Олег Артюхов
Сторно
Глава 4
За тот час, что мы простояли на обочине бойцы успели несколько раз покурить, оправиться и даже вздремнуть, а водилы вдоволь попинали колёса и налюбовались открытыми моторами.
Я ходил вдоль колонны туда-сюда и безуспешно спорил с одолевающими сторонними мыслями, поскольку нынешнее утро украло мои уверенность и спокойствие. Предстоящая операция имела очевидные и внушительные минусы, и я понимал, что в безнадёжном и опасном рейде придётся надеяться только на нашу броню, внезапность, нахальство и импровизацию. По сути, командование посылало нас на смерть, и я молил бога только об одном, чтобы нам хватило сил телесных и душевных, выстоять и не надорваться.
Сначала я нетерпеливо высматривал каждую приближающуюся со стороны города машину, потом перестал на них реагировать. А, когда я погрузился в размышления, они и подкатили. Они – это знакомая генеральская эмкаи едущие за ней две гружёные выше бортов трёхтонки. Ого! На этот раз начальство явно не поскупилось.
Из эмки выбрались пехотный капитан с объёмистым пакетом и старлей госбезопасности в новенькой полевой форме. Демонстративно делая вид, что не понял зачем припёрся безопасник, я расписался в получении и спросил:
– Товарищ капитан, генерал-майор Петров ничего не просил передать на словах?
– Странную фразу сказал: не железо и пламя, так бумага и чернила. Я ничего не понял.
– Ясно. Спасибо товарищ капитан.
– Всего вам доброго, берегите себя, стальная рота.
– Почему стальная, – насторожился я.
– Так сами же пели про стальной спецназ, вот и выходит – стальная рота.
Я отдал честь и сунул пакет с бумагами подмышку.
– Напрасно не ознакомился с содержимым пакета, старшина.
Я повернулся и наткнулся на холодный гадючий взгляд.
– Времени достаточно, до ночи разберусь. С кем имею честь говорить?
– По старорежимному выражаешься, старшина. Старший лейтенант госбезопасности Сахно Максим Фёдорович, хм… если угодно.
– Стараюсь быть вежливым, но что-то не получается.
– Я назначен в вашу роту представителем органов безопасности и заодно буду исполнять обязанности комиссара.
– Наша рота особого назначения сегодня уходит в глубокий рейд, можно сказать – в самое пекло, и посторонние люди могут помешать выполнению боевой задачи. У нас не место всякому встречному-поперечному.
– Эт-то кто тут посторонний?! Кто тут поперечный?! Я?! – он с трудом совладал с собой и заморгал от удивления.
– Да, вы. Во-первых, согласно уставу, комиссар и начальник особого отдела назначается только с уровня полка и выше. Во-вторых, непонятна ваша роль в нашем подразделении. В-третьих, что вы будете делать в ответственном и опасном рейде? За бойцами приглядывать? Политинформации им читать? Уговаривать быть смелыми? Или пугать расстрелом, чтобы гнать в атаку? Всего этого моим бойцам не требуется. А посему я более не желаю развивать эту тему.
– Т-ты… забываешься, с-старшина… Я тебя привлеку! – его голос сорвался на крик, и к нам подтянулись бойцы, зыркая на гебешника взглядами голодных питбулей.
– Обязательно привлечёте, товарищ старший лейтенант. Вот как только мы немца расколошматим, так и привлечёте, если к тому времени вас самих не привлекут за попытку срыва задания особой важности. И один добрый совет: прекратите тыкать незнакомым людям. Нехорошо это. Неприлично. Я вас не задерживаю.
– Это ты!! Меня!! Не задерживаешь!! – От гнева его глаза остекленели. Он рванул крышку кобуры и тут же обмяк в железной хватке здоровяков Старикова и Махрова. – Этот бунт вам даром не пройдёт! – рычал гебешник, оглядывая всех налитыми кровью глазами, и пересыпая угрозы оборотами богатого разговорного языка.
Я хмуро кивнул ребятам на эмку и повернулся к обеспокоенному капитану. Мы отдали друг другу честь, и через пару минут эмка укатила в город. Ей вслед неугомонный Сашка сделал понятный жест.
