Олег Кравцов
Проект «Мессия»

Благодарность

Выражаю благодарность моей супруге Евгении, которая поддерживала и очень терпимо относилась к моему творчеству, а также моим друзьям – Лёше и Ване, которые были первыми чтецами, и еще – Андрею, который подал идею облечь мои словесные измышления в материальную текстовую форму

От автора

Роман не рекомендуется к прочтению лицам с обостренными религиозными и патриотическими чувствами.

Автор искренне извиняется перед Читателем, если при прочтении сего произведения каким-либо образом окажутся задеты чьи-то чувства или оскорблена чья-то честь. Автор определенно не желает, чтобы так случилось. А может быть и желает. Но автор все равно извиняется, ведь извинения характеризуют его, как вежливого и хорошо воспитанного человека. К тому же извиняться сегодня так модно в нашей стране.

Все персонажи и сцены являются плодом воображения. Ну, возможно, не все. Но некоторые точно. Почти все фамилии и имена героев изменены.

Данное произведение – первый художественный опыт автора, поэтому, не суди строго, дорогой Читатель. Или суди. Это уж как Вам будет угодно. Вы ведь, в конце концов, свободная личность.

С уважением,

Олег Кравцов

Часть I. Инвалютная жизнь: слепота и прозрение

Глава 1. Отторжение

Миша полулежал на кожаном диване своей яхты. Его подташнивало. Настроение было паршивое. Он встал и, покачиваясь, направился к борту. Несколько секунд он вслушивался в мерзкое квяканье чаек, смотрел на пальмы и лазурную гладь воды. Потом перегнулся через перила и отрывисто блеванул в океан. Он вымученно всматривался в желтое пятно с белыми комками непереваренных лобстеров:

– Это ж надо, даже еду эту буржуйскую организм отторгает. А другой-то и нет.

Миша уныло посунулся обратно в каюту и со стоном плюхнулся на диван. Он, не глядя, нащупал бутылку минералки на полу и жадно запрокинул в рот горлышко. Газы ударили в нос и чуть не вызвали новый приступ рвоты. Но на этот раз Миша сдержался. Ему было очень жалко себя. Он вообще любил себя жалеть и делал это лучше, чем кто бы то ни было.

Молодой человек с тревогой следил за происходящими с ним изменениями. И его тревога была вполне обоснованной. Все началось с того самого момента, когда Миша встретил на улице себя и осознал, что он русский. То, что он русский, конечно же, он знал всегда. Но глубинное осознание этого факта произошло после той мистической встречи, которая запустила в его сознании очень необычные необратимые процессы. Это было сродни вирусной болезни, которая возникла внезапно, облюбовала Мишин организм и не собиралась отступать. Вместе с пробуждением национального сознания пришло отторжение ко многим привычным вещам, являвшимся неотъемлемой частью его быта: еде, одежде, образу жизни, взглядам на мир.

Глава 2. Рассказ о мальчике Мише

Миша с детства был самым обычным мальчиком, коих миллионы на просторах России. Он ходил в обычную школу и ничем не выделялся среди сверстников…

Конечно же, дорогой Читатель, все это не совсем так или вообще не так. Подобными словами мог бы начаться рассказ о каком-нибудь другом мальчике Мише, которых действительно очень много на необъятных просторах России. С нашим Мишей все было иначе. Мальчику было 35 и жил он в Соединенных Штатах на побережье Калифорнии. Родился он в небольшом сибирском городке нефтяников. В российской школе Миша никогда не учился. В середине девяностых, когда подходило время идти в первый класс, папа отправил семью в США, обеспечив Мишу и его маму всем необходимым для безбедного существования.

Отец Миши – Болодин Николай Валентинович был нефтяным олигархом средней руки. Средней, потому что его папа не входил не только в десятку, но даже в тридцатку списка российского Форбс. Состояние Болодина-старшего за всю историю ни разу не превысило трех миллиардов долларов. Он плелся со своей парой ярдов где-то на задворках первой сотни богатеев страны, отчего и олигархом в общем-то его можно было назвать весьма условно.

