Олег Кондратьев
Тайный груз

Куда там сокровищам мадам Петуховой из двенадцатого стула! Тут и Али-Баба, запершись в темноте своей пещеры, от зависти сделал бы харакири. В ледяных чертогах стало невыносимо жарко. Симаков рванул на груди меховую куртку. Хмель улетучился окончательно и безвозвратно.

– Ну ни хрена себе ты и опорожнился!

Валентин вздрогнул от неожиданности всем телом, однако даже не обернулся в сторону шагнувшего в грот Васяна. Он просто не мог оторвать глаз от струящегося под ногами богатства.

– Или это эсэсовец нагадил, а?

– К-какой эсэсовец? – Симочка, наконец, повернул голову к приятелю, – како-о-й?!

– Чего ты орешь как резаный? Вон тот, бородатый, пучеглазый, в шапке со свастикой и с автоматом.

Валентин непонимающе посмотрел в сторону, куда указывала вытянутая рука Васяна. Господи! Так это же его «троглодит», но… Как это он сам ничего не разглядел?! Действительно, вросший прямо своей бородатой мордой в лед мужик был в черной пилотке с фашистской эмблемой, на плечи наброшена какая-то бесформенная хламида… «Маскхалат!» Приглядевшись повнимательнее, Симочка увидел и «шмайсер», свисающий с плеча на потертом ремне дулом вниз. «Во, наблюдатель хренов, – удивленно подумал он о приятеле, – а задницы-то все равно нету!» Только теперь Валентин понял, отчего такая диспропорция: немец заморозился в нормальном виде, а потом под воздействием черт знает каких факторов пласты льда пришли в движение и просто начисто срезали всю филейную часть вместе с окорочками.

Легенд о кладах среди шахтеров всегда гуляло великое множество. Редкое застолье обходилось без увлекательного, таинственного и часто жутковатого рассказа о припрятанных драгоценностях. Их хозяевами назывались то потомки – или предки – викингов, появившиеся на архипелаге под водительством конунга Эрика Рыжего или Косматого и давшие ему первое название – Свальбард, то древние русские рыбаки, ступившие на эту землю лет через триста. Они привезли свое название – Грумант. То вездесущие пираты со всех концов света, прятавшие здесь награбленное. И конечно, немцы.

В 44-м фашистов выгнали, но времени кой-чего припрятать было вполне достаточно. Следы пребывания немцев шахтеры находили часто. Какая-то утварь, полуистлевшие обрывки одежды, даже оружие… Но ни разу – сокровища.

«Фортуна знает, кого наградить!» – самодовольная мысль в Симочкиной голове быстро уступила место заботам чисто практического свойства. Как вынести, куда спрятать, каким путем увезти с острова, как, где и за сколько реализовать… Шквал вопросов мешал сосредоточиться.

– Интересно, – вдруг задумчиво изрек Васян, – а кому все это будет принадлежать?

Дурацкий вопрос тут же вернул Валентину способность быстро и безошибочно ухватить самую суть проблемы и мобилизовать для ее решения все силы своего изворотливого разума.

– Ну ты, кореш, даешь! Кто, по-твоему, эти цацки сюда заныкал?

– Дык немцы же…

– Во-о-о, правильно, немецко-фашистские оккупанты. А кто раздавил эту коричневую фашистскую гадину в самом ее логове? И на периферии тоже.

– Советская Красная армия. – Это Васян почему-то выговорил без единой запинки.

«Во воспитание, а?! Никаких тебе „союзных войск“, никакой „антигитлеровской коалиции“, хоть ночью разбуди – без малейших колебаний „Советский Союз – освободитель“!»

– Ну а мы – прямые наследники Советского Союза. Сами объявили, когда чужие долги на себя взваливали. А весь мир радостно подвякивал. Так кому принадлежат все права на неопознанное имущество проигравших?

– Выходит, что нам… – Васяну этот довод явно понравился.

