – с надеждой спросила Маша.

– За час управимся.

– Тогда поехали! – азартно выкрикнула она.

– Уже не боишься?

– Боюсь. Но все равно… – И смело запрыгнула на раму.

Давид забрался в седло. Казбек закряхтел. «Только не развались, – мысленно взмолился Дато. – И не захромай, пожалуйста… А то не доедем, там же в гору…»

Они благополучно добрались до горы. Давид бросил велосипед и взял Машу за руку.

– Сейчас в гору подниматься будем. Держись за меня. А то упадешь и испачкаешься… – На ней был белоснежный костюмчик с яркими кармашками. Дато такие наряды только по телевизору видел на девочках из иностранных фильмов.

Маша кивнула. Лицо у нее в этот момент было очень серьезное и сосредоточенное. Как будто ей предстояло покорить Эверест. Давид улыбнулся ей ободряюще, и они полезли в гору.

На Маше были красные туфельки с золотыми пряжками и белые гольфы. И то, и другое тут же покрылось пылью. Но она, казалось, этого даже не заметила, упорно взбиралась по тропе вверх. Ее ладошка вспотела, и Давид боялся, как бы она не выскользнула из его руки. Но все закончилось благополучно, и они поднялись на излюбленное место Дато. Оно находилось не на самом верху, но вид с него открывался не хуже.

– Ну, как? – спросил Давид у Маши.

– Здорово! – восхитилась она, обозрев панораму.

– Присаживайся. – И он указал на поваленное дерево, которое использовал вместо лавочки. – Отдохнем и будем спускаться.

Они сидели, глядя на Тбилиси сверху. Давид показывал ей на крыши некоторых домов и купола церквей и рассказывал о них. Его отец был гидом, и мальчик многое знал о своем городе. Маша слушала его с интересом. А когда речь зашла о ресторане у телевышки, где подавались вкуснейшие пончики (отец пару раз водил сыновей туда), девочка захлопала в ладоши и воскликнула:

– Обожаю пончики! Пойдем туда?

– Пешком долго подниматься. На велосипеде тоже. На фуникулере надо.

– Поехали на нем!

– Ты же домой хотела через час попасть.

– Все равно влетит, ты же сам говорил!

– Да, но…

Давид замялся. Ему стыдно было признаться, что поездка на фуникулере и покупка пончиков для него непозволительная роскошь. Его карманы были совершенно пусты.

– У меня пять рублей есть! – сообщила Маша, вынув из красного кармашка на груди купюру. Она как будто прочитала его мысли. – Давай их промотаем!

В желудке Давида было совершенно пусто, как и в карманах. Он умирал от голода. Но даже если б был сыт, не отказался бы от пары пончиков с заварным кремом и стакана молочного коктейля. Пяти рублей им хватило бы и на подъем, и на пир…

Но он не мог позволить девочке заплатить за себя! Это не по-мужски.

– Нет, давай вернемся. А пончики есть пойдем в следующий раз.

– Хорошо, – тяжко вздохнула она.

– Мы грязные оба, посмотри! Да и тебя дома заждались. Волнуются.

– Ты прав. Давай спускаться?

Давид кивнул и, взяв Машу за руку, последовал к тропе.

Они быстро спустились, сели на велик и поехали к Машиному дому. Улица Плеханова была застроена красивыми зданиями разных эпох: как старинными, дореволюционными, так и более-менее современными, построенными в сороковых-пятидесятых годах двадцатого века. Маша жила во внушительном сталинском доме с колоннами. Когда Давид затормозил у ее подъезда, из него выбежала красивая женщина с заплаканным лицом. Увидев ребят, она бросилась к ним. Давид понял, что это мама его новой подруги.

– Маша! – закричала она. – Ты что творишь? Я уже в милицию звонить хотела!

– Мама, успокойся, пожалуйста. Со мной все в порядке.

– Я же запретила тебе уходить далеко от дома! Во дворе гуляй, пожалуйста, но шастать по незнакомому городу опасно!

– Как он станет знакомым, если дальше двора и школы, которая по соседству с нашим домом, ты мне запрещаешь ходить?

– Я все расскажу отцу!

– А я позвоню бабушке и сообщу ей, что вы меня взаперти держите! – Маша топнула ногой. Ее некогда белый гольф тут же сполз до щиколотки, явив взору Давида грубый шрам на голени. – И попрошу, чтоб она меня забрала к себе!

Лицо Машиной мамы еще больше помрачнело.

– Не впутывай бабушку, – воскликнула она. И только тут заметила Давида. – А что это за мальчик с тобой?

– Его зовут Дато. Он показал мне город. И многое о нем рассказал. Вот ты, мама, знала, например, что свое название Тбилиси получил благодаря теплым и горячим лечебным источникам? «Тбили» в переводе с грузинского означает «теплый».

– Это все очень интересно, но тебе, Маша, пора учить уроки.

– Мы что, Давида даже лимонадом не угостим?

– Нет, спасибо, я не хочу, – торопливо выпалил мальчик. Он представил себя грязного, в линялой одежде в хоромах москвичей и засмущался. – Я поеду. Мне тоже уроки нужно учить.

– Подожди! Оставь мне свой телефон, я тебе позвоню, – попросила Маша.

– Лучше ты мне свой.

Маша продиктовала номер, Давид запомнил. В их дворе телефон имелся только у одной семьи. К ним все соседи бегали звонить. Теперь и Давид будет наведываться, чтобы с Машей связаться.

