Ольга Кандела
Латая старые шрамы
Да, мужское жилище чистотой и опрятностью никогда не отличалось. Особенно если в доме нет постоянной прислуги.
– Вы один живете? – сам собой сорвался вопрос, а взгляд скользнул по запылившимся плафонам ламп, по высокому торшеру, вставшему между кресел. И кожа на одном из этих кресел стерта. Лишь на одном, а значит…
– Да, – подтвердил мою догадку мужчина.
Неудивительно… Вот только этот дом слишком велик для одного. Интересно, это вообще его особняк? Хозяин бы за жилищем следил, а тут… Впрочем, возможно, у него просто не хватает времени или средств. Кто знает?
При внимательном рассмотрении в ковре обнаружились редкие проплешины, а на стенах – следы прежде висевших картин: обои слегка выцвели, а там, где были рамки, они по-прежнему яркие.
– А куда делись картины? – не знаю, зачем, спросила я. Наверное, просто устала стоять в тишине и безмолвно наблюдать, как ингирвайзер тщетно пытается навести порядок в собственном жилище.
– Сняли, – неохотно ответил Фрей. – Там были портреты… старых хозяев.
Значит, все-таки не его… По крайней мере, был. И, честно говоря, я и думать боюсь, каким образом или за какие заслуги ему этот дом достался. Глядя на его раны, предположения возникают не самые приятные.
– Почему вы не повесите новые? – спросила дружелюбно, пытаясь отвлечься от неуместных ассоциаций.
– У меня нет родственников. А собственное лицо не столь привлекательно, чтобы развешивать его по стенам!
О, вот тут я с ним полностью согласна. И, как погляжу, господин ингирвайзер не склонен к самообману. Это радует. А вот то, что запустил все так… стыдно должно быть, право слово. Хотя его, похоже, все устраивает. И кто я такая, чтобы лезть?
Ох, мы только-только пришли, а я уже хочу отсюда сбежать…
– Пойдемте, я покажу вашу комнату, – вторгся в мои мысли сухой мужской голос, и я обрадовалась возможности отвлечься.
Остальной дом, как оказалось, находился в еще более неприглядном состоянии, чем гостиная. И чем дальше, тем все сильнее навевал скуку. Устаревший рисунок на стенах, ковры, лишенные яркости цветов, затертые перила… Сколько рук коснулось их за все время? И комната, которая должна стать моей. Затхлая, пыльная, кажется, сюда сто лет никто не заглядывал.
Рейнар недовольно поморщился, вздохнул и, пройдя к окну, нараспашку открыл створки, впуская в помещение колючий морозный воздух.
– Я… Тут… У меня редко бывают гости. – Он не знает, что сказать. И еще ему неловко. И эта неловкость ему совершенно не идет. Не вяжется с суровым каменным лицом, отчего мне на мгновение становится смешно. Но выражение лица быстро сменяется раздражением и даже злостью, и хозяин заканчивает уже совершенно иным тоном: – Пусть проветрится пока, я потом тут… в общем, я займусь этим вопросом.
А я вдруг поняла, что его так раздражает. Точнее, не «что», а «кто»! Я!
Вторглась, понимаешь ли, в его личное пространство, нарушила привычный уклад жизни. Порядок тут наводить заставила. Как будто мне это надо!
Помнится, я не просила со мной возиться!
– Не утруждайтесь. Я не настолько беспомощна, как вам мнится. И вполне способна самостоятельно вытряхнуть покрывало.
Капитан Фрей удивленно вскинул бровь – да, именно бровь, одну, что смотрелось тоже весьма… специфично, – и, скрестив руки на груди, язвительно отозвался:
– Вообще-то, я планировал пригласить кого-нибудь из конторы. Но если многоуважаемая анья горит желанием закатать рукава и немного потрудиться, я не буду препятствовать.
Вот ведь… нахал!
Решил, что я совсем белоручка? Не спорю, живя в Общине, нам не приходится заниматься уборкой. Но это вовсе не значит, что я не способна привести свое жилище в порядок! В отличие от некоторых!
Теперь доказать ему это стало для меня делом принципа.
– Что ж, если с этим решили, то я покажу кухню и ненадолго вас покину. Дела зовут.
Прекрасно! Подольше бы он там задержался. Одной мне будет не в пример уютнее и спокойнее.