– И называется это на международном языке «контрибуция». – Симочка мог бы сказать и «контрацепция»: столь незначительные звуковые отличия полупьяное ухо кореша все равно не воспринимало. Важна была идея, а она оказалась на редкость правильной и плодотворной. За что Валя незамедлительно похвалил себя в душе.

– За пригоршню этих «брюликов» и «рыжухи» мы можем на всю оставшуюся жизнь забыть, как тундра выглядит, снег блестит и уголек воняет. Ты, вон, зубы вставишь, «пластику» сделаешь и с голливудской улыбкой будешь по Таити расхаживать…

– Я в Ик-и-ндию хочу! – неожиданно выпалил Васян. – Там… М-м-маугли жил! И птицы красивые.

«Ну орнитолог попался. А „Маугли“ – это, наверно, единственная книга, которую ему в детстве пьяная мама рассказывала».

– Да ты себе за эти деньги пол-Тадж-Махала купишь! – «О, господи! Где Васян, а где Тадж-Махал!» – Йогом запросто станешь.

Кореш отрицательно замотал головой:

– Не хочу йогом, хочу как Маугли, вот!

– Это что, голой жопой на дикобразе скакать и с гориллами на лианах трахаться? – Симочка не смог отказать себе в подначке, но тут же посерьезнел. – Прости, братан! Настоящая мечта и должна быть такая: далекая, светлая и свободная. Будет тебе Индия, я обещаю!

На глаза Васяна уже навернулись пьяные слезы.

– А пока соберем все это в кучу, – Симочка указал на драгоценности под своими ногами, – и обследуем здесь каждую трещинку. Фрицы помалу не прятали. А вдруг здесь где-нибудь Янтарная комната зашхерена, а?

– Чего-чего?

– Не бери в голову. – Заметив, что Васян как-то неуверенно мнется, Валентин правильно оценил ситуацию. – Васянчик, милый, поработать придется без допинга. Зато обещаю, что, как только вернемся домой, я из своей заначки напою тебя так, что ты и маму родную не узнаешь!

Вот тут Симочка абсолютно не лукавил. Этот пунктик уже образовался в длинном и подробном перечне необходимых мероприятий, складывающемся в его умной голове. Такая двух-трехдневная пьянка «по-черному» напрочь сотрет у кореша даже малейшие остатки смутных воспоминаний о месте их столь удачного совместного похода. «Кидать» Васяна он не собирался. По крайней мере, так открыто и жестоко. Разве что совсем чуть-чуть. Ведь это ЕГО добыча! И место будет знать только он один.

Невозможность немедленного принятия допинга расстроила Васяна, но обещанная полноценная пьянка вместо какого-то сумасшедшего метанья на снегоходе по ледяным буеракам полностью компенсировала такое незначительное расстройство. Вдвоем они с многократно усиленной энергией – причем каждый по своим причинам – окунулись в работу.

…И эта «лавка сокровищ» преподнесла им еще немало сюрпризов. Слава богу, больше не попалось ни одного отмороженного «троглодита»! Зато непредсказуемое перемещение ледниковых образований понаделало не одну, а полдюжины «нычек». Содержимое раздавленных ящиков и коробок, разорванных мешков и пакетов многократно перемещалось внутри ледника, перемешивалось, оседало в образовавшихся кавернах.

А сколько всего еще не показалось на свет Божий! От одних таких мыслей у Симакова сладостно сосало под ложечкой. «Ничего, ничего! Я еще не раз наведаюсь в этот золотой заповедник. И уж точно не забуду прихватить подходящий инструмент!» Рукавицы обоих кладоискателей были разодраны в клочья, пальцы и ладони изрезаны в кровь жесткими и острыми, как бритвы, льдинками, но в пылу азарта они не чувствовали боли.

Попадались какие-то обрывки бумаг с записями на непонятном языке, схемами, чертежами, графиками, с длинными столбцами цифр. «Ну, понятно, хваленая немецкая пунктуальность. Добросовестно записывали, что, сколько и откуда прибыло, наверняка взвешивали и оценивали. Чем так задаром бумагу переводить, лучше бы парочку картин каких припасли, из тех, что теперь на аукционах миллионы баксов стоят».