Они распрощались, и Дато поехал домой. Теперь он не мчался. И не трюкачил. Просто крутил педали, думая о Маше…

Какая она все же замечательная! Умная, красивая, открытая… и не зазнайка!

Давид относился к категории пацанов, которые мало интересовались девочками. У него не было ни дам сердца, ни подруг, ни сестер. Он избегал женского общества. Чувствовал себя в нем некомфортно. Не знал, как себя вести, о чем говорить. Ведь девочки так отличались от пацанов. Но Дато никогда не обидел ни одну из них. Даже противную Зойку, сестру его друга Серого, которая вечно его задирала.

И вот появилась Маша…

Ему хотелось позвонить ей в тот же вечер. Но Дато сдержался. Однако утром, придя в школу, он забежал в кабинет завуча (видел, что тот вышел и там никого не осталось) и набрал заветный номер. Ему не ответили…

Как и днем! Дато решил, что неправильно запомнил номер, и сразу после школы, оседлав Казбека, поехал к Машиному дому. Он провел у подъезда несколько часов, да только напрасно. Девочку он так и не увидел. Он уже решил, что она пригрезилась ему. Но женщина, вышедшая из подъезда, подтвердила, что в дом вселилась русская семья, приехавшая из Москвы, и в ней есть девятилетняя девочка.

Дато вернулся домой только поздним вечером. Тут же получил нагоняй от мамы, но это его расстроило меньше всего. Хуже, что он так и не увидел Машу.

– Что с тобой такое? – спросил Зура, заметив странное состояние брата. – Натворил что-то?

– Нет.

– Заболел?

– Нормально все…

– Не похоже, – покачал головой Зураб. – Я тебя таким потерянным всего два раза видел. Первый, когда ты разбил окно в кабинете директора и маму в школу вызвали, а ты ей об этом сказать боялся…

– А второй?

– Когда ангиной заболел, но терпел боль, потому что иначе тебя бы на футбол не отпустили. Так что с тобой?

– Ничего, – упрямо мотнул головой Дато. – Тебе кажется…

Даже брату он не мог признаться в том, что влюбился. Да что там брату… Самому себе!

Чтобы избежать дальнейших расспросов, он тут же улегся в кровать. Но уснуть долго не мог. Думал и думал о Маше, и сердце его колотилось при этом так, что казалось, грохот его разбудит не только брата с матерью, но и весь дом. Забылся он только под утро, и снилась ему Маша. Дато вез ее на Казбеке. Но это был не старый велик, а молодой породистый скакун, как у древнего тифлисского царя. Волосы Маши были распущены, их трепал ветер, и Дато ощущал их аромат…

Когда проснулся, оказалось, что мама компот варит и по квартире разносится запах кураги, яблок и инжира. Именно этими фруктами пахли духи Маши в его сне.

Днем он снова звонил и ездил к ее дому. Но опять с нулевым результатом. Маша «нашлась» только через день, в понедельник, уже ни на что не надеясь, Дато набрал заветный номер и услышал знакомый голос:

– Алло.

– Здравствуй, это Дато.

– Ой, как я рада тебя слышать! Привет!

– Я звонил тебе все дни. Но никто не брал трубку…

– Мы уезжали в Кахетию. Если б ты мне свой номер оставил, я бы предупредила.

– У меня мама оттуда родом.

– Ой, мне так там понравилось! Красота!

– А ты что же, школу прогуляла?

– Да я все равно всех своих одноклассников по знаниям превосхожу. Учительница сказала, что меня сразу можно в четвертый класс переводить. А я не хочу. Я на следующий год в грузинскую школу пойду. За лето научусь немного языку и переведусь.

– Хочешь, я помогу тебе с грузинским?

– Было бы здорово!

– Давай сегодня на фуникулере покатаемся? Потом пончиков поедим!

– Сегодня не смогу. Мама скоро вернется и не разрешит. А вот завтра она поздно домой придет, и я весь день свободна. Заедешь за мной в школу?

– Во сколько?

Она сказала, и они, еще немного поболтав, распрощались. Дато, положив трубку, сунул руку в карман и достал деньги. Тут были и бумажные рубли, и мелочь. Копейки он выручил, сдавая бутылки, что находил на улице, а крупные (по его меркам) купюры получил от одноклассника, продав ему свою единственную ценность – нож с десятью выдвижными лезвиями. Отец подарил на день рождения. Дато очень им дорожил не потому, что это папашин презент, нет. Просто такого ножа больше ни у кого из его знакомых не было, и он хоть чем-то мог похвастаться. Многие ребята хотели его выменять на что-нибудь или купить, но Давид не желал расставаться со своим сокровищем. До вчерашнего дня. Когда Лаша Кададзе в очередной раз предложил ему деньги за ножичек, Дато согласился на сделку. Так что теперь ему есть на что угостить Машу пончиками и коктейлем.

Он заехал за ней на следующий день и удивился, что девочка не вышла из школы вместе со всеми. Он прождал ее пятнадцать минут, но Маша так и не появилась. Опять уехала? Или заболела? А может, после уроков оставили? Но за что? Его-то постоянно задерживали то за плохую успеваемость, то за безобразное поведение. А Машу за что?

Дато слез с Казбека и зашел в здание. Уроки уже закончились, и коридоры были пусты. Он прошелся по ним. Потом поднялся на второй этаж, чтобы забежать в туалет, и тут услышал голос Маши.