Ольга Глушаева
В знак того, что более никто так не называл меня по имени
Глава 1
Антону Молюкову посвящается
(30 мая 1981 – 6 июня 2001)
От автора
У каждой книги, как и у человека, есть какая-то своя Судьба. У этой книги она тоже есть. Эта книга родилась в моей душе тогда, когда душа одного хорошего человека покинула этот мир. Двадцать три года эта книга жила где-то в пространстве моей души. А потом настал день, когда на белом листе начали появляться первые буквы, складываться в слова, предложения, строчки.
Эта книга о большой любви, о безграничном счастье, о потере и об огромной боли.
Часть 1.
Это был самый счастливый год моей жизни. И самый страшный. Точнее, даже и не год, девять месяцев и шесть дней.
Я закончила университет и решила, что останусь жить в большом городе. Меня уже ждала работа. Любимая. О которой я и мечтала. Даже две.
Эта квартира, где все и произошло, нашлась быстро. Сразу. С первого просмотра.
Хозяин квартиры – старый еврей – по имени Яков Моисеевич открыл дверь и… Я влюбилась в эту квартиру.
Однокомнатная почти пустая квартира в центре города на четырнадцатом этаже. Просторная. Большого метража.
Сказать, что в комнате были красивые обои? Это ничего не сказать. Волшебные. Квартиру делал человек со вкусом. Из прихожей открывался вид сразу на комнату и кухню: комната была в прохладной гамме, а кухня в теплых розовых тонах.
А на полу – настоящий паркет. Паркет!!!
Огромная – и тоже пустая – кухня. Незастекленная лоджия вдоль всей квартиры с широкими перилами.
Такая же огромная ванная.
Телефон. На минуточку – это был двухтысячный год. По всему городу еще стояли телефонные будки.
В комнате обнаружился полированный шкаф для одежды и крошечная тумбочка, на которой этот телефон и стоял.
Честно, я не помню, были ли там стулья? Кажется, все-таки были. На чем-то же мы все-таки сидели: я и мои многочисленные в ту пору гости.
На кухне не было ничего, кроме электрической плиты. Яков Моисеевич сказал, что мойку установит.
В вентиляцию под потолком был воткнут искусственный цветок, на который я тогда не обратила внимания.
Я влюбилась во все: в обои, паркет, простор, безмебельную пустоту, лоджию и фантастический вид с высоты.
Осматривая квартиру я попутно узнала и немного о доме. Яков Моисеевич оказался архитектором, который спроектировал этот дом. Эта квартира досталась ему именно как архитектору. Дом изначально планировался в двенадцать этажей, но жизнь внесла какие-то коррективы. В итоге этажей стало четырнадцать.
Пожилой еврей несомненно увидел, как мне нравится эта квартира, но, сдать ее отказался. Заглянул в мой паспорт, увидел отсутствие прописки и сказал: «Делайте прописку, а я подожду, мне ее сдавать не к спеху».
Интересно, как бы сложилась моя судьба, прими я просто этот отказ и пойди искать другую квартиру? Какую-нибудь крохотную хрущевку на первом этаже?
Но, я уже влюбилась в эту. А, хозяину я, видимо, показалась вполне благонадежным вариантом.
«Аннушка уже пролила масло». Увы.
Я сделала прописку. Квартира ждала меня месяц. Хозяин вручил мне ключи и назначил цену, как для вчерашней студентки. Смехотворную. За деньгами он явно не гнался в этой жизни.
Что у меня тогда было? Совсем немного одежды. Пара коробок с книгами и тетрадями. Это все, реально, просто поместилось в единственный шкаф и тумбочку. Даже беспорядок устраивать было не из чего.
Откуда-то я взяла матрас. Подушку родственники дали. Матрас я постелила у стены и спала весь этот год на полу.
Откуда-то еще взялась раскладушка, она стояла сложенной и периодически доставалась гостям.
Повезло мне не только с квартирой. С работами тоже.
Еще на пятом курсе я начала вести прием в консультативном центре при институте, а после получения диплома меня ждала вакансия преподавателя психологии.
Этим все не ограничилось. Не то в конце августа, не то в начале сентября я просто шла по улице и встретила однокурссницу.
– Я иду из политехнического, – сказала она, – там есть вакансия ассистента преподавателя психологии, я на нее не пойду. Хочешь – иди!
