Олег Таругин
Волкодавы СМЕРШа. Тихая война

Глава 4

Загорский район Московской области. Ноябрь 1941 года

Первый час Гулькин гнал отряд быстрым шагом, стремясь как можно скорее выйти в квадрат поиска. Младший лейтенант прекрасно понимал, что немцы, и без того имеющие фору во времени, на месте сидеть не будут. Шли цепочкой, выдерживая положенную дистанцию и ступая след в след, Александр – первым, Паршин – замыкающим. Десятикилограммовую рацию тащил идущий между Карпышевым и Максимовым здоровяк Лупан, как самый физически крепкий. Толщина снежного покрова едва достигала десяти сантиметров, так что передвигаться было несложно. Вот если б заснежило всерьез – тогда да, могли возникнуть проблемы. Поскольку ходить на лыжах их пока не учили, а до войны как-то не довелось. Зато и следов не скроешь, как ни маскируй.

В начале второго часа младлей остановил бойцов на короткий отдых, заодно сверившись с картой. Все, они на месте, можно начинать поиск. Судя по карте, парой километров южнее располагалась лесная дорога, непонятно куда ведущая (точнее, ни с того ни с сего внезапно обрывавшаяся), а северо-восточнее – те самые приречные заболоченные поляны, о которых предупреждал «Первый». Идти в том направлении? Стоит ли? Если парашютисты и десантировались на болото, за прошедшее время они оттуда всяко убрались. Вот только куда именно? Куда?

Гулькин задумчиво закусил губу, с досадой подумав, что поиск вражеских диверсантов представлялся ему как-то иначе. Погоня, возможно, даже перестрелка и, наконец, захват. А так… пойди их сыщи в этом однообразном лесу.

– Бойцы, обследовать местность в радиусе полукилометра. Сбор здесь через пятнадцать минут. Двигаться скрытно, лишних следов не оставлять, подлесок не ломать, снег с кустов не сбивать, глядеть в оба. В общем, сами знаете, ученые. Рассыпались, орлы.

Невеселые мысли вовсе не мешали Сашке плавно двигаться вперед, аккуратно передвигаясь между кустами. Под подошвами едва слышно поскрипывал прихваченный морозцем снег, взгляд плавно, как учили, скользил справа налево, фиксируя малейшее несоответствие или странность. Но пока никаких странных несоответствий не обнаруживалось: лес и лес. Именно такой, каким и надлежит быть подмосковному лесу в конце осени – начале зимы. Местами труднопроходимый, с присыпанными снегом буреломами и оврагами, местами самый обычный, с черными, с наветренной стороны выбеленными снегом стволами сбросивших листву деревьев и густым подлеском. И ничего, просто ничегошеньки необычного… СТОП! Александр остановился, словно натолкнувшись на невидимую стену. Какая-то мелкая деталь, отмеченная периферическим зрением, на которую мозг отреагировал с небольшим, в секунду примерно, запозданием…

Заученно присев, Гулькин выставил перед собой автомат и медленно осмотрелся. Куст. Да, именно этот куст в пяти метрах справа и привлек его внимание. А почему привлек? Что с ним не так, с кустом? Да вот что: одна из склонившихся к земле веток с несколькими скукожившимися от холода бурыми листочками была ГОЛОЙ, без снега. В точности как и бывает, когда проходивший мимо человек, не заметив, толкнул ее плечом или локтем, сбивая снеговую шапку. Нет, может, конечно, и ветер или какой-нибудь лесной зверек, но…

Боясь спугнуть удачу, младший лейтенант осторожно, не делая резких движений, особенно хорошо заметных в голом зимнем лесу, подобрался ближе. Поднырнул под ветку, внимательно глядя под ноги. Есть, не ошибся! След. Присыпанный сбитым снежком снег с характерным отпечатком немецкого прыжкового ботинка. Дугообразный, словно распластанная буква «л», протектор подошвы, именно такой, как им показывали на занятиях. Точнее – СЛЕДЫ, поскольку десантники шли, как и их преследователи, наступая в одно и то же место. Этому Александра еще в пограничниках неплохо учили, различать отпечаток ноги одного прошедшего человека от нескольких, идущих след в след. Сколько их было? Сложный вопрос, почву уже прихватил мороз, земля затвердела, так что по глубине продавливания не особенно и разберешь. Но явно, что не один или двое; как навскидку – от пяти до десятка, точнее никак не определишь. Да это сейчас и неважно, главное, НАШЛИ!