Там, в России, у папы была другая семья и другие дети, которые недавно пошли в школу. Папина вторая жена была на пару лет младше Миши. Отношения между Мишиными родителями были вполне мирными, уважительными. Бури, связанные с разрывом семейных уз, давно поутихли. Мама Миши, Татьяна Григорьевна, жила недалеко, в Сан-Франциско, и была номинальным держателем части семейных активов. Для души у нее был небольшой благотворительный фонд помощи больным витилиго и художественная арт-галерея. В какой-то момент Татьяна Григорьевна решила, что она является потомком древнего дворянского рода и за вполне адекватную сумму нашла подтверждающие документы на этот счет. Мама любила рисовать картины маслом на холсте в стиле, который сама определяла как «абстрактный авангардизм». Полотна она любила жертвовать в дома престарелых, приюты для бездомных или просто дарить знакомым.

Миша тоже был номинальным держателем части семейных активов. У него на паях с папой и его знакомыми была сеть ресторанов, пляжных пабов и несколько гостиниц на побережье Калифорнии. Кроме того, Миша был совладельцем и президентом собственного яхт-клуба, штандарт которого с гордостью носил на одежде.

Школьные годы Миши прошли в закрытой частной школе для отпрысков состоятельных родителей. С Мишей дополнительно занимались одобренные российским МИДом репетиторы русской словесности, истории, светского этикета и тому подобной унылой чепухи. Единственное, что роднило нашего Мишу с гипотетическим Мишей из русской глубинки, так это умственная посредственность и общий жизненный пофигизм. В этом плане Миша действительно ничем не отличался от абсолютного большинства сверстников и вполне уютно чувствовал бы себя, учись он где-нибудь в Вышнем Волочке, Москве или Лабытнангах.

После школы Мише оплатили частный университет, где учились дети местной элиты. Здесь он приобрел много интересных и полезных знакомств среди себе подобных счастливчиков. Студенческое время было веселым и насыщенным событиями. Миша любил шумные тусовки. В университете было множество различных клубов по интересам. В двух из них – в гольф-клубе и яхт-клубе у Миши было членство. В яхт-клубе его даже избрали на некоторое время сопредседателем, но ненадолго. Мише оказалась скучна системная организационная работа, и он спустя месяц взял самоотвод.

Некоторые трудности возникли позже, после окончания учебы. Взрослая жизнь оказалась скучной и пресной. Миша чувствовал дискомфорт и опустошенность. Потом он пообвыкся и стал получать удовольствие от тихой праздности и размеренности бытия. Семейный бизнес не вызывал больших хлопот. Всю рутину тянули наемные менеджеры. Главная задача Миши в этом процессе заключалась в том, чтобы просто быть сыном своего папы и улавливать общую картину, не вдаваясь в детали.

Единственным по-настоящему близким другом и собратом Миши по счастью был Эндрю Скотт, с которым они сошлись еще в студенчестве. Эндрю присматривал за бизнесом своего папы на побережье и был большим поклонником гольфа. Эту страсть он унаследовал от отца, владельца крупнейшего гольф-клуба округа. Основным бизнесом папы Эндрю была киноиндустрия. И Эндрю, будучи довольно типажным парнем, периодически пробовал себя на киношном поприще, но особого рвения в этом не выказывал.

Ребята проводили вместе значительную часть своего свободного времени. А так как свободного времени у них было намного больше, чем несвободного, то вместе их видели гораздо чаще, чем порознь.

Глава 3. Осознание

Осознание пришло внезапно. В том смысле, что произошедшие изменения не были результатом длительного процесса внутренней эволюции. Для Миши все началось с той злосчастной встречи на побережье Хаф-Мун Бэй, когда он увидел самого себя, стоящего под палящим солнцем с плакатом, предлагающим мытье яхт по смехотворно низкой цене. Тот, другой Миша, заискивающе заглядывал в глаза всем проезжающим и проходящим. По всему было видно, что парень очень нуждался в работе. Но никто не проявлял к нему интереса.

– Эндрю, говорю тебе, это был я, реально я, только немного другой, из параллельной, менее удачной жизни, – лицо Миши было взволнованным, в голосе слышалось отчаяние.

Ребята сидели в клубе, попивая свои любимые коктейли.

– А эти глаза, Эндрю! Мы как будто из зазеркалья смотрели друг в друга: я – в него, а он – в меня. Даже когда я проехал, то все равно чувствовал, что он мне в затылок смотрит. И не знал я его и не видел никогда раньше, а ощущение было такое, будто украл я у него что-то. Премерзкое, надо сказать, состояние.

