Олег Красин
Отель Калифорния. Сборник новелл и рассказов

– Кажется, она не собирается возвращаться, – подозреваю я, глядя как она в несколько глотков осушает бокал. Если она не думает возвращаться, то, где мы будем ночевать? Не в машине же? Я бросаю озабоченный взгляд на «Мазду». Автомобиль, конечно, вместительный, но все равно в нем тесно. От этого никчемного созерцания меня отрывает Анжела.

– Давай еще! Побухаем немного, а потом пойдем.

– Зачем? Чтобы свалиться по дороге?

– Будем крепко держаться друг за друга как скалолазы! – с напускной веселостью говорит она своим низким с хрипотцой голосом. Я думал, что ее голос такой из-за курения, но Анжела за все время нашего знакомства ни разу не попросила у меня сигарету, ни разу не затянулась.

Через полчаса, когда мы достаточно поддали, Анжела, наконец, решается идти. Она берет с собой сумочку, куда опускает недопитый «Макаллан» и приказывает: «Иди за мной следом! Да смотри, спуск крутой. Тут специально натянуты веревки. Держись за них!»

Она отправляется первой, я иду следом на нетвердых ногах по узкой вытоптанной множеством ног тропинке, которую окружает густая трава, с торчащими в ней побегами жимолости и розоватыми цветками, похожими на астру. Анжела, петляя между берез, подводит нас к спуску, который и вправду, крутой. Виски бьет в голову. Хватаюсь за веревку, начинаю осторожно спускаться, стараясь держать равновесие. В отличие от Анжелы на моих ногах не кроссовки, а туфли, в них идти неудобно, они скользят.

– Река, которая здесь течет, называется Красноярка, – поясняет она.

Я принимаю ее слова к сведению. Мне в общем-то все равно, как зовется речка – хоть Красноярка, хоть Аксакай.

– А люди-однодневки тоже здесь есть, как на твоей реке Аксакай? – пытаюсь я пошутить и останавливаюсь, чтобы перевести дух. Спуск оказался непростым, однако за кустарником и деревьями уже видны серые воды текущей по порогам Красноярки, слышен ее ровный, успокаивающий шум.

Внимательно посмотрев на меня, Анжела серьезно отвечает:

– Эти люди есть везде.

– А я хотел побыть с тобой наедине, без них, – продолжаю я шутить.

На что Анжела многозначительно заявляет:

– Возможно, ты с ними сегодня встретишься.

Я пожимаю плечами – если ей так хочется, то пусть. Мы выходим к реке, к знаменитым порогам, представляющим собой нагромождение камней, через которые переливается бурлящая река. Как объяснила Анжела, раньше здесь был водопад, но его взорвали и образовались пороги.

– Это японцы сделали или наши? – интересуюсь я, чтобы набрать немного материала для очерка под банальным названием «Остров Сахалин». Думаю, Антон Павлович простит меня за плагиат.

– В советское время взорвали. Хотели путь открыть для лосося.

– Для лосося? – я разочарован. Значит ничего героического: ни тебе бородатого капитана Быкова, партизанящего у берегов реки, ни узкоглазых японцев.

– Пойдем на ту скалу залезем. Там все фоткаются, – Анжела показывает на вздыбившийся посреди реки огромный утес, к которому можно подобраться, перелезая через камни, или с большим трудом их обходя.

Мы двигаемся дальше. Вода вокруг нас шумит как фоновая музыка мирозданья, которое никогда не спит, потому что вечно. В такой обстановке, глядя на движущиеся внизу потоки реки, обтекающие большие валуны и шлифующие камни, на высокие сопки, заставляющие изгибаться Красноярку, на солнце, готовое упасть за горизонт, но продолжающее цепляться за сосны и пихты, невольно веришь, что сейчас на берег выйдут эти самые древние айны – люди, живущие всего один день. Возможно, среди них будет и Ланц, и Азук. А может это будут другие.

Я помогаю Анжеле, поддерживаю ее за руки. Мы оба покачиваемся, но на ногах стоим твердо. Вот и вершина скалы. Вижу, как с одной стороны вода подкатывает к камням, бурно и непрестанно, бьется о них, обходит с краю, а с другой она падает с высоты, чтобы, успокоившись, в сонном состоянии отправиться дальше к берегу Японского моря.

