bannerbannerbanner
Ночь стюардессы

Ольга Кучкина
Ночь стюардессы

© Ольга Кучкина, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Все совпадения случайны

Все события и персонажи вымышлены.

Апрельские тезисы

1. Надо было как-то сказать девочкам. Невозможно было дальше плыть и не утонуть в этом море тотальной лжи. Хотя, по всей вероятности, они и так знали. А если не знали, то догадывались. Взрослые.

2. Море синело, голубело, зеленело, розовело, желтело и чернело – индивидуальная особенность ее зрачков позволяла видеть то, что было сокрыто от других. Может быть, ей надлежало стать художником.

3. Но скорее – писателем. Она любила слова, сочетания слов, искала в них смыслы, придавала им значение, какого, возможно, другие люди в них и не вкладывали.

4. В юности она хотела стать актрисой. Ничего удивительного. Все девчонки, если они хорошенькие, хотят стать актрисами. Нехорошенькие – тоже. Не все, но многие. Она была хорошенькая. Подходила к зеркалу, в зазеркалье возникало большелобое, большеглазое существо с совершенным овалом лица и без следа усмешки, это на людях была весельчак весельчаком – наедине с собой, изучая себя, сохраняла серьезность,

5. Тайная усмешка, прячущаяся в уголках его губ, делала его похожим на Джоконду. Она была потрясена, когда обнаружила эту похожесть, впервые увидев загадочную картину Леонардо да Винчи.

Ее Апрельские тезисы.

Пресс-конференция

– Первый канал. Почему вы так редко бываете на публике? Почему почти не даете интервью и не устраиваете пресс-конференций? Вы боитесь разговаривать с журналистами или вам запрещают?

– Кто?

– Ну, например, спецслужбы.

– Но вот я же перед вами.

Общий смех.

– Второй канал. Вы ощущаете себя самоценной личностью или ваш удел – находиться в тени вашего мужа?

– Знаете, как говорят: у великого мужа должна быть великая жена. Шутка.

Общий смех.

– Третий канал. Вы испытываете гордость за мужа?

– Гордость? Нет. Скорее, восхищение.

– А как вы относитесь к сплетням, распространяемым про него?

– Как к сплетням.

Общий смех.

– Четвертый канал. Простите несколько дамский вопрос, но у нас такой канал, состоящий из дамских вопросов. Вы считаете себя интересной женщиной?

– А вы?

Общий смех.

– Пятый канал. Что для вас главное в жизни?

– Жизнь.

Общее одобрение.

– Шестой канал. Ваши девочки прятались, когда были маленькими, но теперь они взрослые и могли бы уже, кажется, показаться на люди, почему они не делают этого? Вы им не разрешаете? Или муж не разрешает?

– Спросите у них.

– Как, если они скрываются?

– Вы сами сказали, что они уже взрослые. Это их выбор.

– У вас близкие отношения с дочерьми?

– Да.

– А у вашего мужа? Только не говорите: спросите его.

– Да.

– А на чью сторону они становятся, когда вы ссоритесь? Только не говорите, что вы не ссоритесь!

– Если вы запрещаете мне говорить одно и другое, о какой свободе слова может идти речь!

Общий смех.

– Седьмой канал. Вы считаете, что обладаете чувством юмора?

– Пожалуй, что нет.

Общий смех.

– Но вот вы же смеетесь.

Общий смех.

– Восьмой канал. Вам нравилось завтракать или ужинать только вдвоем с мужем?

– Хороший вопрос. Да.

– Вы завтракаете или ужинаете с ним сейчас?

– Он возвращается домой, когда я уже сплю, и уходит, когда я еще сплю. Вы вообще в курсе того, кем работает мой муж?

Общий смех.

– Девятый канал. Вы искренний человек?

– А вы разве этого еще не поняли?

Общий смех.

– А он?

– А этого вы тоже еще не поняли?

Общий смех.

– Десятый канал. Ваш муж понимает вас?

– Я воспитывалась в такой традиции, в какой жена должна понимать мужа.

Общее одобрение.

– Семнадцатый канал. Вы сильная?

– Да.

– Восемнадцатый канал. Как он по-домашнему называет вас? Или называл?

Общее негодование.

– Я отвечу. Дружочек.

