Олег Цендровский
Действие вместо реакции

Информационная модель мира

Ум впитывает и обрабатывает разнообразные сведения не из пустой привычки. Это нужно ему, чтобы составить на их основе информационную модель. Как и любая модель, информационная модель мира представляет собой упрощенное отображение наиболее существенных аспектов реальности. Она позволяет понять, чего нам ожидать и как с этим взаимодействовать.

Мир же подвижен и многообразен, и дабы преобразовать окружающий нас хаос в порядок, а шум в сигнал, в мозге произошло разделение труда. Отдельные части нервной системы распределяют задачи между собой таким образом, что каждая зона мозга получает в ведение особый тип данных. Она занимается прорисовкой тех частей информационной модели, которые достались ей при распределении.

Задача зрения, к примеру, реагировать на фотоны света, попадающие на сетчатку, и наносить их на визуальную карту действительности. Благодаря работе органов зрения и нервных клеток в зрительной коре мозга перед нашим внутренним взором и возникают очертания нашего жизненного пространства, его просторы, формы и расстояния.

Осязание и его многочисленные датчики на коже измеряют степень нажима, вес, температуру, форму, текстуру, кинетическую энергию всего того, с чем мы приходим в соприкосновение. Слух отслеживает состояние окружающей нас воздушной или жидкой среды. Исследуя ее колебания, их силу и частоту, он позволяет нам сделать много надежных выводов о том, что происходит сейчас и что будет происходить дальше. Наши потребности, в свою очередь, натренированы выискивать в этой многоголосице сенсорных данных признаки выгод и опасностей.

Все это примеры низкоуровневых когнитивных систем. Они обладают чрезвычайно узким профилем, низкой способностью к абстракции и имеются во множестве вариаций у любого живого организма, начиная от бактерии и заканчивая самыми продвинутыми млекопитающими.

Низкоуровневые когнитивные системы составляют фундамент любой нервной деятельности, на котором могут возникнуть и более сложные формы познания. У большинства живых организмов преобладание таких относительно простых механизмов абсолютно.

Как следствие, их «картина мира», насколько мы вообще способны о ней судить, мозаична. Она распадается на фрагменты, связи между которыми либо чрезвычайно слабы, либо вообще отсутствуют.

В качестве примера можно привести обыкновенную комнатную муху. Как и у нас, у нее имеются органы зрения, осязания и слуха, однако нервная система мухи устроена так, что эти способности обладают огромной независимостью. Того, что свело бы эти данные воедино, а затем обработало, в нервной системе насекомого просто нет.

Хорошей иллюстрацией мозаичности животного восприятия будет мушиный фасеточный глаз. Хотя на первый взгляд он и может показаться цельным органом, он состоит из примерно четырех тысяч структурных единиц, которые называются омматидиями.

По сути, это не один глаз, а скорее четыре тысячи маленьких глазок. Каждый омматидий способен фиксировать движение самостоятельно. Зрение мухи есть мозаика в совершенно буквальном смысле этого слова. Оно фрагментарно, и у этого имеются несомненные преимущества. Автономность омматидий и делает мух такими несносно верткими, а их реакции почти мгновенными.

Еще большая фрагментация, однако, наблюдается между различными сенсорными способностями насекомых. Это уже не тысячи маленьких окошечек, между которыми темнеют промежутки из глухой стены, а практически параллельные реальности.

Выражаясь в терминах платоновой аналогии, для мухи нет никакого резона лететь на вершину горы ради познания своей природы. В фасеточные глаза вечные идеи Платона просто не пролезут. Ее инструментарий по-своему очень хорош, но она лишена того, что объединяло бы эти разрозненные осколки в новом синтезе.

Колесница Платона: интеллект

Универсальной закономерностью в эволюции познания является то, что чем проще существо, тем менее интегрированной является его информационная модель мира. Иначе и быть не может, ведь цельность обходится крайне дорого и требует огромной вычислительной работы.

