Ольга Баскова
Проклятое золото

Глава 3

Она очнулась в незнакомой комнате на кушетке, застеленной клеёнкой. Слава склонился над ней. Его лицо выражало заботу.

– Как ты себя чувствуешь?

– Мама… – еле выдавила Галя. Бывший муж опустил голову.

– Да, моя хорошая, произошла остановка дыхания, а потом сердца. Герман ничего не мог сделать. Я видел снимки. Рак сожрал все лёгкие, представляешь? Герман выписал дорогие лекарства, потому что не хотел лишать тебя надежды. Он знал, что речь идёт не о месяцах, а о часах.

Галя молчала, вытирая слёзы.

– Родная моя, подумай, какая бы жизнь её ожидала, если бы ты забрала беднягу домой, – продолжал Слава. – Жуткие боли, постоянные плевральные пункции, чтобы откачивать жидкость… Такие пациенты молят об эвтаназии, которая в нашей стране запрещена. Самое печальное то, что они всё равно умирают, и старания родственников ни к чему не приводят.

– Ну и что, – Галя кусала губы. – Пусть она пожила бы ещё немного. Я облегчила бы её страдания.

– Да, да, – не стал спорить с ней Слава. – Давай я отвезу тебя домой. Нужно готовиться к похоронам, – он почесал выбритый затылок. – Знаешь что? Хочешь ты этого или нет – я не оставлю тебя в такую трудную минуту. Завтра утром я уйду в отпуск за свой счет и помогу с похоронами. Тебе понадобятся деньги.

Галя не стала спорить:

– Хорошо.

– По возможности я освобожу тебя от всего, – пообещал Слава. – Ну, пойдём в машину.

На негнущихся ногах девушка последовала за ним. Мужчина распахнул перед ней дверцу чёрного «мерседеса»:

– Садись.

До дома Гали они доехали в полном молчании. На прощанье бывший муж пожал ей руку и произнёс:

– До завтра.

– До завтра, – эхом отозвалась она, с содроганием думая, что сейчас войдёт в пустую квартиру, где всё напоминало о матери. Клацнув ключом, она немного задержалась на пороге, а потом заставила себя шагнуть в тёмную прихожую. Жуткая тишина словно окутала с ног до головы.

«Эти дни мне нужно быть сильной, – размышляла Галя. – Нужно отвлечься, не думать о плохом, чтобы выдержать похороны. Я обязана похоронить по-человечески самого родного человека на свете».

Внезапно в голове молнией вспыхнула мысль. Перстень! О каком же перстне говорила мама? Среди колечек Елены Васильевны Галя никогда не видела такой драгоценности. Может, Елена Васильевна ни разу не надевала его? Девушка прошла в комнату, которую мать называла комнатой бабы Веры, и открыла старый сервант. Деревянная лакированная шкатулка желтела на верхней полке. Девушка достала её и с трепетом откинула крышку. Перстень лежал в самой середине, на красной бархатной тряпочке, массивный, из золота высшей пробы. В центре кольца красовался огромный рубин, обрамлённый россыпью довольно крупных бриллиантов. Как он оказался на остановке, где его нашла мама? Кто потерял такое сокровище? И почему Елена Васильевна решила, что он принёс несчастья их семье? Разве они с бабушкой что-то скрывали от неё? Да, им пришлось хлебнуть много горя, но разве им одним? Сколько угодно людей, переживших подобные проблемы.

Галя надела перстень на палец и полюбовалась им при свете люстры. Рубин отбрасывал на стены кровавые блики, бриллианты переливались всеми цветами радуги, создавая неповторимую игру красок. Только подумать, что такую красоту придётся продать! Но это последняя воля мамы, значит, ничего не поделаешь. Галя положила перстень в шкатулку и убрала её обратно в сервант. Потом она прошла на кухню и поставила чайник, продолжая думать о своих близких и пытаясь разгадать тайну перстня. Интересно, в каком году мать нашла его? Был ли дед к тому времени генералом, большим начальником? Бабушка рассказывала, в какой огромной квартире они жили, на какой даче отдыхали. Каждый день за дедом приезжала чёрная «Волга», чтобы отвезти на службу. Всё разрушилось в одночасье. Однажды ночью за ним приехала машина – но не чёрная «Волга», а милицейский уазик – и увезла навсегда. Потом ему предъявили чудовищное обвинение в хищении в крупных размерах, и дед, не выдержав позора, повесился в камере на собственном ремне, который у него почему-то не отобрали. Бабушка до последних своих дней утверждала, что уйти на тот свет ему помогли. Перед этим происшествием она ходила к нему на свидание. Дед выглядел бодрым, просил нанять хорошего адвоката и клялся, что невиновен.