Бойцы втиснулись в забитые боеприпасами и имуществом кузова, и машины тронулись в сторону Слонима. Во главе колонны громыхала гусеницами наша тридцатьчетвёрка, а я, сидя в кабине следующего за танком Опеля, под шум моторов принялся просматривать полученные документы и карты.
Пятьдесят километров мы тащились полтора часа и в полдень подъехали к мосту через Щару. За эти дни здесь вырос настоящий укрепрайон с дзотами, блиндажами, капонирами и прочей фортификацией. Дважды нас останавливали пулемётно-пушечные посты, и каждый раз, пропуская, бойцы долго провожали взглядами наши необычно раскрашенные машины и орудия. По всем признакам Красная армия начала выходить из шока первого удара, и эти разительные перемены зажигали в душе огонёк надежды.
Миновав городские окраины, мы, наконец, выбрались на ведущее из Слонима в Ружаны шоссе, но теперь катили в обратном направлении. По меркам военного времени ехали мы недолго, но жара и теснота могли измотать кого угодно. Немного облегчали жизнь подходящие вплотную к дороге деревья, высокие кроны которых скрадывали июньский зной. Через двенадцать вёрст показалась окраина пущи, справа блеснула водная поверхность, и впереди открылось поле нашего прошлого боя. Колонна прижалась к обочине, и я дал команду «к машинам».
Не успел я разогнуть затёкшую спину, как к нам подбежал лейтенант-пехотинец, а среди деревьев справа и слева в нашу сторону шевельнулись стволы сорокапяток.
– Что за часть? – хриплым голосом проорал летёха, стараясь перекричать рычание танкового дизеля.
– Отдельная рота спецназа.
– Куда прёте?! Там немцы!
– Уже никуда не прём, припёрлись. Мы у вас тут задержимся до ночи. Старшина Батов, – представился я, протягивая лейтенанту документы.
– Какой, Батов? Тот самый?
– Товарищ лейтенант, я не знаю, что значит «тот самый», но пять дней назад мы тут немного повоевали.
– Вот это, да! Да, мы тут за вами с дороги еле-еле горелое железо разгребли. А поле до сих пор ржавым хламом завалено. Надо ребят кликнуть. Такие люди здесь! – восторгался летёха, при этом тщательно изучая мои документы.
Я чуть прихватил летёху за руку:
– Товарищ лейтенант, не надо шуметь. У нас особое задание.
– А-а-а. Ясно. Всё понял. Побегу комполу доложу. А вы располагайтесь, как вам удобно. Держите, – вернул он бумаги. – Свои, отбой, – лейтенант махнул рукой в сторону опушки, и стволы отвернулись.
Когда мои орлы выбрались из машин, изо всех ближних окопов и щелей повылезали воины и потихоньку начали подтягиваться к шоссе. Необычный вид нашей формы, техники и пушек вызывал у пехоты неподдельный интерес, «махра»глядела на нас чуть ли не с открытыми ртами. И, судя по репликам и реакции, было понятно, что по местным понятиям одеты мы были откровенно похабно. Вместе с тем мои бойцы, не обращая внимания на окружающих, тоже разглядывали друг друга и машины на фоне леса, только сейчас осознав смысл камуфляжной окраски.
– Кто здесь старший? – Я обернулся. На шоссе стоял высокий ладный майор с пехотными петлицами с пронизывающим взглядом. Я вспомнил, что видел его около генерала, когда мы сдавали позиции.
– Командир отдельной роты спецназа, старшина Батов. Здравия желаю.
– Хм. Старшина, говорите? Командир роты? – Я понимающе кивнул и протянул комполу удостоверение и предписание из штаба корпуса, заверенное корпусной и армейской печатью. Майор вернул документы и представился, – майор Заклевский, командир полка. Прошу в мой блиндаж.
Отдав распоряжения взводным, я отправился вслед за комполом. Шагая по дороге, а затем по овражку, я всматривался в знакомую местность. Теперь две линии окопов были объединены в общую систему обороны с пулемётными гнёздами, блиндажами и дзотами. В глубине, на тыльном склоне высотки появились землянки и небольшой склад. Чуть дальше в лесу дымила кухня. С другой стороны, от шоссе тоже поднимался дымок. Вокруг было непривычно людно. Навскидку только вблизи дороги разместилось не меньше батальона пехоты с усилением. Наверняка по батальону находились слева и справа.