Эндрю задумчиво потягивал Дайкири и слушал возбужденного друга, как режиссер слушает на кинопробах молодых претендентов на второстепенную роль.

– Я ночь почти не спал, – продолжал Миша. – Когда закемаривал, чушь всякая снилась. Потом решил найти его, пообщаться. Да не тут-то было. Этот двойник мой как сквозь землю провалился. Я все вокруг объездил: Санта-Крус, Мосс Лэндинг, Монтерей. И все говорят да, мол, видели парня, стоял, работу искал, визитки раздавал. Месяца два, говорят, стоял, потом пропал. Оказалось, что парнишка этот, пока искал работу, все лодки в местном университетском клубе бесплатно перемыл, чтобы рекомендации получить. Такой вот простой русский пролетарий, неприкаянная душа, отвергнутый и униженный.

– А с чего ты вообще взял, что он русский?

– Я не взял. Я, как его увидел, сердцем почувствовал, как будто прочитал это в его душе. Более того, я уверен, что и зовут его так же, как меня – Миша. А потом, – на лице Майкла проступила горечь, – я нашел тех, кто нанял его мыть яхту. Это были Пампкинсы. Знаешь таких?

Эндрю в ответ сделал неопределенный жест плечами, по-видимому, не знал.

– И не надо тебе их знать. У них яхта «Барбара-17» – самая засранная яхта в Санта-Крус. Тем они и знамениты. Месяц назад, когда я их яхту последний раз видел, ее лет пять ни щетина, ни полироль не касались. Кругом грязь, чипсы, птичье говно. Да и людишки эти премерзкие. Хозяин – надменный неряшливый старикан. Жена его, словно высушенная макрель, с собой вечно «мини-мы» на руках носит.

Эндрю вопросительно поднял бровь, очевидно, не вполне понимая термин «мини-мы».

– Ну псину такую мелкую, трясущуюся, с выпученными слезливыми глазками, – пояснил Миша. – Глаза одинаковые, что у жены, что у псины. А у этих Пампкинсов в услужении то ли сын, то ли племянник Фредди. Он яхту для тусовок использует и сам на ней живет, экономит таким образом на аренде квартиры.

– Так вот, этот Фредди, фекалий ходячий, воспользовался отчаянностью моего положения и нанял меня за сущие пени «Барбару» дядину драить. Когда я попытался выведать, что это был за парень, кто он, откуда, как зовут, так этот Фредди ответил с этакой ухмылочкой подленькой, мол, – оборванец какой-то русский, и что имени его он не спрашивал, поскольку неинтересно было. Понимаешь, прямо так мне русскому в лицо и сказал, зная, что я русский. Как сейчас эту ухмылку едкую вижу. А потом, уловив мое замешательство, прихвастнул, что денег он мне за работу так и не заплатил. Говорит, что полиция увела этого парня с подачи директора порта. Вроде как жалобы на него поступили из-за того, что визитки, которые он закладывал за дворники, видите ли, к стеклам прилипали и создавали хозяевам неудобства. С тех пор и не видывал никто меня больше. В смысле, того, другого меня.

Миша вздохнул, сделал глоток освежающего коктейля с ароматным кубинским ромом и сурово уставился в стакан.

– Вот кто-то сейчас сидит, коктейльчики в клубе попивает, а я может в это самое время в полиции или в трущобе от голода подыхаю, – в его голосе звучало негодование.

– История твоя, Майкл, конечно, весьма интересная и по-своему трогательная. Только при чем здесь ты? И почему ты периодически говоришь о том парне, как о себе. Он – это не ты, а лишь внешне похожий на тебя посторонний русский парень. Остальное все – это плоды твоей фантазии. Без обид.

– Говорю тебе, Эндрю, это был я. Только не этот, а другой, из параллельной вселенной, который вышел через межпространственный портал, чтобы встретиться со мной этим и открыть что-то важное.

– Не знаю, Майкл, чего ты там начитался или наслушался или принял, но торкает тебя, дружище, не по-детски. Ты мой друг, Майкл, и я переживаю за твое психическое состояние. В общем, мой совет – не читай больше то, что ты читаешь, и не ешь то, что ты ешь.