Перекинув под руку автомат, Александр несколько раз легонько стукнул ножом по кожуху ствола. Звук, хорошо различимый вблизи, но трудноопределимый даже на небольшом расстоянии. Спустя пару минут бойцы отряда собрались вокруг командира, разглядывая находку.

– Повезло нам, мужики, так что ноги в руки – и вперед. Они тут недавно прошли, часа два от силы, поэтому преследуем. – Гулькин снова развернул карту, держа поверх нее руку с компасом на запястье. – Интересно, куда они идут?

– Думаю, сюда, командир, – неожиданно сказал Карпышев, уверенно ткнув пальцем в ничем не примечательную точку, неподалеку от которой обрывалась та самая лесная дорога. – Хутор тут, заброшенный. Уж лет двадцать как.

– Какой еще хутор? – удивленно вскинул брови младший лейтенант, с недоверием взглянув на товарища. – На карте ведь нет ничего? Откуда знаешь?

– Так это… – пожал тот плечами. – Я ж сирота, родителей беляки убили. Детдом у нас тут был, неподалеку, верстах в семи. Мы в эти леса частенько с пацанами ходили, то в походы с вожатым, то просто так, самоходом. Однажды на хутор и наткнулись. Потом еще несколько раз туда сбегали, картохи там испечь, папироской побаловаться, пока старших нет. Ну и по чердакам да подполам лазили, все думали клад найти, – старший сержант смущенно улыбнулся.

– И как, нашли? – рассеянно осведомился Гулькин, продолжая изучать разложенную на колене карту.

– Да где там… Как-то раз едва насмерть не убился: перекрытие сгнило, вот я с чердака вниз и навернулся. Пацаны насилу в себя привели. Сейчас та изба, небось, и вовсе без крыши осталась.

– А чего раньше не сказал, что места знакомые?

Бывший пехотинец снова пожал плечами:

– Так я карту только сейчас увидел, ты ж ее раньше не показывал, командир. Загорский район, он большой, и лесов в нем полно. Откуда мне было знать? В грузовик посадили, привезли, выгрузили. Сейчас вот только и сориентировался.

– Ладно, понял, – буркнул Сашка. – И все-таки, Витя, как такое может быть, что на карте ничего не обозначено?

– Да вот хотя бы как, – хмыкнув, старший сержант указал на отпечатанные на полях исходные данные. – Карта-то сорокового года, а хутор больше двух десятков лет как брошен. Вот, видать, и не стали никакой отметки делать. А дорогу зачем-то оставили. У немцев же карты наверняка более старые, потому они о нем и знают. Кто ж ихних картографов разберет? Может, они свои трехкилометровки еще с наших дореволюционных копируют, как раз по срокам примерно подходит.

– Допустим. А что немцам там делать, как считаешь?

– Сушиться, что ж еще, – криво усмехнулся боец. – Командир, сам погляди, откуда они идут? Аккурат со стороны болотины, как по ниточке. Видать, ухнули-таки в водичку, кое-как выбрались да и ищут место, где отсидеться. Помнишь, о чем товарищ «Первый» на построении говорил? Так я его слова немного поясню: там вдоль рек идут такие луговины, которые после хороших дождей в самое настоящее болото превращаются. По пояс как минимум, а где и по грудь. А дожди в прошлом месяце были, сам помнишь, и хорошие. Ежели их морозцем прихватит да снежком припорошит – чистое поле. Сверху – идеальное место для высадки. А как ногами коснешься, так и провалишься. Особенно когда с парашютом падаешь. Фрицы-то, конечно, выберутся, тут не Белоруссия и не Карелия, даже и с головкой не булькнут, но в мокрых комбезах да по такому морозцу – сам понимаешь, каково. Плюс, если вместе с ними еще и транспортные контейнеры сбросили, то пиши пропало. Если и вытащат, то только случайно – ежели совсем рядышком упал. Ну, а коль далеко, то с концами. Вот как-то так, командир.