Кухня обнаружилась на первом этаже. Недалеко от той самой гостиной, которая пока что являлась единственным протопленным местом в доме. Захотелось фыркнуть и зло выругаться, желательно вслух.
Что за человек! Нельзя было сначала на кухню зайти, а потом уже в комнату? Или ему доставляет удовольствие туда-сюда по этажам бегать?
– Вот. Здесь погреб, ледник, печь… – мужчина терпеливо показывал, где и что, видимо, предполагая, что я тут же примусь за готовку. Ага, размечтался! Еще я в чужом доме с поварешками не скакала. – Кое-что из продуктов осталось. Перекусить хватит. А там, ближе к вечеру, я привезу еще провизии.
Я обвела взглядом потемневшие от времени навесные шкафы и еле сдержала протяжный вздох, в нетерпении ожидая, когда же смогу избавиться от мужского общества.
Благо дальнейшую экскурсию по дому хозяин проводить не стал и, коротко свистнув, подозвал к себе Айну.
– Что ж. Располагайтесь тут. Мне пора. К вечеру буду. И… – Он пристально глянул мне в глаза, отчего по спине побежали противные мурашки, – настоятельно не советую вам высовываться из дома.
Я понятливо кивнула, подавив в себе настойчивое желание закатить глаза. Ну сколько можно уже? Я и с первого раза все поняла. Незачем повторять.
– А что в итоге с одеждой? – запоздало вспомнила я, окликнув хозяина дома чуть ли не в дверях.
Тот протяжно вздохнул, оперся о косяк и, развернувшись вполоборота, нехотя произнес:
– Я постараюсь чего-нибудь раздобыть.
Раздобыть? Прелестно… Такое чувство, что он ее с кого-то снять вознамерился.
Тьфу ты! И о чем я только думаю?! В конце концов, это его проблемы. Раз не хочет заезжать в Общину, пусть выкручивается.
Рейнар наконец удалился, а я, облегченно выдохнув, опустилась на табурет у массивного дубового стола, блестящего натертой столешницей. И при взгляде на оную меня посетило подозрение, что господин ингирвайзер обедает прямо тут. Ну или в кресле у камина, если судить по количеству посуды, убранной с журнального столика.
Расстегнула несколько верхних пуговиц пальто – пока ходили, даже согреться успела – и лишь после решила сунуться в кладовую.
Еды там оказалось не шибко много. Хлеб, кувшин с молоком, несколько яиц да подсохшая головка сыра. А еще кусок сала, завернутый в белую тряпицу и щедро присыпанный солью. Н-да, не разгуляешься… О горячей пище так вообще только мечтать и остается.
Благо я еще не успела проголодаться настолько, чтобы польститься на запасы ингирвайзера. А вот что мне стоило сейчас добыть, так это воду, ибо без влажной уборки то помещение, что выделили мне под спальню, было совершенно неприемлемо для жизни.
Что ж, достопочтенная анья, кажется, вам и впрямь придется закатать рукава.
Глава 4
Рейнар
Я быстро шел по тоннелю, сжимая в руке масляную лампу. Огонь растекался по стенам дрожащими рыжими кляксами, а за их пределами шевелилась кромешная темнота. Айна с самого начала умчалась вперед и только изредка взлаивала, очевидно сообщая, что путь безопасен и она бдит. Было тихо, сухо и даже не слишком холодно. Я вспомнил, какой промозглый ветер разгулялся снаружи, и лишний раз порадовался, что решил воспользоваться этой дорогой. Подземный ход достался мне вместе с домом почти сразу после войны. Тогдашнего хозяина осудили за нелегальное сотрудничество с Эврой, сослали куда-то на рудники, а я в итоге получил вполне приличное жилище за заслуги перед Антреей. Возможно, верхом вышло бы быстрее, однако лошадь моя осталась в стойле управления, а носиться по улицам в поисках экипажа, да еще в такую рань, казалось неудачной затеей. Нужно будет по приходу в лабораторию телеграфировать, чтобы кто-нибудь доставил мою кобылу.
Интересно, Тенрилл уже уехал? Может статься, что дело окажется пустышкой, мыльным пузырем, раздутым на испуге впечатлительной дамы. Ничего подозрительного на месте происшествия я не нашел, однако для окончательного вердикта стоило поговорить с Алариком и еще раз проверить Ключ.
