Олег Аркадьевич Александров
Ван Гог: творчество – это проповедь
Помолчав, Гоген посмотрел на Винсента:
– Видел Ваши работы. В акцентировании на желтом и оранжевом что-то есть…Несомненно, Вы создаете свой стиль. Но фигуры слишком размыты. Они…пушисты, как говорит Дега о картинах Ренуара. Пока что Ваш стиль, Винсент, почти никто не понял…включая импрессионистов. Кроме Камиля Писсарро…он всегда приветствует новое. Вот уж кто настоящий новатор!
– Сера, Синьяк, Анкетен тоже новаторы. Хотя и преувеличивают значение дивизионизма и «точки» – рискнул добавить Винсент.
– Может быть…кстати, Вы видели картины Анри Руссо? Смесь примитива и символизма…Рекомендую!
Вскоре друзья попрощались с ним. В молчании дойдя до конца квартала, Винсент и Эмиль разошлись. Вечером Тео слушал брата, убеждавшего в гениальность Гогена, его умении видеть природу, раскрыть глубину символов, создать масштабные проекты.
– Гоген – величайший художник современности…Он ближе, чем кто-либо из современников, подошел к тайне живописи – синтез реализма и символизма. Правда, я по-другому вижу миссию Искусства…Социально-психологический портрет современности – вот главная задача художника, писателя, композитора..».
Не спорю – ответил Тео. – Однако нельзя забывать о запросах общества и покупателей картин…Я не говорю о следовании моде или сиюминутным желаниям толпы. Искусство разнообразно, многолико…и в этом его привлекательность.
Оставив брата в галерее, Винсент вернулся к себе. Через несколько дней пришло коротенькая записка от Гогена, в котором тот пожаловался на отсутствие денег и творческий кризис. «Меня уже не удовлетворяет обыденные сцены жизни…то, что привлекало реалистов прошлого, а позже – Курбе, Мане, Милле, Делакруа. Живопись – это сплав веры и природы, их зеркало. А какая вера, тем более природа, в этом душном Париже? Они выхолощены. Пустышки! Я уезжаю на следующей неделе в Понт-Авен, вместе с Эмилем. Но, признаться, меня не покидает мечта бросить все к чертовой матери, и уехать на Таити. Ты знаешь, мешают скудные доходы…ведь я еще отсылаю деньги жене и детям. Тебе проще…чашка чая, кусок хлеба, есть крыша над головой…и замечательный брат, всегда помогающий. Кстати, о расходах…для меня переезд в провинцию означает уменьшение трат.
Да и тебе не помешал бы переезд…Здесь вряд ли сможешь выработать и отточить стиль. Во Франции есть немало прекрасных мест, где раздолье для нашего брата…Взять хотя бы Сезанна – живет в исключительно живописном месте, рисует горы, поля и леса. А Париж…слишком многих сгубил, и еще сгубит…Удачи. Гоген».
Поль прав. – И не только он…Тео, Бернар, Анри – все они правы…Париж познакомил с импрессионистами, с Танги…здесь я обрел друзей – милого Анри и Эмиля. Их путь определен…А мой ? Чего я делал последние недели? Писал банальщину, продаю ее за копейки старьевщику! Признания, как не было, так и нет…Импрессионисты странно смотрят на меня, считая слишком эксцентричным. Сезанн назвал безумие мою живопись! Хотя он и талантлив, но ограничен…за своей теорий о шарах, треугольниках и кубах не видит другие формы природы. Что же…пора уезжать. В Арль, как советует Анри. Может, там, на юге, родится мастерская будущего…объединяющая художников разных направлений. Эту группу мог бы возглавить Гоген. Только его гению под силу соединить возможности коллег и создать шедевры!
Перед отъездом, несколько неожиданным для некоторых знакомых, Винсент зашел проститься с Тулуз-Лотреком. Увиденные плакаты с Джейн Аврил и литографии привел его в восторг. «Анри, это превосходно…твой уровень мастерства так вырос…Палитра изумительна, как и экспрессия. Не обращай внимание на злопыхателей и отрицательные рецензии критиков…продолжай работать в этом направлении»». Слова друга взволновали Анри, и он порывисто обнял Винсента.
– Твое мнение очень важно для меня. Недавно Дега зашел ко мне, долго рассматривал картины, и, почти выйдя, сказал: «месье Тулуз-Лотрек, у Вас есть искра таланта. Продолжайте писать». Выпьем за успехи и новые свершения – Анри налил два стакана абсента. – А потом будем пить кофе.