– Меня отправил сюда начальник тыла, – утверждал он, – совершавший махинации. Я отказался помогать ему и закрывать глаза на хищения. За это он и упрятал меня в камеру, организовав подставу.

– Почему же ты не рассказал обо всём прокурору? – удивлялась бабушка.

– Да потому что он лучший друг этого тыловика, – горестно отвечал дед, – и топит меня с неимоверным усердием. Думаю, тыловик делился со многими в нашем городе. Поэтому… – он посерьёзнел и сжал руку бабушки, – Вера, если со мной что-то случится, знай: это их рук дело. Я собираюсь бороться и не планирую уходить на тот свет раньше времени. И потом, я люблю вас – тебя, нашу дочку, внучку. Милая, найди хорошего адвоката, но постарайся разузнать, не куплен ли он уже моими так называемыми друзьями.

Бабушка, вернувшись из тюрьмы, долго плакала, но потом, собравшись с силами, принялась обзванивать знакомых, которым доверяла. К вечеру она уже связалась с адвокатом, готовым вытащить деда из тюрьмы, но утром ей позвонили и сообщили печальную новость.

– Эти подонки свели с ним счёты, – сказала тогда бабушка матери. – Но зря они думают, что на этом поставлена точка. Я ещё жива. И я добьюсь, чтобы настоящие преступники заняли его место.

С тех пор, как говорила Елена Васильевна, у матери умерла душа. Бабушка Вера перестала замечать дочь и внучку, замкнувшись в своём горе и отдавшись одной мысли: отомстить. Она бегала на телевидение, пыталась писать статьи в газеты, требовала пересмотра дела, наказания виновных и полной реабилитации мужа. Однако у неё ничего не получалось. А в один солнечный летний день бедняжку выловили из моря. Следователь, не слушая заверений Елены Васильевны, утверждавшей, что мать убили, закрыл дело, назвав причиной трагедии несчастный случай. Действительно, следов насилия на теле несчастной не нашли, а вскрытия проводить не стали. Кому интересна пожилая особа, к тому же жена генерала, обвинённого в хищениях?

После гибели бабушки внезапно ушёл отец. Он тоже был военным, и дедушка, когда занимал большую должность, много помогал ему. Галя помнила отца как хорошего семьянина, любившего дочь и жену, и его уход – да не просто уход, а к другой женщине – что-то надломил в ней. Она, как раньше бабушка, замкнулась в себе, молча сносила насмешки одноклассников, обзывавших Лопатину полоумной и интересовавшихся, куда вдруг делся её папа. Дети порой могут быть очень жестокими. В одиннадцатом классе девочка словно воспрянула, целиком погрузилась в учёбу, окончила школу почти с отличием и поступила в университет с первого раза. Галя давно мечтала стать переводчиком с французского языка. Почему именно с французского? Наверное, потому, что учитель по этому предмету, Павел Григорьевич, всегда относился к ней хорошо, не с подозрительной настороженностью, как другие учителя. Ещё бы! Она – внучка уголовника, воровавшего тысячами! Именно Павел Иванович, узнав о гибели бабушки, стал оставлять Галю после уроков и заниматься с ней совершенно бесплатно. Когда Елена Васильевна попыталась его отблагодарить, купив бутылку шампанского и коробку конфет – в их скромном бюджете и это пробивало брешь, – учитель с негодованием отверг подарки, объясняя свой отказ тем, что Галя талантлива, у неё есть способность к языкам, и она схватывает всё с первого раза. Ну а произношению его ученицы можно только позавидовать! Если у других знаменитое дрожащее французское «р» звучало просто карикатурно, то выговор Гали вызывал у него радостную улыбку. Благодаря этому человеку Галину и приняли в университет с первого раза, несмотря на репутацию семьи. Девушка училась с упоением, получала повышенную стипендию. Мама стала мечтать о хорошем женихе, и он нарисовался совершенно неожиданно. Однажды затворница и зубрилка Галя Лопатина согласилась пойти с подругами на танцы в медицинский. И несмотря на то, что девушка пыталась спрятаться за колонну, потому что комплексовала из-за своей немодной одежды – поношенной юбки в красную и чёрную клетку и серой, как осенний день, кофточки с оборками, – Славик уверял, что приметил её сразу. Он пригласил избранницу на первый медленный танец, и Галя, положив дрожавшие от волнения руки на его широкие плечи, боялась взглянуть кавалеру в лицо.