С суматошным писком какая-то приблудная крыса сунулась мне под ноги, и я, ругнувшись, потерял равновесие и чуть не растянулся на утоптанном земляном полу. Айна выскочила из темноты и бесшумно схватила крысу, сомкнула пасть поперек туловища. Писк надорвался, а я потер ушибленное плечо и подумал: заметила ли девица, через какую дверь я вышел? В конечном итоге это не так уж и важно, но делиться собственными секретами не люблю. Даже будь эта анья хоть трижды кузиной моего друга. Странно, что не пришлось тащить ее силой, все же я ожидал большего сопротивления. Дамочка оказалась разумной, и это к лучшему. Глядишь, запрется в комнате и выходить станет, только когда меня дома не будет.
Кстати, она же еще одежду просила. Тьфу ты, делать мне больше нечего! Я остановился и смачно сплюнул. Впрочем, злость почти сразу прошла, а предвкушение обычной работы наполнило грядущий день смыслом.
Айна, стоя на задних лапах, уже скребла железную дверь, которой заканчивался тоннель, и нетерпеливо повизгивала. Я поднял лампу выше и, нашарив в кармане брюк связку ключей, отомкнул замок. Собака прошмыгнула внутрь и помчалась вверх по узкой винтовой лестнице, стуча когтями по железу. Знает, что у Аларика всегда есть в запасе что-нибудь вкусненькое для любимицы.
Я повесил фонарь на крюк у двери и поднялся в округлую комнату, всегда напоминавшую мне площадку маяка. Только весьма просторную, и вместо фонаря в центре тихо гудит резонатор. Ключ. Инородная машина, подсвеченная со всех сторон масляными лампами, чем-то неуловимо похожая на осиное гнездо. Высокое, медное и… чуждое. Я так до сих пор и не привык к виду этой громадины.
Подойдя, склонился над широкой панелью – детищем наших ученых, выглядевшим, пожалуй, даже грубо рядом с изящными формами Ключа, – и сразу же принялся проверять показания. Стрелки в круглых окошечках привычно подрагивали на отметке около нуля. Я осторожно развернул скрученную узкую ленту, испещренную маленькими проколами самописца, – ничего необычного. Фон нормальный, длина волн в пределах нормы. И, судя по всему, за прошедшие сутки открытия дочерних порталов не было.
– Ах ты, шельма! – послышался радостный голос ученого из приоткрывшейся двери смежной комнаты, и я почувствовал, как свело нутро.
Терпкий аромат свежесваренного кофе и жареного бекона накрыл с головой, и я шумно сглотнул. Вспомнил, что не ел со вчерашнего дня, и решительно пошел объедать Аларика. Айна уже лежала у его ног, увлеченно грызя какую-то косточку, а ученый, подняв на меня небесной синевы очи, вздернул бровь:
– Ты что, совсем не кормишь животину, ингирвайзер?
– Так у нас, на счастье, есть ты.
Я скинул пальто, без приглашения развалился в соседнем кресле и подтянул поближе тарелку с мясом. Рядом удачно оказался глиняный горшок с запеченным в каких-то травах картофелем, и я, не особо деликатничая, ткнул туда вилкой.
– Дикарь. Сущий дикарь.
Аларик удрученно вздохнул и, схватив бронзовую турку, плеснул кофе в свободную чашку.
Наш ученый отличается хорошими манерами и даже за столом прилаживает за воротник салфеточку. Да и в целом человек он изящный – тонкой кости, еще и блондин платиновый. Красавчик, что ни говори, мог бы пользоваться огромным успехом у дамочек. А уж склонность к кулинарии и вовсе сделала бы его неотразимым в глазах прелестниц. Но сам Аларик не в восторге от подобных преимуществ и предпочитает проводить время в лаборатории, рядом с любимыми механизмами. А еще он редкостный зануда, чистюля, и его рабочие инструменты: отвертки, ключи и шарниры – всегда разложены по ранжиру и в одну линию. И хотя мы с ним совершеннейшие противоположности, в обществе Аларика мне отчего-то всегда бывает уютно и даже несколько расслабленно.
Я пригубил горячий напиток, чувствуя, как внутри растекается тепло, блаженно вздохнул и расстегнул пальто.