«Давай, фоткай!» – просит Анжела, протягивая свой смартфон и принимая разнообразные позы. Она прекрасно знает какие части тела подставлять, чтобы смотреться выигрышно. Потом она фотографирует меня. «Отчитаешься, что был на Сахалине. А то суши-бар можно фотографировать и в Москве», – со смешком замечает она.

Мы занимаемся простыми вещами, которые делают все туристы, ничего особенного. Но какое-то странное, настораживающее чувство меня не покидает, словно я знаю, что сейчас произойдет нечто плохое. Например, мы случайно оступимся с Анжелой и упадем с этой пугающей высоту прямо на камни. А если будем падать в другую сторону, то попадем в реку. Не знаю, что лучше, но любой выбор меня не радует. Как в песне об отеле Калифорния – куда бы ни пошел, выхода нет.

«Допьем виски, что ли», – раздается голос Анжелы, выводя меня из задумчивости.

Пока она достает бутылку, я жду, чем закончится мое ожидание встречи со странным неведомым будущим. Однако Анжела наливает виски и ничего не происходит. Мы пьем, я ощущаю, как слабеют ноги. Все-таки выпитое, там наверху, возле машины, никуда не делось, не выветрилось на воздухе, как ожидалось. Мы продолжаем пока не становится видно дно бутылки и тогда Анжела аккуратно кладет ее в сумку, как бы показывая, что здесь нельзя мусорить, это место особенное, может даже священное.

Солнце над сопками медленно уходит, оставляя после себя розовую полосу горизонта толщиной с палец. Вижу, как в наступающих сумерках блекнет зелень деревьев, кустарников и травы, как постепенно растворяется синева неба.

– Вот и закат. Пора двигаться назад, – думаю я. – Бл..дь, как взобраться-то по этим веревкам? Кто бы помог!

– Ну что впечатляет? – спрашивает девушка.

– Пожалуй! – соглашаюсь я. – Только ты не показала людей-однодневок.

– А зачем? Ты разве не чувствуешь, как стал стариком?

– Я? Нет!

– Это потому, что ты смотришь не туда, куда нужно.

С трудом удерживая равновесие, она делает несколько шагов ко мне и вдруг прижимается к моим губам своими, начинает целоваться так, словно делает это в последний раз. У меня плывут круги перед глазами, а в ушах раздается неясный шум, похожий на шум катящихся волн по каменным порогам. «Вот блин, перепил!» – мелькает мысль полная сожаления и дальше я не успеваю ни о чем подумать, потому что Анжела толкает меня, я падаю вниз, а она прыгает следом с большой высоты туда, где река, преодолев сопротивлении скалы, устремляется на восток.

Я лечу, ощущая, как воздух несет мое тело, но не вниз, в гибельный омут. Я лечу над стремительной шумной водой, стекающей по каменным порогам, над окружающими их зелеными сопками, над облаками, стелящимися по земле. Мне хочется вопить во все горло: «Я свободен!» И я, на самом деле, счастлив оттого, что меня ничто не держит – выход из отеля Калифорния, выход из одиночества и безысходности есть, несмотря ни на что.

Вдруг чувствую тепло чужой руки в своей. Это Анжела. Она со мной и мы на небесах, а может, это наши души парят в вышине, радостные, сияющие и невесомые. Мы не расстанемся с ней теперь никогда, я это знаю точно. Мы просто родимся заново и будем вместе.

Post Scriptum

В семь утра меня будит звонок телефона.

– Чувак, – раздается бодрый голос моего приятеля Мишки, – ты проснулся?

– Я.. нет пока… нет еще.

– Слышь, Олеган, ты как с Сахалина вернулся, все время будто обдолбанный. Ты там подсел на что-то?

– Да не, я…

– Короче, в десять встречаемся на боулинге. Кстати, несколько новых телок придут с пацанами. Там… – Мишка неожиданно замялся, – там будет одна… Так вот, чувак, я ее забил.

Сон все никак не может меня оставить.

– Слушай, я, пожалуй, пропущу. Хочу поваляться в выходные. Перелет меня достал, все время сплю на ходу.