– Почему вы меня так боитесь? – поинтересовался будущий врач с лёгкой насмешкой в голосе. – Разве я такой страшный?

– Я вас не боюсь, – Галя собиралась ответить довольно уверенно, чтобы парень не подумал, будто она такая уж тихоня, этакий синий чулок, однако голосок предательски сорвался, и он расхохотался:

– Ну, вот, а вы говорите… Не переживайте, вас тут не съедят, даже не укусят.

Она посмотрела ему в глаза – впервые за всё время танца – и поразилась, какие они голубые и бездонные, как озёра.

– А мы с вами ещё не познакомились, – продолжал студент. – Меня зовут Владислав, а вас?

– А меня – Галя, – отозвалась уже осмелевшая девушка.

– У вас редкое имя, – улыбнулся красавец. – Помните, как в фильме «Ирония судьбы»?

Она кивнула.

– У вас тоже редкое.

– Кстати, для друзей я Слава, – он подмигнул. – И для красивых девушек тоже.

Галя зарделась. Ей никто никогда не говорил таких слов.

– Ну-ну, не смущайтесь, – запел будущий врач. – Неужели вы об этом не знаете?

– О чём? – прошептала Галя.

– О том, что самая красивая, – повторил Слава. – Следующий танец – мой. И позвольте проводить вас домой.

Она позволила. Так и завязалось это странное знакомство. Почему странное – Галя сама не знала ответа на этот вопрос. Наверное, потому, что ей ещё недавно казалось: она обречена на одиночество. Не покинет ли её этот красавец, если узнает историю семьи? Она решилась рассказать всё только через полгода. Слава, на удивление, никак не отреагировал на сбивчивые объяснения, за что деда посадили в тюрьму. Он лишь махнул рукой.

– Всё это ерунда, моя дорогая. Разве мало в истории примеров, когда сажали невиновных? Иногда их даже приговаривали к расстрелу и расстреливали. Так что судьба твоего предка меня нисколько не поразила, – он обнял её и поцеловал, а потом погладил чёрные волнистые волосы и с тревогой заглянул в смоляные глаза:

– Значит, ты во мне сомневалась. А давай завтра подадим заявление в ЗАГС, чтобы у тебя отпали все сомнения.

Галя, пунцовая от счастья, ответила, что ей надо подумать, а придя домой, всё рассказала матери, и Елена Васильевна благословила её.

– Мне очень нравится Слава, – сказала она. – И я рада, что он оказался порядочным парнем.