Вместе с тем, цельность несет и большие преимущества. Сравнение информации из разных источников позволяет взаимно корректировать потоки данных и открывает возможность для более точного прогнозирования и планирования.

Как только нервная аппаратура это позволила, эволюция создала среднеуровневые системы познания. За примером нам не придется далеко ходить, потому что таковой является человеческий интеллект. Основа его работы – это объединение с помощью механизма ассоциации звуков, красок, осязательных ощущений и прочих видов данных в нечто новое, сложное и относительно цельное.

Интеллект является мастером по части абстракции. Это значит, что он умеет изымать свойства из ряда конкретных предметов и явлений и лепить из них нечто новое и непосредственно в мире не существующее.

Задумайтесь, из чего в вашей голове состоит слово апельсин. За этим простым понятием кроется целая коллекция из ощущений, из воспоминаний о цвете, вкусе, форме, запахе и звучании. Они влекут за собой еще более длинную цепочку из ассоциаций, распадающихся на новые понятия, которые распадаются на новые ощущения, которые распадаются на новые понятия.

Эта обширная ассоциативная сеть есть информационно-языковая модель мира. Там есть и апельсиновое дерево, которое вы видели в детстве, и вкус апельсинового сока, и яркий оранжевый цвет, и слово «апельсин» на испанском языке, и многое другое. Апельсин есть абстракция, то есть искусственно выкованное мозгом собрание свойств из конкретных явлений, которые мы некогда восприняли. А еще точнее, это абстракция, сделанная из абстракций, каждая из которых также сделана из абстракций и где-то там вдалеке теряются базовые ощущения. В конце концов, апельсин есть фрукт, это плод, это растение, это еда. Все это тоже понятия, ассоциативно приклеенные к понятию апельсина.

В нашем мозге главным центром информационно-языковой картины мира и интеллекта вообще является задняя теменная кора, а также область на пересечении височной, теменной и затылочной долей мозга. В процессе языкового мышления (а впрочем, и при совершении математических операций) мы видим сильную активацию нейронов именно в этом регионе.

По части ощущений височная доля занимается преимущественно слухом, вкусом и обонянием, затылочная – зрением, а передняя часть теменной коры – осязанием.

На стыке между всеми этими областями и в их глубине формируется ассоциативный коктейль. Там создается густая и многоуровневая сеть из понятий, в которые собраны звуки, краски, формы, запахи, вкусы и осязательные ощущения, а самое главное – другие понятия, созданные из верениц других абстракций.

Доли головного мозга

Судя по всему, лишь некоторые и самые высокоуровневые понятия (особенно связанные с моралью и поведением) находятся в префронтальной коре нашей лобной доли. Там содержится как бы наиболее общее оглавление к книге интеллекта, набор из гиперссылок, ведущих на комбинацию понятий и информационных блоков.

Все познавательные способности могут абстрагировать, но интеллект делает это на основе информации ото всех органов чувств и с невиданным дотоле мастерством. Это и позволяет отнести его к среднеуровневым когнитивным системам.

Интеллект существует не только у людей, но и в разных формах обнаруживается у многих животных. Птицы, особенно врановые и некоторые попугаи, демонстрируют потрясающие результаты в решении головоломок и разнообразных умственных задач. Они пользуются орудиями, прогнозируют чужие действия, проводят арифметические операции, а периодически оказываются даже сообразительнее людей. Не менее известны своими интеллектуальными достижениями дельфины, слоны, а также человекообразные обезьяны.

Ученые последних десятилетий обнаруживают в природе даже примитивные аналоги человеческой речи и нашей языковой картины мира. Так, многие звуки, которые издают обезьяны и птицы, распадаются на сложные абстракции, то есть на понятия. У них имеются звуковые сигналы для таких понятий, как «опасность вверху», «опасность внизу», «ложная тревога» и для десятков иных жизненных ситуаций.

При целенаправленном обучении шимпанзе способны понимать до 3000 слов человеческой речи, самостоятельно употреблять до 500 слов, вступать в общение с человеком при помощи клавиатуры с лексиграммами и, более того, шутить.

