Олег Рой
Имитатор. Книга четвертая. Охота на охотника

– И дверь не запираете? – удивилась Арина. Удивилась не столько тому, что дверь остается открытой – вон у них, бывает, даже следователи, выходя из кабинета, дверь не запирают, а уж тут-то! – сколько тому, как легко Вадим в этом признался. Даже сам словно бы удивился:

– Да на кой ее запирать! Тут же нет ничего ценного. Аппаратура каменного века. Да и тяжелое тут все. Диски? Кому они нужны! Ну кроме частных сыщиков и ревнивых жен. Но сегодня вроде никого такого к нам не появлялось, – он пожал плечами, кинжалы и черепа на футболке колыхнулись.

Аппаратура каменного века, какая прелесть! Арина представила неандертальца в алых отблесках костра из-за спины, вглядывающегося в гранитный монитор, мистическим способом воспроизводящий картинку с входной камеры наблюдения – кто там в гости пожаловал, не из враждебного ли племени? Вырвавшийся смешок замаскировала скептическим хмыканьем:

– Кому-то, значит, понадобились…

– Ай, бросьте! – Вадим крутанул бритой головой так энергично, что закачался болтавшийся в ухе череп. – Говорю же – уборщица, сто пудов. Она у нас… – он покрутил пальцами. – Такая… Видите же, все перепутано, наверняка она по-своему порядок наводила. С нее станется. То вилки из розеток повыдергивает, а то и шнуры системные – типа иначе швабра у нее застревает. Диски могла просто уронить, а после рассовала куда придется. Так что, может, и не пропала запись, наверняка найдется еще.

– Все сегодняшние утренние записи на одном диске?

– Да нет… Каждая камера на своем. Я ж говорю, никуда она не пропала! Потому что вот, от входа-то на месте! И кухонная найдется, я вам сразу и…

– Давайте хоть входную посмотрим, – перебила Арина.

Дама, заказавшая приватный танец на странное время двенадцать тридцать, вошла в клуб без трех минут назначенное время. Чуть выше среднего роста, несмотря на просторное пальто видно, что стройная, подвижная. Нестарая – походка легкая, упругая, наводящая на мысль не то о подиуме, не то о балетном зале. Темное пальто, голову и плечи скрывает гигантский мягкий шарф. В дверь впорхнула так, что лица не видно, хотя…

– Стоп, – скомандовала Арина.

Похоже, это был единственный кадр, где можно было видеть лицо. Правда, вполоборота. Плюс гигантские темные очки. Да, вряд ли с этого кадра будет много толку. Ну да, яркий крупный рот виден очень хорошо, но нарисовать помадой любую форму – пара пустяков, так что и губы могут в реальности быть совсем другими. А кроме них из-за шарфа и очков ничего не разглядишь. Кусочек носа только. Маловато для опознания.

Спустя четыре с половиной минуты дама прошествовала в обратном направлении – все в том же пальто, шарфе и темных очках в пол-лица.

– Вадик, я… Ой, а чего это вы тут? – в дверь просочилась щупленькая остроносенькая девица, судя по бордовой жилетке с бейджиком, одна из официанток. Вадим сделал ей страшные глаза, вали, мол, не до тебя, но девушку это не остановило. – Ой, а вы следователь, да? Вы Филькиного убийцу на камерах смотрите? Ой, а я эту тетку знаю! – она наклонилась к монитору, на котором висел стоп-кадр: окутанная шарфом дама в гигантских очках.

– Она тут раньше бывала? – осторожно, боясь спугнуть столь важную свидетельницу, спросила Арина.

– Ну да, – девица равнодушно кивнула. – Рот, правда, у нее поменьше, но шарф такой же, нежный такой, темно-зеленый, очень красивый, и заматывает она его так же, и очки такие, ну и вообще. Это та, которая в Филиппа как кошка втрескалась, проходу ему не давала. Сядет у самой сцены и пялится. Хоть из пушки над ней стреляй, не услышит.

Золото, а не свидетельница! Хотя… бывают такие, которые готовы что угодно сказать, лишь бы в центре внимания оказаться – глядите, какая я информированная персона! Эта… что там у нее на бейджике? Альбина? Вот уж менее подходящего имени не придумаешь… эта Альбина вроде не из тех, кто на ходу сочиняет, но все же…

– А приватные танцы она заказывала? – уточнила Арина.