Глава 4. Трансформация

Как говорилось ранее, случайная встреча с самим собой из параллельной вселенной запустила в сознании Миши сложную цепную реакцию, результатом которой стало внутреннее и внешнее преображение нашего героя.

Глубина потрясения вначале привела к душевным и даже физическим страданиям. Его мучило ужасное чувство стыда и вины за незаслуженную удачу рождения в богатой семье, проживание за границей и длительное бездействие в сытости и комфорте. Он безуспешно искал другого себя по всему побережью округа. Он раздал бездомным и нищим почти весь свой гардероб, состоящий из одежды брендовых коллекций разных сезонов. Миша плохо спал, почти ничего не ел.

Потом он понял, что происходящее с ним – тайное откровение и великий дар, ниспосланный ему высшими силами. С этим осознанием оказалась сопряжена целая гамма глубоких и доселе неизвестных чувств. В первую очередь Мишу охватила необъяснимо сильная любовь к Родине, которую он вживую последний раз видел, когда был маленьким. Теперь он отслеживал новости из России в режиме онлайн из десятка источников. Он поглощал информацию по русской истории, философии, фольклористике. Чем больше Миша постигал Россию, тем сильнее в его сердце крепло чувство единства с русским народом и сопричастности с его судьбой.

Пожалуй, самым сильным и нестерпимым стало вспыхнувшее в нем обостренное чувство справедливости, которое правильнее было бы назвать чувством несправедливости. У него как будто прорезался особый нюх или открылся третий глаз. Благодаря этому дару Миша теперь везде и во всем мог легко разглядеть какую-нибудь несправедливость. Он мог найти ее даже там, где любой другой обычный человек прошел бы мимо и ничего не заметил. Особо остро это чувство отзывалось в Мише, когда он думал о России, русском народе и современном мироустройстве. Огромную роль в понимании происходящих процессов, конечно же, сыграл марксизм, на который он плавно перешел в ходе усвоения материалов о России.

*

Вначале изменения касались только внутреннего состояния Миши, его самосознания, мировосприятия, оценочных суждений. Постепенно личностные трансформации все яснее проявлялись в Мишином поведении, внешности и манерах. У него начала меняться речь, осанка и даже черты лица. Из голоса исчезла характерная чванливость и высокомерная протяжность. Фразы обрели четкость и законченность, словарный запас пополнился множеством новых слов и выражений.

Из глаз Миши испарилась надменная поволока. Восковая маска застывшей самоуверенности как будто растаяла под воздействием внутреннего огня от Мишиного сердца. Это привело к значительному расширению мимического диапазона. Теперь, когда Миша делился с Эндрю своими мыслями, его лицо становилось одухотворенным, а взгляд – пламенным и ясным. В эти моменты он был необычайно привлекателен.

Миша сократил пустые встречи с Эндрю в течение дня. Каждую свободную минуту он взахлеб поглощал информацию, читал труды по истории, идеологии коммунизма, переписку революционеров, смотрел старые фильмы, слушал революционную музыку. С Эндрю они встречались теперь главным образом по вечерам. Сидя на яхте, в пабе или ресторане, Миша делился с другом результатами своих очередных открытий.

Первое время, зная темперамент друга, Эндрю не воспринимал всерьез Мишино увлечение и слушал его речи главным образом из вежливости. Эндрю знал, что Миша был легок на подъем, быстро воспламенялся, но также быстро остывал. Однако на этот раз дело обстояло иначе. С каждым днем Миша распалялся все больше и больше, а потом, когда его страсть, казалось бы, должна была пойти на спад, она на спад не пошла. Она остановилась на каком-то оптимальном уровне, выровнялась, обрела четкость и целенаправленность. Как будто сердце Миши было пламенным мотором, который, наконец, вывели на проектную мощность.

**

– Вот смотрю я вокруг на все эти яхты, на сытые морды их хозяев, потом на работяг мексиканских, изможденных, усталых, и понимаю, что все происходящее, все, на чем стоит существующий уклад жизни и капиталистический строй – есть воплощение вопиющей несправедливости!

– Но ведь лично для нас с тобой это неплохой вариант, не так ли?