Рука моя касается груди, и я неожиданно обнаруживаю висящий на шерстяной нитке янтарь. На ощупь он напоминает форму сердца. Сам не пойму откуда он взялся. А Мишка, тем временем, продолжает болтать:

– Ничего, попьешь пивка, покатаешь шары, взбодришься. А девчонку ту знаешь, как звать? – вдруг безо всякой связи спрашивает он. – Анжела. Прикинь, какое имя! Мы с ней замутим.

– Анжела? – непонимающе спрашиваю я и у меня в голове оживают сахалинские воспоминания. – Она случайно, не брюнетка? Она не похожа на Монику Белуччи?

– А ты, братан, откуда ее знаешь? – в голосе Мишки звучит разочарование.

– Что, точно Анжела? – я все еще не могу поверить.

И тут сон полностью слетает с меня. Я резво срываюсь с постели, бегу в душ, на ходу крича в телефон:

– Я приду, Мишка, слышишь, приду! И она моя, ты понял, Анжела моя!

– Да понял уже, не ори!

Я вспоминаю Сахалин, мой сон, в котором были утро и вечер, был отель Калифорния и тягучее, опустошающее чувство одиночества, из которого я не видел выхода. А еще там были Быковские пороги и время, данное мне – человеку-однодневке, чтобы стремительно стареть в ожидании смерти. Но это же время меня и спасло.

И вот я в Москве, вновь слышу об Анжеле. Раз она здесь, значит мы уже родились. Теперь мы встретимся, чтобы никогда не расстаться и все сделаем правильно, потому что не будем тратить полжизни на поиски того, кто нам нужен. Ведь мы уже знаем кто это.

Словно наяву я вижу, как мы танцуем с ней под песню Иглз, а вокалисты рок-группы поют и зовут нас, зовут: «Добро пожаловать в отель Калифорния! Такое прекрасное место, такое прекрасное место!..» Их голоса звучат в мелодичном переплетенье как приглашение к чему-то прекрасному, волнующему, вечному.

И я понимаю к чему – конечно, к любви.

Для людей почтенного возраста

1.

Улицы городов меняются так же, как и наша жизнь – на первый взгляд незаметно и медленно, но в конечном итоге бесповоротно и подчас неузнаваемо. Фасады городских зданий стареют как лица их жителей, и в этом они похожи.

В городских летописях и хрониках можно отыскать разные упоминания о лавках или трактирах, учреждениях, существовавших некогда в том или ином месте города. А в архивах еще пылятся пожелтевшие фотографии улиц, на которых пытливый исследователь может рассмотреть приметы ушедшего времени вроде вывески над лавкой отца Чехова в Таганроге: «Чай, сахар, кофе и другие колониальные товары».

Улицам советских городов повезло больше. Они запечатлены в огромном количестве на страницах газет, журналов, в кинохронике. Эти улицы уже более близки нашему времени – у них есть электрические фонари, с крыш домов торчат усы телевизионных антенн, проложены асфальтовые дороги и тротуары.

Проходя по ним, сначала на работу, а потом, став пенсионером, просто гуляя, Иван Иванович Кулагин редко обращал внимания на ползучий трансформ фасадов и витрин. Только в новом веке, когда жизнь начала стремительно меняться, он, время от времени, заглядывался на вывески офисов, магазинов и контор, заглядывался и удивлялся той разнообразной фантазии, которую проявляли их владельцы.

Фантазии эти распространялись по большей части на названия. Например, продуктовый магазин, куда он ходил, назывался «Север». Почему «Север» было непонятно. То ли там торговали товарами, привезенными с северных областей России или северных стран Западной Европы. То ли торговали северные люди.

На самом деле и товары были разные, и торговали обычные гастарбайтеры из Средней Азии. И таких примеров было много: магазин «Перцовка» предлагал не спиртовую настойку, а широкий ассортимент газовых баллончиков, «Пегас» торговал совсем не вдохновением, а мужской и женской обувью.