А впереди открылась панорама, представляющая поистине эпическое зрелище. «Бутылочное горлышко» расчистили от битой техники, которая теперь грудами валялась под откосом, частично погрузившись в болотистый грунт. На истерзанном боем поле и пустыре за прудом на полверсты в глубину сплошь громоздились уже заметно порыжевшие от ржавчины повреждённые и горелые танки, остовы грузовиков и коробки броневиков. Сейчас при дневном свете в спокойной обстановке я сбился со счёта, пытаясь определить количество подбитой вражьей брони.
– Что, старшина, любуетесь сломанным железным кулаком Гудериана? Можете не считать, тридцать девять танков и полсотни прочей мелочи.
– Благодарю. В ту ночь так и не удалось ничего толком разглядеть, а, тем более, подсчитать. Видимость никакая, сплошной дым и гарь. А утром мы уже были в дороге. Вот и смотрю сейчас.
– Так лейтенант правду сказал, это ваша работа? Точно. Я вспомнил вас, вы позиции нам передавали. Но тогда видок у вас был: оторви и выбрось.
– Работа не только наша. Два лейтенанта-артиллериста со своими бойцами были с нами. По правде сказать, их четыре пушки и решили исход боя.
– Строгов и Батура? Так они здесь. Теперь у них шесть стволов. Лейтенантов Строгова и Батуру ко мне, – отдал он приказ бойцу.
В пахнущем свежим деревом и смолой блиндаже майора Заклевского веяло приятной прохладой. По фронтовым меркам компол устроился шикарно. Жердяные стены, четыре бревенчатых наката перекрытия, две накрытые плащ-накидками и шинелями лежанки справа и слева. У сколоченного из снарядных ящиков стола с коптилкой из гильзы пристроились те же ящики для сидения. Рядом с завешенным плащ-палаткой входом висел на гвозде автомат ППД. В узком окошке-бойнице в сторону поля смотрел ручной пулемёт. За жердяной перегородкой кто-то орал в телефон, вызывая какую-то «ромашку».
– Присаживайтесь, старшина. Обед у нас закончился, если хотите, могу предложить консервы.
– Спасибо, товарищ майор, я сыт. А, что касается сломанного железного кулака Гудериана, позволю с вами не согласиться. Нам его ещё ломать и ломать. Кстати, опережая ваши вопросы, скажу сразу, сегодня, как стемнеет, мы уйдём на ту сторону. К вам, видимо, ещё не дошёл приказ. Поэтому, строго между нами, по плану контрнаступления, вслед за нами двинет ваша дивизия. К утру вы должны занять Ружаны. Теперь, по существу. Нашей роте придётся столкнуться под Ружанами с танковыми батальонами, а для такого боя стволов и мощности залпа у нас маловато. Завалим, сколько сможем, но они тоже на месте сидеть не будут, расползутся, сволочи. Поскольку батарея Строгова и Батуры у вас, а вам всё равно наступать, не могли бы вы придать их нам для флангового прикрытия. У них прошлый раз здорово получилось.
– Нет, старшина, я не вправе принимать такие решения. Да, и приказа не было.
– Всё равно советую начать подготовку к наступлению, чтобы потом не суетиться.
– Спасибо за совет.
– Хотел спросить, склад-то в лесу ещё стоит?
– Стоит то он стоит, только почти пустой. Тыловики три дня его выгребали. Нам кое-что перепало. Насколько я знаю, сейчас там немного топлива осталось.
– То, что надо. А запас карман не тянет. Перед рейдом зальёмся под пробки и с собой прихватим. Кто знает, как там всё обернётся?
– Да, старшина, работёнка вам предстоит аховая. Не страшно?
– Отбоялись своё. Без патронов идти в штыковую против автоматов было страшнее.
– Лихие вы ребята, как я погляжу. Ладно, отдыхайте. Если будут новости, я вас найду.
Я выбрался из блиндажа, и нос к носу столкнулся с моими летёхами.