Ночь (1)

Даже дожди в двух столицах проливались по-разному.

В Питере – тотальная серость и сырость, мрак и сумрак, свинцовое поднебесье, давящее на плечи, впрочем, выносливые, способные вынести не только погоду, не жалуемся и никогда не жаловались.

Хотя в молодости плакать в Питере было хорошо. Слезы смешивались с текучими струйками дождя, скрытые от посторонних глаз. Милые заплаканные московские небеса облегчали душу сами по себе. Понравилось подслушанное в чужом разговоре: сиротский какой-то дождичек. И вдруг неожиданно разверзались хляби небесные, колотило с такой веселой яростью, будто хотело смыть все человеческие грехи, и так же неожиданно проходило, яркой синевой наливались дыры в небесной простыне, они увеличивались, раздвигая тучи, и вот уже солнце овладевало всей территорией, от земной зелени поднимался пар, небо стремительно просыхало, само смеясь своим проказам.

Питер ассоциировался со стылой осенью. Москва – с жарким летом. В Питере болела, в Москве – выздоравливала. В самом начале был период влюбленности в Ленинград. Но тогда она и была влюблена.

В первый экскурсионный прилет туда с коллегами по работе, числом пятнадцать, сели с подружкой в троллейбус, спросили: до театра Ленсовета доедем? Простецкого вида мужичок, оглядев их с ног до головы, серьезно ответил: девушки вы молодые, крепкие, может, и доедете.

Стоп. Красный свет.

Утешительно шелестел сиротский дождичек. Или иначе – ситничек. Окно было приоткрыто, слабый шум дождя врачевал.

Спустила ноги с постели, ночная рубашка задралась, оправила ее, босиком прошлепала к окну, прижалась горячим лбом к прохладному стеклу.

Regen – дождь по-немецки.

Rain – по-английски.

Pluie – если слабый дождь, или pleuvoir – если ливень, по-французски.

По-испански – llover. Мелкий, как сейчас – lluvia menuda. Lluvia con sol – грибной дождь.

На португальском – chuva.

У португальцев дождь – уважительная причина, чтобы не идти на работу.

В маленьком городке Уайнсберг в американском штате Огайо дождь идет сто лет кряду в один и тот же день июля, забыла, какой.

В ХУII веке Великобритания приняла закон о дожде, по нему за неверное предсказание дождя метеоролога казнили.

 
Дождь проливным потоком
Стучит с утра в окно.
Ты от меня далеко,
Писем уже нет давно…
 

Песенка, которую в детстве пела любимая мамина певица Клавдия Шульженко.

Сколько лишних знаний.

Нужных не хватало.

Зато отвлекало от того, о чем думать себе запретила.

Вернулась в постель, зажгла лампу, протянула руку за книгой, раскрыла на загнутом уголке страницы, неизжитая детская привычка, глупый французский детектив, специальное снотворное, впрочем, мало помогавшее. На худой конец имелись таблетки. Но это и было худым концом. Приходилось принимать их во все большем количестве. Врачи предостерегали от злоупотребления. Плевала она на их предостережения. Открыла ящик прикроватной тумбочки. Едва нащупала нужные блистеры, раздался тихий, четкий стук в дверь.

Почтальон

 
Кто стучится в дверь ко мне
С толстой сумкой на ремне
С цифрой 5 на медной бляшке,
В старой форменной фуражке?
Это – он,
Это – он,
Ленинградский почтальон.
 

Форменной фуражки не было. И почтальон был не ленинградский. Ленинград возникнет позже, в паре часов лету. Калининградский был почтальон.

Небо и земля. Так говорят, когда хотят подчеркнуть разницу: мол, такое же отличие, как неба от земли. Будущий Дружочек соединит в себе одно и другое: небесный полет и твердую почву под ногами. Это теперь они пастозные, отечные, отяжелевшие, а когда-то были стройные и легкие. Не бегала, а летала прямыми, аккуратными, немецкого фасона, улицами, мимо Кенигсбергского замка, мимо готического кафедрального собора, мимо кирхи Святого семейства, мимо музея янтаря и музея фортификации, и пусть по факту маршрут складывался иначе, все равно норовила пробежать любимыми улицами, составлявшими лицо города.