В рамках аналогии Платона низкоуровневые механизмы познания и поведения есть кони, запряженные в колесницу. К их числу относится и наша лимбическая система, которая заимствует информацию от органов чувств для обеспечения работы наших потребностей, желаний и эмоций. Кони есть природа в человеческом уме в ее самом первозданном, чистом и диком проявлении. Это соль земли, основа основ нашего бытия, уходящая в темные глубины эволюционной истории. Благодаря их верной службе наш ум способен к бессознательному обучению и автоматическому реагированию на ситуации жизни.

Ступенькой выше располагаются познавательные механизмы среднего уровня, которые объединяет общее понятие интеллекта. Интеллект есть техника, устройство, счетная машина. Развивая платоновский образ, можно сказать, что это сама колесница со всеми ее колесами, спицами, валами, бортами и идущей в комплекте упряжью.

В отличие и от коней, и от возницы, интеллект безволен и бездушен. Он лишен какой-нибудь личной позиции. Он не участвует в управлении движением, а лишь послушно исполняет команды любой психической силы, которая возьмет его под контроль.

Интеллект анализирует и синтезирует, он оперирует ассоциациями из звуков, форм, красок, понятий, чисел. Он создает планы, моделирует ситуации, обнаруживает совпадения и несостыковки, решает разнообразные задачи.

Если умный человек с развитым интеллектом полон злобы, тогда его ум будет изобретать способы уничтожить, унизить, причинить вред и страдание. Если он охвачен страхом, интеллект поможет ему найти укрытие и избежать опасности. При преобладании в человеке воли к познанию, колесница интеллекта повезет его вперед и ввысь, разгадывать загадки мироустройства, создавать и распространять знание.

Если ум исполнится любовью и состраданием, интеллект примется составлять планы и комбинации, как бы нам облегчить бремя человеческих страданий и освободить людей для самих себя. Интеллект будет делать это с тем же пылом, с которым в противном случае он проектировал бы машину массового истязания и уничтожения.

Колесница есть инструмент. Этот инструмент бездушен, неразборчив и в своей неразборчивости абсолютно невинен. Все дело в том, в чьих он руках и для каких целей используется.

Из сказанного становится понятно, что интеллект представляет собой не единую способность, а есть общее название для целого ряда умственных навыков. Решение логических и математических задач или составление трехлетнего плана развития компании являются интеллектуальными видами деятельности. Но в равной мере интеллектуальными видами деятельности являются написание картины или музыкальной композиции, стихосложение или составление изысканного букета из цветов.

Да, при занятии искусством колесницу наполняют иные силы, нежели при научных расчетах. Но при этом везде используются познавательные механизмы одного типа. Действует абстрагирование и ассоциирование на среднем уровне обработки данных.

В любой сложной нервной системе существует обширное разделение труда, так как информация о звуках, о числах, о формах и красках, о словах и понятиях порой требует специфических подходов к обработке. Следовательно, различные участки мозга плетут сеть из ассоциаций с различными типами данных.

Сообразно законам эволюции, отдельные зоны мозга и способности ума оказываются при этом развиты неравномерно. Генетическая лотерея, воздействие среды и сознательные усилия человека приводят к тому, что каждый из нас являет собой особое сочетание интеллектуальных сил и слабостей. Тот, кто интеллектуально одарен в музыке или живописи, может быть безнадежен в высшей математике, как и наоборот.

Иными словами, каждая колесница ума похожа на другую, но вместе с тем имеет и уникальный набор черт. Наш ум может хорошо ездить по одним дорогам и ландшафтам, но вот в непривычной или неподходящей для нас среде его колеса тотчас начинают вязнуть и буксовать.

Гены, внешние обстоятельства жизни и наши действия придают колеснице такие конструктивные особенности, что в некоторых местах она способна проехать лишь с большим трудом, если ей это вообще будет под силу. При желании мы, конечно, можем попробовать ее модернизировать, но более плодотворным обычно оказывается поискать другую дорогу. Это значит – обнаружить и развить в себе те способности интеллекта, которым благоприятствует как среда, так и наши врожденные сильные стороны.