– Василий Захарович, вы здесь? – искренне обрадовался Строгов и приобнял за плечи.
– Здравствуйте, Василий Захарович, – смущённо проговорил Батура, но по его глазам я видел, что он тоже рад. Я крепко пожал его руку и по-приятельски тряхнул.
Стоящий в проёме блиндажа компол не скрывал удивления от таких дружеских чувств между каким-то там старшиной и лейтенантами. Ничего оботрётся. Война только началась и со временем гонора у него поубавится. Если жив останется.
Разместив бойцов на отдых, я тоже хотел маленько вздремнуть, но, открыв карту, настолько углубился в размышления, прикидывая варианты рейда и шлифуя план операции, что просидел до самых сумерек, едва не свернув мозги набекрень. В конце концов, плюнул на все расчёты и решил действовать «по нахалке», исходя из сложившейся обстановки. От невесёлых думок меня оторвал голос посыльного от компола.
В командирском блиндаже коптящее пламя самодельного светильника более-менее освещало только центр стола. Майор Заклевский внимательно изучал карту и делал на ней пометки.
– А, старшина. Заходи. Вот мозгую и прикидываю. Приказ пришёл, полк начал подготовку к наступлению. Долго думал над твоим предложением, но батарею отдать не могу. Поставить её, где нужно – пожалуйста.
– Тогда так. Не доезжая примерно два километра до Ружан, – я ткнул пальцем в карту, – шоссе пересекает широкая наезженная просека. Налево она тянется до вырубки Заготлеса. Туда отправятся наши трёхтонки с боеприпасами и пушки Строгова. Наши машины останутся в готовности на окраине леса, а батарея продвинется дальше до господствующей высоты 177,4 между Павловым и Долками, – я снова ткнул в точку на карте. – Оттуда до шоссе двести-триста метров и простреливается всё пространство за той дорогой. С трёх сторон перед высоткой протянулись мокрые низины, поэтому немецкие танки обойти батарею не смогут. Мы же открыто въедем в город по главному шоссе. Трофейные машины и камуфляж должны сбить немцев с толку, к тому же я неплохо знаю немецкий. Вы более неповоротливы, поэтому советую вам выдвигаться сразу следом за нами и сосредоточиться на рубеже той самой просеки. Наша рота перекроет подходы к городу с востока, а штурмовая группа атакует штаб корпуса и свяжет боем пехотный полк, расквартированный в городе. Рассчитываю на ночную неразбериху и внезапность нападения. Ваш полк должен начать наступление сразу после первых выстрелов, иначе нас просто сомнут количеством. Полчаса вам хватит, чтобы преодолеть два километра. После того, как мы выполним задачу в городе, вся рота сосредоточится против танковых батальонов на восточной окраине. В драке с нами гансы подставят батарее Строгова борты. Главное, чтобы комбат выдержал и ударил, когда немцы сконцентрируются и втянутся в бой. А качественную подсветку мы организуем. К утру Ружаны будут освобождены, а наша рота двинется дальше на Коссово.
Майор долго и внимательно вглядывался в карту, морщился и поджимал губы, потом поднял глаза и совсем другим тоном задумчиво проговорил:
– Сегодня я никак не мог взять в толк, почему такой боевой ротой командует старшина. Сейчас понял. Однако, Василий Захарович, у вас всего рота, а вы лезете к чёрту в зубы. Не много ли на себя берёте?
– Сколько навалили, столько и тащим, – я облокотился на стол и ненадолго задумался. – Стволов маловато. Может не хватить плотности огня. Вот тут-то вы нам и поможете. Мы, как ледокол, пробьём проход, а вы в него и заплывёте. Надеюсь, у дивизии стволов хватит.
Пока я загружал компола своими мыслями, с востока подкралась ночь. Едва погас жутковато красный закат, наползла и сгустилась серая летняя темнота. Я торопился сам и торопил роту, боясь опоздать, и слегка успокоился, лишь когда силуэты натужно рычащих машин один за другим стали расплываться в потёмках.