– Что-то ты рано сегодня. – Ученый с подозрением покосился в мою сторону. – Или просто харчи закончились?
Я пропустил мимо ушей очередную подколку и перешел сразу к делу:
– Ничего странного в последнее время не случалось? Как резонатор?
Аларик посерьезнел, вытер руки полотенцем и, поднявшись, кивнул, приглашая следовать за ним. Потревоженная Айна недовольно заскулила, но кость не бросила.
В лаборатории он остановился напротив механизма и молча указал на маленькое, будто оплавленное, пятнышко. Я приблизил лицо к оболочке резонатора, всматриваясь в изъян, и покосился на блондина:
– А не могло оно остаться от твоей… хм… кулинарии?
Аларик однажды, под бутыль доброго самогона, сам сболтнул, что готовит с использованием энергии Ключа. После признания этот недоделанный кулинар у меня чуть в кулинара фаршированного не превратился. Резонатор у нас один, и принцип его работы так до конца и не изучен. Случись что – и люди вряд ли смогут собрать подобный. В общем, рассвирепел я тогда страшно. Благо Аларик поклялся на той самой бутылке, которую мы распивали, что вреда механизму не причинит. А теперь вот пожалуйста – появилось пятно.
– Ты что? – ученый возмущенно постучал себя по лбу. – Думаешь, я прямо здесь пищу готовлю?
– Ну, кто ж тебя знает, ты о подробностях не распространялся.
– Вот, смотри! – Изобретатель осторожно надавил на корпус механизма, часть поверхности отъехала в сторону, привычно обнажая внутренности Ключа, похожие на крупные соты.
В одной из них я узрел небольшую коробочку с торчащими в разные стороны металлическими прутиками. Аларик достал прибор и полюбовался, держа на ладони.
– Вот. Моя «мышеловка». Вернее, волноловка. Отправляет энергию прямо в нагревательный ящик. А вот там у меня уже встроен свой маленький секрет, способный влиять прямо на материю. Вреда для резонатора никакого, неужели думаешь, я такой тупой, что не проверял, не сравнивал результаты?..
– Ладно, не кипятись, – примирительно сказал я. – Тогда что это за пятно? Оно может повлиять на способность Ключа контролировать Переход?
– Нет, Переход как раз таки плотно запечатан. Тут умельцы еще до меня знатно постарались.
Я припомнил события пятнадцатилетней давности. Пусть после войны я был не совсем вменяем, но и мимо меня не прошло известие о закрытии Перехода с Эвры. Об этом трубили чуть ли не на каждом шагу. Только вот по факту Переход не закрыли – лишь запечатали. И надо отдать должное ученым тех лет – за прошедшие годы через него к нам не смог проникнуть ни один ингир. Но попыток открытия дочерних порталов это не отменяло. Переход, по сути, оказался той ниточкой, что плотно связала наши миры, и теперь дает эврийцам возможность раз за разом повторять попытки вторжения.
– А вот что касается отслеживания дочерних порталов, – продолжил Аларик, – то тут ни в чем нельзя быть уверенными. Теоретически влиять может любой изъян. – Мой собеседник чем-то щелкнул, и коробочка втянула в себя прутики, точно лапки. Сунул в карман свое изобретение и почесал белесую бровь. – Впрочем, результаты замеров остались прежними.
– На границе сказали, что Переход играет.
– В каком смысле?
– Неровное свечение время от времени, что-то такое. Да еще в заднице у Виттора свербит. Шестое чувство, итить его в коромысло!
Ученый кивнул, нахмурился и уставился в стену. Я знал, что это может быть надолго, и поспешил задать еще один вопрос:
– А не мог Ключ пропустить открытие дочернего портала?
– Шутишь?! – Аларик выплыл из задумчивости и недоверчиво посмотрел в мою сторону. – Уж что-что, а в этом смысле он работает стабильно.
– Но ведь были случаи, когда реагировал поздно, помнишь?
– Не спорю. Но срабатывал всегда. Все дело в удаленности источника возмущения. Откройся дочерний портал где-то на границе с Южным морем, резонатор вовсе не отреагирует. Но, как ты сам знаешь, подобное невозможно. Все порталы накрепко связаны с Переходом, и дальше зоны Солькора ингиры просто не смогут к нам прорваться.