Остроносенькая нахмурилась:

– Вроде да… Или нет? Чего-то я даже и не знаю. Если заказывала, то редко. Это ж какие деньжищи!

Честное слово, она так и сказала – деньжищи. Да, похоже, не выдумывает ради привлечения внимания, а говорит о том, что ей действительно известно. Вон как сказала «не знаю» – легко, равнодушно. Теперь остается понять, что в ее рассказе факты, а что – личные домыслы. То есть что она видела собственными глазами, а что – выводы, которые она из увиденного сделала.

– Почему вы думаете, что она была в Филиппа влюблена?

– Ну так пялилась же! – воскликнула та.

– Вообще-то сюда именно за этим и приходят, разве нет? – Арина недоверчиво приподняла бровь – слегка, чтобы не отпугнуть, а наоборот, побудить к выкладыванию еще каких-нибудь «доказательств».

Но Альбина несколько сникла:

– Это да. Они все на Фильку как ненормальные пялились.

– Вы его не любили? Филиппа?

– Почему это? А, типа почему я не рыдаю, как Светка? Ну так не всем же от него на сопли исходить. Не, он нормальный парень был, хоть и красавчик. Простой такой, как валенок. Вот, говорил, заработаю, в деревню уеду, дом построю, сад разведу. В деревню! С ума сойти! Представляете, его бабы глазами прям поедом едят, бешеные бабки за приват платят, а он в это время про гусей каких-нибудь думает. Умора.

– Да, забавно, – согласилась Арина. – Ну так что насчет вот именно этой дамы, про которую вы решили, что она влюблена? Она как-то по особенному пялилась?

Остроносенькая нахмурилась и вдруг торжествующе заявила:

– А еще я их однажды в коридоре видела! Она такая вся в соплях, типа истерика, а он ее вроде утешает, типа ну не надо, ну успокойся, а у самого на морде написано, ну когда ты типа уже свалишь. Конечно, она в Филю втюрилась!

– И кто она такая? – без особой надежды поинтересовалась Арина.

– Почем я знаю? – девица дернула плечиками. – Вон у Светки спросите, может, она знает. А может, Филя эту тетку в блокнотик свой записал. Он вроде всех записывал. Такой блокнотик у него смешной.

И эта туда же – про смешной блокнотик.

* * *

Когда следовательница ушла, в пультовую опять заглянула Альбинка, изобразившая на лице вопрос: ну как? Он ответил сложенными в колечко пальцами – окей – и махнул рукой – не до тебя, мол. Кажется, Альбинка ему симпатизировала. А может, просто дружелюбие проявляла. Ему было все равно, хоть так, хоть эдак. Зачем ему Альбинка? Мальчиковое тельце, невнятная физиономия. Как в том анекдоте про лилипутов: мы так скоро до мышей доразмножаемся. Не то чтобы он задумывался о продолжении рода – зачем ему дети? – но девушка должна производить впечатление. Кто-то мог бы на это сказать: да ты на себя посмотри, какая тебе еще штучная девочка, не по носу табак! Что б они понимали!

Да, его никто не замечал. Сидит там, в боковом кабинетике какой-то скучный невзрачный хмырь, жмет на какие-то скучные, никому не понятные кнопочки – зачем сидит, зачем пялится в окошки мониторов? Правду сказать, в мониторы Вадик глядел не так уж часто и, что называется, вполглаза. Разве что когда в пультовую кто-нибудь заглядывал – тогда делал сосредоточенное лицо, хмурился, клавиши нажимал. Изображал занятость. Чтобы не приставали – с разговорами и прочей фигней в этом духе. Хотя и так не приставали. Кому придет в голову заводить беседу с таким как он – блеклым, несмотря на бритую голову и серьгу в ухе, невзрачным. Взглянешь – и тут же забудешь.

Ему же это, страшно сказать, нравилось. Сейчас нравилось.