– Для нас с тобой? Нас с тобой таких жалкая горстка в сравнении со всеми остальными. Ведь чтобы мы с тобой в гольф играли и кальмаров жрали с устрицами, трудовому народу приходится пахать в поте лица с утра до ночи.

– А некоторым и ночью, – Эндрю был весел и расслаблен.

– Да, некоторым и ночью. И ничего веселого в этом нет, Эндрю. Ведь мы и такие как мы, по сути, обворовываем их, крадем у них лучшие годы жизни, здоровье, время, деньги.

Миша выразительно смотрел на друга.

– Как же я мог столько времени безмолвствовать, нежиться в сытости и достатке и не думать о тех, иных, чьи интересы попраны? Я как будто раньше и не жил вовсе или жил, но только вполсилы или даже в одну четверть. А теперь я словно доступ получил к мощнейшему на земле источнику энергии. Невидимый шлюз открылся в моем сознании, и бешеный поток хлынул в мой организм. Я вот раньше почти всегда спать хотел. Помнишь, везде засыпал, все было скучно. А теперь сонливость как рукой сняло. Столько всего интересного хочется познать, столько всего полезного сделать. Эх, как же долго я спал, был слеп, сколько всего не понимал. И знаешь, Эндрю, я никогда ранее не был так счастлив, как сейчас.

Когда Миша говорил, он периодически посматривал на друга, оценивая эффект и ожидая обратной связи. Обратную связь Эндрю выражал в основном лицом и позой, иногда задавал уточняющие вопросы или произносил односложные фразы, типа: «красота» или «супер».

– Чего? – отвлекся Миша на одну из таких фраз. – Эндрю, ты меня понимаешь, ты согласен?

– Не в том дело. Знаешь, Майкл, даже если тебя не слушать, а просто смотреть, как ты говоришь, все равно классно. Сорри. Продолжай.

И Миша продолжал:

– Раньше, Эндрю, в каждой стране были угнетатели и угнетенные. И только Россия в начале прошлого века сумела разбить оковы рабства и предложить миру альтернативу, в которой принципиально отсутствовал класс угнетателей. Но капиталистическая система, порочная по своей сути, к сожалению, победила, и мир насилия, угнетения и социального неравенства стал глобальным. И угнетение тоже стало глобальным. Даже страны разделились на угнетателей и угнетенных. Представь, Эндрю, теперь целые страны-буржуи эксплуатируют более слабые и зависимые страны-пролетарии. И, казалось бы, нет надежды угнетенному рабочему-труженику ни на глобальном, ни на индивидуальном уровне…

– Слушай, Майкл, как ты можешь такое говорить, ведь ты вовсе и не пролетарий ни разу. Мы ведь с тобой, так сказать, с другой, с буржуйской стороны баррикад. Получается, что ты вроде как классовый предатель или перевертыш.

Замечание было брошено совершенно беззлобно и казалось вполне резонным. Майкл слегка нахмурился. Он отвел взгляд в сторону, где на бархатном помосте танцевала стройная мулатка-гоу-гоу:

– А можно ли назвать предателем того, кто перешел со стороны зла на сторону добра? Лично я не согласен с такой постановкой вопроса. Но если исходить из твоей логики, то – да, получается, что я – предатель. Я предал зло и выбрал сторону добра. Я отказался быть угнетателем и встал на защиту угнетенных. И мне кажется, что это самое прекрасное предательство, которое только возможно совершить человеку в своей жизни!

Миша остановился и смочил горло своим любимым коктейлем с темным ромом и лаймовым соком.

– Ты вот сейчас, Эндрю, употребил отличное слово – «перевертыш». Ты знаешь, а ведь лучший идейный боец – это именно перевертыш, тот, кто переосмыслил собственную жизнь, сознательно отказался от нее и посвятил себя борьбе за изменение несправедливых порядков. Именно такие предатели-перевертыши и являются самыми эффективными, самыми пламенными и идейными борцами за лучшее будущее человечества. Смотри, и Карл Маркс, и Фридрих Энгельс, и Ленин с Дзержинским не были пролетариями по рождению. Все они из дворян или богатых фабрикантов. И могли бы жить себе припеваючи, как вот ты сейчас. Но они осознали порочность системы, которая их породила, и восстали против нее во имя высшей цели и светлых идеалов. Потому что угнетатель, перешедший на сторону угнетенных, лучше, чем кто бы то ни было понимает свою природу и знает, как ей противостоять.