– Да ты просто кладезь полезной информации… – добродушно пробурчал Гулькин, в душе ликуя. Вот оно, значит, как обернулось! Командование их во второстепенный по значимости квадрат отправило, а они, и двух часов не прошло, уже диверсантов обнаружили и на след встали! Везет!

– Значит, так, товарищи бойцы! В максимальном темпе выдвигаемся к хутору, где производим разведку и захват вражеской диверсионной группы. Идем прежним порядком, по дороге бдительности не теряем, противник мог оставить минные ловушки. Витька, сколько дотуда?

– Километра три, не больше. За час управимся.

– Вперед, мужики!

– Командир, – неожиданно подал голос тот, кого Александр меньше всего ожидал услышать: обычно молчаливый Лупан.

– Ваня, что? Некогда время терять.

– Нашим сообщить нужно. Товарищ «Первый» приказал, – по-русски Иван говорил почти без акцента, хоть родился и вырос в Бессарабии, лишь излишне мягко, «по-молдавски», произносил букву «л», – что в экстренном случае на связь выходить немедленно.

Несколько мгновений Гулькин колебался, затем принял решение:

– Ты ж за две минуты антенну не размотаешь? А нам время терять категорически невозможно, вдруг фашисты с места снимутся да уйдут? Вот доберемся до хутора, убедимся, что там они, – тогда и радируем. Вдруг мы ошиблись, нет там никого и не было? Нехорошо выйдет. Это приказ!

– Добро, – невозмутимо согласился Лупан, закидывая на плечи лямки вымазанной в маскировочных целях белилами радиостанции.

– Двинули, мужики, время поджимает…

* * *

До заброшенного хутора добрались быстро. По пути обнаружили несколько наспех прикопанных окурков от немецких сигарет и обертки от шоколада: парашютисты делали короткий привал. Здесь фрицы наследили куда сильнее, однако точно определить, сколько их было, все равно не удалось. Но явно не меньше десятка, что вполне укладывалось в общую картину: если десант насчитывал как минимум роту, то и отдельные группы должны быть достаточно многочисленными. Придя к этому выводу, Гулькин лишь зло заиграл желваками – десять подготовленных десантников против пяти курсантов! Многовато. Ну, да ничего, справятся. Сдюжат, куда деваться, не помощи же просить? Стыдно… да и когда еще та помощь подойдет. Так что сами, все сами.

И отдал приказ продолжить движение.

Расположившись в пределах видимости, замаскировались и с полчаса наблюдали, пытаясь определить, есть ли там немцы. По всему выходило, что есть. И следы вели в правильном направлении, и снег на просевшем крыльце единственного более-менее сохранившегося дома оказался истоптан, да и дверь недавно определенно открывали. В целом же хутор был так себе – одно название. Хуторок, скорее. До того как его покинули люди, поселение насчитывало три подворья; сейчас же полностью уцелела всего одна изба да расположенный неподалеку покосившийся сарай. Или курятник там какой-нибудь – в подобных мелочах Александр не разбирался. От соседнего строения остались только вросшие в землю стены – крыша давным-давно провалилась, в оконных проемах виднелись покрытые снегом кусты. Третья хата, самая дальняя, и вовсе сгорела, лишь торчал закопченный давним пожаром дымарь. Впрочем, бойцам поисковой группы это оказалось только на руку – никаких сомнений, где именно находится противник, не осталось. Осталось лишь выяснить, где гитлеровцы разместили свои секреты…

– Ну, чего думаешь? – жестом подозвав Карпышева, осведомился младлей. – Ты ж у нас теперь главный спец по этой деревне?

– А чего тут думать? В избе они, больше негде. Кстати, когда я тут в последний раз был, вторая изба еще под крышей стояла. Но перекрытия уже тогда сильно подгнили, я через это дело с чердака и навернулся, помнишь, рассказывал? Гляди, командир, – он протянул Гулькину блокнот с корявым карандашным рисунком. – План дома по памяти набросал, я его хорошо запомнил. Штурмовать лучше через эти вот окна и дверь, одновременно. Стекол там уже наверняка нет, рамы гнилые… были, а сейчас, поди, и вовсе повысыпались. Входи – не хочу.