Среди новых находок Валентина заинтересовали небольшие, но тяжелые пластины прямоугольной формы, заботливо обернутые какой-то фольгой и аккуратно разложенные по персональным коробочкам. Причем и сами коробочки тоже были изготовлены из плотного тяжелого металла, а по конструкции походили на небольшие школьные пеналы. Закрывались они удивительно плотно, не оставляя никаких видимых щелей. Многие «пенальчики» расплющились многотонным ледяным прессом в тонкие лепешки вместе с уложенными в них пластинами, но зато крышки других были срезаны, как хирургическим скальпелем.

Повертев в руках первую попавшуюся «лепешку», Симочка даже отшвырнул ее поначалу в сторону: цвет какой-то грязно-серый, поверхность шероховатая. Но потом внимательно разглядел одну из целых пластин. Под ярким лучом аккумуляторного фонаря в левом верхнем углу ему удалось заметить неглубоко выбитое небольших размеров клеймо со свастикой и две маленькие буковки.

«Не могли, козлы, по-русски написать!» – выругался Валентин, когда все-таки умудрился распознать во второй букве латинское «U». А вот первая… То ли «Л», то ли «Д». «Но это русские буквы. В латинском алфавите таких нет!» – Симочка напрягся, припоминая давнишние уроки английского языка. Буковка на пластине была почти совсем затерта. «Надо почистить чем-нибудь!»

«Чем-нибудь» оказался острый угол платиновой диадемы. Им Валентин поскреб край пластины. Неожиданно под неброским верхним слоем мелькнул кусочек блестящей полированной поверхности, а у таинственной буквы четко обозначилась поперечная горизонтальная перекладина.

«Так это же „А“! Все равно, чушь какая-то получается. Ладно, времени на разгадывание этих кроссвордов у меня еще будет выше крыши. А сейчас надо завязывать, вон, рук уже до самых локтей не чувствую. Так и отморозить на хрен можно! – Симочка огляделся вокруг. – Да и обшмонали мы здесь уже все вроде. Мешочек собрали не на один килограмм! – Валентин похлопал ладонью по ближайшей ледяной стенке. – Ну а те, что попрятались, потерпите: я вас совсем скоренько навещу. Ух, поиграемся тогда снова в прятки!»

Васян уже какое-то время сидел в углу на корточках и с отрешенным видом разглядывал свои побелевшие от холода и окровавленные ладони.

– Не дрейфь, брателло! Похоже, все подобрали, – Симаков потряс перед носом приятеля увесистым мешком, – можно домой двигать. Будем усиленно отогреваться. Я свое обещание выполню на 150 процентов.

Безучастный, казалось, ко всему вокруг, Васян, при последних словах Симакова подскочил как ужаленный и бодрой рысцой ринулся к выходу. Следующий позади неспешным шагом Валентин даже удивленно покачал головой и поцокал языком: «Вот что значит своевременное, а главное, правильно определенное экономическое стимулирование! И ведь не ошибается, стервец, ни разу в выборе нужных поворотов, чешет как по шоссе!»

В шахтерской общаге на их длительное отсутствие, как, впрочем, и на их возвращение, никто не обратил внимания. По результатам проверки шахтного ствола отделом технического контроля было принято решение об установке дополнительных крепежных секций. Поэтому спуск двух ближайших смен был отменен и шахтерское застолье продолжалось с неослабевающим энтузиазмом.

Симаков, на радость всей честной компании, выполнил свое обещание на 100 процентов. Потом еще на 50. Ну, и совсем немного еще. Поначалу у него копошились смутные сомнения по поводу возможной нечаянной болтливости Васяна, несмотря на все данные им страшные клятвы, но они полностью улетучились при виде другана-приятеля, поглощающего спиртное стаканами и без закуски. Какая болтливость?! Васян мгновенно впал в состояние винного бурдюка: безоговорочно поглощал все, что ему наливали, и был так же молчалив, как и эта водонепроницаемая емкость.