Это только кажется, что ночная темень беспросветна и непроницаема. Летом даже в безлунную ночь глаза быстро привыкают, и через некоторое время неплохо различают даже мелкие детали. В свете едва народившейся луны и огромных мерцающих звёзд наша колонна свободно двигалась посередине шоссе между тёмных стен ночного леса, пока в мою головную машину не упёрлись лучи фар двух мотоциклов. Я выбрался на подножку и замахал руками, требуя пропустить. Но полевую жандармерию на нахалку не возьмёшь.
– Halt. Wer sind Sie? (Стоять. Кто такие?).
– Spezielle Kommando dem Armee. (Специальный армейский отряд).
– Ihren Papier. (Ваши документы).
– Frag general Lemelsen oder bei den Behörden in Berlin. (Спроси у генерала Лемельзена или у начальства в Берлине).
– Ich berate nicht zu scherzen. (Не советую шутить).
– Es wird dir lustig, wenn ich erschieße dir den Kopf. Steigen! (Это тебе станет не смешно, когда я прострелю твою башку. Пошёл вон!).
Пока я валял ваньку, изображая немца, под откосами дороги проскользнули четыре тени. Через пару минут со стороны поста раздались сдавленные вскрики, короткая возня и всё стихло.
– Можно ехать, командир, – на вымазанной углём физиономии Сажина светился хищный оскал, – взяли в ножи. Четыре жмура и два трофейных пулемёта с коробками.
– Добро. Мотоциклы под откос, пулемёты в кузов и по машинам.
У просеки колонна задержалась, дожидаясь пока наши загруженные боеприпасами трёхтонки и полковые ЗИСы с пушками на прицепе свернут налево и скроются в лесной темноте. До высотки недалеко, но на ощупь батарее тащиться туда минут сорок. За это время мы как раз выйдем на городские окраины. Минимум минут двадцать пушки будут устраивать на позициях. Итого час. Значит, начинаем через час.
Следующий армейский пост у крайних домов головорезы Сажина сняли тихо и незаметно. После этого лиса влезла в курятник. Четыре машины с сорокапятками, одной зениткой, миномётами, двумя отделениями первого взвода и шестью пулемётами сразу свернули налево в объезд города, чтобы блокировать основную развилку дорог на Павлово и Березницы. С ними отправились и оба сапёра со своими опасными «игрушками». Тридцатьчетвёрка, вторая зенитка, оба ДШК, отделение бойцов и шесть пулемётчиков с тремя пулемётами направились на развилку на Байки. Оттуда простреливалась параллельная дорога из Карасей, поэтому здесь путь танкам в город тоже будет закрыт.
Два Опеля с боевиками Сажина и вторым взводом, с шестью трофейными пулемётами тихо вползли лабиринт улиц и двинулись в сторону городского центра. Не смотря на тёплую ночь, слегка потряхивал озноб, но волновался я напрасно. Обнаглевшие немцы напрочь утратили чувство опасности. От победного начала блицкрига они настолько уверились в собственной исключительности и безнаказанности, что спали в захваченном городе, как у себя дома. Два полусонных патруля тихо отправились в ихнюю Вальгаллу, даже не поняв, что их уже убили.
За квартал до площади я дал команду к высадке бойцов, которые с вымазанными сажей лицами и головными платками были слегка похожи на обитателей преисподней. Машины стали разворачиваться, чтобы встать на ход, а мы по обеим сторонам улицы осторожно двинулись в сторону здания горсовета.
Как в большинстве провинциальных городишек перед горсоветом, или по-здешнему – городской управой, раскинулась небольшая площадь с клумбой в центре. На фасаде по краям от входа в здание висели длинные красные флаги со свастикой, чуть подсвеченные грустно покачивающейся одинокой лампочкой. В пятачке света топтался часовой. У дальнего края площади просматривались три грузовика и броневик, а перед парадной лестницей стояли небольшая легковушка и какой-то богатый лимузин.
Распределившись на шесть групп по числу пулемётов, бойцы разбежались по периметру площади. Две группы заняли центральную площадку, с которой просматривались все четыре подходящие к городскому центру улицы. Оба снайпера и наш охотник Седых тоже исчезли в темноте.