– Понял, – намертво запомнив схему, Александр вернул блокнот. – Передай ребятам, пусть изучают. А что насчет наблюдателей? Как полагаешь, где сидят?

– Один в сараюшке, – без заминки ответил товарищ. – Гарантия – сто процентов.

– Поясни? – Гулькин и сам пришел к подобному выводу, но решил проверить.

– Дверь, – ухмыльнулся бывший пехотинец. – Петли давно сгнили, она и упала. Еще когда мы с пацанами тудой лазали, перед входом валялась. А сейчас снова стоит. И снега на ней нету. А след остался. Верно?

– Молодец, я тоже так подумал, – слегка покривил душой Александр. Именно дверь его и насторожила, точнее, отсутствие навеянного ветром снега на гнилых досках. А вот о том, что перед этим она лежала на земле, он и не подумал. Хотя отпечаток и на самом деле имелся. Минус тебе, товарищ младший лейтенант! Внимательней нужно быть.

– А второй где? Есть мысли?

– Думать нужно, – уклончиво ответил Карпышев. – Наблюдать. Пока не знаю, а ты?

– Поленницу старую видишь? И телегу рядом с ней? Снег вроде нетронут, но уж больно позиция удобная. Если тот, что в сарае, левый фланг держит, то отсюда можно правый прикрыть. И дорога у него как на ладони. А?

– Разумно, – помедлив, кивнул головой Виктор. – Но подобраться будет сложно, место открытое. Может, гранатой?

– Может, и гранатой, одновременно с началом атаки, чтобы шумнуть своим не успел. А если он все-таки не там?

Несколько минут товарищ молчал, плавно поводя биноклем, затем с улыбкой повернулся к командиру:

– Там он, Саш, не сомневайся даже. На, сам погляди. Видишь, оглобля в землю уперлась? А снега на ней нет, хоть и должен быть. Значит, двигали ее недавно. Зачем двигали? Понятное дело, чтобы под телегу залезть. Но там места совсем мало, столько лет в землю врастала, да и гнилая совсем, просела. А теперь левее смотри, на полметра примерно. Ну, чего видишь?

Гулькин подкрутил колесико, вглядываясь. Хмыкнул:

– Сапог, что ль?! Не могу понять.

– Ага, подошва ботинка торчит. Говорю ж, места мало, едва поместился фашист, оттого и спалился. Согласен, нет?

– Согласен. Молодец, Витя, глазастый, и с наблюдательностью все в порядке. Добро, ползем обратно, нужно с мужиками посоветоваться…

* * *

Пока Лупан занимался антенной, разматывая и забрасывая ее на ближайшее дерево, Гулькин составлял текст радиограммы, одновременно продолжая размышлять. В целом все вроде бы понятно: нужно атаковать, пока гитлеровцы расслабились и не ждут нападения. Иначе снимутся с места и уйдут – и гоняй их потом по лесам… если догонишь. Так что отпускать парашютистов нельзя, тут вариантов нет. Но уж больно смущает отсутствие точной информации о численности противника. Если их и на самом деле около десятка или даже больше, хватит ли сил? Не факт, ох не факт…

Александр хорошо помнил занятия, на которых их учили, как следует поступать при двукратном перевесе сил противника. Ведь его группа, как ни крути, разведывательно-поисковая; в реальности же в подобной ситуации нужно гораздо больше людей: группа расчистки, по два бойца, основной и страхующий, на каждого часового. Группа отсечения на случай прорыва врага из западни численностью до двух отделений. Снайперы для контроля окон перед началом штурма. Секреты, перекрывающие пути возможного подхода к немцам помощи. Ну и, собственно, атакующая группа, по числу вражеских бойцов внутри. Вот именно что по числу, ага… А если не справятся, если будут неоправданные потери и часть немцев уйдет в лес? Да ему, как командиру группы, за такое сразу трибунал, и хорошо, если по итогам не вышак выйдет! С другой стороны – смотри выше, как говорится, – отпускать фрицев категорически нельзя. Еще хуже получится. Так что придется работать, под свою ответственность. Помощь-то ни при каких условиях не успеет. А уж там? Как говорится, или грудь в крестах, или голова в кустах. Победителей на Руси испокон веков не судят.