Кулагин удивлялся и смеялся про себя над очевидной несуразностью этих вывесок, но, тем не менее, они продолжали заполонять улицы города, где он жил. Эти дурацкие вывески заставляли привыкать жителей, что любая нелепица становится нормой, если её много, если она окружает со всех сторон. Жизнь тоже была полна нелепостей и к ней, такой жизни, тоже привыкали.

Иван Иванович, находясь на пенсии, часто не знал, чем себя занять. На работу в его возрасте, а ему стукнуло шестьдесят семь, уже не брали. Семьи у него не было – не сложилось. Оставался только телевизор и кроссворды. Ну, еще эти прогулки по улицам.

Кулагин был крепким и довольно бодрым пожилым человеком. Он имел совершенно седую шевелюру, почти всегда непричесанную, с торчащими в разные стороны волосами. Постригался он не часто, потому что парикмахерская находилась далеко от дома, да и цены кусались. Где это видано, чтобы за стрижку, за то, чтобы подровнять и укротить волосы брали столько денег? Будь у него глаза на затылке, он сам бы этим занялся и забесплатно.

Да, годы брали своё, и как бы он не старался поддерживать себя, тело, в приличном состоянии, незаметно вырос живот, он стал сутулиться, появились очки. Осталось только надеть берет на голову, и тогда Иван Иванович полностью преобразиться в старичка, старичка-боровичка, которые раньше – он еще помнил те времена – во множестве сидели во дворах их города и резались в домино. Черный берет был непременным атрибутом их одежды.

Одно радовало – у него не было проблем с зубами. Никаких пломб, тем более, протезов – все зубы были свои и здоровые и потому, походы в кабинет стоматологов были ему неведомы.

Итак, Иван Иванович любил ходить по улицам, наблюдая за жизнью горожан.

Как-то раз он зашел в магазин для взрослых – «интим-салон». Признаться, игрушки для сексуальных утех его удивили. Он внимательно разглядывал разные причиндалы, которые использовали любители такого рода развлечений, а у фаллоимитаторов даже надолго остановился, поскольку его пытливый ум долго не мог понять, для чего они всё-таки предназначены.

Их назначение, в конечном итоге оказалось простым, как пояснила ему подошедшая разбитная продавщица – женщина с фигурой молодой девушки и лицом сорокалетней. Она окинула Кулагина опытным глазом и, объяснив, что данный электроинструмент не предназначается для него, скорее для жены, но не для него, осторожно повлекла его к прилавку, на котором были выставлены разные возбуждающие средства. От лекарственных до механических. Среди иных прочих лежало и несколько эротических журналов «Playboy».

Старый пенсионер уже давно не краснел – всё, отчего он мог покраснеть, уже случилось давным-давно, в детстве-юности, но здесь, легкая краска смущения покрыла его щеки. Дело в том, что еще три года назад, он перенес операцию на простате и теперь, любовные утехи были ему совершенно чужды. Так – если только вспомнить молодость, посмотреть на скрытые возможности человеческого тела, скорее удивляясь, чем возбуждаясь. Но для этого у него было несколько порноокассет, которые он под настроение иногда просматривал на старом видеомагнитофоне «Панасоник».

Опасаясь назойливости продавщицы, которая явно заскучала в магазине одна – наплыва покупателей не предвиделось, Кулагин поспешно ретировался. Больше он в этом магазине не появлялся, хотя и ходил какое-то время по улице, читая вывеску – «Интим-салон», и вспоминая увиденное с чувством неловкости и опаски.

Но однажды…

Как-то он вышел на улицу. Накрапывал мелкий осенний дождик, был сентябрь, однако промозглый холод еще не взял в плен улицы его родного города – вокруг только осенняя сырость, слякоть и дождь. Иван Иванович поежился, чувствуя, как противный холодный воздух коснулся его лица, кистей рук, добрался, словно полицейский, проводящий досмотр отдельных мест тела, и до ног. Он с удовлетворением подумал, что не зря надел на голову утепленную кепку и прихватил зонтик. В такую погоду подхватить простуду – как нечего делать, а у него и так болели суставы ног, и застудить их сегодня не входило в его планы.

Подняв воротник куртки, и раскрыв зонт, Кулагин медленно пошел вдоль привычной и такой знакомой ему каждым своим закоулком улицы. Народу в этот сырой, дождливый день на улице было немного.

