Олег Механик
Травма
А дальше стало происходить то, что выходило за пределы моего понимания. Мухтар поднялся на пятый этаж и постучался в квартиру, которая была сверху. Здесь ему тоже никто не открыл, но при очередном стуке, дверь вдруг отворилась сама. Компьютерщик без тени сомнения вошёл в квартиру. Не обнаружив никого в прихожей и в единственной комнате, он прошёл прямиком на балкон. Кстати, в этой квартире жила какая-то бабуля божий одуванчик. Очутившись на балконе, наш герой снял с верёвки висящую на ней простынь, скрутил её в жгут, крепко (как ему казалось) привязал к железной перекладине и, перемахнув через перила, начал спускаться вниз. В этот момент воспоминания Мухтара прервались, казалось бы на секунду.
Открыв глаза в следующий миг, он обнаружил себя в комнате с белым потолком, на кушетке, обвешанным капельницами. Не понимая в чём дело, он начал кричать, пока перед ним не вырос пожилой доктор азиатской внешности, в белой тюбетейке вместо колпака.
– Где мои кроссовки? – задал Мухтар, как ему казалось резонный вопрос. Действительно, белоснежные кроссовки фирмы Nike были только что куплены и, между прочим, за немалые деньги.
– Не знаю, – ответил доктор он же мулла. – Они теперь долго тебе не понадобятся. Дай Бог, чтобы вообще понадобились.
– Где я? – по сути, этот вопрос должен был быть первым.
– В больнице, в отделении реанимации, – спокойно ответил мулла, а потом спросил. – Ты мусульманин?
Находчивый остряк Мухтар сразу же нашёл, что ему ответить.
– А это как-то будет влиять на моё лечение?
– Пошёл на хуй! – Это было последнее, что сказал ему доктор.
Мухтар с радостью пошёл бы туда, куда его послали, но не мог этого сделать. Доктор резко развернулся и ушёл сам, словно до этого он дал указание сам себе. Это был первый и последний раз, когда Мухтар видел этого доктора муллу. Он даже начал сомневаться, а уж не привиделся ли он ему. А если это был ангел, над которым так глумливо подшутил казах. Может быть этот ангел увидел в нём своего клиента и хотел сопроводить его в рай, но когда понял, что ошибся не выдержал и выругался. А что, ангелы, дежурящие в реанимации тоже не железные.
– Вот и вся история, – грустно улыбаясь, закончил свой рассказ мой новый знакомый.
– Мухтар, – обратился я к нему, – в моей голове не укладывается несколько фактов. Скажи, а ты уже не первый раз вот так лазишь с балкона на балкон?
– Нет, тот раз был первый и последний.
– Скажи, а что тебя надоумило? Меня поражает даже не то, что ты проник в чужую квартиру, а сам способ, которым решил спуститься. Это же очень рисково. Ты может бывший спортсмен, эквилибрист, или часто видел, как это делают другие?
– Да ни чё я не видел, никакой не спортсмен… просто в голову пришло…сейчас сам не понимаю… – Будда продолжал невозмутимо улыбаться.
– А вот эта бабка, куда она делась? Ты узнал потом?
– Конечно узнал. Она и соседи утверждают, что её в тот вечер увозила скорая. Давление вроде… но вот когда вернулась никто не знает.
– А у тебя сомнения что ли, по поводу этого?
– Видишь ли, Игорь, в последний момент мне показалось, что кто-то там был сверху… – При этих словах лицо Мухтара сделалось мрачным.
– Ты же говорил, что ничего не помнишь?
– В том то и дело, что точно не могу сказать, но мне кажется…
– То есть, ты думаешь, что бабка всё это время была в квартире, в туалете, или скажем на кухне, а когда увидела проникшего в квартиру злоумышленника, развязала узел на простыни?
Казах молча пожал плечами.
– Знаешь, что я думаю, дружище? Ты зря грешишь на эту бабку. – Я приподнялся на кровати, насколько позволяли мои растяжки, чтобы видеть глаза Мухтара.