Что ж, замечательно. Выходит, дело, взваленное на меня, и впрямь пустышка, а Хамелеоны нервной девице померещились. И мне целых две недели придется нянчиться со свидетельницей и раскрывать дело, к моей работе никоим боком не относящееся. Ну, спасибо, тебе, Тенрилл, услужил так услужил, волчий хвост тебе в зад!
Я раздраженно отбросил упавшие на лицо волосы и отметил, что раны мои снова начинает ощутимо пощипывать. Плохо. Не иначе скоро снова придется колоть обезболивающее и тащиться к доктору Орфину.
– Что? – Аларик проницательно уставился мне в лицо.
– Всё в порядке. Телеграф свободен?
– Там, – ученый отрешенно махнул рукой, склонился над панелью измерений, а я пошел просить управление пригнать мою лошадь.
Больше всего сейчас хотелось вернуться домой и завалиться спать, но к Виттору наведаться все же придется. Раз уж обещал свидетельнице добыть одежду, слово придется сдержать. Страж уже должен был вернуться с дежурства и скорее всего дрых без задних ног. Но даже если так, можно просто выпросить вещи у его жены. Рута всегда относилась ко мне с поистине материнской заботой и, полагаю, не откажется выручить. Единственная, пожалуй, нормальная баба, не то что эти городские вертихвостки.
Скоротать время я вернулся к Аларику, тем более что там еще оставались Айна и недопитый кофе. Застал ученого сидящим у стола – тот разложил на коленях свернутую ленту самописца и, нахмурившись, читал результаты.
– Что ищешь?
– Хоть что-нибудь, – блондин поднял на меня задумчивый взгляд. – Не нравится мне тот изъян на оболочке. Опять же рассказы твои про Переход.
– И давно появилось это пятно? – Я опустился в кресло напротив и сделал глоток остывшего напитка.
– Вчера вечером заметил, а так, может, чуть раньше. На всякий случай отмотаю результаты на пару суток. Если что узнаю – телеграфирую. Ты куда сейчас?
– К знакомому одному по делу, потом – не знаю.
– Если что, могу помощника к тебе домой отправить. Подземным ходом.
– Нет! – дернулся я. Представил, какое мнение может составить лаборант, найдя в моем холостяцком гнездышке незнакомую девицу. Потом от подколок век не избавишься. – Сам заеду, как смогу. Если что-то срочное – телеграфируй стражам границы. Пусть удваивают дозоры.
– Как скажешь. – Ученый вновь вернулся к исследованию ленты, а я, откинувшись в кресле, на секунду прикрыл глаза.
Разбудил меня холодный собачий нос, ткнувшийся в руку, а еще проступившая с самого дна тревожного сна боль в основании шеи. Тянущая, пока еще не ломящая, но я прикинул, смогу ли продержаться до вечера без лекарств.
– Выспался? – Аларик беззлобно усмехнулся. Стол перед ним был изрядно завален белыми змейками бумаги.
– Что-нибудь нашел? – вопросом на вопрос ответил я и расправил затекшие плечи.
Блондин рассеянно покачал головой.
Я поднялся, отщипнул от хлеба кусок, закинул в рот и стал выискивать глазами Айну.
– Лошадь ждет, собака только что на двор умчалась, – лаконично доложил Аларик и, вздохнув, вернулся к исследованиям.
Я хлопнул друга по плечу, отчего тот поморщился, подхватил пальто и отправился на улицу.
Ветер, буйствовавший всю ночь, стих, и теперь на Солькор опускался тихий снегопад. Айна радостно носилась по двору. Незнакомый молодой жандарм лепил снежки и бросал собаке, а та, точно восторженный щенок, пыталась ухватить их пастью. Увидев меня, парень вытянулся в струнку и торжественно отрапортовал, что лошадь доставлена, а он ждет дальнейших распоряжений. Вот только лицо его постепенно вытягивалось, пока я подходил ближе. Я раздраженно набросил капюшон и махнул рукой, отпуская жандарма восвояси. Айна, подбежав, преданно заглянула мне в глаза. Слипшаяся от снега шерсть на ее морде забавно топорщилась неопрятной бородой. Нашли время для игрищ, затейники хреновы… Впрочем, я понимал, что брюзжу напрасно. Тихое утро созвучно молодости, а такой старый пень, как я, просто мучается недугом. Потому не стал выговаривать собаке, просто сплюнул и повел лошадь в поводу. Выйдя за ворота, прикрыл створки и вскочил в седло. Пнул коленями лошадь и выехал на змеящуюся вдоль снежных холмов дорогу. Езды было всего-то с четверть часа до города, да там несколько поворотов узкими улочками. И все же меня изрядно запорошило, пока добрался до дома Виттора. Долго отряхивался на веранде и даже прошелся несколько раз голубиным крылышком по кожаным ботфортам – Рута страшная чистюля и за пятна на полу плешь проест. Айна отряхнулась, обдав меня снежными ошметками, я ругнулся, вытер зверюге лапы и постучал.