В юности – пусть даже по календарю эта самая юность была не так уж давно, зато по ощущениям… сейчас он чувствовал себя таким взрослым и умным, что с тех самых юных времен прошли, казалось, не годы – десятилетия. Тогда он мечтал – как любой, наверное, пацан – быть круче Сталлоне и Шварценеггера вместе взятых. Чтобы окружающие, едва взглянув, ахали и складывались в восхищенные (или испуганные, смотря по обстоятельствам) штабеля. Собственное отражение в зеркале казалось чужим и едва ли не бесило, так что в зеркало он старался лишний раз не смотреть. И еще бесило собственное имя. Ну что это такое – Вадик? Да и Вадим немногим лучше. Совсем даже, честно признаться, не лучше. И фамилия тоже дурацкая. Ладно бы Орлов или хотя бы Воронин, а то – Чижов! Чижикпыжик, где ты был? Именно так его дразнили в школе, сочиняя вместо классического «на Фонтанке водку пил» всякие другие продолжения. Как будто соревновались: кто придумает самое неаппетитное! Он мечтал поменять имя – и фамилию заодно! – когда это государство посчитает его достаточно взрослым. Почему нельзя сразу? Он даже нарисовал календарь и принялся вычеркивать в нем дни, остающиеся до вожделенного Освобождения. Придумывал – какое имя выбрать? С удовольствием придумывал, почти с наслаждением. Так долго этим занимался, что постепенно игра в Освобождение успела изрядно наскучить. И вообще расхотелось что-то менять. Ну Вадик, ну Чижов, и что? Не Пупкин же, не Дураков, не Евстихий какой-нибудь. Имя как имя, такое же незаметное, как он сам.

Он был незаметным. Никому и в голову не приходило, что в его руках – в дурацких, никому не нужных темноватых кадрах с камер слежения – власть. Он никогда этим не пользовался. Ну… почти никогда. Если очередной муж – ну или жена, или еще кто – изъявлял готовность заплатить за компромат, почему бы не пойти человеку навстречу? Улучшить слегка свои не слишком шикарные материальные обстоятельства, но главное – почувствовать себя хозяином положения. Хочу – уступлю просителю (если просьба окажется достаточно униженной), хочу – сделаю каменное лицо. Вот такой я честный и неподкупный, а вы тут хоть какие громы и молнии на меня мечите. Попытка дачи взятки должностному лицу при исполнении им своих обязанностей карается… Он очень хорошо научился делать «неподкупное» лицо. Так что даже самые высокомерные быстренько прекращали попытки его купить или запугать (тот, кто пугает, и сам чего-то боится, всегда можно встречные угрозы в ход пустить – с тем же каменно-туповатым солдафонским лицом), и принимались – просить. Ему нравилось, когда у него – просят. Нравилось даже больше, чем получать мзду (иногда и немалую) за свою… сговорчивость.

Но это так, пустяки. Повседневная рутина. Убийство – совсем другое дело. Когда Вадик об этом думал, где-то внутри живота появлялась приятная щекотка.

Филипп никогда не был ему симпатичен. Подумаешь, красавчик какой! Вот за что его, скажите, природа так наградила?

Мертвый Филипп – это было гораздо приятнее. Собственно, о мертвом Филиппе можно было бы и вовсе забыть. Но именно мертвый, он открывал сумасшедшие возможности… И далеко не только денежные… Если только все правильно сделать. Ничего, Вадик всегда быстро соображал. И сейчас все посчитал моментально. Следовательница эта пусть хоть на ушах стоит, а если доказательств нет – извинитеподвиньтесь. Все отлично, никакой опасности. Зато получить можно… ох, много! Весь мир и пару коньков в придачу! Хотя коньки-то ему как раз и не нужны.

* * *

– Вот тут, – заплаканная Светлана, погремев громадной связкой ключей, открыла наконец дверь.

– Гримерка заперта была, когда тело обнаружили? – поинтересовалась Арина, помедлив на пороге.

– Нет, это Ренат Ильич велел закрыть, – шмыгнув изрядно покрасневшим носиком, отозвалась Света. – Ну на всякий случай. Филипп, – она опять шмыгнула, – запирал только когда домой уходил. Да у нас никто не запирает, у нас ничего никогда не пропадало.

Надо же, какие они тут все порядочные… прямо институт благородных девиц, а не стрип-клуб.

– Я… я пойду? – тихонько попросила Света. – Мне… мне работать надо.

Работать, как же! Еще немножко поплакать – наверняка. А может, и придумать, чего бы еще наговорить про незнакомую пока Арине Лялю.