– Почему?
– Ну смотри: ты сам сказал, что это первый твой опыт лазанья по балконам, так?
– Ну, так…– согласился казах.
– То есть ты не знаешь, как профессионально завязать узел и как выбрать средство для такого трюка?
– Ну, узел я завязал обыкновенный, но крепкий в три раза, а материал, это уж что было под рукой.
– Во-от, узел должен быть затягивающимся, но это неважно, в твоём случае. Дело в том, что простынь это самое неподходящее для такого спуска средство.
– Почему?
– Скажу по своему опыту. Мы раньше так лазили в общагу к девчонкам. Они навязывали на простыни узлы и спускали их вниз. Так вот, из двух подъёмов, которые происходили на моих глазах, оба оказались неудачными. Простынь просто рвётся, как листок бумаги и скалолаз с размаху шлёпается жопой об асфальт. Слава Богу, что это происходит почти сразу, на высоте нескольких метров. Дело в том, что старые простыни сами по себе очень ветхие и хрупкие.
– Может быть, – снова пожал плечами казах.
– Ну и сам подумай, если эта бабка и увидела, что ты спускаешься с балкона, неужели стала бы так хладнокровно и молча развязывать узел, который под нагрузкой и не развязать, если он сам этого не сделает.
– Может ты и прав – сказал Мухтар. – Я и не собирался эту бабулю ни в чём обвинять. Просто показалось, что видел кого-то.
– Я думаю, что тебе показалось уже после того, как всё случилось. Это уже воображение, которое не успокаивается пока не дорисует всю картинку и не найдёт виноватого.
Рассказ Мухтара долго не давал мне покоя, и я мысленно неоднократно возвращался к нему. В моей голове крутился один вопрос: что подвигло этого рыхлого далеко неспортивного парня на такой неоправданный риск. Ведь он был не под экстэзи, а всего лишь под пивом. Как выглядел тот чёртик, который виляя хвостиком, заманивал его на верхний этаж. Каким был голос, шептавший ему на ухо «просто поднимись на пятый и спустись вниз с балкона на балкон. Это же так просто…». И опять множество «если» осыпалось дождём, крутилось водоворотом в моей голове.
Если бы он ушёл с этой пьянки чуть раньше;
если бы утром не забыл дома ключи;
если бы его не понесло на пятый этаж,
если бы у бабули вечером не поднялось давление;
если бы она не забыла закрыть дверь…
Как и в моём случае, все стекающиеся воедино факторы неумолимо вели героя к роковой развязке. Перед ним, словно один за другим загорались зелёные светофоры, приглашая его продолжать путь, ведущий прямо в эту палату.
Может ему и не показалось. Там сверху действительно кто-то был. Этот кто-то махнул ему на прощание маленьким копытцем и радостно вильнул серым облезлым хвостиком.
Васюков
Своего лечащего врача я увидел только на следующий день. Точнее врач был не мой, а общий – один на всю палату. После бессонной ночи, причиной которой явилась жутко ноющая нога, я уснул только под утро и был разбужен шумной компанией в белых халатах.
Их было четверо, и они входили в палату, как к себе домой, о чём-то громко разговаривая между собой. Трое были высокими как один, примерно одного возраста в районе тридцати, в белоснежных халатах и с розовыми лоснящимися лицами. На контрасте с обитателями палаты, они походили на богов, которые спустились с Олимпа, и теперь обнаружили, что не все их творенья вышли идеальными. Они, по очереди переходили от кровати к кровати и рассматривали лежащих, словно перед ними были неодушевлённые предметы.