Он шел какое-то время пока не поравнялся с «Интим-салоном». Неожиданно дождь усилился, поднялся ветер и крупные капли, словно водяные стрелы, пущенные рукой бога дождя, с силой устремились в него, попадая на брюки ниже колен и увлажнив края куртки. Зонтик в таком случае не был помехой дождю, он защищал только голову и плечи, и то, чего опасался Иван Иванович – намочить ноги и обострить тем самым болезнь суставов, вдруг стало вполне реальным. Надо было где-то спрятаться, причем срочно.

Итак, хочешь не хочешь, а ему придется идти в этот чертов салон для озабоченных. Он поднял глаза на вывеску и вдруг остановился от удивления. Вместо «Интим-Салона» красовалась другая надпись: «Для людей почтенного возраста». Так было написано на ней.

«Странно, – подумал Иван Иванович, отчего-то связав новую вывеску со старым содержанием, – что бы это значило? Они что, хотят нас, старичков, заинтересовать этим самым делом?»

Он весело хмыкнул. Ему представилась длинная очередь престарелых мужчин и женщин, разбирающих фаллоимитаторы и разные возбуждающие снадобья. Тем не менее, ему стало любопытно. Он подошел к двери, сложил зонтик, аккуратно стряхивая с него капли, и вошел внутрь.

Там всё изменилось. Вместо стеллажей и длинного прилавка с продукцией эротического характера, он увидел ярко освещенное помещение. Вдоль стены стояло пять кожаных кресел перед зеркалами, что очень походило на парикмахерскую. Однако на тумбочках, стоящих с правой стороны от каждого кресла, машинок для стрижки волос Кулагин не заметил.

«Наверное убрали внутрь, – подумал он. – Вот оно что! Теперь тут будет социальная парикмахерская для людей моего возраста, дешевая. Прекрасно, прекрасно! Хоть здесь можно будет сэкономить, а то куда годятся нынешние цены – ломят за всё, что ни попадя».

– Извините, вы к нам?

Прозвучавший из-за спины вопрос, заставил обернуться Ивана Ивановича. Перед ним стоял молодой человек невысокого роста в темной кожаной куртке, джинсах, с короткой стрижкой. Его лицо источало ту энергию молодости, когда кажется, что всё доступно и все возможно, когда хочется изменить мир. Отсюда быть может, некая суетливость и поспешность в словах и жестах, которые эти молодые люди используют. По крайней мере, так подумалось Ивану Ивановичу.

Этот молодой человек, молодой бизнесмен, источал сгусток энергии, казалось, она брызгала из него во все стороны, как кипяток из кипящего чайника.

– Вы к нам? – повторил он свой вопрос, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– А у вас тут парикмахерская? – с любопытством спросил Иван Иванович.

– С чего взяли? – удивился парень, и брови его полезли вверх.

– Я смотрю здесь кресла, как в парикмахерской… – начал объясняться Иван Иванович, – но персонала нет. Только набираете?

– Собственно…нет, – ответил ему молодой хозяин, – у меня полный штат. Я и айтишник, мы вдвоем.

– Значит, вдвоем будете работать? – уточнил Кулагин, не понявший, что означает слово «айтишник», но решивший, что это означает нечто серьезное типа визажиста, – позвольте поинтересоваться вашими ценами.

– Я еще не установил ценовую политику, – несколько напыщенно ответил молодой человек. – Но вы можете стать первым клиентом. А первым клиентам всегда скидка. Лёха, я правильно говорю? – молодой человек обратился к появившемуся в зале салона парню в джинсах и потертой майке, который, видимо, и назывался айтишником.

У Лехи был задумчивый вид, он держал в руке отвертку и длинный провод с телефонным разъемом на конце.

– Точно, Дим, – рассеянно сказал он, и Кулагину показалось, что Алексей не услышал вопроса, ответил автоматически.

– Ну, я не знаю, – засомневался Кулагин, – а опыт у вас есть? У меня хоть и небогато с волосами, но я бы не хотел, чтобы меня обкорнали, как муниципальщики деревья по весне.