Жена Виттора открыла сразу, точно все это время стояла за дверью. Округлила и без того выразительные серые глаза и прижала палец к губам. Я понятливо кивнул. Повезло Виттору – после дежурства да сразу в постель. Хотя нет, наверное, раньше его Рута накормила. Мне подобное в собственном доме точно не светит. Набегавшаяся Айна со смиренным видом улеглась на коврик в прихожей и, похоже, собралась вздремнуть. Я потрепал ее по холке и отправился следом за хозяйкой, стараясь не шуметь.
Рута провела меня в уютную кухню, блестевшую начищенной посудой и пестревшую вышитыми салфетками. Усадила за стол и без разговоров поставила перед носом кружку сладко пахнувшего медуницей чая.
– Давай рассказывай, – негромко предложила женщина, садясь напротив и пододвигая ко мне плетеное блюдо, наполненное витым печеньем. – Как живешь? Давно тебя видно не было.
– Работа. Дозоры. – Я пригубил горячий напиток и поморщился от жаркого пара, потревожившего лицо. – Как обычно, ну, ты знаешь.
Она коротко кивнула, и мне показалось, что морщина, залегшая в уголке рта, стала больше с того дня, как мы виделись в последний раз. Хотя, может, так лег дневной свет, сочащийся из-за вышитой занавески.
– Я по делу, – предупредил следующий вопрос и нервно стукнул пальцами по столешнице. – У тебя можно позаимствовать женские вещи? Платья, там, белье? Лучше бы, конечно, не сильно ношеные, но уж тут как расщедришься. Заплатить много не смогу, может, договоримся на услугу?
Всю печаль из глаз Руты точно ветром сдуло. Она смотрела на меня каким-то новым, заинтересованным взглядом, и, честно говоря, мне он не понравился.
– Завел себе подружку?
– Нет. – Я сжал зубы и постарался, чтобы голос прозвучал не слишком резко. – Это по работе.
– Сам, что ли, переодеваться станешь? – Рута изумленно сморгнула и, не сдержавшись, фыркнула.
– Нет.
– А, значит, все-таки для дамы. Рей, это, конечно, не мое дело, но засиделся ты в бобылях.
– Рута, не начинай.
Я мысленно простонал и, сделав вид, что страшно голоден, набил рот сахарным кренделем. Жена Виттора одержима идеей устроить мою личную жизнь и пару раз даже подбивала наведаться в таверну. Естественно, я никуда не ходил и, чтобы не обижать заботливую женщину, валил все на работу и ингиров.
– О тебе пекусь, глупый! Ходишь словно бродяга – некормленый, нечесаный, одежки поношены. Собака твоя и то выглядит приличнее.
Отчего-то в этот раз ее слова меня задели. Крупным глотком я запил наскоро проглоченный кусок сдобы и раздраженно ответил:
– Тебя послушать, так завести себе женщину проще пареной репы. Таких, как я, полстраны ходит. Да какое там полстраны – куда больше. Такое ощущение, что ты забыла, что у нас барышни нынче в недохвате?
– Ой, прекрати! – женщина закатила глаза. – Ты даже не пробуешь с кем-то познакомиться. Рей, ну нельзя же опускать руки! Ты бы хоть постригся!
– Мне, знаешь ли, очарование без надобности. В конце концов, с такой физиономией ни одна прическа дела не исправит.
А еще я с тоской подумал, что Рута, пожалуй, не понимает, что когда все тело раздирает болью, то последнее, о чем думаешь, так это плотские утехи.