Четвёртый бог был поменьше остальных постарше возрастом и показался мне немного приземлённее своих коллег. Он сутулился и держал руки в карманах короткого застиранного халата. Его лицо не было таким розовощёким, как у коллег, и ходил он как-то не вместе с ними, а больше за ними, словно немного отставая. Большие боги активно трясли головами, что-то записывали в планшетах и постоянно оборачивались с вопросами к этому маленькому. Тот что то отвечал на профессиональном тарабарском. Во всём его виде было нечто противоположное собранности. Была какая-то вальяжная расхлябанность в его жестах походке и хитром с прищуром взгляде. Было заметно, что уж кто-кто, а этот человек здесь на своём месте. Большие боги ненадолго задержались возле меня. На сегодня я оказался самым уникальным экспонатом.
– Как самочувствие? – спросил один генеральским басом и смерил меня стальным взглядом. «Этот точно главный».
– Отлично! – улыбнулся я. При виде этого генерала, мне почему то жутко захотелось отдать честь.
Мой бодрый ответ заставил всех четверых улыбнуться.
– Молодец! – сказал главный, и, обернувшись к маленькому, тихо дал какие-то распоряжения. Тот, в свою очередь, подойдя к моей койке, небрежно бросил мне на грудь большой рентгеновский снимок.
– На, полюбуйся на свои дрова, – сказал он звонким баритоном.
Я крутил перед глазами кусок серого мутного пластика, рассматривал его на свет и видел там действительно что-то вроде набросанных костром дров. Что это за дрова и с какого дерева было не понятно, но я догадывался, что это мои поломанные кости. «Да уж, наломал я дров».
– Это серьёзно? – спросил я больше для того, чтобы хоть как-то среагировать на увиденное.
– Сам-то как думаешь? – сказал он, проходя вслед за коллегами к соседней койке. – Готовься к операции, – бросил он, уже не глядя на меня.
Операция! Теперь, увидев снимок своей травмированной конечности, я стал понимать насколько всё сложно. Вот почему Лёхе никак не могли собрать руку. Это же надо разобраться и из наколотых бешенным лесорубом дров снова собрать дерево. Сложить хаотично разбросанные куски ствола, приделать на место обломанные сучья и ещё чем-то всё это скрепить.
Тем временем процессия из трёх богов покинула палату, оставив в ней одного маленького. И тут началось. Все мои соседи наперебой стали жаловаться, причитать и засыпать вопросами доктора, который оказывается и был нашим лечащим врачом.
– Сергей Иванович, а когда меня на операцию? На прошлой неделе обещали…
– Сергей Иванович, а у меня вчера вечером снова тридцать девять была, а с утра всего тридцать шесть…
– Сергей Иванович, что там по мне решили, когда гипс снимут?
– Сергей Иванович, а можно обезболивающее выписать помощнее? Всю ночь не сплю, болит…
– Сергей Иванович, кашель никак не проходит, наверное пневмонию схватил. Можете меня посмотреть?
Он находился в эпицентре этого несмолкающего потока вопросов и жалоб, словно воспитатель в детском саду среди оравы детишек. Детишки, толкаясь и перекрикивая друг друга, навзрыд рассказывают о своих проблемах и обидах, которые в силах решить только этот взрослый дядя. Только вот обижаются детишки не пойми на что. Они ябедничают, обвиняют нечто неодушевлённое, боль, температуру, духоту, кашель, бессонницу. Но добрый воспитатель знает, как их успокоить. Он находит подход к каждому, словно конфетки небрежно разбрасывая короткие ответы на пространные жалобы.
– Потерпи, не ты один… В очереди стоишь, я про тебя помню…
– А как ты хотел? Ты не на курорте… У тебя на минуточку травма и травма серьёзная. Температура имеет место быть, а жаропонижающее я тебе выписал…
– По тебе сегодня в три часа консилиум будет. Думаешь мне самому не надоело? Я уже сплю и вижу, как от тебя побыстрее избавиться.
– А что ты думал, дружок, двойной перелом это не компот…
И всё в таком роде. По его лисьему прищуру и расслабленной вальяжной позе с невынимаемыми из карманов руками было видно, что за всеми этими жалобами он не видит никаких проблем. Не потому, что это его не касается, а потому, что он находится намного выше этого и смотрит на всё с той высоты, на которую нам не суждено подняться.