– Да нет, – засмеялся Дмитрий, и Иван Иванович обратил внимание на то, что голос у него был высоким, можно сказать звонким, – мой салон не по этой части, у меня другой бизнес.

– А, понятно, – сказал Кулагин, хотя, на самом деле, ему было ничего не понятно. – Ну, пока, пошел я!

Молодые люди переглянулись.

– Может, все-таки хотите попробовать? – настойчиво предложил Дмитрий, – посмотрите, что за бизнес?

Заметив нерешительность на лице пенсионера, он добавил:

– За первый сеанс денег не возьму.

Тут Кулагина взяло любопытство. Если это не парикмахерская, тогда что? Не центр ли какой-нибудь релаксации с употреблением кальяна или, того хуже, наркотиков? Он недавно смотрел по телевизору какой—то жуткий сюжет, как завлекали молодежь в такие забегаловки, приучали к наркоте, а потом обирали их родителей. Но он-то пенсионер, с него немного возьмешь. Хотя… если у этих бандитов, как он окрестил наркоторговцев, настали трудные времена, они могли переключиться и на пожилых. И вывеску еще нацепили «Для людей почтенного возраста»!

Видимо на лице Ивана Ивановича отобразилось нечто нехорошее, поэтому Дмитрий поспешил сказать:

– Не подумайте чего плохого. У нас всё легально, имеются все разрешения – пожарного надзора, санэпидема. Ну, так как?

– А что вы мне предлагаете, если не стрижку?

– Понимаете… – Дмитрий замялся и нерешительно глянул на своего компьютерщика, – мы предлагаем такую услугу, как путешествие в прошлое. Вы видели фильм «Вспомнить всё» со Шварценеггером? – этот вопрос Дмитрий задал, посчитав, что фильм, выпущенный в конце восьмидесятых, Иван Иванович мог видеть.

– Видел, – коротко ответил Кулагин, который, хотя и не принадлежал к поклонникам творчества Шварценеггера, но этот фильм, действительно, смотрел. Он даже был у него на кассете.

– Если видели, значит, наверное, помните, что ему предлагали виртуальное путешествие с любым сюжетом: любовное, в качестве шпиона…

– Типа машины времени? Но машину времени никто не изобрел – это золотая мечта человечества! И вообще, не морочьте мне голову!

– Нет, нет, без машины времени. Вы будете путешествовать в кресле, не выходя их комнаты. Так что для вас никаких напрягов не будет.

– Значит, вы хотите меня отправить в такое путешествие, как в фильме? Будете колоть уколы…

– Не совсем такое, но подобное, и уколы колоть не будем. Это путешествие по приятным воспоминаниям.

– Воспоминания, приятные? А почему вы сами не путешествуете?

Иван Иванович с подозрением посмотрел на Дмитрия, ожидая какого-нибудь подвоха.

– Помилуйте! – засмеялся Дмитрий. – Мне тридцать лет, в моем возрасте все воспоминания приятные, поэтому мне туда отправляться нет смысла. Это актуально для вас, я имею в виду, людей преклонного возраста. У вас же есть, что выбрать, что вспомнить хорошего, вы прожили большую жизнь…

– Это так! – согласился Кулагин. – Много было всего: и хорошего, и плохого…

– Ну, вот видите! Так как? Кстати, вас как зовут?

– Иван Иванович.

– Видите, Иван Иванович, что я прав. Вам есть из чего выбрать. Давайте, садитесь в кресло, сейчас попробуем.

В это время в их разговор вмешался Алексей.

– Дим, можно тебя на минуту?

Хозяин салона пошел к нему, они отошли в угол комнаты и Алексей, вполголоса, так, чтобы не слышал Кулагин, спросил:

– Слушай, ты чего торопишься? У меня аппаратура еще не до конца отлажена, программное обеспечение не проверено. Мы же не знаем возможностей наших девайсов. Вдруг где-то сбоит? Не успеем открыться, а уже начнутся претензии! Глянь на этого старикана. Как всё выспрашивает, выпытывает! Они вообще вредные, эти старые люди, я по своей бабке знаю.