– Ты бы меньше пил эту зеленую дрянь. Неважно выглядишь…Может, тебе уехать отдохнуть к матери? Или на море?
– Это не от абсента. Просто много работаю и мало сплю. Заваливают заказами на афиши, роспись кафе и прочее. Еще занялся литографией…беру уроки у одного старичка. Дел много…может, через пару месяцев навещу маму. С ней, как и с отцом, давно нет той теплоты – взгляд Анри затуманился.
«Топит одиночество в абсенте и похождениях по борделям…Как несправедлива обошлась судьба с ним, подарив талант, и сделав уродливым» – Винсент задумчиво смотрел сквозь стакан.
– Я уезжаю в Арль. Надеюсь, юг поможет мне…там, в этом удивительно красивом крае, должна родится новая живопись. Не забывай меня, Анри…Передавай письма Тео, от него я быстрее получу. Кстати, сегодня скажу ему, что ты планируешь выставку своих работ…Он договорится с директором галереи о выделении зала…
– В принципе, я нашел место у знакомых, в их доме. Картины развесят в гостиной. Спасибо за предложение…И береги себя. Не поддавайся депрессии, как я…
– Знаешь, я пришел к выводу, что лучше жить в удовольствие, чем кончать с собой. Поездка в Прованс вдохновляет меня…Я обрету там радость и смысл жизни.
Это была их последняя встреча. Никогда больше не увидит Винсент знакомую ковыляющую фигурку бородатого человечка. Судьба свела их ненадолго…может, чтобы ободрить друг друга? Или показать тщетность усилий поиска Истины? Порой вопрос важнее ответа – размышлял Ван Гог, бредя по бульвару.
Уезжая, он захватил японские гравюры. Пассажиры бросали любопытствующие взгляды на странного мужчину, уткнувшегося в картинки. «Вот настоящие мастера…сумевшие передать многоцветие природы и место человека в ней…Это идеал, к чему я стремлюсь» – промелькнуло у него.
В Арле
Спустя несколько часов пейзаж за окном изменился. «Судя по заснеженным видам, я приехал в неудачное время для занятий живописью…впрочем, буду писать натюрморты и местных жителей.
Заселившись в самую дешевую гостиницу, художник записался в библиотеку, набрав книг о Провансе. Винсент делает бытовые зарисовки гостиницы, кафе, центральной площади Арля. Ранняя весна, пришедшая в начале марта, радует его красотой пробуждающейся природы. Начинают цвести деревья, облекая город и окрестности яркими красками.
Привычная экономия на еде позволяет запастись красками и холстами. Пюпитр остается мечтой – в наличии лишь старый ящик с самодельной крышкой. Из – под пера выходят полотна с кипарисами, весенними полями, бредущими крестьянками. Винсент отлично себя чувствует, создавая почти каждый день по картине. В марте первые полотна с видами Арля уедут в Париж, на выставку Независимых.
Вдали от центра импрессионизма, поучений Дега и Гогена, Винсент освободился от модных течений живописи. Отныне только реализм и «японские цвета».
Радостное состояние несколько омрачается недоуменными отзывами критиков и художников на новые полотна из Арля. «Где валеры, где строгость линий и некоторые цвета ?! – вопрошают авторы рецензий.
Но что ему до этих вопросов? «Я нашел себя…более того, познал, как мне кажется, тайну живописи. Она в сплаве европейского реализма и восточной мистики, духа Востока. Это мой путь в Искусстве…».
Напряженный ритм работы, постоянное недоедание и злоупотребление абсентом на замедлили сказаться на здоровье. Каждое утро, в ванной, зеркало показывает гнилые и редкие зубы, лысеющий затылок. Болит желудок, испорченный плохой пищей.
«В 30 я уже старик. Сколько мне отмеряно? А ведь столько еще предстоит сделать…Мастерская с Гогеном..я должен осуществить этот проект! Как-то там поживет Сера и Бернар, милый Анри, Тео? Получив письмо от брата, на Винсента нахлынули воспоминания о Христине и ребенке. «В Син я ошибсяя…от гнилого корня не рождается здоровое дерево. Ты пишешь, что Агостина вышла замуж и продала кафе…Не знаю, радоваться ли этому. Безумством было влюбляться такому жалкому неудачнику, как я, в красотку с черствым сердцем. Бог с ней! Конечно, ты прав относительно идеи о моей женитьбе. Но кому я нужен ? И как совмещать любовь к искусству и любовь к женщине ? Они убивают друг друга!