Больше всего вопросов и жалоб, как ни странно происходило от Коли. До этого я вообще начал сомневаться, что он может говорить, а тут его словно прорвало. Он в мельчайших подробностях описывал доктору своё состояние за прошедший день. Рассказывал, про озноб, потом поднявшуюся температуру, потом про охвативший его жар, потом про то, что температура вдруг упала, потом снова озноб, температура жар и так далее по кругу с точными показателями градусника и временем, когда всё происходило. Васюков ( это была фамилия врача) во время каждой паузы, которую Коля делал чтобы вдохнуть побольше воздуха, коротко отвечал и на один шаг продвигался к двери. Но Коля держал его словно арканом, продолжая засыпать своими проблемами.
– И окошко надо открыть, а то я потею… – в довершение всего простонал Коля.
– Потеешь это нормально, значит живой ещё. – улыбнулся Васюков, стоя уже у двери. – А вот на счёт окошка даже не знаю, как быть. Сам же будешь жаловаться завтра, что кашель у тебя.
– Но здесь дышать невозможно – по-бабьи запричитал Коля.
– А я тебя сюда не звал! – вдруг жёстко ответил Васюков. – Мужики! – он громко обратился уже ко всем нам. – Запомните, Вы здесь не на курорте, и никто не будет потокать каждой Вашей прихоти! Вас сюда не звали!
Уже смягчившись, он продолжил.
– У меня, только один Вам совет на будущее. Не хотите всего этого…– он обвел рукой серые стены палаты, – не попадайте сюда!
Эти слова, брошенные им в тот день на выходе из палаты, я запомнил на всю жизнь.
Жидкий терминатор
Так текла моя новая жизнь среди капельниц, уток, жарких взглядов горячей Лариски, шуток Мухтара, бессонных ночей и периодических визитов родных. Я ждал операции, которую постоянно откладывали из-за непроходящей температуры. Словно школьник, готовящийся к серьёзному экзамену я с утра до вечера с интервалом в пятнадцать минут усердно пихал под мышку градусник, в очередной раз ожидая чуда. Но вместо чуда были стандартные тридцать восемь градусов. Однажды, отчаянно стряхивая градусник, после безуспешного измерения я разбил его об железный каркас кровати. Лариска материлась и грозила мне кулаком, после того как два часа прогонялась с тряпкой за маленькими ртутными шариками, которые разбежались по всей палате. Коля причитал, что нас всех нужно срочно эвакуировать, а то мы умрём, а весельчак Мухтар тут же родил очередной анекдот в тему.
В общем, никогда бы не подумал раньше, что буду с таким нетерпением ждать операции. Операция означала хоть какое-то изменение положения вещей, очередной шаг к чему то другому, новому, хоть какие-то изменения. Только какие это будут изменения и будет ли это шаг вперёд или назад до конца оставалось интригой.
Моего соседа справа выписали через три дня после моего заселения. Точнее он выписался сам, а ещё точнее – просто дал дёру. Причиной его побега явился визит следователя. Я стал невольным свидетелем разговора Мишки с представителем закона. В отличие от моего общения со следователем накануне, это был уже не разговор, а допрос. Оказывается, Мишка с корешем угнали мотоцикл у соседа. Когда они, улетев в канаву, срубили три молодых берёзки, кореш куда-то исчез, а Мишка, самостоятельно вправив ногу, (между прочим, с открытым переломом) вышел на дорогу и поймал попутку, которая и доставила его в больницу. Мотоцикл так и остался похороненным где-то там в чигирях. Сосед сопоставил одновременное исчезновение мотоцикла и Мишки и усмотрел в этом злую закономерность. Через два дня он написал заявление, в котором обвинял Мишку в угоне. Следователю не понадобилось много времени, чтобы дожать мягкотелого подозреваемого, так что уже через час этой тёплой беседы Мишка подписал признательное показание. Весь последующий вечер он искал возможность связаться с корешами, чтобы сообщить о том, что его замели и нужно срочно тикать, пока есть возможность. Лариска, щедро подкупленная связкой бананов (они, кстати, были моими), позвонила с поста, по указанному Мишкой номеру. Ближе к ночи подтянулись кореша, точнее кореш и его жена – огромная бабища, которая была здоровее обоих друзей вместе взятых. Они притащили Мишке, старое шмотьё, взвалили его на плечи, так как костылей не было и как раненного комиссара выволокли из палаты. На прощание мы с Мухтаром помахали Мишке руками и пожелали ему удачи. Хотя какая здесь может быть удача? Далеко ли он собрался бежать в таком виде? От силы сможет доехать до своей деревни и скрываться у бабки на сеновале, как партизан от немцев. Но ведь и это только до поры до времени. Как бы то ни было, но Мишка сделал свой выбор, благодаря которому место на кровати справа от меня освободилось.