– Останьтесь, пожалуйста, – довольно сухо распорядилась Арина. – Вы можете еще понадобиться.

Вообще-то она думала использовать Светлану в качестве одной из понятых, но не только. Пусть пока на глазах побудет, истерики – дело бесполезное. Арине почему-то совсем не было жалко эту девицу с кроличьими глазами и распухшим носом и хотелось слегка привести ее в чувство. Пусть посидит, авось еще что-нибудь скажет. Вряд ли полезное, но – любопытно.

Молча кивнув, Света скользнула в дверь и пристроилась в уголке.

Взглянув наконец внутрь гримерки, Арина вздрогнула. «Ох ты ж, мои калоши с сапогами», – как говорила иногда бабушка, обнаружив, что переложила сахару в тесто для куличей.

Сладкого и в гримерке наблюдался явный переизбыток. С покрывавших большую часть стен постеров и фотографий соблазнительно улыбался Филипп. То озорной, то высокомерный, то нежный, но везде – ослепительный. Да уж, понятно почему от него дамы с ума сходили. Не потому что красавец. Точнее, далеко не только потому. Ох, как далеко. И понятна фраза управляющего: а кто бы устоял? Перед таким, пожалуй, устоишь.

Но обвешать все вокруг собственными изображениями? Арина поежилась, представив, что со стен кабинета на нее таращится ее собственная многократно повторенная физиономия. Ужас. Или у тех, кто работает на сцене, другое восприятие себя? Или это ради пиара устроено? Сюда, небось, поклонницы пачками шастали. Вон у эстрадных звезд, судя по телерепортажам, на стенах такие же иконостасы. И не факт, что сами звезды получают от этого удовольствие. Ох, врет реклама насчет «имидж ничто». Для кого-то он очень даже все.

Целую стену занимала блестящая никелированная стойка с разнообразными костюмами: от алых шелковых шаровар с парчовым кафтаном и длиннющим атласным поясом до кожано-металлической «гладиаторской» сбруи. Самые «примитивные» одежки, вроде полицейского мундира и медицинского халата скромно грудились в углу.

– А где его телефон? – сообразила вдруг Арина, бегло осмотрев заставленный многочисленными баночками и флаконами туалетный столик и забитый еще большим количеством подобных же баночек шкафчик под ним.

– Может, тиснул кто-то под шумок? – предположил щелкавший фотоаппаратом криминалист.

– Ну да! – фыркнул в ответ Мишкин. – Лопатник с кучей налички оставил, часы глянь какие, в две моих годовых зарплаты, небось, какая-нибудь поклонница преподнесла, – часы и впрямь были, мягко говоря, не дешевые. – Ладно еще банковские карты проигнорировать, но оставить наличку и стырить телефон? Он что, бриллиантовый был?

Арина повернулась к притулившейся в уголке Светлане:

– Вы не знаете, какой у него телефон был?

Ответила та на удивление спокойно:

– Да обычный айфон. Даже не последней модели.

– Проверяем все карманы, – распорядилась Арина, приступившая к осмотру гримерного столика. – Мало ли куда он его мог засунуть. И блокнот, блокнот ищем. Там наверняка будет какая-то дельная информация.

– Угу, – подал голос Мишкин, – имя, фамилия и отчество убийцы, вместе с адресом.

– Насчет адреса не гарантирую, – парировала она, – но, если этот товарищ, как сказал управляющий, действительно записывал более-менее всех своих клиенток, нужное нам имя там вполне может присутствовать. Кто на двенадцать тридцать записан? Ага, Марь Иван-на Пупкина! Если она и не убийца, то как минимум ценнейший свидетель. А ну-ка, Марь Иванна, выкладывайте все как на духу…

По комнате пробежал смешок. На шутку отозвался даже серьезный Молодцов:

– Хорошо бы… – и, обведя глазами скопище соблазнительно улыбающихся Филиппов на стене, хмыкнул. – Давай, Стас, не отлынивай. Красивые картинки – дело хорошее, но вряд ли нам от этих портретов будет какой-то толк. А вот записи клиентской базы, это да, это информация нужная.