– Есть, командир, – подготовив и проверив радиостанцию, доложил Иван, отрывая Гулькина от невеселых мыслей. – Что передавать?

– Держи, – младший лейтенант протянул ему листок с несколькими короткими строчками:

«Рябина-5» – «Ясеню». Десантирование противника обнаружено в квадрате 34–23. Прослежен до квадрата 45–12, где группа остановилась на длительный привал. Ориентир – заброшенный хутор. Точная численность неизвестна. Принял решение на захват. Конец связи».

– Зашифруй и передавай.

– Понял, – боец нацепил наушники и склонился к рации. Дробно застучал ключ.

С минуту Гулькин молчал, собираясь с мыслями и подбирая слова, затем заговорил:

– Мужики, ситуация очень серьезная, сами видите. Парашютистов как минимум вдвое больше. Но сейчас у нас нет ни группы отсечения, ни снайперов (услышав последнее слово, радист вскинулся было, но тут же опустил голову – какой из него нынче снайпер, если даже обычной трехлинейки не имеется, пусть даже без оптики?), ни вспомогательных сил. Только мы, пятеро советских бойцов, которые одновременно являются всеми перечисленными, плюс штурмовой группой, разумеется. Короче, оставить лирику. Так просто нам их не взять. Даже если внутри семь или восемь человек, для нас это многовато. А если больше? Помните, что товарищ «Первый» касательно замеченных самолетов говорил? В «пятьдесят второй» «Юнкерс» полтора десятка фрицев влезает. Шестнадцать, если точно. Возможно, их и раскидало ветром, а если нет? Если тут ВСЯ диверсионная группа в полном составе? Тогда совсем плохо. Поскольку это уже не двух-, а трехкратное превосходство выходит. Но мне все же кажется, что их тут не больше десятка…

Александр помолчал, исподлобья глядя на насупившихся товарищей:

– Потому единственным реальным вариантом считаю следующий. Атакуем через окна гранатами «РГД-33» без осколочных рубашек. Бросаем аккуратно, под самые стены, ни в коем случае не в центр комнаты. Две, максимум три штуки. «Тридцать третья» – не настолько мощная штука, большинство немцев наверняка уцелеет. В момент взрыва штурмуем одновременно через окна и дверь. Если повезет, основную часть фрицев оглушит, но не до смерти. Этих вяжем, пока не очухались. Будем надеяться, среди них будет и командир, и радист. Вот примерно так. Другого варианта просто не вижу. Кто что думает?

– Рискуешь, командир… – глухо проговорил Паршин, пряча взгляд.

– Рискую, – почти весело согласился тот. – Но, сам ведь понимаешь, иначе вообще никак. Я ж не зря в радиограмме указал, что численность противника неизвестна. А то бы приказали ждать подмогу, а когда она придет? Да и кто? Наших практически всех отправили, а с энкавэдистами или армейцами пока свяжутся, пока взаимодействие наладят – диверсанты и уйдут, сволочи. Сколько им еще времени нужно, чтобы шмотки просушить, час-полтора? Не станут они тут долго сидеть, точно говорю. Не идиоты же, понимают, что их ищут. Так что, бойцы, всю ответственность беру на себя!

Смерив командира гневным взглядом, Паршин резко приподнялся:

– Сашка, ты это чего?! Ты это что ж, решил, что я ответственности забоялся и все на тебя решил свалить?! Да я тебе… морду за такое набью! Не сейчас, понятно, а как в расположение вернемся!

– Успокойся, Костя, ничего я такого не решал, – устало отмахнулся Гулькин, пряча улыбку. В товарище он и секунды не сомневался. – Ну, веришь?

– Верю, – буркнул тот, все еще свирепо раздувая ноздри. – Ладно, проехали. Говори конкретно, чего делаем?

– А чего делаем… воюем. Тебе, кстати, самая сложная задача. Тот, что в сарае, – твой. Крайне желательно – живым, нужно узнать, сколько их. Начинаешь за две минуты до нас, если возьмешь фрица живым и выяснишь численность группы – даешь сигнал. Если нет – тоже. Понял?

Паршин коротко кивнул.