Хозяйка, как мне показалось, с сожалением покачала головой:
– Ты совсем не знаешь женщин, капитан. Ведь ты хороший человек. Истинная женщина сможет это увидеть. Сердцем.
Я сморщился, точно глотнув уксуса. Вот только бабских рассуждений мне сейчас для полного счастья не хватало. Ошибается Рута. Нынче женщины совсем другие. Во времена ее молодости, может, и встречались правильные. Истинные, как она говорит. Сейчас же, куда ни глянь, сплошь вертихвостки, думающие только о собственном благополучии. Хотя и в былые времена встречались стервы. Взять хоть мою мамашу…
Я тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли, и угрюмо пробормотал:
– Не хочу тебя обижать, но полагаю, что, наоборот, женщин знаю слишком хорошо.
– Ты просто упрямый, словно баран! – Рута рассердилась и стукнула ладонью по столу.
– Так ты дашь вещи или нет?
Мы почти минуту сверлили друг друга пронзительными взглядами, а потом женщина вздрогнула от прокатившегося по кухне насмешливого рокота:
– Так-так, ингирвайзер. Не успеет честный человек заснуть, как ты приходишь и начинаешь соблазнять его жену. Правда, не скажу, что вы делали это тихо.
Виттор сладко, до хруста в суставах, потянулся и поскреб в распахнувшемся вырезе рубахи поросшую седыми волосами грудь. Рута всплеснула руками и укоризненно покосилась в мою сторону.
Ветеран подошел к жене и, наклонившись, оставил на ее губах смачный поцелуй. Я отвернулся – чужие нежности меня всегда немного смущали – и подождал, пока Виттор усядется.
– Так что за дело? – поинтересовался страж, оглядел стол и вздохнул. – Мать, хватит чаевничать, тащи-ка мясо и чего покрепче. Капитан в последний год нечасто балует нас визитами.
Раздумывая, я понаблюдал, как суетится вскочившая со скамьи хозяйка, как мечет на стол разномастные тарелочки с хрустящими огурчиками, розоватыми кусками сала и вяленым мясом. Конечно, я не стану посвящать Виттора в подробности дела, даже если оно оказалось не таким серьезным, как виделось поначалу. Но про то, что завел себе даму, врать не стану точно.
– Я уже сказал Руте. Мне нужна женская одежда. Платья, ну и что там еще нужно… И уясни, что это для дела, или я сейчас сам сотру с твоей физиономии эту гадкую усмешку.
– Понял. – Ветеран примирительно вскинул руки. – Заткнулся. Ни о чем не спрашиваю. Рута?
– А какой комплекции эта твоя «работа»?
Можно подумать, я ее рассматривал. Пф…
Хозяйка поставила в центр стола запотевший стеклянный графин, и я подумал, что если сейчас выпью, возможно, боль на время отступит. Главное – не надраться до полного расслабления, когда уже станет все равно, куда ехать и чем заниматься. Полстакана, не больше. Я окинул задумчивым взглядом хозяйку и подумал, что та, наверное, шире в талии и немного ниже, чем Тенриллова кузина.
– Примерно как ты. Только на всякий случай булавок положи, чтоб подколоть можно было.
Рута хмыкнула и удалилась в глубь дома.
– Был в лаборатории, – оповестил я ветерана, глядя, как тот щедро плещет прозрачный самогон в стаканы. – Аларик проверяет данные, но в целом говорит, что резонатор стабилен. Так, мне не больше половины, дел еще невпроворот.
– Точно бабу завел, – фыркнул страж и протянул стакан: – Держи. Что-то ты сегодня нервный.
Я залпом опрокинул в себя жгучее пойло, решив стойко не обращать внимания на Витторовы домыслы, и закусил хрустящим огурцом. Зажмурился от удовольствия – соления у Руты были, как всегда, отменные. Хозяин последовал моему примеру, а потом принялся не спеша разжигать трубку.
– Может, я и ошибся. – Он вздохнул и выпустил в воздух плотное колечко дыма. – Сам понимаешь, не молодею. Но теперь я, по крайней мере, спокоен – вы двое сумеете, если что, все исправить.
Я кивнул, сомневаясь, честно говоря, в собственной всесильности. Но виду не подал. Тем более что Рута вернулась, прижимая к груди внушительный сверток.