Сам я с четвёркой боевиков Сажина и десятью наиболее опытными бойцами, скрываясь в тени домов и деревьев, направился к зданию штаба. По моему знаку боевые тройки скользнули вдоль стен справа и слева, а с оставшимися я приготовился нанести визит в немецкий штаб. Укрываясь в тени колонн, двигаясь бесшумно по-кошачьи, Сажин подобрался к часовому, бросил в сторонку камешек, и одним рывком перехватил ножом горло отвернувшемуся немцу.
Я осторожно потянул тяжёлую дверь и заглянул в фойе. Здание наполняла тишина. Пахло пылью и старой бумагой. За столом у входа дежурный унтер безмятежно похрапывал, уронив голову на руки. Савченко знал своё дело не хуже Сажина. Аккуратно положив голову мёртвого немца на стол, он собрал в пучок провода телефонов, одним движением перерезал их и присоединился к нам.
Я приложил палец к губам, поманил всех в тёмную нишу под лестницей и показал руками, чтобы все склонились ко мне. Внешне сохраняя спокойную уверенность, я жутко волновался, и, чтобы случайно не отчебучить что-нибудь не то, решил действовать жёстко и особо не церемониться.
– Нападаем сразу на обоих этажах, – прошептал я, – сигнал к атаке выстрел из пистолета. Внизу трое вправо, трое влево. Действовать спокойно и решительно. Гранат не жалеть. Винтовки за спину. Работать пистолетом и ножом. Ты, ты и ты сюда, ты, ты и ты туда. Сажин и Савченко со мной наверх. Золотопогонников и лампасников брать только живыми. Пошли.
Поднявшись на второй этаж, мы уже начали тихо расходиться, когда снизу ударил по ушам взрыв гранаты, затем второй, третий, и понеслось. Донеслись громкие крики и истошные вопли. Судя по шуму и грохоту, там разгорелся нешуточный бой. Снаружи тоже послышались выстрелы, взрывы гранат, и ударили пулемёты. Счёт времени пошёл на секунды, и мы заметались по второму этажу в поисках трофеев. А эти самые «трофеи» сами выскочили в коридор.
В правом крыле с треском распахнулась дверь, в коридор вывалилась группа офицеров, и сразу затрещали автоматы. Пули защёлкали по туловищам и головам. Отмахнувшись от них, Сажин и Савченко начали спокойно из ТТ укладывать немцев одного за другим.
Я рванулся в левое крыло, заметив, что, воспользовавшись шумихой, к пожарному выходу метнулись четверо. В неярком свете двух аварийных лампочек блеснули витые погоны и мелькнули широкие лампасы. Ого! Эту лакомую добычу надо брать. Я кинул им под ноги невзведённую гранату и завопил:
– Vorsicht! Granate! (Осторожно! Граната!)
Оба лампасника и двое других, как подкошенные, рухнули на пол, закрыв головы руками. Подбежав к ним, я сразу прикончил из пистолета двух оберстов. Перепуганные и ошеломлённые генералы таращились на меня белыми от ужаса глазами. Я вздёрнул за шиворот одного из них и, глядя в узкое лицо с большим хрящеватым носом, острыми скулами и слегка запавшими глазами, прорычал:
– Aufstehen! Die Stunde der Abrechnung ist gekommen! Für Sie der Krieg vorbei ist! (Встать! Вот и пришёл час расплаты! Для вас война закончилась!)
Подбежавшие Сажин с Савченко ловко скрутили генералам руки, воткнули в рты их собственные носовые платки, и замотали головы какими-то тряпками.
– Командир, в том крыле – чисто. Здесь надо осмотреться.
Они метнулись по кабинетам, и вскоре из одного донеслась стрельба.
– Этаж чист. Вот портфели с документами и карты.
Внизу стрельба продолжалась, а снаружи и вовсе творилось что-то невообразимое. Грохот боя далеко разносился в ночи. Вспышки взрывов, короткие пулемётные очереди, команды, крики и ругань на русском и немецком.
– А, ну, не трепыхайся, превосходительства, вашу машу! – прикрикнул на пленных Сажин, стаскивая пленных по лестнице. Внизу мы столкнулись с запыхавшимися и слегка растерявшимися нашими штурмовиками. Слева коридор был завален полуодетыми трупами, а в глубине правого огрызался пулемёт и несколько винтовок.