Молодые сыграли свадьбу. Поначалу Слава вёл себя как самый настоящий «порядочный парень», но однажды случилось то, чего не ожидали ни мать, ни дочь. В тот злополучный день Елена Васильевна должна была задержаться на работе допоздна, а Галя уехала на практику в соседний город. Она собиралась там переночевать, но один из однокурсников, благодаря небедному папаше давно уже имевший собственный автомобиль, предложил всем желающим вернуться в Приморск. Девушка откликнулась на щедрое предложение с радостью, и даже сейчас думала о том, как правильно поступила, не сообщив мужу о своём приезде. Славика ожидал сюрприз, и он его получил. Галя не знала, что любимый приготовил ей ответный подарок. Тихо, стараясь поменьше греметь ключом, она открыла дверь, сняла босоножки, прошла в спальню и оторопела. Слава, её Слава, мирно дремал в объятиях лучшей подруги жены. Что произошло дальше – Галя помнила смутно. Наверное, память постаралась отгородиться от всего негативного. Иногда сознание всё же выбрасывало ужасную картину: она рыдает и проклинает Славика, он что-то бормочет в своё оправдание, а Лилиана, полненькая армянка, давно положившая на него глаз, стоит, потирая большие неженские руки, покрытые чёрными волосками. А потом неожиданно подоспела мама и выгнала обоих – и подругу, и неверного мужа. Слава месяц пытался добиться прощения, но Галя была непреклонна. Они развелись, и девушка снова осталась одна.

– Ничего, найдёшь другого, – уверяла Елена Васильевна, не понимая, что сейчас единственная дочь не может и слышать о мужчинах. Так случилось, что, живя с бывшим мужем в маленьком городе, они ни разу не встретились. Судьба свела их только в трудное для Гали время. Случайно это или нет – она не хотела задумываться. Обида горьким комом сидела в горле.

Воскресив в памяти неприятные воспоминания, девушка подошла к окну. Мягкие южные сумерки уже спустились на приморский город, звёзды сверкали необычайно ярко, как бриллианты в перстне, так неожиданно оказавшемся в их семье. Приносил ли он несчастья? Так сочла перед смертью её мама, но Галя после долгих размышлений придерживалась другого мнения. Разве мало семей, которые, подобно им, претерпели множество несчастий? Она знала по крайней мере три, на которые удары судьбы сыпались, как камни с горы во время землетрясения, и у этих людей не было ни перстня, ни какой-либо другой реликвии, способной притягивать неприятности. Галя плотнее закрыла штору и, подойдя к серванту, снова достала бабушкину шкатулку.

Перстень лежал на красной бархатной ткани во всей красе. Лопатина подумала: если он старинный, о нём может быть написано в Интернете. Она села за компьютер и через минуту знала, как называлось сокровище – «Кровь падишаха». С ним была связана какая-то тёмная история. Считалось, что он действительно приносит несчастья, его окружали легенды и преступления, однако она не стала вдаваться в подробности: строки расплывались перед глазами. Сегодня Галя была не в силах изучать историю кольца.

Девушка выключила компьютер, снова надела перстень на указательный палец и повертела перед глазами. До чего же он красивый! Как жаль с ним расставаться! Она задумалась. Что же сделать с этой драгоценностью? Отнести ювелиру и таким образом получить деньги на похороны и памятник? О том, чтобы занимать у бывшего мужа, не было и речи, хотя она ему и пообещала. А ещё можно попытаться с помощью старинной реликвии вернуться на работу. Лариса говорила, что Аркадий Петрович обожает антикварные вещи. Если она не обманула, шеф не только возьмет Галю обратно, но ещё и подбросит деньжат. Пожалуй, это правильное решение. Так она и поступит. Девушка с сожалением сняла перстень с пальца, уложила в шкатулку и, почувствовав сильную усталость, не раздеваясь, бросилась на кушетку. Через минуту она уже спала беспокойным сном.

Часть 2
Москва, 1977 год

Глава 1

Дежурный ГУВД, полный краснощёкий капитан Будин, спокойно подрёмывал возле телефона. Обычно в будние дни происшествий случалось немного, особенно по утрам. Это по выходным в управление трезвонили все кому не лень, даже подвыпившие жёны, прося урезонить вконец упившихся мужей, или же мужики, схватив лишку накануне, устраивали разборки из-за пустой пивной бутылки. Сегодняшнее утро обещало быть тихим. Вот почему, когда по-старчески дребезжащий потрескавшийся аппарат издал нечто похожее на звонок, Будин вскочил, словно по будильнику, и продрал заспанные глаза. Его рука, поросшая рыжими волосками, нехотя потянулась к трубке, поколдовала над ней, как бы в раздумье, но всё же схватила короткими и толстыми, как сардельки, пальцами.

– Дежурный капитан Будин слушает.