На некоторое время их разговор прервал официант, который принес новую порцию коктейлей.

– Вот скажи мне, Эндрю, кто сегодня лучше всего защищает права женщин? – Миша вопросительно взглянул на собеседника. Эндрю сделал неопределенный жест, означающий, что он не знает, но весь внимание. – Трансгендеры! То есть не женщины по рождению, а мужики, которые сами себе свои херы отчикали, от сути своей мужской отказались в пользу женской.

– Ну хорошо, а кто же, по-твоему, изменит эту мировую систему насилия? – поднял глаза Эндрю.

– Мы, русские, все изменим. В нас, русских, заключается последняя надежда и оплот человечества. Да-да, ты не ослышался, – уверенно добавил Миша, глядя в недоуменное лицо товарища. – Ты удивлен, потому что ты пока еще не понимаешь, кто такие русские, о которых я тебе сейчас говорю. Ты думаешь, что русские – это те, кто живет в России или имеет российский паспорт, как, например, я? Нет, брат. Русский – это каждый человек на планете, кто незаконно унижен, обманут или оскорблен. Любой человек на планете: африканец, мексиканец или белый американец, осознавший несправедливость, – автоматически становится русским. Если какая-либо страна, будь то Куба, Венесуэла или Ирак, бросает вызов мировому империализму, знай, это русская страна, а ее жители – русские. Пока это чувство наиболее остро развито у русских в России. А это значит, что на Россию возложена великая миссия пробудить все остальные народы и государства, поднять их на борьбу и указать правильный путь, то есть сделать русскими все народы земли. И не тогда мы, русские, победим, когда Россия завоюет мир, а тогда мы победим, когда все народы планеты с нашей помощью или самостоятельно осознают себя русскими!

Миша сделал паузу и посмотрел на Эндрю. Лицо друга выражало расслабленное удовлетворение. Было видно, что ему эстетически импонирует новое Мишино амплуа.

– Слушай, бро, надо будет как-нибудь о тебе папке рассказать. Может он о тебе фильм снимет про вашу русскую революцию. Мы с тобой будем в главных ролях. Ты будешь вождем, а я твоим верным соратником.

Эндрю весело взглянул на Мишу, но тот не улыбался. Он пристально смотрел в глаза приятелю. Его губы медленно зашевелились, и Эндрю услышал тихий звук незнакомой песни на русском языке:

– Слу-у-уша-ай, рабо-очий, война на-ач-аала-а-с-я-а, бросай сво-о-е де-ло, в по-ход собира-а-айся.

Эндрю с удивлением вслушивался в незнакомые слова. Ситуация ему не нравилась, но он не перебивал, чтобы не обидеть друга. Миша сделал паузу, вдыхая воздух. Эндрю с облегчением подумал, что все закончилось, но он ошибся. Миша расправил грудь, положил руку на плечо Эндрю и внезапно громко продолжил:

– Смел-о-о мы в бой пойдем за вла-а-асть Сове-тов, и ка-а-ак один умрем в борь-бе-е за э-это!

Сделав очередной вдох, Миша запел повтор припева, подмахивая головой, как бы приглашая компаньона поддержать песню. На ребят оборачивались, отчего Эндрю было очень неловко. Он, не зная ни слов, ни языка, начал невпопад подвывать, неумело имитируя звуки русской речи. Смотрелось нелепо. Эндрю это понимал, но поделать ничего не мог.

Миша закончил так же внезапно, как и начал. Эндрю опасливо смотрел на друга:

– Майкл, что это было?

– Откровение, товарищ. Откровение. Теперь это часто со мной. Как будто голос внутренний наружу вырывается. А слова сами из глубин генетической памяти всплывают. Пойдешь со мной до конца, если это понадобится, Эндрю? – Майкл, не отрываясь, смотрел ему в глаза.

– Пойду, Майкл, ну в пределах разумного, конечно. Ты ведь знаешь, я вообще за любое веселье, – Эндрю не ожидал такого оборота и сказал то, что, по его мнению, должно было как-то разрядить обстановку.