– Командир, патроны и гранаты вышли! – бойца слегка потряхивало.
– Ну-ка! Прекратить панику! Трофеев вам мало!
Отмахиваясь от назойливых пуль, я подхватил у мёртвого немца автомат и выпустил весь магазин в глубину коридора. Не спеша поменял магазин и опять влупил все пули туда, где плясали язычки выстрелов. Трассирующие пули, с визгом и искрами рикошетировали от меня во все стороны. Вдруг выстрелы затихли, и из коридора донёсся дикий вопль:
– Sparen Sie sich! Es ist Teufel! Ihre Kugeln nicht töten! Es ist eiserne Teufel! (Спасайтесь! Это дьяволы! Их пули не убивают! Это железные дьяволы!).
Из-за моей спины ударили очереди. И крики стихли.
– Внимание! Собрать пулемёты, автоматы, патроны и гранаты. Быстро!
Через пять минут мы осторожно выбрались из здания штаба, волоча генералов и закрывая их собой от случайных пуль. Здесь я уверенно контролировал обстановку, но вокруг в ночном городе творилось непонятно что. Кое-где контуры строений подсвечивали всполохи начавшихся пожаров. Грохот боя доносился со всех направлений, и понять где, кто из наших бьётся было практически невозможно. Оглядевшись, мы заскочили за угол. Я быстро прикинул варианты, поскольку каждая минута промедления грозила провалом операции.
– Максим, – подозвал я Сажина, – найди водителя, надо этих карасей срочно отправить к нашим. Прохор, обеги вокруг здания, собери бойцов. Ребята, прикройте этих рыб, не дай бог подстрелят.
Я метнулся к лимузину, вырвал из-под рулевой колонки провода, напрямую соединил зажигание и подал машину задом к углу здания. Там уже собралась вся наша штурмовая группа.
– Командир, вот Сергей может рулить, – проговорил Сажин, придирчиво оглядывая лимузин.
– Генералов и документы в машину. Ты и ты с ними. Пистолеты гадам в бок, и глаз не спускать. Встретите наших из дивизии, передадите трофеи и бегом назад на развилку в сторону Павлово. Всё ясно? Вперёд. Остальные за мной.
Во все лопатки я рванул на позицию наших пулемётов в центре площади. Вокруг засвистели пули. Плевать.
Пулемётчики уже отстреливались из винтовок. Вокруг валялись пустые ленты и патронные коробки. Все ведущие к площади улочки были завалены трупами, горели три или четыре мотоцикла, на перекрёстке дымился Ганомаг.
– Как тут у вас?
– Всё нормально, товарищ командир, ленты пустые. Постреливаем помаленьку, – ребята были необычно спокойны и уверенны, видимо почувствовали мощь личной брони.
– Собрать все ленты, короба, стволы и приготовить пулемёты к транспортировке.
– Есть приготовить.
Я достал из подсумка ракетницу, и запулил в небо тройную красную ракету. Сигнал общего сбора. Разрозненная, но плотная стрельба и взрывы гранат по-прежнему раздавались со всех сторон, но на северной и западной окраинах уже грохотал настоящий фронтальный бой. Значит, в город вступила дивизия. Но меня больше всего тревожили звуки боя с восточного направления, где наши ребята грудью встали на пути танковых батальонов. И пока я считал минуты и секунды, со всех сторон к центру площади поодиночке и группами начали подбегать бойцы. С каждой минутой людей вокруг становилось всё больше. Похоже, всё оборачивалось не так уж и плохо.
До своих машин добрались без проблем, но прежде, чем тронуться пришлось немного повозиться, растаскивая с пути трупы немцев. Освободив дорогу, мы рванули на восточную окраину.
После очередного поворота стало видно зарево, и резко усилился грохот боя. Справа обстановка накалилась до крайности, и мои бойцы держались на пределе. И виноватым в той ситуации я посчитал себя. Вся беда в том, что за ум и глупость отвечают одни и те же извилины, неудачно шевеля которыми, давеча я направил направо небольшие силы, считая, что основной удар немцы нанесут слева вдоль главного шоссе. А тут на правом фланге ни с того, ни с сего из темноты вылезла туева хуча железных гансов, не меньше танкового батальона. А пехоту вообще подсчитать невозможно. Всё пространство перечеркивала густая сетка строчек трассеров. Огненные росчерки тут и там упирались в стены, землю, броню, брызгая красными и зелёными искрами рикошетов. Впереди во множестве мелькали смутные фигуры и тени. Наполненная дымом тусклая летняя ночь, подсвеченная пламенем горящих танков и деревянных строений, позволяла разглядеть кое-какие детали. К тому же с той стороны смутное марево продавливали лучи десятков фар.