Так я нашла еще одну работу по душе. Я просто мечтала преподавать, работать со студентами, вести психологию, которой горела.
Меня взяли. С трудовой. На пол ставки. Академический час пять рублей, пара – десять. Очень мало даже по меркам двухтысячного года. Но, это было круто! И то, что мне надо.
А рядом со своим новым домом я увидела большое объвление – приглашали в Дом Офицеров в студию бального танца. И я пошла в двадцать пять лет исполнять свою мечту. Два занятия в неделю. Я считала дни между ними. Только чтобы снова окунуться в это счастье.
***
Большую часть своей жизни я страдала от одиночества. Я была одинока все пять лет в общежитии, несмотря на то, что четыре года из пяти прожила с соседями. Несмотря на то, что с кем-то я дружила.
Если мне было страшно одиноко в общежитии, где полно народа, то, что будет, когда я начну жить одна? Я прогнозировала еще худшее одиночество. Прогноз не оправдался.
Не знаю, почему. Вот, не знаю, и все тут.
Что случилось? Что произошло? Сработали пять лет учебы на психолога? Пара лет психотерапии? Изменение жизни: из студентки во взрослость и самостоятельность?
Я вдруг стала очень притягательна для людей. Просто магнит. Мой дом был полон гостей, и я для всех находила время.
Ко мне приходили мои старые друзья. Новые друзья и подруги. Большие компании с бальных танцев. Мой личный по бальным танцам партнер. Мы репетировали наши танцы на паркете – места хватало. Студенты. Мужчины-поклонники, которые пытались за мной ухаживать.
Гости в моей квартире не переводились. У меня для всех хватало времени и чая.
Но, у меня по-прежнему не было любимого мужчины.
Несмотря на то, что общения мне хватало, разного, интересного… Несмотря на несколько любимых работ… Несмотря на счастье танцевать – мечту, которая стала реальностью… Приступы депрессии все же накатывали.
В один из таких особо жестоких приступов я обкромсала себе волосы. Мои длинные прекрасные волосы, которые у меня были всегда.
Утром, поглядев на последствия, я пошла в ближайшую парикмахерскую и села в кресло к мастеру, которая в тот момент была свободна.
Парикмахерская называлась «Рай». Не больше и не меньше.
Так вот, я не помнила, когда у меня в жизни последний раз были короткие волосы. Они были длинные всегда. В детском саду. Когда я, как обычный ребенок, подхватила вшей, мама вывела их, не подстригая меня. В первый класс – с косами. И так до вчерашнего дня.
Мастер оказалась очень талантливая. Мне в том году вообще несказанно во всем везло. Стрижка получилась шедевральная. Мне было так красиво! Я была так красива с ней. Не осталось ни одной фотографии.
Забавный случай. Встретила в библиотеке свою бывшую соседку по комнате. Говорю: «Привет, Наташа!» А она озирается, вокруг и не узнает. Потом как подпрыгнет – узнала. Говорит: «Ничего не понимаю, слышу твой голос, а тебя не вижу». Вот это эффект!
Вместе с волосами я тогда отстригла свою депрессию. Как рукой сняло.
Так – не знаю как – я освободилась от одиночества и депрессии.
И стала счастлива.
Но, еще не настолько счастливой, насколько мне предстояло стать в ближайшее время.
***
Антона я впервые увидела в феврале. Пришла после зимних каникул в новую группу. На первой парте прямо передо мной сидели три парня. Как дружили втроем – так и сидели вместе.
Это не была любовь с первого взгляда. С моей стороны точно. «Дворовый мальчишка», – подумала я тогда.
А его как-то спросить не довелось. Когда он что-то впервые ко мне почувствовал?
Тогда он лишь презрительно отодвинул от себя учебник психологии. Если не сказать, щелчком отшвырнул.
Ну, а я начала вести пару.
А Антон… Он оказался совсем не такой.
***
Как он впервые оказался у меня дома? Вернее, как они – три друга – оказались у меня дома?
Мне удалили зуб. Первый в моей жизни, если не считать молочных. У меня поднялась температура. Да, и говорить целый день перед людьми было бы проблематично. Мне дали больничный на один день.
Три друга пошли на кафедру узнавать, куда делся их преподаватель? Уже не помню, что им дали: мой адрес или мой телефон. Все трое очутились у меня в гостях.