Возница в колеснице: природа и происхождение разума

Человеческий интеллект есть наиболее совершенное воплощение вычислительной технологии, которая повсеместно встречается в природном мире. Он позволяет нам объединять сенсорные системы, извлекать из явлений конкретные признаки, создавать из них сложные абстракции, а затем проводить с ними разнообразные умственные операции.

Однако объединить данные от внешнего мира – вовсе не значит объединить все. Интеллект – это не вершина горы и даже не предгорье, ведь за скобками подобного синтеза остаемся мы сами. Пока в информационную модель мира не включено само создающее ее существо, она не может быть достаточно точной: наш взгляд должен быть обращен не только наружу, но и внутрь.

Действительно, от знания человеком самого себя зависит очень многое даже в сугубо практическом смысле. Лежащее на дороге бревно может являться либо препятствием, которое необходимо устранить, либо долгожданной возможностью присесть и отдохнуть, либо дровами для будущего костра, либо поводом для глубоких размышлений, либо всем этим сразу.

То, как мы воспримем этот предмет (и, более того, как его было бы всего полезнее для нас воспринять), неразрывно связано с тем, каковы наши потребности, желания и цели. Они же не только выстроены в сложнейшую иерархию, но и постоянно находятся друг с другом на ножах. Одно отменяет другое, и в зависимости от того, что нам нужно и в каком мы состоянии, мы выбираем тот или иной курс действий и манеру интерпретации.

Мы либо принимаемся оттаскивать бревно с дороги, чтобы проехать, либо разбиваем лагерь и разжигаем из его ветвей костер, либо присаживаемся, проводим несколько задумчивых и прекрасных минут, а после сворачиваем на другую дорогу. И при этом выборе хорошо было бы учесть наши планы на день, на неделю, на месяц, общий маршрут и видение своей жизни.

Сил человеческого интеллекта может хватить, чтобы все это взвесить, но не чтобы привести сделанный выбор в исполнение. Он может, допустим, понять, что вода полезна и нужна именно сейчас, но не в силах заставить нас подняться на ее поиски. Автоматические программы лимбической системы постоянно подминают интеллект под себя.

Чтобы усовершенствовать механизм принятия решений, в человеческом уме имеется высокоуровневая система познания и управления поведением – разум. Высокоуровневая она именно потому, что надстраивается над всеми прочими компонентами нервной системы и вмещает в себя настолько большое число информационных потоков, насколько это для человека вообще возможно.

Разум может принимать в расчет не только мир вокруг, но и мир внутри нас; не только настоящий момент, но также завтрашний день, следующий месяц, следующий год, последующие поколения, ход мировой истории в целом.

Разум не есть способность мыслить, в смысле просто проводить познавательные операции. Это под силу любой нервной системе, и даже лишенные ее одноклеточные организмы обладают когнитивными способностями. Они чрезвычайно эффективны на своей нише, обладают внушающими уважение вычислительными возможностями, но мы все же не назовем их разумными. Разум является очень специфическим по набору задач умственным органом.

С одной стороны, его назначением является объединение всех потоков информации о мире и о нас самих в широком контексте времени, пространства, причин и следствий. Он делает возможными высшие формы интеллектуальной деятельности и наделяет коней лимбической системы ясным видением.

Но, самое главное, разум способен приводить доступные ему прозрения в исполнение. Второй его функцией является то, что широко известно под именем сила воли.

Понимание, что сила воли и разум неразделимы, и сила воли есть важнейшая функция разума, насчитывает несколько тысячелетий. В греческой и римской античности, в христианских культурах, в Индии и Китае разумными считали не тех, кто многое понимает. Понимание хоть и полезно, но лишено реального смысла без последнего штриха в виде способности человека воплотить его в своей собственной жизни.