Александр повернулся к Максимову:

– Серега, на тебе задачка не проще. Скрытно подбираешься к поленнице вон с той стороны, так меньше шансов, что заметят из избы, и тихаришься до сигнала. Сигнал – начало штурма. Если сможешь взять диверса раньше – отлично, отсюда всех подробностей не разглядишь, но зря не рискуй и на рожон не лезь, иначе всех подведешь. В любом случае маякнешь. Когда будем готовы, махну, рви его гранатой и присоединяйся. Я, Витя и Иван берем избу, мы с Витей – через окна, Ваня – в дверь. Костик – на контроле снаружи, ты – с ним. Если полезут через окна, бить по ногам, главное, чтоб не насмерть. Мужики, снова повторяю, немцев для нас многовато, но пленные нужны, как воздух. Поскольку, кто из них кто, мы не знаем, всем максимальное внимание, замечаем любые мелочи. Понимаю, что сложно, но иначе никак. Если их случайно здесь выбросили – ладно, а если нет? Если с каким-то заданием, о котором мы ни сном ни духом? И командование наше тоже не догадывается? Понимаете?

– Командир, да что ты словно с дитями малыми говоришь? – пожал плечами Карпышев. – Понимаем, конечно. Ты лучше другое скажи, автоматы берем?

– Мы – нет, – после недолгого колебания ответил Александр. – В хате только мешать станут. Работаем в первую очередь ручками-ножками, во вторую – ножами и пистолетами. А вот Паршин с Максимовым – берут, разумеется. Глядишь, пригодятся, им нас прикрывать и следить, чтоб никто не ушел. Гранаты заранее приготовьте и проверьте, чтоб никаких сбоев не было. Вопросы есть?

Бойцы промолчали, настраиваясь на боевой лад.

– Вопросов нет, – констатировал младлей. – Добро. Вещмешки, автоматы, бинокли, все лишнее из карманов и с подвеса – долой. Оставить вон там, рядом с радиостанцией. Ваня, антенну не сворачивай, как закончим, отчитаемся. Пять минут на подготовку и выдвигаемся на исходные…

* * *

Перебравшись через косо торчащую изгородь, младший лейтенант Паршин пробежал, пригнувшись, еще несколько метров и опустился в снег. Хорошего понемногу, дальше только ползком. Вряд ли засевший в сарае фриц может его увидеть, но рисковать категорически нельзя. Если заметит и поднимет тревогу – пиши пропало. Немцев много, а их – мало. Единственный шанс отработать тихо – атаковать неожиданно. Сначала ему, а затем и всей группе.

До потемневшей от времени, покосившейся бревенчатой стены Костя добирался почти пять минут, если не больше. Он не торопился, поскольку торопиться их отучили еще на первых занятиях. Как говорили инструкторы, перефразируя известную поговорку, «поспешишь – врага насмешишь, а товарищей – подведешь». Потому бывший пограничник полз осторожно, периодически замирая и осматриваясь. Когда-то здесь был огород, сейчас задушенный сорняками, вымороженные стебли которых торчали на месте бывших грядок. Наиболее высокие и заметные из них приходилось обползать, чтобы ненароком не толкнуть плечом, не выдать себя. Если немец внезапно взглянет в эту сторону – а стены старого сарая зияли щелями, – сразу поймет, что что-то не так.

Добравшись до цели, Костя привалился к стене и с полминуты отдыхал, успокаивая дыхание. Прислонил к стене автомат – пока он не нужен, мешает только. По лицу тек пот; нижнее белье тоже промокло, хоть выжимай, словно на дворе стоял июль, а не морозный ноябрь. Утеревшись рукавом маскхалата, Паршин отстегнул тугую пуговку и вытащил из кобуры «ТТ». Взведя ребристое колесико курка, убрал оружие обратно, не застегивая клапан. Это на самый крайний случай, поскольку стрелять никак нельзя, категорически невозможно. Работать придется только ножом и конечностями. Ну, все, успокоился? Готов? Тогда начали потихоньку…