«Ну, после такого он как минимум сутки пролежит в анабиозе, а после приличной опохмелки и вторые. Ладно, с мастером насчет него я договорюсь, не проблема». Не видел особо серьезных проблем Симочка и в реализации своего плана вывоза сокровищ с острова.

Конечно, на рейсовом самолете через норвежский Тромсе до Мурманска их не потащишь. Фи! Не очень-то и хотелось связываться с нашим Аэрофлотом, когда вокруг так и шныряют туда-сюда российские углевозы и рыбаки. У этих ребят опыт нелегального провоза чего угодно и куда требуется о-го-го, какой! На корабле слона можно незаметно провезти. Все таможенные находки – это результат элементарного доноса, а в спаянном (и споенном!) экипаже такие «разборки» не то что не поощряются, а просто пресекаются на корню. И от «зачинщиков» избавляются быстро и безжалостно: ищи себе другой корабль или окапывайся на берегу. Сколько привезено на острова спиртного и чего покруче! А сколько вывезено медвежьих и песцовых шкур, оленьих пантов, каких-то редких птиц, наконец, шмоток импортных и техники!

Надо только найти подходящую «посудину», которая через два-три дня отчаливает из местного порта на Мурманск, и предложить сразу немалую сумму. За это время Симаков рассчитывал еще пару раз наведаться в сказочные катакомбы и официально отпроситься у начальства суток на 10. Здесь тоже «тропинки были протоптаны»: телефонный звоночек на материк, и уже через несколько часов у него на руках будет телеграмма от надежного человека, что, мол, мама родная заболела, надо бы проведать старушку. Никто здесь не требовал каких-то официальных заверений: начальство очень либерально относилось к таким «подтверждающим документам». А заработанных отгулов у каждого шахтера имелось на пару месяцев дополнительного отпуска, который, конечно, не предоставляли, деньгами компенсировать – жаба давила, так что поезжай, родненький, за свой счет, скатертью дорога, и заменить тебя в сменах всегда желающие отыщутся за лишние бабки. Еще и местечко помогут на нашем корабле найти.

Что же касается именно Мурманска, а не Архангельска, куда тоже причаливали корабли со Шпицбергена, то здесь определяющим становился вопрос дальнейшей реализации ценностей. Мурманск и его окрестности были вотчиной Симакова. Здесь он служил, воровал и продавал. Обзавелся множеством нужных связей, свел знакомства не только с нечистыми на руку военными и чиновниками, но и с настоящим криминалитетом. Теперь такие контакты окажутся чрезвычайно полезными.

Симочка еще долго не мог уснуть. Будущее рисовалось ему исключительно в розовых тонах. Ни в коем случае он не станет разбазаривать впопыхах свое состояние. Чего-чего, а ждать Валентин умел. «Заведу личный сейф в солидном банке, открою свое дело. Бензоколоночку с хорошей репутацией. И непременно под крышей военных. Пусть это будет небольшой закрытый гарнизон. А там я уж сумею прибрать к рукам все снабжение. Зато, когда время приспеет, выйду на широкий простор не каким-то пацаном, а солидным деловым человеком. Основную часть клада переведу во всякую валюту и размещу по нескольким мировым банкам, кое-что можно продать. Э-э-э-х, мама дорогая!

Для первой, самой рискованной, реализации надо подобрать что-нибудь попроще, в основном „рыжуху“, чтобы меньше вопросов и экспертиз. Благо золота навалом. Светиться с „камушками“ не стоит. Разве что пару-тройку цацек позаковыристей прихватить для разжигания интереса…»

Глаза слипались, измученное до предела тело требовало настоящего отдыха, и только возбужденный мозг никак не мог успокоиться, красочно вырисовывая фантастические в своем великолепии картины его, Симочкиного, сногсшибательного будущего.

Жить ему оставалось еще целых одиннадцать дней.

Глава 2

– Ну, заходи, заходи! – Хозяин кабинета приветственно взмахнул рукой. – Что ты в дверях замешкался? Никак лыжи с собой прихватил, а?