Моя семья – живопись! – сказал себе Винсент. В ней вся моя жизнь, вся душа, настоящее и будущее. Пусть тело болеет и становится развалиной…моя душа набирается творческих сил, вдохновения…Тео, вернемся к делам. Напиши Гогену, и, по возможности, купи у него несколько картин. Это поддержит его финансово, и он сможет приехать ко мне – писал Винсент.
Тео выполнил просьбу, приобретя три картины Гогена для галереи. Хотя Поль рад, он не спешит ехать в Арль, сомневаясь в правильности такого шага. Вместе с письмами Гогена приходят письма Эмиля, рассказывающего о новых работах Сера, Синьяка, Анкетена, Редона.
Идея пуантилизма и дивизонизма нравится Винсенту. Так родится несколько картин с применением нового метода живописи. «В этом – применении новых техник – я схож с Лотреком – читает Бернар строки друга. А что касается Прованса…он похож на Голландию. Краски ярче…есть нюансы, но в целом – похож на мою родину. Ты спрашиваешь, какими средствами я напишу Арль, не изменяя себе? Видно, ты подзабыл мою цветовую гамму. Вот она: телесные цвета, бронзовый, синий и зеленовато-синий, желтый, голубой, иссиня-черный. На близко расстоянии мои цвета выглядят мягкими, на расстоянии – жесткими. Так писали Делакруа, Веласкес, Веронезе, Тициан.
Это вершина живописи…Чтобы подняться на нее, нужны гениальность и практика…Не знаю, есть ли у меня талант…но в части практики нужно писать десятки, сотни этюдов, добиваясь максимальной точности передачи цвета».
Винсент страстно ждет весны. И пишет, пишет…этюды и натюрморты. К нему поступают заказы и просьбы написать портреты. Он рад попрактиковаться в этом жанре, тем более что один из заказов касается портрета мадам Жину, хозяина гостиницы. Цветовые решения апробируются в портрете женщины: фон картины – желто-белый, местами сероватый, одежда, волосы – иссиня-черный. На этой картине нет места фирменному мазку Ван Гога, как и лессировки. Закончив, автор пишет Бернару: Портрет – дань талант Сезанна. Вот у кого стоит поучиться современным художникам! Поучиться искусству колорита и геометрических форм. Прованс дал ему такие цвета и оттенки, о которых я и не мечтал, приехав в Арль….».
Вдохновленный натюрмортами Сезанна, Винсент пишет этюд с кофейником. «Посмотрели бы на мои полотна Моне и Дега – классические линии, ничего взрывного и экспрессивного. Кормон и Глейр остались бы довольны «возвращением к истокам классицизма». Впрочем, эти картины для него – один из опытов, дань уважения Хальсу, Рембрандту, Ван Эйку.
Через месяц, в апреле, в городе зацвел миндаль. Он оживает на полотнах Ван Гога, искрясь разноцветными красками. Радость творчества омрачает болезнь Тео и нищета Гогена. Винсент в письмах ободряет их, дает советы по преодолению хандры и неуверенности. Гоген в каждом письме получает просьбу приехать в Арль, но не спешит с ответом. Арль – не его мечта…да и вряд ли возможна реализация Южной мастерской.
Пока Гоген пребывает в раздумьях, Винсент, «странный маляр», как именуют его арльцы, пишет на пленэре кафе, виды города, июньскую жатву.
Теории Шевреля и Сера подсказали интересную идею – писать на фоне плиток красно-коричневого цвета. «Так краски не блекнут и не мутнеют, как у Теодора Руссо. Вспомни, ведь его некоторые картины почернели…– читает Бернар мнение Винсента.
Выцветание или потемнение картины обычно связано с использованием низкокачественных красок, изготовленных из плохого сырья либо с нарушением технологии. Подобное часто происходило в Средневековье, когда наука еще не знала эффективных методик получения насыщенных цветов; не были открыты растения Нового Света, давшие европейцам в XVII-XVIII новые краски, например, индиго1.
У импрессионистов была другая проблема, нежели их предшественников из прошлых эпох – низкие доходы не позволяли пользоваться качественными красками. Поэтому их картины выцветали или темнели со временем. Винсент не избежал такой же участи – ряд его картин изменили цвет спустя годы…Хотя Эмиль и советовал другу пользоваться хорошими красками, но где взять деньги?! Конечно, можно попросить у Тео…но Винсент и так слишком многим обязан брату.