В школе говорили: советского по времени тут было неизмеримо меньше, чем немецкого. До 1255 года поселение называлось Твангсте, с 1255 года до 1946 года – город Кенигсберг. Имя дедушки Калинина присвоили городу ни с того ни с сего, когда дедушка отправился в мир иной. А сам город отошел к СССР от побежденной Германии по решению Потсдамской конференции, сперва временно, затем навсегда.

Она мечтала пойти в артистки. Занималась в драмкружке при Доме пионеров. Недавно прочла про себя у актрисы, которая вела драмкружок: у нее была потрясающая внешность, она казалась ангелом, сошедшим с небес, ее белоснежные волосы так контрастировали с черными, как смоль, бровями и ярко-синими глазами, что, казалось, будто девочка накрашена.

Фыркнула. Какие белоснежные волосы, когда всю жизнь шатенка, если не краситься. Может быть, она была в парике? И какой ангел, если ей удавались роли злодеек, особенно роль коварной Миледи в Трех мушкетерах. Перевоплощалась, конечно. Но и черпала что-то из собственных глубин. Собралась и полетела в Ленинград поступать в артистки. Конкурс прошла, а экзамен завалила. Пережила, взяла себя в руки. Умела брать себя в руки. Вернулась. Вздохнула и пошла помогать семье, что называется, из простых. Мама – кассир автоколонны, отец – почтальон. Устроилась почтальоном. Отец перешел на завод в токари-револьверщики. И она стала ученицей токаря-револьверщика на том же заводе. А еще поработала санитаркой в горбольнице. А еще – аккомпаниатором в Доме пионеров. А еще…

О, это девичество 70-х прошлого века! Неприхотливое, непритязательное, невзыскательное, самоотверженное, ответственное, привыкшее довольствоваться малым. В том числе, тем, что выбросили или дают.

 

О, этот словарь 70-х прошлого века!

Вот выбросили женские сапожки. Не в том смысле, что выбросили на помойку, а в том, что эти самые сапожки поступили в торговую сеть.

Или, например, дают масло. То есть оно не лежит в свободной продаже в витрине магазина, посверкивая то золотой, то серебряной оберткой, а отрезанное от большого желтого сливочного куска кусочком малым, в двести или триста грамм, отпускается одним этим кусочком в одни руки стоящих в длинной нервной очереди.

А то мать семейства посылает чадо за сыром. Не маасдамом, либо там камамбером, либо швейцарским, либо, не приведи Господь, пармезаном, привет из будущего, тогда и слов подобных не знали, а просто для бутербродов с сыром к завтраку. И дитя выстаивает очередь за брусочком масла, который, экономя, растягивали на пару недель, и очередь за сыром, который мог и не достаться, если припозднишься, и весь расхватают, а после этого несется за сапожками, которые аккуратно носятся последующие десять лет.

Словарь ее юности нынешним молодым непонятен. Нынешний словарь практически непонятен ее сверстникам и сверстницам. Юзер и лузер. Софт и контент. Писюк. Сисадмин. Айтивишник. Аська. Гаджет. Логин. Браузер. Драйвер. Фейк. Листинг, нейминг и адвертайзинг. Гуглить и апгрейдить и проч. и проч.

Лексикон, употребляемый нынешними молодыми, называется хабрахабр. Бр-р-р. Звук отображает суть. А она в том, что новая цифровая цивилизация выводит обычного человека, а вместе с ним и человечность, за скобки. Опасность трудно разглядеть с той малой высоты, на которой стоит обыкновенный юзер, а тем более лузер. Но если сделать попытку как бы приподняться, как бы привстать на цыпочки, как бы взлететь над пространством…

Хабрахабр не слишком пугал Дружочка. Во-первых, она знала языки, и овладеть каким-либо лексиконом не составляло для нее труда. Во-вторых, умела взлетать. В прямом и переносном смысле. Как стюардесса и как человек, в котором уживались трезвый рассудок и мечтательность. Она знала, что компьютерный язык, так мощно ворвавшийся в человеческое общение, предназначался поначалу для контроля за военной техникой и был разработан в Штатах, где именовался Язык Ада. Так звали некую Аду Лавлейс, в честь которой появился термин. На самом деле язык сам выбирает, какими звуками ему озвучить то или иное понятие. Хабрахабр. Язык Ада.