– Да ни при чем тут клиентки! – воскликнула вдруг сидевшая в уголке Светлана. Даже с места вскочила. – Зачем клиентке его убивать? Я же вам сказала, кто! А вы… – она опять шмыгнула носом, жалобно, как ребенок, которому не дали обещанную за хорошее поведение конфету: я все сделал, посуду помыл, мусор вынес, а вы…

– Света, мы понимаем важность ваших показаний, – терпеливо объяснила Арина. – Но мы должны все проверить, понимаете? Так полагается. И если ваша информация подтвердится…

– Какого вам еще подтверждения надо? – сердито буркнула та, усаживаясь на место и угрюмо глядя в пол. Потом вдруг вскинулась и торжествующе воскликнула: – Вы же ее сережку там нашли!

Арина недовольно вскинула бровь:

– Откуда вы знаете про сережку?

– Подумаешь! Все знают! – фыркнула Светлана.

Понятые, мысленно вздохнула Арина. Их, конечно, предупреждают, чтобы не болтали лишнего, но все равно же болтают – как же не обсудить столь горячую тему как произошедшее прямо под боком убийство. А сережка приметная… Ладно, теперь хоть не надо будет опрашивать персонал в поисках хозяйки. Вряд ли, правда, это имеет отношение к собственно убийству. Хотя это еще как посмотреть: ведь, похоже, эту самую Лялю кто-то пытается подставить. И если не убийца, то кто? И чем настойчивее Света старалась утопить явно ненавистную ей Лялю, тем сильнее Арина убеждалась: реальные события выглядели совсем по-другому. Проще говоря, врет эта Светлана, как сивый мерин… Точнее, как сивая кобыла, поскольку девочка все-таки. Интересно, почему и мерин, и кобыла – один врет, другая бредит – оба сивые?

Вряд ли Светлана догадывалась о не слишком лестных для себя Арининых мыслях, но смотрела почти враждебно. Мол, про сережку все знают, и, значит, каких вам еще доказательств!

– Если у погибшего с Лялей был роман, наличие на месте происшествия ее серьги мало что доказывает, понимаете? – вкрадчиво пояснила Арина, специально заменив «место преступления» на «место происшествия». – Хорошо бы еще что-нибудь, – все так же вкрадчиво продолжала она. – Записи с камер наблюдения, показания свидетелей…

– Так я же свидетель, я говорю, что это она! А! – Светлана опять вскочила со своего стульчика. – Вам, небось, сказали, что сегодня не ее смена была, а вы и поверили? А что, если я дам показания, что я ее видела? – вид у девушки был уже не унылый, а почти торжествующий.

– Но ведь вы ее не видели? – ласково улыбнулась Арина.

– А вот и видела!

Арине вспомнилось, как маленькая Майка – года три, что ли, ей тогда было, а Арина приехала в отпуск – вернувшись с прогулки, сперва рассказывала о скачущих по собачьей площадке пуделях, овчарках и прочих догах, а после вдруг начала описывать псину «с глазами, как блюдца» – как все от нее разбегались, а собака была совсем не страшная, только большая. Во-от такая – поднявшись на цыпочки, Майка показывала собачий рост почти на уровне Арининой головы. И на все уговоры – подумай, может, она была тебе по пояс? – категорически настаивала на своем. В тех же, кстати, выражениях: а вот и большая! Но это – ребенок, которому только что прочитали андерсеновское «Огниво», а Светлана-то – взрослая девица!

– Вот как? – Арина посмотрела на нее «специальным» взглядом: точно над переносицей, вроде и в упор, но в то же время не глаза в глаза, такой взгляд неплохо выбивает допрашиваемого из колеи. – Сначала вы нам об этом не сказали.

Смутиться Светлана смутилась, но от своей версии событий не отказалась:

– Ну… я сперва не сообразила, что это важно. Перенервничала, потому что… ну вы что, не понимаете, что ли? А потом вспомнила! Ну вот вспомнила и все… – девушка замялась.