Если воспользоваться индийской аналогией, человек, который «все понимает», но не обладает силой воли, похож на слона, который выбрался из амбара, но при этом его хвост застрял в двери. Да, он почти освободился из заточения, однако в том-то и дело, что почти. Пока его хвост зажат, он все равно в неволе. Если хвост не удастся вытащить, можно было вообще не выбираться наружу. Понимание, таким образом, есть еще чисто интеллектуальное достижение. Оно становится полноценным и подлинно разумным, лишь когда возница в состоянии проложить курс движения на основе увиденного.

Знание должно перейти в мышцы, дать команду рукам натянуть поводья. Оно должно приобрести силу – силу воли.

Способность возницы к панорамному и ясному видению и его способность к управлению связаны воедино и немыслимы одна без другой. Видение без энергии бесполезно; усилие же без понимания слепо и разрушительно. Далее мы увидим, что двойственная функция разума подтверждается и на анатомическом, и на физиологическом уровне.

Ведущий центр разумной деятельности в нашем мозге занимается в первую очередь контролем и управлением. Он останавливает одни импульсы и сценарии поведения, но дает свободный ход другим. Одновременно, он объединен в сеть с участками мозга, выполняющими интеллектуальную работу. Он осуществляет управление на основе данных интеллекта, собираемых со всего мозга, а затем добавляет к этой информации собственные завершающие штрихи.

Кортикальная система управления поведением

С эволюционной точки зрения полезность высокоуровневых форм мышления очевидна. В простых нервных системах, однако, нет возможности их воплотить. Такая возможность начала вырисовываться лишь в ходе усложнения оболочки мозга. Мантия из двух слоев нервных клеток превратилась в плащ из трех слоев, а тот в свою очередь развился до шестислойной коры млекопитающих. Освободилось место под вычислительные мощности специального механизма, и стал зарождаться разум в строгом смысле этого слова.

Хотя зачатки разумной деятельности имеются у всех высокоразвитых млекопитающих, лишь у людей она сформировалась достаточно, чтобы определять итоговое поведение.

Главным командным центром разума в нашем мозге является дорсолатеральная префронтальная кора (длПФК). Как показывает нейросканирование, больше всего она активируется, когда мы расставляем приоритеты, контролируем лимбические импульсы и принимаем решения с отложенной выгодой^[21].

Допустим, нам необходимо потратить силы сейчас, чтобы пожать плоды собственных действий сильно позднее. Это называется работа. В основе работы лежит энергетическое жертвоприношение или, если точнее, инвестиция. Мы расходуем энергию ради отложенной выгоды в будущем, и таковое умение принадлежит к самой сущности человеческого.

Лимбическая система восстает против трудовой деятельности, потому что обладает узким фокусом внимания. Она хочет все и сразу. Умение взнуздать ее лень и строптивость и заняться каким-нибудь долгосрочным проектом есть проявление разумного волевого контроля, который осуществляет длПФК.

Другая иллюстрация работы кортикальной системы управления поведением – это когда в нас вскипает ярость, и злое слово уже готово сорваться с уст, но мы одергиваем себя и постепенно успокаиваемся. Возница длПФК натянул поводья.

Расположение дорсолатеральной префронтальной коры (закрашено)

Для чего именно нужна длПФК, можно особенно хорошо увидеть на примере пациентов с ее повреждениями. История нейробиологии вообще очень тесно переплетается с исследованием расстройств мозга, поскольку они дают ученым редкую возможность. Обследуя пациентов с нарушениями в одной и той же области мозга, мы можем оценить специфический вклад этих самых зон в общее функционирование нервной системы.

Повреждения длПФК могут возникнуть от прямого физического воздействия (например черепно-мозговой травмы), а также вследствие нейродегенеративного заболевания или раковой опухоли. В том, что касается поведенческих проявлений, клиническая картина при них приблизительно одинакова и, как правило, описывается широким термином «синдром лобной доли»^[22].