Несмотря на периодическую нехватку денег и проблемы здоровья, Винсент в приподнятом настроении. Теперь он сочетает бронзовый, желтый, золотой цвета, увеличивая размер картин. Одновременное уменьшение масштаба и обилие элементов картины придают пейзажам игрушечный вид. Все как у японцев: радостные краски, множество символов, осколков бытия, в которых отражается Вселенная. Но даже в этих картинах сквозит грусть и одиночество. Взгляд уставшего романтика на привычные вещи.
Быстрая, почти молниеносная техника рисования, мелкими мазками. «Японцы дали новую технику, новый «цвет», другой образ. За ними – будущее. Мне кажется, лишь Гоген вплотную подошел к этому пути, экспериментируя с символами и элементами реальности» – убеждает немногочисленных слушателей Ван Гог.
Летом 1889 года Гоген получает очередное письмо арльского «японца»: «…уже два месяца читаю статьи и книги о Данте, Петрарке, Джотто. Подумать только, что Петрарка жил поблизости, в Авиньоне, видел те же кипарисы и олеандры. Как отразить эти образы, столь прекрасно описанные итальянцами, на полотнах? Ощутить вневременность, радость бытия? Вспоминаются полотна Гогена с Мартиники, Пюве де Шаванна, Анри Руссо. Я часто размышляю об идее объединения стилей художников…и во мне больше укрепляется мысль о том, что достичь уровня наших учителей – греческих скульпторов, немецких композиторов, французских романистов могут только союзы художников. Представь – Поль Гоген и наши друзья: Сера, Руссо, я, Бернар, Одилон. Синтез, сплав символизма, импрессионизма, абстракции, пуантилизма».
Ох уж эти мечты! – говорит Гоген Шуффнекеру. – Синтез, сплав стилей…Это все равно что музыканты играют вразнобой, а дирижер руководит не по партитуре, а по своим символам. А общая цель? Все художники, композиторы, поэты искали и ищут ее. Вот символы…здесь есть над чем поразмыслить. Написанные разными способами, они открывают тайны природы и бытия. Он еще не понял этого. И поймет ли? Не потеряю ли время на обучение упрямца? К тому же я сам не до конца сформулировал свои теории.
Пока Гоген пытается раздобыть немного денег и лечит желудок, в Арле его визави упорно пишет картины. Находкой стал зуав, с которым познакомился Винсент. По просьбе хозяйки кафе голландец расписывает его стены. Для него это не работа, а развлечение. Пейзажи, натюрморты, портреты, зарисовки бытовых сценок утрачивают прежнюю кривизну линий, перестают «танцевать», приобретают воздушность и яркость. Буйство красок, еще недавно свойственное Винсенту, уходит…надолго ли? Не хочется думать об этом, а мысли упорно лезут…
Дни наполнены чтением Бальзака, Золя, изучением Веласкеса, Ван дер Гуса, Хальса, Рембрандта…Периоды спокойствия сменяются краткими всплесками нервической активности, подогретой заклятым «другом» художника – абсентом.
Однообразную, пусть и спокойную жизнь, прерывает радостная весть: в Арль едет Гоген! Свершилось!!! Несколько строк Поля на дешевом листе почтовой бумаги наполняют сердце Винсента ликованием и надеждой. «Здравствуй, Винсент. Пятнадцатого июля буду у тебя. Честно скажу – уехал бы на Таити..но…чем черт не шутит, может, твоя идея о сообществе художников не так уж плоха. Во всяком случае, она не противоречит моим представлениям о синтезе» – пишет Гоген.
В порыве Винсент расцеловал почтальона и тут же предложил написать ему портрет. Тот, опасливо поглядывая на бурно веселящегося художника, обещал подумать. Но Винсент, уже бегом возвращаясь в свою комнатку, уже не слышал этих слов. «Едет, едет! Надо обдумать вопросы питания, размещения…Смогу ли я порадовать Поля порядком и рационализмом, который он так любит – вертелось в голове. Впрочем, это все мелочи, в том числе мотивы Поля…Главное – вместе мы найдем путь к искусству, соединим таланты и идеи.
До приезда оставались считанные дни, срываемые временем так же быстро, как школьник глотает пирожки.
Гоген опоздал на два дня, приехав семнадцатого июля. Выбравшись из двуколки, он сразу попал в объятия Винсента. «Экий восторженный и порывистый – внутренне поморщился гость.
– Пойдем, разместимся в комнате. Мастерскую я прибрал, думаю, нам будет удобно. А потом покажу город. Он изумительный! Да ты сам видел пейзаж, пока ехал в Прованс.