Тупая боль пульсировала в висках.

Сорок лет назад, попытайся кто-нибудь напророчить, на каких языках, где и с кем она станет разговаривать, рассмеялась бы пророку в лицо. Мечты были простые, как проста была девочка, ну может, чуточку посложнее своих родителей. Так устроено на этом белом свете, что каждое последующее поколение чуточку сложнее предыдущего. Хотя, возможно, это заблуждение любого поколения.

Ей нравилось разносить газеты, вручать письма и телеграммы. Люди улыбались ей, потому что она улыбалась им. Она чувствовала себя как на подмостках. Она не собиралась всю жизнь быть почтальоном, она играла роль.

Страна сыпала снежной крупой и лопалась острыми зелеными почками, рассаживалась по трамваям, автобусам и троллейбусам, ехала откуда-то и куда-то, толстела и худела, болела и выздоравливала, получала получки, выпивала и закусывала, а иногда и не закусывала, посещала кино и театры, кино чаще, чем театры, читала прозу и поэзию, прозу чаще, чем поэзию, шила, вязала, модничала и оставалась вне моды, не до того, плавала и загорала, встречала закаты и рассветы, объяснялась в любви и ссорилась, пела и плакала, рожала и хоронила своих мертвых. Почти ничего из жизни людей не отражалось в печатных изданиях, которые разносила по разным адресам молоденькая почтальонша. В них отражались пронумерованные съезды капээсэс и вээлкаэсэм, отчеты о достижениях тяжелой, машиностроительной, строительной, лесной, текстильной, пищевой и иной промышленности, выполнение и перевыполнение планов, количество произведенных станков, подъем урожайности, задачи профсоюзов, успехи политпросвещения и результаты соцсоревнований.

Людям это не могло быть и не было интересно. Была привычка. И обязаловка. На работе следили, чтобы работники, проявляя сознательность, подписывались на печатную продукцию. Иногда это была газета Правда, иногда газета Калининградская правда. Не то, что малая чем-то отличалась от большой. Малая была дешевле.

Отец Дружочка подписывался на большую и почитывал ее по вечерам, а иногда и вслух, гордясь страной, в которой жил.

Дружочек, тоже гордясь, напевала:

 
Мой адрес – не дом и не улица
Мой адрес – Советский Союз!..
 

То, что она пела нелепицу, проходило мимо сознания. Аналитик в ней в ту пору дремал, если не спал крепким сном. Подумай она хорошенько, могла бы сообразить, что любой гражданин в любом государстве жил на такой-то улице в доме с таким-то номером, там протекала его отличная от остальных, личная жизнь, а у нас выходило, что нет ни малейшей разницы, какая будет нашему гражданину фамилия, Иванов, Петров или Сидоров, поскольку никакой личной жизни, отличной от остальных, у нашего гражданина отродясь не было и не должно было быть. Один всепоглощающий адрес – Советский Союз – нивелировал жителей, как нивелировал металлические изделия револьверный станок ее отца.

Песни сопровождали жизнь советских девушек. Юношей тоже.

 
Нам песня строить и жить помогает…
 

Дружочек была музыкальна. Мыча одну за другой разные мелодии, навещала одинокую бабулю, сын которой посылал ей поздравительные открытки на Новый год, 1 мая и 7 ноября, а в остальные времена года помалкивал за недосугом. Неунывающей матери-одиночке с многочисленным выводком приносила раз в месяц полагавшееся от государства денежное пособие. Одна молодая женщина все ждала какую-то телеграмму, а когда Дружочек, наконец, ее принесла, адресатка, прочтя и побелев лицом, тихо свалилась на пол в глубоком обмороке, пришлось вызывать скорую. Ссохшийся старичок, выписывавший Комсомольскую правду, на вопрос Дружочка, зачем ему комсомольская, отвечал: там чуть меньше врут.

Опустошив почтальонскую сумку, Дружочек мчалась домой, распевая:

 
Широка страна моя родная
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
 

Ну, не знала. А что она могла знать про другие страны при железном-то занавесе? Не знала и не сравнивала.

Как хорошо мы плохо жили, скажет один знаменитый режиссер и острослов по прошествии сорока лет.