– Если вы, Света, что-то или кого-то видели, это, безусловно, очень важно, – Арина успокаивающе покивала, пряча ненужную сейчас скептическую усмешку. – Вот расскажите все Станиславу Борисовичу, а после ко мне придете, там уж официально показания снимем. Стас, побеседуешь с девушкой? – Арина бросила быстрый взгляд в сторону Мишкина, тот понимающе ухмыльнулся и еле заметно подмигнул. Ему тоже было ясно, что насчет «видела» Светлана почти наверняка врет, как, возможно, и насчет всего остального. Неизвестную же Лялю подставляет, как это пишут в протоколах, по причине сильной личной неприязни. В то же время ревность как мотив тоже нельзя со счетов сбрасывать, может, эта Светлана не только со зла на Лялю наговаривает, а от себя подозрения отводит. Так что, врет она или нет, показания все равно снять надо. Но сперва – закончить осмотр гримерки.

Толк от «картинной галереи» все-таки был – блокнотик в итоге обнаружился за одним из портретов.

Телефон же убитого как в воду канул.

* * *

Вскрывала красавца-мужчину Ярослава:

– Нет, ну ты погляди, какая красота! – восклицала она, поддев кончиком скальпеля уже взрезанную кожу. – Не то что у некоторых. У большинства, точнее. Как подойду к столу, глядеть тошно: даже у молодых шкурка вялая, рыхлая, под ней все дряблое, вместо мышц кисель, жиром не то что подкожка, а все нутро заросло.

– Можно подумать, к тебе на стол одни толстяки попадают, – подала реплику Арина.

– Ой, я тебя умоляю. Жертвы диет еще хуже. Жира у них, положим, нет, но ведь и мышц не найдешь. Отличная на эту тему есть восточная поговорка: худая корова – еще не газель. А я, как специалист, которому открыт весь ваш внутренний мир, скажу: фигуру делают мышцы. Если мышечный корпус в тонусе, даже десятьпятнадцать кило лишнего жира дела не портят. Но они будут в листиках салата калории высчитывать, а чтоб пройти хоть пару остановок пешком – ни-ни-ни, как можно, корона упадет. Ладно, пусть никто не думает, что когда-нибудь может оказаться на секционном столе. На то, как он будет выглядеть в глазах танатолога, среднему нормальному гражданину не то чтобы плевать, ему это вообще в голову не приходит. Но это ж его собственное тело! Разве можно с ним так варварски обращаться, чуть не специально разрушать? Тьфу! – сама она, при «жокейском» росте, щеголяла фигурой топ-модели, не жалея времени и сил на спортзал и бассейн. – А тут прямо душа радуется! Ну разве не прелесть? Мускул крепенький, как на учебном манекене, кожа плотная… Сердце, печень, легкие – все чистенькое, никаких тебе тайных болячек, прямо на зависть здоровый экземпляр, м-м-м… Да ты посмотри!

– Слав, ты как будто на рынке мясо для шашлыка выбираешь, ей-богу!

– Да ладно! – Ярослава смешно сморщила точеный носик.

Арина слушала подобные монологи уже не впервые, поэтому слегка соскучилась:

– По делу будет что-нибудь, или я тут чисто для того, чтоб тебе было перед кем восторги изливать?

– Фу! – та сморщила обиженную рожицу. – В които веки привезли персонажа, которого даже вскрывать приятно, а ты все сразу обламываешь. Черствая ты, Вершина, никакого в тебе понимания и сопереживания.

– Слав, я сопереживаю. Но вот ему, – она повела плечом в сторону секционного стола, – немножечко больше. Ибо кто ему еще посопереживает, если даже судебный медик на его тело, как на кусок наглядного пособия, смотрит?

– Да ладно! – Мирская заговорщицки ухмыльнулась. – Ему наоборот должно быть приятно, что им даже после смерти восхищаются. Глядит его душенька сверху и радуется. Ой, не сверли меня укоризненным взором! По делу тебе? А, собственно, по делу-то немного. В целом никаких сюрпризов. Смерть наступила от проникающего ранения в мозг, нанесенного… ну, собственно, что извлекли, тем и нанесено, – она мотнула головой в сторону эмалированного лотка, в котором покоился недавно извлеченный окровавленный шампур. – Если ты ждешь детективных откровений про то, как сперва ударили одним орудием, а после рану сокрыли вторым ударом, то даже и не думай. Тут все однозначно. Хотя с направлением удара по-прежнему ясности нет. Точнее, с местоположением убийцы. Мальчик в момент нанесения раны сидел, угол вхождения довольно высокий, поэтому я склоняюсь к тому, что кто-то зашел сзади, со стороны диванной спинки, но это не сто процентов. Если покойный сидел, к примеру, слегка нагнувшись, а на диванную спинку откинулся уже под действием этого самого удара, тогда убийца мог и спереди стоять. Хотя мне эта картинка как-то сильно меньше нравится. Сзади как-то правдоподобнее. И бить сподручнее и риск измазаться куда меньше. Можно с манекеном еще попробовать поработать…

