Олег Александрович Сабанов
Истина в стакане
– А теперь слушайте мою байку, в сравнении с которой поблекнут самые скандальные подробности ваших пьяных злоключений, – сказал Кирилл, удобнее устраиваясь на скрипучей койке.
В длинной палате барачного типа здания наркологического диспансера после ужина отдыхали семеро идущих на поправку пациентов, которых пришлось вызволять из крепких объятий зеленого змия усилиями врачей медицинского учреждения. Кого-то из них измученные родственники привезли сюда задыхающимся, кого-то остекленевшим, кого-то в слезах, а одного санитары доставили в состоянии алкогольного психоза – «белой горячки» или «белочки», как ласково называют это тяжелейшее помутнение сознания ревностные ценители крепких напитков. Тяжелого пациента привязали к кроватной раме и, несмотря на громко исторгаемые протесты вперемешку со страшными угрозами и изысканной матерщиной, сутки вводили лошадиные дозы транквилизаторов, а когда он окончательно обмяк, принялись прокапывать ему системы с физраствором, гемодезом, глюкозой, солью и витаминами. Вскоре больному, который оказался сотрудником театрально-культурного центра с двумя высшими образованиями, ослабили жесткую вязку, а к третьему дню он обрел свободу передвижения по мрачному коридору диспансера и сразу же отправился нетвердой походкой в туалет со своими бритвенными принадлежностями.
Кирюшу Сафонова врачи решили не фиксировать в горизонтальном положении, справедливо решив, что пациент не несет угрозы себе и окружающим, однако от назначенных ему инъекций седативных и снотворных препаратов он еле-еле вставал с койки и то лишь по крайней нужде. И вот теперь, после вынужденного недельного пребывания в компании товарищей по несчастью и досыта наслушавшись их ежевечерних откровений, он взялся поведать им свою историю болезни.
Рассказ выздоравливающего Кирилла
В ночь на понедельник меня разбудила жуткая головная боль. Так и не сомкнув больше глаз до зари, я позвонил утром бригадиру и взял отгул за свой счет. Приятель Коля, с которым мы снимаем на двоих квартиру – золотой парень, перед уходом на работу сбегал в круглосуточную аптеку и принес мне упаковку сильных анальгетиков. Запив белую пилюлю водой, я накрылся одеялом с головой и стал ждать облегчения. Однако оно все не приходило, а боль, стальными тисками сдавливающая то лоб, то затылок, то виски, стала просто невыносимой. Что-то похожее мне пришлось лишь единожды испытать на следующий день после дембельской попойки, но тогда я хоть представлял, каким образом поправлять самочувствие. Видимо эти ассоциации подтолкнули меня к тому, чтобы достать из шкафчика на три четверти пустую бутылку, вылить в стакан оставшуюся водку и выпить ее залпом, как горькую микстуру, проглотив предварительно еще две таблетки обезболивающего. Не сказать, что после этого мне здорово полегчало, однако мучения сделались более щадящими, поэтому я вскоре смог сварганить себе бутерброд и даже его съесть. В надежде закрепить небольшое улучшение самочувствия, мною было принято решение выбраться из дома за новой порцией горячительного, однако я опасался стать жертвой очередного приступа боли среди незнакомых людей вдалеке от спасительной кровати. И тут мне вспомнилась баба Маша со второго этажа, втихаря продававшая исключительно своим знакомым настоянный на грибах и травах самогон собственного приготовления. Озаренный догадкой, я быстро оделся, выскочил на лестничную площадку и уже через пять минут вернулся в квартиру с полулитровой бутылкой, обернутой бабой Маней в целях конспирации газетной бумагой. Мутновато-янтарная жидкость в водруженном на стол сосуде, мягко говоря, в рот не просилась, однако седовласая изготовительница за пару минут сделала настойке агрессивную рекламу, расписав ее как снадобье, способное при правильном приеме поднять умирающего со смертного одра.
Оказавшийся выходным для меня понедельник, представлялся в утренних лучах июльского солнца бесконечным праздником, никак не предназначенным для напряженного труда и забот. Хотелось поскорее покончить с разыгравшейся ночью мигренью и окунуться в шумную атмосферу летнего города.
Наполнив до краев стограммовый стакан самогоном, я шумно выдохнул в сторону и осушил его в три глотка. Шибанувший поначалу в нос резкий сивушный дух быстро сменился послевкусием ароматных грибов, пахучего укропа и пряных диких трав. Правда, ни через минуту, ни через две, ни через десять тупая головная боль так и не рассеялась, что заставило меня приуныть, а потом в раздражении опрокинуть в себя еще один стакан пахучего пойла, машинально закусив его уже четвертой таблеткой анальгетика. На этот раз эффект от бабкиного, смешанного с обезболивающими препаратами хмельного зелья не заставил себя долго ждать. Сдавливающие череп тиски начали помаленьку ослаблять свою железную хватку, и вскоре уже казалось, что мою голову обнимают чьи-то большие теплые ладони. Тяжелая паутина тупой ноющей боли истончалась до невесомости и неудержимо рвалась, позволяя расширяющимся кровеносным сосудам в полной мере насыщать серое вещество кислородом. С каждой секундой я ощущал, как восстанавливаются все системы организма, в отлаженном механизме функционирования и взаимодействия которых произошел сбой. Но вскоре меня ждал еще более приятный сюрприз: состояние абсолютного здоровья, ясности сознания и бодрости оказалось, как следовало бы ожидать, вовсе не пределом стремительного процесса исцеления, а только его частью. Я неожиданно для себя обнаружил, как внутри пробуждается и нарастает что-то подлинное, сверхчеловеческое, доселе мирно спавшее в самом моем естестве. Точнее было бы сказать о постепенной замене никудышной демо версии меня самого на досконально проработанный во всех деталях люксовый вариант. Я мог теперь обонять, слышать, видеть, воспринимать неведомые доселе запахи, звуки, краски, а также их бесчисленные оттенки и комбинации. К тому же мне стала открываться внутренняя природа, состав и структура окружающих предметов и материалов, из которых они были созданы. Но самое главное заключалось в том, что я вдруг понял суть самой игры, которую всегда считал своей жизнью. Нехитрый ее смысл заключался в элементарном развлечении своей вечной неистребимой божественной сущности, которая ради прикола захотела ощутить себя в шкуре хрупкого смертного существа, подверженного опасностям и болезням, а также испытывающего весь набор эмоций от печали до радости. Только из-за этой прихоти, я, как божество, всякий раз создавал, изменял, дорабатывал и разрушал образ себя вместе с видимым миром. Искусный акт творения начинался при пробуждении от глубокого сна. В долю секунды возводились гигантские декорации окружающей действительности, а в сознании возникала иллюзия прошлого, пропущенная сквозь призму личной истории. Причем по моей же изначальной задумке, оказавшись в захватывающем дух аттракционе, я должен был на время позабыть о своей божественной сущности и ввязаться в борьбу за выживание.