– Скорее, скорее! – мужской голос запинался от волнения. – Её убили. Скорее!

Будин заморгал.

– Кого убили? Где? Говорите толком! И, пожалуйста, представьтесь.

– Я Сергей Шаповалов. Убили сестру моей жены Нину, и я обнаружил тело, – звонивший задыхался, как астматик. – Приезжайте. Большой Левшинский переулок, 8.

– Выезжаем, – коротко буркнул капитан и бросил трубку на рычаг. Его полное, лоснящееся от пота лицо выразило недоумение. Убийство тихим тёплым летним утром? В Большом Левшинском переулке? Не сошёл ли с ума несчастный, секунду назад занимавший телефонную линию? По воле случая капитан знал этот дом. В нём жила элита, – да, та элита, которую государство за оказанные заслуги обеспечило всем необходимым. Старинный особняк со своей историей… Просторные квартиры в центре столицы с огромными раздельными комнатами и высокими потолками… Ему о таком районе приходилось только мечтать. Да, только мечтать, потому что он не артист и не певец. А чем его работа хуже? Он, можно сказать, денно и нощно возится в грязи, ловит всякую шваль, а они, чистенькие и холёные, знай распевают и лицедействуют. Всё же, что ни говори, а справедливости здесь нет. Прошептав что-то нечленораздельное и махнув рукой от досады, Будин придвинул к себе телефон и принялся набирать следователя Анатолия Петрушевского и лучшего оперативника Виктора Сарчука. Толя долго не отзывался, зато Сарчук сразу схватил трубку и крикнул бодрым голосом:

– Слушаю!

– Слушай, Витя, – ехидно произнес Будин. – Слушай внимательно. Клиент вас дожидается в Большом Левшинском переулке, 8, – труп, то бишь. Советую поспешить. Сам знаешь, какая там публика.

Виктор на минуту замер, словно обдумывая услышанное, потом шумно выдохнул.

– В Большом Левшинском, говоришь? Этого мне ещё не хватало! А кого порешили, не в курсе?

– Бабу какую-то вроде, – неуверенно сказал капитан. – Нам сообщил муж её сестры. Да что зря воздух сотрясать? Собирай своих друзей, сами всё увидите.

Сарчук отозвался чуть бодрее. Он умел быстро концентрироваться:

– Уже в пути.

Услышав короткие гудки, капитан с чувством выполненного долга водрузил трубку на место, представляя, как бедняги сейчас вскочат с насиженных мест и побегут к машине лучшего медэксперта Вадима Козлова, вечно озадаченного семейными проблемами – как прокормить четверых детей. Интуиция не подвела. Даже не интуиция, а знание обстановки. Не прошло и минуты, как мимо него действительно промчался Вадик со своим неизменным стареньким саквояжем, в поношенной серой рубашке и брюках, как две капли воды похожих на своих собратьев в уценённом отделе магазина, потирая высокий смуглый лоб, который по причине неустанных забот давно прочертила глубокая складка. Следом пронёсся Виктор Сарчук – красивый белокурый парень, мечта всех девушек отдела – как ни странно, с такой внешностью не оказывавший повышенного внимания представительницам прекрасного пола, – отличный работник с оперативным чутьём. За ними утиной походкой семенил следователь Анатолий Петрушевский. Будин поднял руку, как бы желая коллегам удачи.

«Начальство уже в курсе, – подумал он. – Лучшую бригаду направило. Впрочем, этого следовало ожидать. Интересно, кого убили? Звезду эстрады? Чудеса, если так. Это в наше-то время!» Взглянув на вновь затихший телефон, он снова погрузился в дремоту, уже не обращая внимания, как опергруппа со следователем и медэкспертом садилась в жёлтые «жигули».

– Гони, Вадик, – произнес Анатолий, и машина помчалась по почти безлюдным улицам Москвы. Редкие прохожие торопились на работу.

– Кто обнаружил тело? – деловито осведомился Виктор.