– Потом, – отмахнулась Арина. – Может быть…

– Если захочешь, – прыснув, подхватила Ярослава цитату из любимого обеими «Здравствуйте, я ваша тетя!». – Ладно, сама скажешь. Что еще пока? Травить его, похоже, не травили. Токсикологи сами тебе все, конечно, скажут, но по состоянию кожных покровов, слизистых, ну и внутренних органов, естественно, тут все хорошо. В смысле, чистенько, без посторонней химии. Мне вот знаешь, что интересно?

– Почему он не сопротивлялся?

– А вот не угадала! – Мирская показала Арине розовенький чистый язычок. – Это ты сама разберешься. А интересно мне, как этот красавец, работая в столь злачном заведении, ухитрялся избегать выпивки и тому подобных соблазнов? Я даже не про классическую наркоту, но таблеток-то нынче всяких – миллион.

– А он избегал? – переспросила Арина, понимая, впрочем, что если Ярослава говорит, значит, так оно и было.

Та мечтательно вздохнула:

– На печень погляди! Мне бы такую…

– Угу, – хмыкнула Арина, зловеще добавив. – И пожарить.

Ярослава изобразила лицом оскорбленное непонимание – как принцесса, которую настойчиво приглашает на танец пьяный охранник:

– Ну знаешь! Еще на меня шикаешь за неуместный юмор, – и, не выдержав, захихикала.

Арина вернула ее к делу:

– Ты говорила про нажатие на сонные артерии…

– Ну есть тут следочки по сторонам шеи. Слабенькие, но есть. Я зафиксировала. Впрочем, тоже не показатель, они могли и от каких-нибудь секс-игрищ остаться. Но недавних, следочки свежие, незадолго до смерти полученные. В комплекте к ним наличествуют также старые – ну относительно момента смерти старые – следы связывания на запястьях, то есть игрищ мальчик не чурался. Но в целом удивительно здоровый труп.

– И что мне с того толку? – Арина разочарованно махнула рукой. – И Артем с одежды никаких микро-следов не наскреб. Ну не считая тех волосков и каких-то волокон с дивана. Но их еще с чем сравнивать-то? Ни с кем наш покойник в близком контакте не был. Пусто, короче говоря, по всем направлениям. Я-то надеялась, хоть ты что-то полезное скажешь. А выходит, и тут ничего.

– Так-таки и ничего? – обиделась Мирская. – Следочки на шее, пусть и сомнительные, раз. Серьга в кулаке – причем, заметь, без следов крови, как я и предсказывала. То есть серьгу из уха не случайно выдернули, а аккуратно вынули. И, весьма возможно, в кулачок жертве уже после смерти вложили. Это два. Содержимое желудка опять же. Почему тебя это не интересует? Очень, знаешь, показательное содержимое: брокколи, то ли тушеная, то ли запеченная, таких тонкостей я тебе уже не определю, с сыром, сдобренная некоторым количеством свежей зелени. И при том, заметь, ни грамма алкоголя. То есть подсыпать-подлить ему что-то в бокал было бы затруднительно. Это три. Тем более что ел он часа за полтора до смерти, то есть до того как поперся в кабинет для приватных танцев. Это уже четыре. А ты говоришь, ничего.

– То есть версия о том, что его предварительно чем-то усыпили, не прокатывает? – Арина с надеждой поглядела на эксперта.

Эксперт пожала плечами:

– Ну, положим, снотворное можно и в стакан воды подлить-подсыпать. Ну или дать вдохнуть что-нибудь.

– Или уколоть что-нибудь?

Мирская покачала головой:

– Следов укола я не обнаружила.

– И на голове? – Арина понимала, что хватается за соломинку, и Ярослава сейчас имеет полное право обидеться, но все-таки спросила.