– Владимир Викторович, я действительно только что с самолета, но в Давосе был в служебной командировке. – Гость вовсе не оправдывался, говорил спокойно, приятным бархатным баритоном. – Честное слово, у них там такая программа, не то что отдыхать и развлекаться, поужинать спокойно некогда.

– Конечно, конечно, а физиономию тебе до бронзового загара ветром надуло, когда ты голову в иллюминатор высовывал, чтобы разглядеть пролетающих мимо парашютисток.

– Ни в коем случае! Это я всегда краснею, когда захожу сюда. – Гость широким театральным жестом обвел все небольшое пространство кабинета. – Никогда бы раньше не поверил, что в Кремле существуют такие «хоромы». Позвольте поинтересоваться, Владимир Викторович, где же теперь уборщица будет свои рабочие принадлежности хранить? – Он за три шага преодолел расстояние до единственного кожаного кресла и удобно расположился в нем, закинув ногу на ногу и картинным жестом стряхнув несуществующую пылинку с рукава светлого замшевого пиджака.

– Но-но, не зарывайся, знаешь ведь, что я не люблю больших открытых пространств и этот кабинетик сам выбирал.

– Бедная, бедная страна, где помощник Президента ютится в какой-то мансарде на периферии государственной жизни! Вы б хоть стол свой письменный отправили по прямому назначению.

– Это куда же?

Гость чуть заметно усмехнулся:

– Так в зоопарк, Владимир Викторович. Поставить его в темную клетку, а на табличке написать: «Слонопотам деревянный. Размножается пилением». Посетители бы верили.

– Не трожь! Это единственная вечная любовь всей моей увлекательной жизни. И потом я же никого не принимаю здесь.

– Значит, плохи мои дела, если уже до официальных чертогов не допускают!

Было заметно, что эти два человека понимали друг друга с полуслова, а легкий незатейливый треп доставлял обоим видимое удовольствие.

Восседающий за внушительным столом мужчина был по-спортивному худощав, носил короткую аккуратную прическу и выглядел значительно моложе своих 45 лет. Он действительно был помощником Президента страны. И самой «темной лошадкой» в его администрации. Ни одного интервью журналистам, ни одной официальной фотографии. Он никогда не появлялся рядом с Президентом не только в многочисленных поездках по стране и за рубежом, но даже в кремлевских «коридорах власти».

«Я – помощник, а не глашатай и рупор пропаганды». Эту фразу знали все, но и здесь никто не мог бы похвастаться, что слышал ее лично. Его побаивались или, по крайней мере, относились весьма настороженно. Как ко всему таинственному, непонятному, загадочному. Хотя сам он никогда не давал повода для подобных страхов. Такая закрытость, конечно, порождала массу слухов и домыслов. Большинство из них касалось его всесильности и просто магического воздействия на Президента. Чушь это все! Он просто был настоящим Помощником. Преданным, честным, убежденным.

Круг вопросов, которыми он занимался, не смог бы достаточно точно очертить никто, включая и его самого. Если о большинстве кадров из Аппарата можно было сказать: «Вот этот – по связям с общественностью, этот – по социальной политике или по экономическим вопросам», то он для всех и всегда оставался именно Помощником. Впрочем, некоторые страхи в среде президентского окружения выросли бы до небес, если бы стало известно еще об одной его ипостаси. Но определенно знал о ней только один человек – сам Президент. Именно знал, но никогда не вмешивался, не выяснял, ничего не уточнял, воспринимал как должное и необходимое и безоговорочно доверял компетенции своего сотрудника.

Владимир Викторович Алексахин курировал деятельность Команды. Такое подразделение не фигурировало ни в одном самом засекреченном перечне ни одной государственной силовой структуры. Его следов невозможно было отыскать и по косвенным признакам: не существовало ни финансовой отчетности, ни продовольственного и материально-технического снабжения, ни кадровой документации. Потому что самих «кадров», которых с натяжкой можно было отнести к постоянному составу, едва набиралась чертова дюжина.

