Ольга Толмачева
Чудо
– Все – суета. Расчет судьбы, промысел божий, – посочувствовала бабка Марья.
– Ой, Рая, да у тебя на голове… – вдруг увидела Валентина модную штучку и потянула руки к Раиной шляпке. – Красота! Это что же – мода такая?
– Племянница привезла, – важно процедила Раиса.
И снова оторопь взяла от ответственной миссии.
– Тебе идет. Только чудно как-то, непривычно. Вроде и не ты это вовсе…
– Привыкать надо… к передовым тенденциям. Преодолеть леность души и мыслить по-новому, – Рая строго, из-под шляпки, взглянула.
Валентина окинула статную фигуры подружки, и ее взгляд уткнулся в Раечкины калоши, запачканные грязью:
– А по мне, лучше к калошам платок. А то как-то… не гармонично. Не совпадает по стилю. Бабка Марья, как считаешь?
Раечке стало досадно. Про шляпку племянница объяснила, а про калоши… Выходит, не стильно?
– Про Петьку не слыхала? – переключила разговор. – Когда в армию отбывает?
– Приказали через неделю прибыть в военкомат, с вещами. Повестка пришла, сказывали.
– Ну, слава Богу. Может, в армии блажь выбьют из дуралея. Видали – на Мерседесе-копейке ночью гоняет, коровам спать не дает.
– Недолго осталось дурить. Хоть мать поживет…
Попрощавшись, Раечка направилась дальше.
Дом тетки Нюры стоял на пригорке. Чтобы успеть к самому важному, решила пройтись оврагом и сократить путь.
Проворно взбежала на хлипкий мостик – сдобная, в шляпке…
Боясь провалиться, цепко схватилась руками за ограду. С опаской ступая, двигалась в темноте, нащупывая ногами целые доски. Она шла наугад в зияющую темноту, ничего не видя перед собой, и лишь калоши скреблись о шершавый деревянный настил.
У дома болящей было многолюдно. Изо всех окон встревожено лился свет. Старушки в платочках печально замерли у ворот. Собрались родные, соседи. Говорили вполголоса, перешептывались, крестились и всхлипывали.
Когда к дому на мотоцикле подъехал Нюркин сын, бабки заголосили.
– Да перестаньте вы! – прикрикнул Василий, слезая с железного коня. – Чего раньше времени маманю хороните!
Богатырь скрылся в избе.
Раечка вошла через калитку во двор и тихонько перекрестилась. Незаметно сняла шляпку. Тряхнула кудряшками.
Алексей Зайцев «Тревога»
В комнате пахло ладаном.
Нюра лежала в передней, на пуховой перине, под образами.
Ее иссохшие руки, как сухие ветки, печально покоились на груди на цветном лоскутном одеяле. Неприкрытая голова утонула в высокой подушке. Она тяжело дышала.
В соседней комнате приглушенно разговаривали. Горестно ожидали.
К больной вошел немолодой седовласый священник. Лицом он был худощав, бледен. На груди поверх черной рясы висел большой серебряный крест. Впалые щеки, глубокие морщины по лбу, тихий взгляд ясных, глубоко посаженных глаз, размеренные движения настраивали скорбеть. Думать о вечном.
Войдя в комнату, батюшка перекрестился, неторопливо достал Евангелие, зажег свечи. Подошел к изголовью и взял руку болящей.
Нюра с трудом открыла глаза и увидела теплый взгляд, обращенный к ней.
– Как величать тебя, милая? – спросил батюшка ласково.
– Нюра я, – прошептала она.
– Стало быть, Анна.
– Записана Анной, а все деревенские Нюркой кличут.
– А я отец Никодим. Пришел, Анна, исповедать и причастить тебя. Крещеная ли ты, Анна?
– Как не крещеная – конечно… Как без веры? – Нюра снова закрыла глаза.
– В церкви давно присутствовала?
– Давно ли, батюшка? На Пасху, Троицу в храм ездила. Считай, на всех главных праздниках отметилась. – Она с трудом говорила. – А так…Уж больно далеко церковь от нас – в город не наездишься.
Нюра внимательно посмотрела на отца Никодима:
– А ты, батюшка, городской? Лицо твое мне будто знакомо…
– Понимаешь ли, Анна, смысл исповеди?
– Как не понимать! Грешна я, батюшка. – Нюрины глаза наполнились влагой.
– Скажи, Анна, перед лицом Бога, в чем ты хочешь покаяться?
Нюра задумалась.
– Ох, батюшка, грехов много имею, а назвать их – слов не хватает, – тихо сказала.
– А ты не торопись да хорошенько подумай. Вот сейчас, чадо, Христос невидимо стоит перед тобой и принимает признание. Не бойся, не стыдись и ничего не скрывай от меня. Припомни поступки свои негодные да покайся в них искренне. Говори прямо о том, что сотворила. Господь услышит тебя и простит. – Отец Никодим окинул Нюру лучистым взглядом.