В Калининградской правде она прочтет, что осенью объявляется набор на курсы стюардесс. Страна который год не отрывалась от киноэкрана, на котором демонстрировался фильм Еще раз про любовь, с пышнотелой обладательницей чарующего голоса, красивой и выразительной артисткой Татьяной Дорониной в роли стюардессы Наташи и с красивым и выразительным артистом Александром Лазаревым в роли физика Евдокимова. Все молодые люди Советского Союза мечтали стать физиками, а все девушки – стюардессами. Официально они именовались бортпроводницами.

В объявлении приводились условия: приятная внешность, возраст от 18 до 27 лет, рост от 165 до 185 см, хорошее здоровье, а также отсутствие судимостей. Она подходила по всем статьям, а все равно ненароком взглядывала в зеркало: свет мой, зеркальце, скажи. Зеркало бодро отзывалось: не трусь, пройдешь.

Позже узнала подробности: работа нервная, ненормированный рабочий день, постоянные стрессы и недосыпы, сохнет и быстро стареет кожа лица, все время на ногах, от этого варикоз вен, профзаболевание, плюс ко всему невысокая зарплата.

Романтик в ней не сдавался.

Родным сообщила, что едет на три месяца в Минск. Курсы бортпроводниц были в Минске.

Кастинг прошла без труда.

Было еще собеседование с психологом-женщиной. Психолог, внимательно на нее посмотрев, задала чудной вопрос: а какие у вас отношения со смертью? – То есть, не поняла она и тут же проговорила: никаких. – И вы не боитесь летать? – Да нет вроде. – Но самолеты, бывает, падают, что вы станете делать в случае, если ваш самолет начнет падать, спросила психолог-женщина, испугаетесь, впадете в истерику? – Я думаю, в случае, если самолет начнет падать, у меня будет слишком много работы, чтобы пугаться и впадать в истерику, подумав, отвечала она.

Умница девочка, сказала психолог-женщина.

Новая бортпроводница стала украшением Калининградского авиаотряда.

Знакомство

Все молодые люди, посмотрев фильм Еще раз про любовь, хотели стать физиками.

Кроме него. Он, посмотрев фильм Подвиг разведчика, с красивым и выразительным артистом Павлом Кадочниковым в роли разведчика Алексея Федотова, действовавшего в оккупированном городе под именем Генриха Эккерта, хотел стать разведчиком. И ничего, что некрасив и невыразителен. Невыразительность – это еще лучше для профессии. Спустя годы он произнесет сакраментальное: один человек мог решить судьбу тысяч граждан – так во всяком случае я это понимал.

Она была еще первоклашкой, с двумя толстыми косичками, за которые дергали влюбленные одноклассники, когда он уже был самостоятельный подросток, хулиган, задиравшийся в школе и имевший стойкую репутацию своего во дворе среди остальных хулиганов. Его даже в пионеры не принимали по этой причине. Зато, когда приняли, сразу заделался председателем совета отряда.

Он тоже был из простых, еще проще, чем она. Жили в тесной коммунальной квартире – отец получил комнату от завода, на котором работал. Мать была сама доброта, отец жесткий, как наждак, который он у отца же и таскал, чтобы обтачивать свои мальчишеские поделки. Эта смесь формировала характер. В подъезде водились крысы, вместе с другими мальчишками гонял их палками. Взбегал на пятый этаж пешком, лифт отсутствовал. Ни ванны, ни горячей воды. Воду разогревали на плите и мылись в тазу. Учился так себе, хотя уже в наши дни учителя разглядят в нем способности, какие, оказывается, дремали в белобрысом пацане-троечнике. Чего у него было не отнять, так это внутренней силы, двигавшей его поступками. Рано поняв, что его дальнейшая жизнь сложится так, как он ее сложит, сел за учебники и пошел в спортзал заниматься сперва боксом, который его разочаровал, а вслед за тем восточными единоборствами, в которых нашел то, что искал: спокойствие, владение собой, уверенность в себе. Все это обеспечивало позицию, неизменно привлекавшую его: скрытого лидера.