Зато ресурсы Команды были практически неисчерпаемы. В том числе и людские: к выполняемым ею операциям одноразово привлекались самые высококлассные специалисты любого профиля из любого ведомства. Втемную. Каждый из них был твердо уверен, что оказывает помощь «смежникам» – военной разведке, ФСБ, спецназу ГРУ или милиции. Аналогичным образом привлекали технику, оборудование и пр. Причем распоряжения на «привлечение» поступали из таких «заоблачных» высот власти, где не спрашивают подтверждений, а выполняют мгновенно и беспрекословно, со смешанным чувством радости и облегчения.

У самих же «команданте» имелось столько подлинных документов всех категорий и уровней секретности, что они и сами порой затруднялись идентифицировать свою ведомственную принадлежность. Да и зачем? Каждый из них был великолепной самодостаточной боевой единицей, способной при соответствующей поддержке решать не только тактические, но и стратегические проблемы. Даже шутливое определение «команданте» не являлось ошибкой: они не были солдатами, по уровню выполняемых задач каждый из них был именно главнокомандующим.

Оттого, наверно, внутри этой чертовой дюжины и отсутствовали какая бы то ни была военная иерархия и должностное чинопочитание. Были уважение, даже преклонение, были трое старших, имеющих контакт с Куратором, и один безоговорочно признанный лидер. Именно он сейчас сидел в удобном кожаном кресле, блаженно покуривал тонкую черную ароматную сигару и рассеянно оглядывал голые стены кабинета, даже – о, ужас! – без обязательного портрета Президента и государственного флага России.

– Да-да-да, могу себе позволить, – Помощник безошибочно прочитал его мысли, – я стар, силен и независим.

Гость великолепной улыбкой и коротким жестом руки талантливо изобразил комплимент возрасту хозяина и полное одобрение другим эпитетам.

– Какой актер пропадает! Качалов, Щепкин, Мендельсон!

– Господи, – даже слегка растерялся гость, – а этот-то здесь при чем?!

– Друг у меня закадычный с такой кличкой был в далекой юности. Консерваторию по классу скрипки закончил. Выступал потом много на подмостках всех… кладбищ. Всегда спрашивал: «Ну что, по Мендельсону?» Оттуда и прозвище. Ба-а-а-льшой артист был.

– Ох, не к добру вы мрачновато шутите, Владимир Викторович!

– А что, черный юмор у нас – это прерогатива только высокоталантливых журналистов?

– Вот теперь еще и наезжаете.

– Да ни за что! Кому охота отношения с прессой портить, тем более с такой… э… привилегированной.

Герман Талеев действительно был заметной фигурой в журналистских кругах. Он сотрудничал со множеством газет и журналов на внештатной основе, его заметки, очерки, репортажи мечтали видеть у себя самые крупные СМИ. Несомненно, талантливый, обладающий искрометным чувством юмора, дотошный, наблюдательный, парадоксальный, он имел еще одно главное «материальное» преимущество, отчего заполучить его в «единоличное пользование» так стремились многие: Талеев был штатным аккредитованным кремлевским журналистом. Для него не существовало закрытых дверей в верхних коридорах власти. Никто не мог припомнить, чтобы ему отказали в интервью даже самые закрытые политики страны. Впрочем, никто не мог припомнить и от кого конкретно была аккредитация, но разве это так уж важно? А вот близким знакомством с такой замечательной персоной могли похвалиться очень немногие. Талеев избегал светских тусовок, никогда не показывался на телевидении, вообще слыл затворником. Но чрезвычайно обаятельным! Имеют же право знаменитости на экстравагантность.

О его личной жизни ходили легенды. Ему приписывали браки со многими известными и популярными женщинами, еще большим было количество мимолетных любовных романов, а разбитые женские сердца можно было измерять центнерами. В действительности безусловным фактом являлось лишь его безбрачие. На расспросы друзей по этому поводу красавец журналист лишь разводил руками и с несвойственным ему смущением малоубедительно ссылался на катастрофическую занятость по работе. Если бы друзья знали, как правдив он был в этот момент!

– Видел-видел твою довольную физиономию в теленовостях. Отличная, Гера, у тебя работа: то на горнолыжной трассе с какой-то доской в одной руке и блондинкой в другой…

– Это сноуборд, Владимир Викторович.