– Леха, все будет путем! Начнем с него, – Дмитрий оглянулся, посмотрел на Кулагина, нерешительно стоявшего у выхода, – старые они, конечно, вредные, но у них есть большое преимущество. Старые люди любят поговорить, поэтому, если у нас все прокатит, то Иван Иванович проведет вместо нас рекламную компанию. Сечешь? Хоть на этом бабки сэкономим, а то надоело платить откаты.

Сказав это, он вернулся к престарелому клиенту.

– Ну, что, Иван Иванович, надумали? Первый сеанс бесплатно, как я уже говорил. Пользуйтесь халявой, а то потом, когда к нам будут очереди – так просто не попадете.

– А что нужно делать, Дима? – спросил Иван Иванович, у которого любопытство перевесило осторожность.

– Садитесь! – Дмитрий указал на ближайшее к нему кресло. – Садитесь и закрывайте глаза. Мы наденем на вашу голову небольшой шлем и подключим его к аппаратуре.

– А как я, собственно, найду нужные воспоминания, какая технология?

– Всё очень просто. Садитесь, закрываете глаза и вспоминаете то, что вам было приятно, что произошло когда-то. Ну, я не знаю… море…любимую девушку…друзей. Есть же у вас что-то, что хочется вспомнить! Эти отрывочные воспоминания будут усилены нашей аппаратурой, и вы их увидите так, как будто наяву, как будто вы вернулись в то время. Так что не пугайтесь реальности воспоминаний – на этом и строиться наш эффект удаленного присутствия. Это если говорить компьютерным языком.

Дмитрий произносил слова вполне убедительно и Иван Иванович поверил. Да, ему было интересно. Если все, что говорил молодой человек, окажется правдой…

Но тут он задумался. Какие из ярких, приятных для него воспоминаний он мог бы вспомнить и возродить в своей голове? Так с ходу это сделать трудно, надо поразмыслить спокойно, без спешки, но… время не терпит. Вряд ли этот молодой бизнесмен будет ждать конца его самоанализа.

Кулагин, на самом деле не верил, что предлагаемое ему путешествие в воспоминания, такое, и в том виде, в каком ему это описывалось, будет осуществимо. Это мечты далекие от реальности! А молодой человек, скорее всего, жулик и шарлатан. Иван Иванович глянул в сторону Дмитрия, на его приветливое лицо и заколебался.

«Жулик! – подумал он. – Ишь, как лыбиться, расплылся, прям как блин на сковородке. И зубы у него, какие белые, словно у актера. И чего он лыбиться? Рад мне что ли? Да врет он всё, ничего не рад, это сейчас мода такая – всем улыбаться. Улыбается, как дурачок. Не зря у нас была поговорка: «Смех без причины – признак дурачины!», а улыбка – это проявление смеха. Поэтому мы так и относимся к беспричинно улыбающимся людям – с недоверием».

Но потом он подумал, что в принципе, ничем не рискует – денег своих он не платил, никаких бумаг не подписывал, квартиру не закладывал. Это все равно, что участвовать в бесплатной рекламной акции, когда в торговом центре, стоящие со скукой на лице молодые девушки навязчиво предлагают попробовать чай или напиток. Он таких видел. Вот только чай не пробовал.

Тогда не пробовал – сейчас попробует!

Иван Иванович с написанной на лице решимостью, подошел к креслу.

– Вот и чудно! – сказал Дмитрий. – Только вы курточку и кепочку снимите.

Кулагин повиновался и, не найдя поблизости вешалки, положил одежду на соседнее кресло.

Бизнесмен сделал знак Алексею. Тот сходил в другую комнату, потом вернулся с приспособлением внешне похожим на летный гермошлем цвета слоновой кости.

– Это у вас что, мотоциклетный шлем? – спросил, слегка удивившись, Кулагин.

– Типа того, – ответил невозмутимо Алексей. – Мы взяли обычный мотошлем, немного переделали скорлупу – так он назвал наружную оболочку, – да еще визор затемнили. Ну, чтобы свет не отвлекал.

Компьютерщик показал на защитное стекло, которое, действительно было сильно затонированным. Затем они вместе с Дмитрием совершенно спокойно, почти без усилий, надели шлем на голову Кулагина. Шлем был легким, совсем не тяжелым, но слышать стало хуже. Потом компьютерщик подключил провод, торчащий из шлема, к ноутбуку, поставленному на столик перед Кулагиным.