– Ты решила усомниться в моем профессионализме? – почти фыркнула та. – Разумеется, под волосами я тоже смотрела. Могу его наголо обрить, чтобы ты убедилась. Что? – увидев, как Арина замотала головой, она картинно вскинула брови. – Не нужно? Как же это? Я ведь могла что-то и пропустить… – сказала она весьма саркастически.

– Ну Слав!

– Да ладно, я тебя понимаю. Ты должна была спросить. Укол в волосистой части головы действительно трудно заметить. Но поверь, там ничего нет, я его шевелюру практически по волоску перебрала. И в любом случае, последнее слово за токсикологами. Кровь я им уже отправила. И образец мочи, кстати, тоже заодно с содержимым желудка – для полного комплекту. Но я бы на твоем месте не слишком надеялась. На мой взгляд, мальчик чистый.

– Какие уж тут надежды! – Арина, вздохнув, покачала головой. – Зато поглядела на вскрытие образцового трупа. А то в самом деле все больше вялая бессильная плоть, да еще, как правило, и не слишком свежая.

– Во-от! – Мирская воздела обтянутый перчаткой указательный палец. – Поневоле начнешь думать, что человечество деградирует. Так что на общем фоне такой вот здоровый труп – прямо подарок. И, кстати, – остановила она Арину уже на пороге, – один из волосков, что мы с жилетки убитого сняли, точнее, этот не с жилетки, а с рукава рубашки, так вот волосок мужской. Тот, что самый маленький. Светло-русый, если что. Это тебе четыре. Или уже пять?

– Ну спасибо и на том, – Арина изобразила в сторону Мирской благодарственный поклон.

Подарок, размышляла она, выходя из судмедбюро на вольный воздух. Какое милое слово. С учетом контекста. В каком-нибудь кинотриллере у Ярославы нашелся бы сумасшедший поклонник. Убивал бы исключительно здоровых, тренированных и красивых людей – специально чтоб порадовать обожаемую женщину…

* * *

– Вершина, ты все-таки начальству-то не забывай докладываться, а? – укоризненно, но вполне добродушно заметил полковник Пахомов, именуемый за глаза ППШ, как пистолет-пулемет Шпагина.

– Простите, Пал Шайдарович! Забегалась, – Арина молитвенно прижала руки к груди. – Докладывать-то пока нечего.

– Чего там? Я про стриптизера. Убийство из ревности или чаевые не поделили? Или, боже упаси, наркота замешана? Меня больше последнее интересует.

– Чаевые и прочие финансы вряд ли, наркота гарантированно не при делах, а насчет ревности пока не уверена. Не исключено. Или ради сокрытия чего-либо… Клиентура-то у мальчика была непростая. Управляющий тамошний должен подогнать список самых регулярных клиенток. Ну и личные, в смысле рабочие записи покойного надо изучить, вот сейчас как раз собиралась.

– Ладно, иди работай, – он уткнулся в одну из заполнявших его рабочий стол бумаг.

Арина отправилась к себе, намереваясь перед изучением стриптизерова блокнотика наскоро пробежаться по интернету. Не то чтобы рассчитывая найти там что-то ценное, но нынче же время соцсетей, чем не источник информации? Светлана с кроличьими глазами там точно должна быть. А может, и не только она.

К сожалению, Калерия Стефановна Райская – недавно почившая в бозе Филиппова поклонница – в соцсетях отсутствовала. Не то по возрасту, не то из-за отсутствия интереса. Имени ее племянницы (якобы влюбленной в Филиппа как кошка) Арина не знала, так что это «знакомство» пришлось на время отложить.

На Светочкиной же страничке не продохнуть было от портретов Филиппа. Время от времени рядом мелькала и сама хозяйка аккаунта. Парные снимки сопровождались скромно-многозначительными подписями:

«мы перед работой» и прочее в этом духе. Ну да, усмехнулась Арина: ключевое слово – «мы». И ведь не придерешься. Приносит ли пользу интернет-общение или вовсе наоборот, можно спорить. Но оно, безусловно – несравненный инструмент по созданию впечатления. Пишешь «мы», в смысле – да вообще без всякого скрытого смысла, просто «я» и «еще кто-то», одновременно оказавшиеся в одной точке пространства – а у читающего создается впечатление некоей общности. Раз двое на фото и подпись «мы», значит, отношения? Нейролингвистическое программирование во всей красе.