Как говорится, свято место пусто не бывает. Мишка убежал в ночь с четверга на пятницу, а это означало, что соседней кушетке оставалось пустовать от силы один день, ведь приближалась знаменательная ночь с пятницы на субботу. По рассказам пациентов и сестёр именно в эти ночи отделение ожидало большой приток свежих туристов.
Турист заехал с первым лучом субботнего солнца. Раннее утро было тем самым временем, когда я хоть немного мог забыться сном. Меня разбудил шум голосов. Справа суетились две сестры и санитар, перекладывая что-то с каталки на кровать. Это «что-то», было ещё живым, но, судя по внешнему виду, совсем ненадолго. Между спинами склонившихся над непонятным субъектом санитарок, я увидел огромный шмат окровавленной плоти, на фоне которого странным образом выделялись белки глаз. Чудовище, покрытое кровавой коростой, обладало вполне человеческими глазами, которые спокойно моргали, и водили зрачками, озираясь вокруг. Санитарки долго возились над обезображенным телом, пытаясь найти на кровавом фоне вены, чтобы воткнуть в каждую руку по капельнице. Когда они наконец-то ушли, я ещё раз взглянул на своего нового соседа. И тут же отвернулся.
– А чё, в реанимации мест нету? – проговорил Мухтар, который даже присел на кровати, увидев кошмарное зрелище.
Я пожал плечами, подумав про себя, что для полноты ощущений мне как раз не хватало, чтобы рядом со мной умер человек. Это произойдет почти в полуметре от меня, и я даже услышу, как отлетает его душа̀.
– Привет, мужики! – внезапно произнёс этот шмат кровавого мяса.
Я начал медленно поворачиваться к нему. Наверное, я бы с меньшей опаской поворачивался, если бы со мной поздоровалась тумбочка. Где то в десяти сантиметрах под глазами у чудовища обнаружился рот, и мне показалось, что этот рот улыбается.
– Вот я попал! – сказал рот и закрылся, чтобы тяжело сглотнуть.
– Да уж, братан, ты сейчас так себе выглядишь! – неуместно пошутил Мухтар. – Как тебя угораздило?
Я бросил на казаха испепеляющий взгляд. Нашёл, кого спрашивать!
– Заебись на заправку съездили, – к моему удивлению ответило чудовище, и я увидел, что его глаза заблестели.
– Братишка, есть закурить? – взгляд чудовища был обращён ко мне.
Я ответил, что не курю и его глаза с мольбой посмотрели на Мухтара. Тот, пожав плечами, сунул зажигалку в пачку и собрался швырнуть весь курительный комплект новому гостю, который уже приподнял окровавленную руку.
– Стой! – закричал я казаху. – Не ему, мне кидай! – Я сам поймал пачку, достал из неё сигарету и помог новому соседу прикурить. Огонёк зажигалки предательски дрожал в моих руках, когда я вынужден был смотреть в упор на окровавленное лицо. Покурив, новый сосед заметно оживился и тут же начал рассказывать свою историю. Точнее это была обрывочная версия из того, что он мог вспомнить.
