Олег Александрович Сабанов
Путешествие Эйва
Тем вечером Эйв, уже предвкушая пьянящий аромат степных ветров, исполнял баллады особенно проникновенно, втайне прощаясь с маркизом. А поутру, сразу после его отбытия, собрал свои скудные пожитки, повесил за спину лютню и, мысленно поблагодарив гостеприимный дом, сам отправился в дорогу.
После долгих дней оседлой жизни у юного странника словно выросли крылья, и он первое время не шел, а буквально парил вдоль дышащих зноем полей, изредка отдыхая в тенистых перелесках. Однако идиллию разрушало то, что после исполнения баллад в попутных деревеньках, он теперь не таясь говорил о цели пути и пытался выведать у селян все, что им известно о стране счастья. В ответ местные жители улыбались, принимая искренние слова менестреля за шуточную часть представления, а те из них, кто понимал всю серьезность его расспросов, смотрели на юношу с нескрываемой жалостью. Подобная реакция все чаще раздражала Эйва настолько, что он тут же прекращал бесплодное общение со своими слушателями и спешно уходил прочь. После одного такого разговора с простоватыми крестьянами негодующий менестрель, вопреки увещеваниям на ночь глядя покинул деревню и был застигнут в сгустившихся сумерках грозовым дождем. Добежав по желтому ковру из цветов дикой люцерны к темным очертаниям одинокого дуба, Эйв уселся под его могучей кроной и горько заплакал. Ему было невыносимо от осознания полного тупика и беспомощности, к которым его привела безоглядная и, как оказалось, предельно наивная вера в выдумку из детской сказки. Смахнув с лица горячие слезы, юноша встал в полный рост и, покинув убежище, зашагал сквозь тьму под сотрясающие землю раскаты, надеясь, что одна из ослепительных вспышек разбушевавшейся стихии разом покончит с жалким скоморохом. Но не успел он сделать десяти шагов, как сноп искр за спиной осветил округу, а последующий оглушительный треск заставил его рухнуть на колени и инстинктивно обхватить голову руками. Оглянувшись через пару мгновений, Эйв стал свидетелем того, как рассеченный молнией могучий дуб, казавшийся надежной защитой, сам жадно пожирается огнем, невзирая на падающие с неба блестящие косые струи. Недоумевая, почему стрела молнии промахнулась и поразила ни в чем не повинное дерево, дававшее тенистый приют живым существам задолго до его рождения, юный менестрель поднялся на ноги и зашагал по озаренной ярым трескучим пламенем земле.
Потихоньку ливень стал стихать и вскоре совсем прекратился. Хлюпая клювовидными кожаными башмаками по высокой сырой траве, Эйв какое-то время бесцельно продвигался в глубину ночи, пока не заметил слабое мерцание огонька невдалеке. Подойдя поближе, путник разглядел черные очертания маленькой хижины на холме, казавшиеся таинственными в проникающем сквозь разорванные тучи лунном свете. Эйву меньше всего хотелось общаться с незнакомцами, но он промок до нитки и сильно устал, потому, не мешкая, приблизился к подсвеченному окну и легонько в него постучал. Прошла бесконечно долгая минута, за ней другая, но по ту сторону закопченного стекла так никто и не появился. Юноша уже вытянул руку, чтобы постучать еще раз, как в тот же момент почувствовал острую боль от плотно прижатого к горлу холодного клинка.
– Чем могу служить в столь поздний час? – вспорол тишину дребезжащий голос за спиной менестреля.
– Я сбившийся с пути безобидный бродяга, – без тени лукавства ответил юноша, боясь пошелохнуться. – Хотел лишь обсохнуть и передохнуть, чтобы не простудиться.
Не успел он закончить свои разъяснения, как незнакомец убрал клинок и, схватив его за плечо, резким усилием повернул к себе. Тотчас взору менестреля предстал сухопарый мужчина неопределенного возраста с узким вытянутым лицом, орлиным носом и спутанными локонами до плеч. Его темное длинное платье было подстать лунной ночи, отчего создавалась иллюзия, будто тело отсутствует, а голова висит в шести футах над землей.
– Вижу, что бродяга, сам таким когда-то был. У меня глаз наметан! Что ж, пойдем в дом, горемыка, – он указал глазами на дверь и подтолкнул к ней незваного гостя.
Спартанская обстановка внутри небольшой хижины соответствовала аскетичному виду ее владельца: кровать, стол, стулья из потемневшей ясеневой древесины, да тяжелый кованый сундук под окном. На полу в переносном медном светце тихонько потрескивала длинная смолистая лучина, свет от которой придавал жилищу некое подобие уюта. Мужчина дал Эйву длинную рубаху из грубой плотной ткани, вымокшую одежду велел бросить у порога, а лютню, сумку и бурдюк поставить в угол. Менестрель быстро переоделся и с позволения хозяина уселся на стул возле окна.
Поначалу они долго пребывали в тишине, словно прожили бок о бок много лет и давно знали друг о друге мельчайшие подробности. В конце концов, хозяин вяло справился о самочувствии своего гостя и поинтересовался, какими судьбами его забросило в такую глухомань. Взявший за правило ни от кого не скрывать истинной цели странствия Эйв как на духу поведал свою историю, чем вызвал живое участие хозяина. Выяснилось, что зовут его Ури Видий, в прошлом он тоже бродяжничал, просил милостыню, подворовывал на рынках и в итоге не побрезговал примкнуть к промышлявшей разбоем шайке. Однако, когда в измученной душе, по его словам, проснулась совесть, раз и навсегда решил порвать с преступным прошлым и остаток жизни посвятить замаливанию тяжких грехов. Раскаявшийся разбойник купил за гроши старенькую хибарку с небольшим земляным наделом вдали от дорог и теперь живет здесь отшельником, питаясь только выращенными плодами, что способствует круглогодичному посту. Чем дольше Видий говорил, тем больше распалялся, изливая накопившиеся за время одиночества соображения и думы на своего единственного слушателя. Неизвестно откуда, но отшельник был наслышан о маркизе Орфее де Биньере и прочих подобных ему развращенных властью, богатством и бездельем сеньорах из богемы.