– Будин сказал – муж сестры убитой, – отозвался Анатолий и зевнул. Он чувствовал, что на этот раз в его дежурство случилось крупное происшествие, каких не бывало несколько десятков лет. Убийство в Большом Левшинском! В спокойном переулке, который никогда не славился криминальными происшествиями! Если кто из бандитов и наведывался туда, то только для того, чтобы пощипать деятелей искусства. Вот именно – пощипать, но не убить. Убийство – это уже слишком! Вздохнув, он повернулся к Сарчуку, размышлявшему о том же. Как всегда в такие моменты, между белёсых бровей товарища образовались две глубокие складки.

– Размышляешь, у кого поднялась рука? – поинтересовался Сарчук. – Признаюсь, и меня тревожат подобные мысли, – он почесал подбородок, за ночь успевший обрасти светлой щетиной. – Интересно, кому и для чего понадобилось проливать кровь в таком месте? Это факт!

«Факт» было излюбленным словечком опера. Он вставлял его к месту и не к месту.

– Сейчас всё узнаете, – медэксперт, наверное, один из всех погруженный в размышления, далёкие от убийства, и пытавшийся придумать, где достать материал для выпускного платья старшей дочери, лихо подрулил к красивому особняку. Бригаду уже поджидал стройный подтянутый участковый.

– Капитан Трушин, – представился он, когда сотрудники уголовного розыска вышли из машины. – Оперативно же вы, товарищи…

– А мы всегда оперативно, это факт, – заметил Сарчук. – На то я и опер. А ты, капитан, времени даром не теряй. Докладывай обстановку.

Трушин приосанился, посерьёзнел и отчеканил, как прилежный ученик:

– Убитая – Нина Ельцова, дочь известной певицы, ныне покойной Нонны Борисовны Поляковой. На первый взгляд, причина смерти – черепно-мозговая травма. Орудие убийства не искал, вас дожидался, – он вытер пот с покрасневшего от волнения лица.

– Правильно делал, – Козлов похлопал его по плечу. – Терпеть не могу работать в тяжёлых условиях, – он ободряюще улыбнулся. – Ну, это когда все улики почти уничтожены. Бывают такие ретивые участковые… Натопчут, как слоны, будто в школе милиции их не учили, как нужно вести себя на месте преступления.

Трушин снова зарделся, на этот раз от похвалы. Петрушевского забавляло, что в свои тридцать с лишком парень краснел, как мальчик.

– Ну, веди нас на место преступления, – сказал он.

– Слушаюсь, – капитан приставил ладонь к козырьку и уверенно вошёл в подъезд. Группа гуськом двигалась за ним. Поднимаясь по свежевымытым, вычищенным до блеска ступеням, Петрушевский подумал, что жильцы этого дома не знали, каково жить в двушке-распашонке, где часто отключают горячую воду, и минимум дважды в день вдыхать запах кошачьей мочи (а иногда и самому убирать человеческие экскременты) в грязном подъезде. Он знал: для таких домов выделялись уборщицы, которые с остервенением денно и нощно драили лестницы в надежде хоть одним глазком увидеть какую-нибудь звезду и выклянчить у неё автограф.

– Пришли, – участковый прервал его размышления и толкнул деревянную дверь, – зрелище не из приятных.

– Да уж всякого навидались, не новички, – буркнул Виктор и добавил: – Это факт.

Анатолий заметил про себя, что не привык и никогда не привыкнет к смерти. Особенно к такой смерти… Полная пожилая женщина в цветастом летнем платье лежала лицом вниз в просторной прихожей. Каштановые волнистые волосы окрасились уже запекшейся кровью, образовавшей на паркете небольшую лужицу. Вадим, успевший надеть перчатки, осторожно перевернул тело. В серых широко распахнутых глазах погибшей читались боль и страх. Понятые, пожилые супруги, стояли возле стены белее простыни.

– Мученическую смерть приняла, бедняга, – вздохнул медэксперт и указал на багрово-красные ожоги треугольной формы, в изобилии покрывавшие руки несчастной. – Судя по всему, пытал её изверг. Пытал, а потом добил. Смерть наступила в результате черепно-мозговой травмы, – заметил он. – Ищите, ребята, орудие преступления – тупой тяжёлый предмет.