Что-то там, в его юности и позже, было такое, о чем он никогда ей не рассказывал. Была сомнительная личность, воспитатель, тренер Леня-самбист, он же член питерской мафии. Когда в 1994 году Леню застрелят, то на кладбище возведут памятник, на котором выбьют собственноручно написанные им строчки: Я умер, но бессмертна мафия. И стихи, от которых Дружочек неизменно краснела: Кинул последние в жизни две палки, и меня увезли на катафалке.

Ничто не указывало на то, что дороги ленинградского паренька и калининградской девочки пересекутся. Между ними было пять лет разницы и два часа лету.

А между тем, парки, если в латинской версии, мойры – если в греческой, норны – если обратиться к викингам, уже плели свои нити.

Минует немало лет, когда она услышит:

 
Одна, глухая, ниточку сучила
Одна, немая, узелки плела.
Не отмеряя, путала, кружила,
Смеясь, слепая ниточку рвала.
 

То, что пряталось на метафизическом уровне, молодым людям было, разумеется, неведомо. На физическом уровне они должны были предпринять усилие, чтобы двинуться навстречу друг другу. Допустим, завести знакомых – у него друг, у нее подружка, приятельствующие между собой. И тогда встретиться, скажем, года в двадцать два она и в двадцать семь он у театра Ленсовета, куда его пригласит друг, а ее – подружка. Та самая коллега по работе, с которой они сели в троллейбус, где на вопрос, доедут ли, получили такой смешной ответ. Они и рассмеялись. Настроение было превосходное – отчего не рассмеяться.

Они ехали в театр Ленсовета на популярный концерт популярного артиста Аркадия Райкина. И там смеялись до упаду. Райкин со своим гуттаперчевым лицом выходил на сцену в смятой фуражке, еле держась на ногах, в состоянии алкогольного опьянения, и делился с публикой своими проблемами: дали два выходных… чтобы отдохнуть… по квартире пошататься… убивать время почем зря… То была знаменитая миниатюра В греческом зале, в греческом зале, в ней симпатичный алкаш отправлялся в музей поднабраться культурки, раз уж дали два выходных. Следом шла другая, в ней артист появлялся в облике кавказца (о, где ты, толерантность!), привыкшего к дефициту и блату, родимым пятнам социализма, и философствовал: нет, в принципе ты прав… но глубоко ошибаешься… все идет к тому, что всюду все будет… изобилие будет, но хорошо ли это будет?.. Зал разражался хохотом, узнавая житейское и отдавая дань смелости артиста. Разумеется, смелость была разрешенная, только над житейским и дозволялось смеяться, и то едва ли не единственному Райкину. Но наша четверка, как и прочая публика, подобными проблемами не заморачивалась, отдыхая. Народ хотел отдохнуть, и власть охотно предоставляла ему эту возможность, тут они глубоко совпадали – наглядный образчик единения власти и народа. В дальнейшем он намотает это себе на ус.

 

В антракте направились в буфет. Пока стояли в очереди, будущий Дружочек не переставала острить, держа площадку, Райкин навеял. Будущий Джоконда улыбался, пока не так, как улыбается знаменитая молодая женщина на знаменитом портрете Леонардо, но тогда Дружочек ее еще не видела. Дружочку было семнадцать, когда Джоконду привезли в Москву, а Дружочек жила в Калининграде. Она увидит ее улыбку во Франции, в Лувре, когда у нее начнется совсем другая жизнь.

А пока ее новый знакомец как-то так криво усмехается, хотя чаще остается если не холоден, то прохладен. Получалось, что Дружочек зря старается.

Может, от этой тщеты усилий новый знакомец Дружочку, скорее, не понравился, нежели понравился. Какой-то невзрачный серый костюм, и сам под стать костюму. Однако, когда он сказал, что может достать билеты в Ленинградский мюзик-холл, все радостно согласились продолжать набираться культурки. И на второй день отправились в мюзик-холл. А на третий – опять встретились в театре Ленсовета. То есть Ленинград обернулся для всей четверки сплошным праздником.

Короткий отпуск кончался, друзей ждали трудовые будни. Он, никому не дававший номера своего телефона, написал его на бумажке и протянул ей. Она взяла, пообещала позвонить, когда окажется в Ленинграде в следующий раз. Он сказал, что работает в угрозыске. То, что она работает бортпроводницей, он догадался по ее униформе.

1  2  3  4  5  6  7  8  9 
Рейтинг@Mail.ru