– А-а-а… Какие трудные эти швейцарские фамилии! Правда, грубовато звучит для очаровательной хрупкой девушки Сноу Борд, ты не находишь?

Талеев только хмыкнул в ответ, а Помощник продолжал:

– А то на какой-то пьянке со стаканом в одной руке и…

– Позвольте, я закончу, – перебил журналист, – …и брюнеткой в другой руке… Так ведь?

– Чур меня! Да ты и взаправду экстрасенс, мысли читаешь. Но и мы кое-чему обучены! Хочешь, угадаю, как ее звали? – Талеев вопросительно вскинул подбородок. – Сима Позиум!

– А вот и не угадали! Ее звали Вера Ниссаж, она художница-авангардистка и лидер феминистского движения Люксембурга. Кстати, давно уже на крючке у ЦРУ за неуемную страсть к кокаину и очень молоденьким девочкам.

– Вот она, просвещенная Европа! Ну а ты-то как в такую компанию попал?

– Во-первых, это была ее персональная выставка. Обратили внимание на картины вокруг? А во-вторых, она меня элементарно вербовала.

– Час от часу не легче! Надеюсь, ты был тверд и неприступен?

– Мало предлагала, – спокойно ответил Талеев.

– Ну и чудненько. А я так вообще ничего не предлагаю…

– Неужели в чашечке кофе откажете?

– Да ты совсем-то уж плохо обо мне не думай. Знаю я твою кофейную слабость. Ты ж и меня к этому пристрастил. Из каждой своей… э… командировки привозишь разные баночки, пакетики, колбочки стеклянные. Географию по ним можно изучать: Венесуэла, Колумбия, Коста-Рика, еще этот, как его, ну, раньше был Берег Слоновой Кости.

– Кот-д'Ивуар, но там я никогда не был. Это французы оттуда получают самый крепкий кофе сорта «Робуста».

– Вот мы с тобой к ихнему африканскому кофе и добавим ихнего французского коньячка. Разговор у нас впереди некороткий, – Помощник взглянул на часы, – но меня еще целых 43 минуты никто не побеспокоит.

Он легко встал из-за стола, вытащил из стоящей в углу инкрустированной тумбочки две ажурные кофейные чашки, блюдца с какими-то орешками и нарезанным тонкими ломтиками лимоном. Затем к ним добавились два больших пузатых бокала и бутылка «Courvoisier».

– Давай, Гера, придвигайся к столу вместе с креслом. – В руках Помощника появился большой китайский термос. – Вот кофе пришлось заранее приготовить. Черт знает что: в кабинете помощника Президента нет элементарного кипятильника!

Талеев понял, что Владимир Викторович не хотел, чтобы их беседе мешал кто-нибудь из обслуживающего персонала. Между тем по кабинету уже поплыл густой аромат крепчайшего кофе, вбирая в себя и тонкие струи запаха изысканного коньяка, и дым черной кубинской сигары.

Коротко пригубив напиток, Помощник вытащил из верхнего ящика стола бухгалтерскую папку с вложенными, но неподшитыми листками бумаги и через стол протянул Талееву:

– Пока я буду рассказывать, просматривай это. Сразу предупреждаю, что фактического материала немного, но… чем богаты. Начиналось все так…

Полгода назад под Мурманском, в старом заброшенном карьере и по совместительству нелегальной городской свалке, был обнаружен труп молодого мужчины. Установили, что убит он был неподалеку, в маленькой охотничьей времянке, а на свалку вывезли, чтобы неласковая тамошняя погода и дикое зверье побыстрее довели тело до состояния полной неопознанки. А его возьми да обнаружь случайно какой-то бульдозерист. Несмотря на изрядную «подпорченность» тела, быстро выяснили, что это бывший военнослужащий-контрактник одной из береговых частей Северного флота Валентин Иванович Симаков.