Анатолий поднял с пола медную гирьку на цепочке от часов с кукушкой.

– Это, что ли? На ней кровь…

– И вот это, – Виктор достал из-под кровати молоток, обильно измазанный красной субстанцией. Козлов положил перед собой два орудия преступления и ещё раз осмотрел раны на голове убитой.

– Судя по всему, первый удар нанесён гирей, – задумчиво проговорил он. – Вероятно, преступник схватил под руку первое, что ему подвернулось, – мужчина поднял глаза на ходики, печально молчавшие без гири, – а потом, не уверенный, что жертва мертва, решил добить молотком.

Петрушевский следом за экспертом перевёл взгляд на часы, застывшие, словно в скорби по хозяйке, и вспомнил старые бабушкины ходики с кукушкой. В детстве его удивляло и забавляло, что их механизм запускался при помощи гири, покачивавшейся на цепочке. Это казалось странным и смешным. Тронул гирю – и пошли, ожили часики, и уже через час кукушка сообщает время. К старинным ходикам, доставшимся ей от матери, бабушка относилась благоговейно, каждый день смахивала с них пыль и считала голосистую кукушку своей давней подругой. Даже через много лет после её смерти у Петрушевского не поднималась рука выбросить часы или использовать гирю в других целях. Это была память, и память неприкосновенная. Здесь же убийца долго не раздумывал. Скорее всего, он знал, что покончит с бедняжкой, и не захватил с собой своё орудие только потому, что убить пожилую беззащитную женщину не составляло труда. И ещё он знал, что предметов для такого дела найдётся в квартире сколько угодно. Человека легко лишить жизни. Это только кажется, что он большой и сильный. Это только кажется… На самом деле всё не так, и идти на преступление можно и налегке. Всё необходимое можно позаимствовать у жертвы. Гирю от часов, молоток, утюг, в конце концов… Треугольные красные ожоги на теле напоминали следы от раскалённого утюга. Кстати, где он? Словно в подтверждение его безрадостных мыслей из соседней комнаты раздался голос Виктора:

– Смотри, Толя, этот негодяй намеревался скрыть следы преступления! Ребята, идите сюда!

Оперативники бросились на его зов. Сарчук, стоя посередине комнаты, размером соответствовавшей первой, указывал на груду газет, почти скрывшую включённый в розетку утюг.

– Соображаете, что хотел сделать убийца? – поинтересовался он с видом победителя. – Стоило этому чуду техники как следует раскалиться, газеты бы вспыхнули, словно облитые бензином. В этом доме деревянные перегородки. Он бы разом загорелся и сложился, как карточный. Таким образом, все следы преступления были бы уничтожены.

– Верно, – согласился Петрушевский, прикоснувшись к утюгу. – Чуть тёплый. Перегорел, наверное. Да, техника на грани фантастики спасла жильцов. При пожаре наверняка мы обнаружили бы не один труп.

Вадик вынул провод из розетки и понюхал.

– Точно, перегорел, – констатировал он. – Не всё рассчитал, гад. Ребята, у вас уже мотивчик какой-нибудь вырисовывается?

Петрушевский слегка провёл по длинному вытянутому носу, покрытому каплями пота.

– Когда человека подвергают пыткам, вывод напрашивается сам собой, – буркнул он. – Кроме того, в квартире всё перерыто, явно что-то искали. Получается, налицо мотив – ограбление.

Сарчук запустил пятерню в свои густые белокурые волосы.

– Думаю, у этой семейки было что взять, – задумчиво проговорил он. – Что вы знаете про певицу и её дочь?

– Только то, что Нонна неплохо пела романсы, – откликнулся Петрушевский. – Как-то лет десять назад жена вытащила меня на её концерт. Признаться, я мало понимаю в музыке, но лирическое сопрано от баритона отличить могу. Моя Аня сказала, что у Поляковой прекрасное лирическое сопрано, – он улыбнулся. – Однако мне понравилось, что у неё был свой, особенный стиль. Я не видел певицы, которая работала бы в том же направлении. Нонна Борисовна исполняла песенки на разных языках, и очень неплохо, я бы даже сказал здорово. Не каждый артист передаст колорит народности, а ей это удавалось. Она сказала, что работала с самим Станиславским… Вероятно, он ей много дал… Кстати, дядя звезды был знаменитым конферансье, который старался привнести новое в свой жанр. Он писал рассказы и зачитывал их публике вместо набивших оскомину шуточек. В двадцатые годы многие ходили в театр, чтобы его послушать. А в конце вечера на сцену вышла любимая ученица Поляковой. Кто бы вы думали?