Зажав в ладони рукоять ножа (запасной покоился в пришитых к внутренней поверхности голенища сапога ножнах), он осторожно скользнул вдоль стены. Вжимаясь щекой в холодное дерево, едва заметно пахнущее прелью и морозом, выглянул за угол. Косо прислоненная ко входу дверь была буквально в полутора метрах. Один рывок, максимум секунда. Отбросить в сторону, ворваться внутрь и мгновенно сориентироваться. Взгляд уловил тусклый отблеск оружейной стали, и разведчик инстинктивно отпрянул назад. Уже в следующую секунду осознав, что именно он увидел. Пулемет, судя по характерному дырчатому кожуху ствола и конусообразному пламегасителю – «МГ-34». Плохо. Даже хреново. Значит, не утопили фрицы в болоте свои контейнеры, вытянули. Ну, как минимум один. И сейчас во всеоружии. Впрочем, лично для него это ровным счетом ничего не меняет. Прикрыв глаза, чтобы заранее хоть немного привыкнуть к полутьме, Паршин выждал несколько секунд и рванулся вперед. Отпихнув локтем хлипкую дверцу, ужом ввинтился внутрь. Перепрыгнул через раскорячившийся на разложенных сошках пулемет с примкнутым круглым коробом на полсотни патронов, боковым зрением заметил справа движение и начал разворачиваться в направлении опасности…

…Гаупт-ефрейтор Отто Гросс замерз практически сразу. Да и как не замерзнуть, если лежишь за пулеметом на стылой земле, едва прикрытой остатками черной, давным-давно перепревшей и превратившейся в труху соломы. Еще и в так и не просохшем до конца комбинезоне, промокшем, когда они рухнули в то проклятое болото, выглядевшее с высоты самым обычным заснеженным лужком. Впрочем, ему еще повезло, поскольку в ледяную жижу он погрузился всего лишь по пояс. Другим пришлось куда хуже – кто и по грудь окунулся, а кто, не успев вовремя погасить подхваченный ветром купол (крайне, увы, неприятная особенность их парашютов) или оступившись на склизком дне, и вовсе с головой искупался. Хорошо, хоть контейнер с оружием удалось вытащить – куда делись еще два, так и осталось тайной. То ли утонули, то ли приземлились незамеченными где-то в лесу.

На марше Гросс успел немного обсохнуть, потому герр гауптман и определил его дежурить первым, пока остальные занимаются одеждой. В принципе, пулеметному посту по уставу положено быть парным, первый и второй номер, но люди устали и вымокли, вот капитан и пошел на небольшое нарушение. Глотнув шнапса, гаупт-ефрейтор оборудовал позицию в этом дырявом сарае, продуваемом всеми ветрами, и затаился. Но уже через четверть часа под влажный маскировочный балахон и комбез начал забираться холод. Сначала по чуть-чуть, затем все сильнее и сильнее. Когда стало ощутимо познабливать, снова приложился к фляге, хоть это и могло вызвать недовольство капитана. Ничего, глядишь, не унюхает. Затем постарался согреться, делая гимнастические упражнения. Тоже не положено, конечно, но что поделать, если пальцев на ногах уже практически не чувствует, да и на руках тоже слушаются плохо? Хорошо, хоть носки сразу сменил, что не особенно и помогло, поскольку ботинки от этого суше не стали.

А затем выпитый шнапс настойчиво потребовал выхода. Или всему виной проклятый русский холод? С тревогой припомнив, что говорил отрядный доктор относительно переохлаждения области поясницы и почек, Гросс отошел в угол сарая и завозился с гульфиком. Ухмыльнулся внезапно пришедшей в голову мысли: интересно, при таком морозе его сцаки быстро замерзнут? Вонять не станут? Упругая, парящая на морозе струя ударила в старые доски. Oh, sehr gut…

Неожиданное движение возле входа Гросс, едва успевший закончить свои дела, уловил боковым зрением, мгновенно крутанувшись вокруг оси. Рука заученно метнулась к поясу, пальцы обхватили ребристую рукоять десантного ножа…

…Паршин вынужден был признать, что тренировали гитлеровских парашютистов отлично. По крайней мере, ничуть не хуже, чем их. Взаимное короткое замешательство не продлилось и десятой доли секунды. Резко обернувшись в сторону опасности, немец рванул из ножен клинок. Два человека в практически одинаковых белых маскхалатах замерли в паре метров друг от друга. Гитлеровец злорадно осклабился и сделал пробный выпад. И это было его ошибкой. Следовало закричать, поднимая тревогу, однако подстегнутый выпитым алкоголем мозг требовал схватки с этим неведомо откуда появившимся русским. В том, что ее исход будет в его пользу, Гросс нисколько не сомневался. Принятый на голодный желудок спирт сделал свое дело, придав гаупт-ефрейтору решительности и уверенности в собственных силах…