Патологоанатом выдал свое заключение: симметричные глубокие порезы на теле оставлены не зубами каких-то хищников, а очень острым предметом типа медицинского скальпеля. Им же профессионально удалены несколько фаланг на пальцах рук. Кроме того, сломаны голени обеих ног, раздроблены локтевые суставы и коленные чашечки. Все повреждения нанесены при жизни. Налицо факт продолжительных жестоких пыток.

Вырисовалась цепочка: бывший военнослужащий, закрытый городок подводников-атомщиков, военная тайна, неудачная вербовка, пытки… Короче, шпионские игры, а это уже компетенция ФСБ. Однако из разговоров с сослуживцами и командирами убитого стало ясно, что складской работник Симаков был весьма далек от военных и государственных секретов, зато был посвящен в тайны многих недостач ГСМ, имущества, обмундирования и пр. За такое не пытают зверски, да еще спустя продолжительное время. Да и сам Симаков, предчувствуя возможность преследования со стороны подельников, давно бы затерялся на необъятных просторах Родины.

В милиции еще раз обследовали одежду убитого. В карманах не было найдено вообще ничего. Их явно «вычистили». Верхней одеждой Симакова была куртка-пуховик, теплая, толстая и добросовестно разделенная производителем прочными строчками на множество квадратов. Вот из одной такой «емкости» извлекли тонкую пластину темно-серого цвета из какого-то тяжелого металла. Верхний серый слой оказался водозащитной краской, сквозь которую чуть заметно проступало клеймо…

Наливая коньяк в бокалы, Владимир Викторович искоса поглядывал на абсолютно невозмутимого журналиста, который давно уже отложил в сторону папку с бумагами и сейчас бережно снимал фирменную обертку с новой ароматной сигары.

– Что, не впечатляет? – Не выдержав, поинтересовался Помощник.

– Ну, отчего же, солидная выдержка, тонкий, но крепкий аромат, купаж…

– При чем здесь коньяк?!

– А вы о чем, Владимир Викторович? – Невинно осведомился Талеев.

– Ну, знаешь… – Помощник глубоко передохнул, – я о кофе!!!

– А-а-а, африканская классика. Лично для меня сорт «Робуста» слишком резок. Предпочитаю гватемальскую «Арабику», только не слишком ароматизированную и среднепрожаренную.

– Послушай, Гера, как тебя другие люди переносят?

– Куда? – Тонкие губы журналиста тронула еле различимая улыбка.

Помощник медленно покачал головой, сделал поразительно замысловатый жест свободной левой рукой и с громким выдохом плюхнулся обратно на свой стул. Выпили молча, не чокаясь, без комментариев.

– …значит, клеймо. Очень мелкое и частично стершееся. Но различить фашистскую свастику было можно. А еще две латинские буквы «А» и «U». AURUM, золото. И цифры 198, атомный вес. Но за все 60 лет со дня освобождения Заполярья от фашистов ничего подобного не находили. Проконсультировались у специалистов, выяснили, что таким клеймом действительно пользовались в Третьем рейхе. Как ты думаешь, для чего?

– Чтобы клеймить золотые слитки, выплавленные из конфискованных, реквизированных, награбленных драгоценностей. Делалось это в нескольких спецлабораториях, находившихся преимущественно на территории концлагерей.

– Соображаешь. Именно так. Только, разумеется, никаких подобных концлагерей и спецлабораторий на территории нашего Заполярья не было. Тогда и засучили в Управлении рукава. Съездили даже на родину Симакова, в Чернигов. Но там, как говорится, ни сном, ни духом: побывал наш объект под родительским кровом примерно год назад, бурно погулял с недельку и уехал, по его словам, в очередной отпуск к теплому морю. Больше его там не видели и известий не получали. След взяли опять же в Мурманске. Нашли контору, через которую Симаков получил работу на угольных шахтах Шпицбергена.

Помощник Президента успел заметить, как сверкнули глаза журналиста и тут же незаинтересованно сошлись на тлеющем кончике сигары. Выдержка, однако.

– Трудно предположить, как бы дальше развивались события, если бы не просто ошеломляющие сведения из криминалистической лаборатории. Туда на анализ отдали найденную пластинку.