– Там два платья, – принялась она объяснять с порога. – В одном я, между прочим, бегала когда-то на свидания. Виттор, помнишь?
Из-под вороха разноцветной ткани показался какой-то блеклый кусок, расшитый мелкими цветочками.
– Э? Да, – слишком поспешно кивнул ветеран, а я, предупреждая долгие рассказы о милом сердцу тряпье, поспешно забрал сверток из рук хозяйки:
– Благодарствую. Обещаю, что в долгу не останусь.
– Погоди, – строго сказала Рута и, вытащив из-под стола плетеную корзинку, принялась заворачивать съестное. – Домой возьмешь. Знаю я тебя, уморишь девочку голодом…
– Какую еще девочку? – возмущенно гаркнул я и почувствовал, как забилась в висках то ли боль, то ли раздражение. – С чего ты вообще взяла, что она со мной живет?
– Значит, отнесешь в управление. Где-то же там бедняжка обретается. Надеюсь, ты ее не в камере держишь?
И Рута обожгла меня недоверчивым взглядом.
– Нет, – отрезал я и подумал, что жизнь ветерана теперь определенно осложнится ежедневными вопросами о судьбе несчастной пленницы.
– Глядишь, и сам поешь, а то знаю я тебя, – продолжала ворчать хозяйка, провожая меня до двери.
Виттор постарался спрятать ухмылку и наклонился почесать зевающую Айну за ухом. Я поспешил распрощаться и, только выйдя на заснеженное крыльцо, перевел дух. Страшно представить, что Рута вот так вот ежедневно промывает мужу мозги. Нет, пожалуй, даже вкусный ужин не стоит подобных страданий, меня лично общество собаки куда больше устраивает. Скорее бы прошел назначенный Дорсаном срок, и я снова в полной мере ощутил собственную свободу.
До дома добрался быстро. Поначалу думал возвратиться в лабораторию, однако головная боль, отступившая после Витторова «лекарства», быстро вернулась. Еще и за компанию со слабостью и тошнотой. Раньше меня удивляло, что мои незаживающие шрамы отзываются в теле подобным образом, пока доктор Орфин не объяснил про токсин. Ингирская плетка – Хлыст Мантикоры, – прошедшаяся по моему телу, занесла в организм особый яд, не дающий человеческому телу регенерировать повреждения. Лекарства лишь временно обращают процесс, но никогда полностью не излечивают. Расползающиеся по новой раны травят тело, и конца тому не предвидится. Порой мне кажется, что болезнь прогрессирует, а иногда ход ее, наоборот, замедляется, давая призрачную надежду. И тем горше очередное разочарование. Лекарство от моих мучений существует, но находится по ту сторону Перехода, в Эвре, а стало быть, думать о том напрасно. Даже ради собственного блага я никогда не нарушу закон и не скачусь до постыдной контрабанды с Хамелеонами.
Я в раздражении потянул заскрипевшую створку ворот и повел в поводу лошадь по заметенной тропинке вдоль стены на задний двор. Айна по дороге меня бросила, убежав в сад по каким-то своим собачьим делам, а я задержался в стойле, расседлывая кобылу и щедро насыпая ей овса. И только выйдя на улицу, осознал, что же не давало мне покоя с момента приезда в собственный особняк. Где-то далеко, почти на краю слышимости, звучала музыка. Фортепиано.
Я непонимающе нахмурился, почувствовал, как резануло раны на лице, а потом ощутил, как неистово забилось сердце. Нейа любила играть…
Воспоминания накатили, ломая возводимую годами защиту. То ли оттого, что я чувствовал себя больным и слабым, то ли Рута своими разговорами посодействовала. А может, это повлияла музыка, которой никак не должно было быть в этом месте. Перед глазами встала давно забытая картина. Тонкая девичья шея, смоляные волосы забраны в высокую прическу, на узкие плечи наброшена синяя муаровая накидка. Прядь волос, небрежно забранная за ухо, мешается с тонкой подвеской капельки-серьги, а я с трудом сдерживаю себя, чтобы не прижаться поцелуем к молочной коже. Из-под быстрых пальцев, скользящих по черно-белым клавишам, струится нежная мелодия, и я точно знаю, что Нейа чувствует мой взгляд и улыбается.