Угощать мне было особо нечем. Себе я сварила что-то странное из тертого картофеля – типа суп-пюре. Ничего другого есть не могла. Не давать же это гостям. Предложила чаю.
Вместо стола в тот год у меня был широкий подоконник. Возле него мы и пили чай. Никого не смущало.
С парнями мы как-то быстро подружились.
***
Как наше общение стало личным? Точно не помню.
Думаю, однажды после пары ты просто пошел меня провожать.
Я пыталась представить, чего тебе это стоило. 19-летнему мальчишке, ростом мне чуть выше плеча, довольно тощему. Предложить мне проводить меня до дома.
Представления не имею, как ты в таких случаях отделывался от своих друзей. Ведь вы трое все время были вместе.
***
Втроем вы тоже часто приходили в гости.
Иду как-то пешком с работы, несу в руках пачку магазинских пельменей.
Интересно, как я собиралась съесть их одна? В тот год у меня не было холодильника. Закупала еды на раз.
За пару кварталов от дома вижу вашу неразлучную троицу в телефонной будке. Вы как раз мне звоните.
Идем ко мне. Пачка пельменей приходится как нельзя кстати. Вчетвером мы разделываемся с ней влет.
***
Весна в 2001-м году выдалась очень ранняя и очень теплая. Стоял май, а я ходила в юбочке и легком жакете.
Мы с Антоном очень любили гулять. Долгие пешие прогулки.
В одну из таких прогулок забрели на кладбище в центре города. Зеленое, заросшее, как парк или лес.
В ту пору мне казалось, что я люблю бывать на кладбищах. Антон, как выяснилось тоже.
Мы бродили между старых могил, читали надписи.
Я рассказывала, как в четырнадцать лет ездила в Таллинн. И там на одной из экскурсий посетила Таллиннское кладбище. Просто маленькие таблички в земле, по сути, в траве. Дорожки. И все это в лесу, среди деревьев.
Там не было гнетущего ощущения, не было венков, искусственных цветов.
Просто гуляешь по дорожкам в лесу и понимаешь, что здесь нашли свой покой люди. Понравилось мне тогда на этом кладбище.
Не лучшая идея, наверное, гулять по кладбищу с человеком, который склонен к суидицу. Но, в тот момент почему-то об этом думалось меньше всего.
***
Вернулись на шумные улицы города. Решили пешком прогуляться в отдаленный район.
Ты рассказывал о том, как в детстве тебя потеряла мама. А, когда нашла, уложила и била так, что носом у тебя пошла кровь.
В твоем голосе звучала обида.
– Как будто она уже смирилась с тем, что потеряла меня, что меня нет, а когда я нашелся, принялась бить за то, что я нашелся.
Я сочувствовала тебе.
Где-то по пути за нами увязался молодой щенок. Бежал какое-то время.
– Это твой щенок, – сказал ты.
Я протестовала. Ты полувсерьез настаивал.
– Я тут вижу только одного своего щенка!
Ты покраснел. Смутился. Но, было видно, что тебе приятно.
***
Гуляли долго. Кто знает город-миллионник, представляет, сколько это – из центра дойти до отдаленного района, побродить там, снова вернуться в центр.
Стоял теплый, практически летний вечер. Стемнело.
Я захотела в туалет. Нашли по пути какую-то заросшую обочину. Отдала тебе свою сумочку подержать. Вылезаю, тянусь за сумочкой, готовая идти дальше.
– А вы думаете только о себе? – внезапно перешел на вы, что только подчеркнуло твой неподражаемый юмор.
Я осталась ждать на обочине.
***
Вернулись заполночь, слегка замерзшие. Все-таки майская ночь. Мне взбрело покачаться на качелях во дворе.
– Я замерз.
Пошли ко мне, впрочем, как и всегда.
Много раз потом я удивлялась, как мы с тобой столько шарахались по ночам, и к нам ни разу никто не пристал. Девушка и невысокий тощий мальчишка. Ты бы просто не смог защитить ни меня, ни себя в случае чего.
Видимо, мы были слишком счастливы. К настолько счастливым людям никто не пристает.
***
Типичное майское утро выходного дня. Пьем чай стоя на лоджии, кружки ставим прямо на широкий деревянный парапет. Смотрим с высоты на просыпающийся город. Болтаем ни о чем. У меня большая кружка. Всю жизнь обожаю большие кружки с чаем. С черным, крепким, крупнолистовым чаем.