Константин с легкостью ушел в сторону, даже не попытавшись контратаковать. Рано. На тренировках Корень особо давил на то, что сначала нужно прощупать противника, понять, какой он методикой пользуется, как именно владеет клинком. И только затем, сложив представление о стиле боя, что-либо предпринимать. Немец ударил снова, более нагло. Тоже прощупывает, сука! Пришлось парировать выпад – лезвия ножей на миг сошлись, коротко звякнув друг о друга. Руку прилично дернуло: противник вложил в удар немало силы.

«А ведь ребята ждут, – мелькнуло в мозгу. – Сашка приказал в две минуты уложиться. Может, фриц специально затягивает? Ну, так сейчас и проверим…»

Сделав ложный выпад – парашютист купился, впустую отмахнув тускло блеснувшим клинком, – Константин присел и ударил в нижнем партере, мазнув отточенным до бритвенной остроты лезвием по бедру противника. Нож рассек и маскхалат, и брючину прыжкового комбинезона, и фриц гортанно вскрикнул, оступаясь. Есть, достал! Теперь добивать, пока не очухался, главное, не насмерть.

Подцепив мыском сапога голеностоп противника, обутого в ботинки с высоким берцем, туго стянутым боковой шнуровкой, Паршин дернул его на себя, с трудом удержав равновесие. Сдавленно охнув, диверсант рухнул на спину. Мгновением спустя Костя навалился сверху, прижимая к полу сарая руку с ножом. Зафиксировав запястье, несколько раз ударил по земле, заставляя того разжать пальцы и выпустить оружие.

Фриц, рыча, попытался скинуть противника, выставив перед собой колено здоровой ноги. В лицо ощутимо пахнуло перегаром, и Константин мельком удивился: это он чего, пьяный, что ли?! Ничего себе у них нравы… Продолжая удерживать «рабочую» руку противника у пола, Паршин нанес короткий удар локтем правой в грудь. Подлый и опасный удар, способный сломать несколько ребер и даже – при должном умении и силе удара – вызвать остановку сердца. Немец охнул, окончательно теряя дыхание. Не выпуская ножа, Костя упер предплечье правой руки под подбородок, запрокидывая голову врага и сдавливая горло, готовое исторгнуть крик боли. Несколько секунд они еще возились на полу, раскидывая в стороны клочья гнилой соломы, затем фриц затих. Несильно добавив кулаком в лицо, Паршин приподнялся, перехватывая поверженного противника за отворот маскировочного халата. Рывком приподняв, подтянул к стене и упер в бревна спиной. Поднес окровавленное лезвие к глазам, прохрипев:

– Wieviel? Wieviel Jager in Gruppe? Sprich! Sprich, oder ich töte dich!^[7]

– Nein. Schwein!

– Sprich! – Лезвие рассекло лоб над самыми надбровными дугами, заливая кровью глаза. Костя помнил слова инструктора, что боль от этого должна быть просто жуткой. – Schnell!

Немец сдавленно зарычал, пытаясь повернуть голову набок и часто-часто моргая.

– Ну, сука?! – по-русски зашипел Паршин, надвигаясь на немца. – Глаза на хрен выколю!

– Elf! Aber sie siegen nicht!^[8]

– Надеюсь, не соврал, – буркнул младший лейтенант, без особого усилия вгоняя лезвие в левую сторону груди между ребрами. Тело врага выгнулось дугой, залитые кровью глаза широко раскрылись. Захрипев, он попытался что-то сказать, но в следующую секунду уже обмяк, сползая по стене. Подошвы десантных ботинок еще скребли по земле, но с каждым мгновением все слабее и слабее, пока и вовсе не замерли. Все, готов. Паршин выдернул нож. На ткани маскировочного халата осталось совсем небольшое алое пятнышко. Впрочем, крови и без того хватало – и из раны на бедре, и из разбитого последним ударом носа и рассеченного лба.