Фактически всю оборону держал наш танк, который занял удачную позицию между остатками стены и нагромождением битого кирпича. На ближней дороге в свете бензинового пламени виднелся десяток горящих и дымящихся корпусов с крестами. Дальнюю дорогу было видно хуже, но и там пожары выхватывали из темноты перекошенные стальные коробки. Немало подбитой техники раскорячилось между дорогами на поле. Я не мог поверить глазам и удивлённо присвистнул.
Однако и нашим танкачам тоже изрядно доставалось. Вся земля около танка была растерзана десятками воронок, а саму тридцатьчетвёрку густо покрывал слой комьев земли, разного мусора и обломков кирпича. Правее в темноте хлёстко лупила зенитка, контролирующая дальнюю дорогу. Рядом с ней коротко рычал ДШК. Левее танка за остатками фундаментов в стене зияла дыра, и из того проёма с кузова Опеля частыми очередями стрелял другой ДШК. Слева в стороне главного шоссе на фоне зарева громыхали пушки, вспыхивали взрывы. Темноту рвали вспышки и всполохи. Выброшенная в воздух земля не успевала оседать, а ночной воздух, казалось, загустел от свинца, рваного железа, дыма и поднятого мусора. В грохочущем месиве людей и железа что-то двигалось, лязгало, пыхало выхлопами, взрывалось, чадно горело и сверкало вспышками выстрелов.
Резкий удар выстрела нашего танка заставил дёрнуть глазами в ту сторону. Д-ду-х, и в поле полыхнул очередной факел. Вдзи-инь, вдзи-инь, – один за другим ударили снаряды в башню и улетели мгновенными прочерками в темноту. Башня коротко гуднула. Какой бы не была надёжной броня, но ребятам внутри сейчас приходится туго.
Не желая попусту рисковать, я отвёл штурмовиков от танка влево, где ДШК прочерчивал темноту яркими прочерками трассеров. Здесь рулил Сашка, который из-за оглушительного грохота и шума орал, не выбирая выражений.
– Жив, командир! – чумазая физиономия Сашки оскалилась в улыбке.
– А, шо нам будет.
– Добро! – и он выдал замысловатое ругательство. – Ставьте вон там пулемёты, а то пехота и лёгкая броня прут беспрерывно!
Немцы раз за разом пытались прорваться по обочинам дороги и под откосом. В багровом полумраке мелькали фигуры в касках с ранцами, и наши пулемёты уже устали собирать свою кровавую жатву. А сзади со стороны города с нарастающим грохотом накатывали волны большого сражения.
Однако постепенно и, как-то незаметно, грохот со стороны города превратился в шум, потом остались только отдельные звуки. У нас тоже вдруг немцы откатились, прекратив обстрел и атаки. Не доверяя свалившейся тишине, я выждал с четверть часа, пока не убедился, что противник на самом деле отступил.
На развилке дорог открылась потрясающая картина разгрома немецкой техники. И хотя предутренние сумерки и дым мешали разглядеть подробности, а колышущийся воздух искажал перспективу, привыкшие к неверному свету глаза увидели многое. Удачно поставленная засада, а также фланговый кинжальный огонь шести пушек устроили жуткое побоище. Видимо здесь располагались основные танковые силы дивизии. Ошеломлённые ночным нападением гансы спросонья ломанулись в город, как стадо баранов, и с разбега угодили в ловушку. Между воронок и разного мусора громоздились обгорелые глыбы танков и остатки машин. Кое-где полыхала техника, тут и там доносился треск горящих патронов и хлопки снарядов, стоны и умоляющие голоса раненых. И среди этих звуков отчётливо слышался гул танковых моторов, удаляющихся в сторону Коссово.