Уже через несколько часов тёмные пятна в этой истории будут заполнены следователем, женой и друзьями Вована (так он сам представился). А пока он мог вспомнить только то, что выпивал с двумя друзьями на хате. Посреди пьянки у корешей родилась идея, что с утра они поедут купаться. В целом идея была неплохой, если не учитывать тот факт, что заправляться они зачем-то поехали ночью. Кто-то высказал предположение, что в субботу с утра на заправке будет много народу, поэтому заправиться лучше сейчас. Вован естественно не помнил, кто это был, но я точно знаю, как он выглядел. Это был всё тот же маленький серый чёртик, по очереди нашёптывающий в уши пьяным друзьям бредовые идеи.
Заправка находилась в двух кварталах от дома, и дело было буквально о пяти минутах. Беспечные собутыльники выложили на тарелку только что сваренные пельмени и раскупорили очередную бутылку. «Смотаемся быстро, даже остынуть не успеют» – решили они. Потом друзья уселись в сорок первый Москвич, который скучал возле подъезда и с залихватским визгом колёс вылетели со двора. За рулём был один из друзей Вована, он же хозяин машины и родной брат второго друга, который сел сзади. Вован занял место рядом с водителем. Он плохо помнит дорогу, да и что там помнить, если они не проехали и тех двух кварталов, которые отделяли их от заправки. Это случилось, наверное, через минуту, после того, как они выехали на главную дорогу. Яркий свет, удар и …
Пришёл в себя Вован уже здесь в больнице. Он ещё он не знал о судьбе своих друзей и о том, что же конкретно произошло.
Первой в палату прилетела жена Вована. Она рыдала, сюсюкала с ним, как с маленьким карапузом и протирала всё его тело марлей, смоченной фурацилином.
– Вовочка, давай мой хорошенький ручку, сейчас я её фурацилинчиком…. Вот так…не больно? Шш…шш… я тихонечко, вот так. Тебе не больно мой хороший?
Но Вовочке было уже по барабану. Он лежал и отрешённо смотрел в потолок. Жена принесла плохие новости: из трёх человек, находившихся в машине, в живых остался он один. Жена слой за слоем удаляла с Вована запёкшуюся кровь, словно отмывала младенца, только что извлечённого из материнского чрева. И, о чудо! Вован преображался на глазах. За один час он превратился из кровавого фарша во вполне симпатичного паренька. Вместо кровавых полос и разводов на теле остались одни царапины, порезы и ушибы. Самой большой травмой оказалась сломанная ключица. Вот уж кто поистине родился в рубашке! Ведь он сидел на самом потенциально опасном месте, рядом с водителем. Позднее он расскажет, что это была не первая смертельная ситуация, из которой он выходил практически невредимым. Но в этот день его поджидал ещё один неприятный сюрприз.
Визит следователя являлся непременным атрибутом для каждого, кто оказался в этой палате. Не миновал он и Вована. Увидев очередного человека в погонах, я подумал, что следователей нужно прикреплять к палате, подобно докторам. Ведь было бы гораздо лучше, если бы у всех нас был свой следователь . В очередной его визит мы бы могли его расспрашивать, как там продвигаются наши дела, так же, как сейчас мы донимаем нашего врача. Но следователь опять оказался очередным и новым. Он долго пытался выудить у Вована, что тот помнит о деталях самой аварии. Но Вован действительно ничего не помнил.
– А что говорят они? – спросил он.
– Кто они?
– Ну те…из другой машины…
– Из копейки? – следователь печально улыбнулся. – Там тоже все готовченки. Троица таких же пьяных долбоящеров. И что Вас несёт на дорогу в четыре часа ночи. – Сказав это, он встал и захлопнул папку, словно в конце кона выкинул пикового туза.
Эта история снова поразила меня своей фатальностью и материализовалась в моём сознании, как и предыдущие.