Козлов и Сарчук переглянулись.

– Толмачёва, что ли? – предположил Виктор, назвав фамилию любимой певицы. – Сдаётся мне, у неё тоже… это… сопрано.

– Бери выше! – усмехнулся Анатолий. – На сцену даже не вышла, а выплыла сама Зайцева. Она долго обнимала Полякову, а потом затянула свою «Реку Волгу». Ну и голосина! Мне казалось, всё содрогается от его мощи!

– Поговаривают, Зайцева любит драгоценности, в частности бриллианты, – заметил судмедэксперт. – Почему бы не предположить, что этих двух дамочек связывала не только музыка? Я, помнится, от кого-то слышал, что наша Нонна передала ученице не только свои музыкальные знания, но и страсть к бриллиантам.

Петрушевский сразу посерьёзнел:

– Если это так, я нам не завидую. Где бриллианты, там всегда крутятся сами знаете кто. Ну, те, которых мы никогда не станем допрашивать.

Сарчук подумал, что следователь даже здесь не решился назвать имя родственницы высокопоставленной особы. Её любовь к бриллиантам была известна не только им – кажется, всему народу. Ходили слухи, что ювелирные магазины городов, которые вдруг вздумалось посетить этой даме, специально готовили ей дорогие подарки в виде сверкающих камешков. А ещё поговаривали, будто она была готова продать душу дьяволу, лишь бы заполучить драгоценности, которые не украшали её коллекцию. С помощью своего любовника, оперного певца, дама собирала информацию о тех, кто имел в закромах антиквариат, и где угрозами, где обещаниями – но только не деньгами – заставляла несчастных расставаться с ними. А что, неплохая версия, имеющая право на существование. Виктор бросил взгляд на следователя, подозревая, что Анатолий думает о том же. Если они правы – это висяк. Никогда и никто не подпустит их к могущественной особе.

– Ребятки, давайте ещё раз всё внимательно осмотрим, составим протокол и наконец отпустим наших понятых, – следователь словно только что заметил несчастных супругов и кратко объяснил их обязанности. Жена, стройная, несмотря на преклонный возраст, с копной седых волос, кивнула.

– Кстати, сестра покойной уже в пути? – поинтересовался Петрушевский. – А её муженёк, который вызвал милицию, почему нас не дождался?

– Сестре сообщили, и мужу тоже, – спокойно произнес Виктор. – Обещали быть.

– Отлично, – Анатолий погрузился в написание протокола, а закончив, дал прочитать понятым. – Если всё верно, распишитесь. Сами-то про покойную что-нибудь можете сказать?

Оба, как китайские болванчики, отрицательно замотали головами.

– Не допускали нас сюда, – призналась женщина. – Оно и понятно. Кто мы такие? Нам эта квартира по наследству от моей матери-художницы досталась. Вот с ней Нонна любила погонять чаи. А мы даже порог не переступали. Хотя при жизни Нонны у неё был проходной двор. Помнишь, Григорий, я тебе рассказывала? – она посмотрела на мужа, который по-прежнему стоял молча, будто истукан. – Нельзя так сближаться с учениками.

– В каком смысле сближаться? – не понял Анатолий.

– А вот как хотите, так и думайте, – усмехнулась женщина. – Из всех своих учеников наша соседка особо выделяла молодых красивых мужчин. А уж насколько близко она к себе их допускала – этого я вам не скажу. Свечу не держала.

– Можете назвать кого-то конкретно? – спросил следователь, с надеждой подняв на понятую серые усталые глаза. Если бы эта дама назвала имена и фамилии, она бы сильно облегчила их работу. Но соседка лишь недовольно тряхнула седой гривой.