Люди с синдромом лобной доли и преимущественным повреждением именно длПФК начинают демонстрировать неспособность контролировать импульсы влечения и отторжения, идущие из глубин их лимбической системы. Они становятся агрессивными, грубыми, жадными, гиперсексуальными, капризными.

Для такого пациента самым обычным делом является схватить медсестру за приглянувшуюся часть тела, ударить того, кто пришелся ему не по душе, или же стащить понравившуюся вещь. Его колесница более не следует никаким четким маршрутом и сворачивает в сторону по первому же зову победившего инстинкта. Интеллект человека при этом остается не затронут, так что он может решать уравнения, понимать сложные тексты, а также прекрасно осознавать глупость своих решений, но вести себя иначе он все же не в силах.

Возница разума захворал, и его ослабшие руки выпустили поводья. Некому более приструнить одних коней и добавить прыти другим, выстроить правильную очередность в удовлетворении потребностей и внести порядок в действия. Интеллект оказался в заложниках у низкоуровневых инстинктов, и толку от него крайне мало.

Как показывают исследования, не только люди, но и обезьяны с нарушениями в работе дорсолатеральной префронтальной коры всегда предпочитают немедленное удовлетворение первой же возникшей у них потребности^[23].

У них отключаются поведенческие тормоза, которые и без того были не очень хорошими. Как следствие, утрачивается всякий навык управлять более широким контекстом собственной жизни, нежели узкий текущий момент. Животное начало этих животных возводится в квадрат и лишается даже тех прототипов разумности, которые все-таки имеются у столь развитых млекопитающих.

Весьма похожие эффекты мы наблюдаем, если целенаправленно затормозить деятельность длПФК в человеческом мозге. Это становится возможным с помощью такого метода, как ТМС – транскраниальная магнитная стимуляция. На испытуемого надевается шлем или же к его голове подносят специальные панели, которые генерируют мощные магнитные импульсы. Они временно выводят из строя нейроны в выбранной зоне мозга, но при этом не причиняют им никакого долгосрочного вреда.

Один из лучших экспериментов с ТМС провел в 2006 году Эрнст Фер из университета Цюриха^[24]. Его команда обнаружила, что люди с заторможенной длПФК, как и с поврежденной, будто бы по мановению волшебной палочки утрачивают способность контролировать лимбические порывы. В их потребностях, желаниях, эмоциях и планах начинается смута.

При выполнении задач на принятие решений морального или экономического характера они делают то, что еще десять минут назад показалось бы им смехотворным. Они не могут реализовать своих долгосрочных интересов и не умеют останавливать пагубные побуждения.

Человек с заторможенной длПФК вовсе не становится глуп в том смысле, что его ум теряет способность к решению абстрактных интеллектуальных задач. Напротив, его речь совершенно нормальна, общие суждения звучат так же разумно, как и раньше, а математические задачки даются ему с былой легкостью. Но вот как только речь заходит о том, что ему делать и какое направление выбрать, он оказывается беспомощно глуп.

В его информационной модели мира есть мир и есть он сам, но ничто более не объединяет эти части картины в цельном синтезе и не помогает затем применить добытое им знание на практике. Колесница несется на автопилоте.

Приведенные примеры позволяют понять, как именно работает в человеческом мозге кортикальная система управления поведением. Она надстраивается над лимбической для того, чтобы преодолеть ее шаблонность и узость.

Разум позволяет нам не только автоматически и полубессознательно реагировать на ситуацию, но и действовать. Открывается возможность окинуть целостным взглядом свои потребности, желания, а также обстоятельства той ситуации, где мы находимся. Тогда мы формируем свежий ответ вместо заготовки.

Под руководством возницы колесница следует не по воле самого сильного коня, не на автопилоте, а отталкиваясь от знания рельефа местности и пункта назначения. Самому сильному коню тогда приходится подождать или навсегда поумерить свою прыть. Слабый же порой получает плетью по бокам и вырывается вперед. Действию присуща свежесть, информированность, спонтанность – то, что мы называем свободой.