Перед моим мысленным взором мелькали картинки. Я видел две веселящиеся на разных концах города компании; видел словно в двух параллельных кадрах, как сначала обе троицы чокаются и выпивают, то и дело запрокидывая головы; потом те и другие, словно что-то вспомнив начинают собираться. Те и другие выходят из своих жилищ, садятся в машины. Одна троица садится в Москвич, другая в Копейку. Обе машины перегазовывая рвут с места; в обеих весёлые лица пьяных пацанов; обе куда то едут: одна ныряет в арку между домов, другая несётся по улице; одна поворачивает направо и едет вдоль сонных домов с потухшими окнами, другая несётся проскакивая один за другим красные светофоры. Потом первая выезжает на большую дорогу, поворачивает налево и опять с визгом рвёт в сторону первого светофора. Вторая проскакивает очередной красный…
БАХ!
Вот здесь они и встретились. Две машины…всего две машины куролесят по пустым дорогам ночного города, но по какой-то роковой случайности их траектории пересекаются именно в этой точке. БАХ и всё кончено. Удар и грохот услышат только некрепко спящие жильцы домов напротив. Те в машинах не услышат ничего. Наверное, это просто вспышка. Рёв «Ромштайна» из магнитолы обрывается внезапной тишиной; вопли солиста «Сектора газа» рвутся на полуслове. Одновременно с разлетающимся лобовым стеклом Москвича из него выпархивает Вован. Он словно в замедленном кадре пролетает над копейкой и плавно падает в кусты на обочине. Это единственное материальное тело, которое покидает машину. Все остальные кто раньше, кто позднее тоже покинут эти машины, только сделают это отдельно от своих тел. Свои истерзанные тела они оставят закованными в дымящуюся покорёженную жестянку.
Последняя картинка, которая завершала эту историю долго не давала мне покоя. Я видел тарелку с дымящимися пельменями, одиноко стоящую посреди стола. Я видел, как постепенно тает дымок над тарелкой, как пельмени, словно уставшие ждать, покрываются жирной маслянистой корочкой. Они никого не дождутся ни сегодня, ни завтра и магнитола ещё долго будет гонять реверсом кассету с «Сектором газа».
Вован преображался прямо на глазах. Из кровавого месива, которое он представлял ещё утром , уже к вечеру он превратился в подкаченного паренька с круглым добродушным лицом. Теперь он выглядел гораздо лучше нас, калек, прикованных к своим кроватям. Он сидел на кровати, скрестив по-турецки ноги и болтал без умолку. Апатия, вызванная известием о гибели друзей, быстро прошла, и теперь он делился историями из своей жизни. Истории были по большей мере печальными, а местами даже страшными, но их суть смягчалась весёлым ироничным повествованием и счастливой (правда только для Вована) концовкой. Он рассказал, как сумел чудом уцелеть во время обстрела колонны в Чечне, где он проходил срочную службу, как он один из всех выбрался из горящего Бэтэра и потом скрывался за ним от пуль ду̀хов. Ещё была история, как он, будучи в доску пьяным, на отцовском Жигуле въехал в транспортное кольцо, которого не заметил в темноте. Да, оказывается в состоянии автопилота можно не увидеть огромную магистраль, по которой мчатся машины. Что уж тут говорить об одиноком человеке, стоящем посреди дороги.
В центре кольца стояла стелла с билбордом. Жигуль на полном ходу протаранил железную стойку, и билборд рухнул прямо на крышу машины, полностью смяв её с правой стороны. Но счастливчик Вован на этот раз находился слева. Машина была в хлам раскурочена. Невредимый, Вован выбрался через разбитую лобовуху, и, как ни в чём не бывало, пошёл домой. Явившись поутру к гаишникам, он сказал, что ничего не знает, что машину видимо кто-то угнал. Это выглядело правдоподобно, так как никто не мог поверить, что этот улыбчивый парень без единой царапины мог ещё вчера находиться в полностью расплющенном автомобиле.