У тебя тоже есть своя кружка. Снаружи нежно сиренево-фиолетового цвета, а внутри цвета зеленых майских листочков.
Строго говоря, эту кружку подарила мне подруга на мое двадцатишестилетие. Но, ты ее выбрал. И это навсегда стала твоя кружка.
Знаешь, она все еще у меня. Цела. Не разбилась. Я иногда пью из нее чай. И иногда предлагаю ее гостям. Твоей кружке скоро будет двадцать три года.
***
По-прежнему случаются дни, когда вы заходите на огонек все втроем. Три неразлучных закадычных друга. Мы едим, пьем, говорим. До глубокой ночи режемся в карты. Иногда вы приносите с собой пиво и джин-тоник «Браво» для меня. В тот год это был мой напиток года.
Ближе к утру отправляю вас спать на кухню. Раскладушка и широкий расстегнутый спальник прямо на полу.
***
После одной такой ночевки идем все вместе с утра смотреть конкурс бальных танцев. Он довольно рано. Часов в десять утра. Суббота. Солнечно. Безлюдно.
Парни берут себе пива. Ты тоже.
Вижу, что пиво ты не хочешь. Несешь в руках почти полную бутылку. Через силу и больше для вида изредка делаешь глоток.
– Дай мне попробовать, – говорю.
Ты протягиваешь бутылку.
Молча бросаю эту полную бутылку на газон.
Ты делаешь вид, что возмущен.
Вижу облегчение в твоих глазах. Не нужно больше пить это пойло.
***
Конкурс какой-то невероятно долгий. Проходит в зале, где его можно смотреть только стоя. Я в тот период настолько влюблена в бальные танцы, что готова стоять и смотреть часами.
На каком-то часу парни сдаются и уходят домой. Ты остаешься.
Домой идем как обычно пешком. В любви к долгим пешим прогулкам мы с тобой идеально совпали. Голодные-преголодные.
Говорю что-то о том, что можно поджарить картошку или сделать рожки с сыром.
– А вы приглашаете меня на обед?
Снова твой еле-заметный юмор.
Мы разве еще не на ты? Переход случился как-то незаметно и естественно. С тобой все было естественно. Наверное, поэтому я и не помню, когда именно это произошло.
***
Что-то готовим и наконец едим.
В тот период жизни, рацион у меня был небогатый. Жареная картошка, макароны с сыром, магазинские пельмени, да гречка с сосисками.
Я гречку не люблю. Слишком много ее ела в некоторые периоды.
Ты, напротив, гречку обожаешь.
Мама растила тебя одна. И в какой-то особенно трудный безденежно-беспродуктовый год, вам приходилось питаться одной гречкой с тушенкой.
Видимо, в этот период было что-то хорошее в вашей жизни с мамой, остались какие-то теплые воспоминания об этом периоде. Поскольку, как я понимаю, ты не столько любишь гречку, как то, что ее вкус возвращает тебя в какие-то хорошие чувства.
***
Это субботний вечер. Тебе не в универ, мне не на работу.
Ты снова остаешься у меня ночевать.
Сидим, как обычно, я у одной стены на своем матрасе, ты у противоположной. Разговариваем. Нам всегда есть о чем поговорить. Сидим так, пока не стемнеет. И в темноте тоже продолжаем беседу.
***
Однажды за таким вот разговором ты ложишься на пол, а потом засыпаешь. Прямо на полу.
Бужу и отправляю на твою законную раскладушку на кухню.
– Почему? Почему нельзя было оставить меня спать на полу рядом с тобой?
Ты обижен страшно.
– Ты гремел костями по полу.
Не уверена, что это истинная причина. Люблю ли я уединение и свое личное пространство? Да. Чутко ли я сплю? Тоже да. И все-таки… Сколько раз в этой квартире оставались ночевать компании с бальных танцев, прямо на полу, вповалку, в комнате.
Дело не в этом.
В чем-то неуловимом.
В потребности держать некоторую дистанцию?
В потребности сближаться медленно? Но, мы и так сближались медленно. Точнее, не медленно и не быстро, естественно.
***
– Мне с тобой легко молчится.
– Мне тоже.
Какая разница, кто из нас что в этом диалоге сказал.
***
Продолжение следует.