Иван Иванович увидел себя в зеркале, сидящим в кресле, с усталым, но еще не совсем старым лицом. Надетый сверху на голову шлем придавал ему оттенок мужественности, отчего он напомнил сам себе летчика-ветерана, которого забыли списать из авиации по возрасту.

– Сейчас мы включим легкую музыку – как сквозь вату донесся до Ивана Ивановича голос Дмитрия, – и вы получите релакс. Попытайтесь настроиться на нужное воспоминание, а потом всё пойдет само-собой. Забыл сказать – сеанс длиться около часа.

– Хорошо! – Кулагин качнул головой в знак согласия и услышал в наушниках приятную музыку.

Стоявший рядом Алексей опустил защитное стекло шлема, словно отгородил Кулагина от внешнего мира, и у того сразу возникло ощущение, что он находится один в полузатемненной комнате. Наверное, такого эффекта и добивались устроители этого шоу. Одиночество и воспоминания! – ничто не должно мешать процессу погружения в самого себя.

Откинувшись на спинку кресла, Иван Иванович прикрыл глаза, в расчете, что ничего интересного не увидит, зато удастся спокойно поспать. В последнее время его сон несколько нарушился, сделался прерывистым и нестабильным, отчего приходилось рано просыпаться. Невольно превращаясь в жаворонка, Кулагин беспокойно бродил по квартире, не зная, чем себя занять, а недостаток сна добирал днем после обеда, когда его окутывала дремота. Короткий ночной сон – один из признаков подступающей старости. Он смотрел об этом медицинскую передачу по телевизору.

Итак, о чем бы ему хотелось вспомнить?

«Если вспомнить какой-нибудь ресторан?».

Ему сразу представилась тарелка с салатом, бутерброд с икрою и графин с водкой. Он так явственно это представил, что в животе заурчало и захотелось есть.

«Нет, к черту! – подумал он, – надо вспомнить о чем-нибудь другом, более интересном. Жратву я не буду вспоминать. Чего её вспоминать? Захочу – приду домой и накрою себе стол, если приспичит. С водкой, икрою, пельменями. Что бы такое вспомнить?».

2.

Из динамиков, висящих на площади, раздавалась бодрая и энергичная музыка.

«И вновь продолжается бой! И сердцу тревожно в груди! И Ленин такой молодой и юный Октябрь впереди!» – громко пели мужской и женский голоса. А следом неслось: «Да здравствует нерушимый союз рабочих, крестьян и интеллигенции Советского Союза!», «Слава коммунистическому союзу молодежи – верному помощнику партии!».

Молодой Иван Кулагин шел в институтской колонне мимо трибуны, стоящей на центральной площади их города и вмещавшей весь областной бомонд, он нёс портрет одного из членов Политбюро ЦК КПСС. Это был Подгорный – председатель Президиума Верховного Совета СССР. На портрете было изображено толстое глупое лицо, почти двойника правившего некогда Хрущева. Впрочем, тогда Кулагина это мало заботило. Он шел со всеми, испытывая счастливое возбуждение молодости и, что есть силы, кричал «Ура!» вместе со своими однокурсниками. Жизнь была хороша, полна надежд, радости и смысла.

Неподалеку, почти рядом, шла, активно размахивая красным флажком, одногруппница Настя Михайлова. Она тоже улыбалась, смеялась и кричала «Ура». Она нравилась Ивану Кулагину – что-то такое в ней было, что заставляло обращать внимание. Она была насмешливой, временами дерзкой, острой на язык, а в их студенческой группе Михайлова была заводилой, придумывая, как и где провести свободное время. Естественно, когда оно было.

Поначалу Иван стеснялся подойти к ней, познакомиться ближе.

Когда она со смешливым прищуром смотрела на сверстников, молодых ребят его возраста, накручивая выбившуюся прядку светлых волос на палец, то казалось, что она видит перед собой тупых баранов, дебилов, недостойных её внимания. Словно она попала в их общество чисто случайно и вынуждена терпеть его, это сообщество примитивных личностей, в силу непредвиденных обстоятельств.